Дракон для жениха [СИ]

Глава 19

И в поезде светская жизнь не останавливалась ни на минуту. Столичный светский дух пронизал все четыре вагона, занятые императорской свитой и посланниками.

Купе располагались в двух вагонах, в третьем был оборудован ресторан с прекрасной изысканной кухней, а в четвертом устроили салон. Само собой, салон не пустовал ни минуты: юные фрейлины, только-только разложив вещи, немедленно устремились к кушеткам и ломберным и кофейным столикам, вокруг которых можно было собраться стайками и вдоволь наговориться. За ними потянулись и мужчины, причем не стали исключениями и послы. Одна только королевна Мариша не покидала своего купе, словно пряталась от кого-то. Но ее отсутствия, кажется, не заметил никто.

Кроме пана Иохана.

С самой минуты отправления его не отпускало странное чувство, будто за его спиной захлопнулась глухая дверь, за которой осталась вся прошлая жизнь, и будто к прежнему возврата нет, и начинается что-то совсем новое, незнакомое — причем новое начинается не только для него, но для всех, кто едет вместе с ним. И в первую голову это относилось, разумеется, к королевне Марише, потому-то барону и хотелось ее видеть, потому-то он и ждал ее появления с почти болезненным нетерпением.

Почему-то ему казалось, что раз уж за ними обоими захлопнулась дверь, то их непременно должно что-то связывать — и подтверждение этой своей мысли он ожидал увидеть на девичьем личике. Удивительно, но об остальных своих спутниках он нисколько не думал, хотя, казалось бы, они все должны оказаться теперь связанными друг с другом.

Знакомые офицеры уговорили пана Иохана сыграть в бридж. Он согласился очень неохотно, мысли были заняты другим, но нужно было как-то убить время. Сидя за столом, он не столько думал об игре, сколько прислушивался к звукам шагов и досадовал на стук колес, очень ему мешавший. Стоило только заслышать новый звук, как барон вздергивал голову, словно нервный конь. Карты только что не падали у него из рук, и партнеры уже несколько раз делали ему замечания. Увы, пан Иохан и рад был бы, да никак не мог сосредоточиться на игре. И никак не мог дождаться ту, которую ждал, сам не зная зачем.

Очередной раз подняв голову на звук мягко задвинувшейся двери, пан Иохан встретился взглядом с только что вошедшей посланницей. Вероятно, на его лице мимолетно отразилась досада или разочарование, им испытанные, ибо Улле вопросительно приподняла брови. Барон понял, что продолжать игру бессмысленно (да и небезопасно для кошелька), извинился перед партнерами, отложил карты и встал. Нужно было немедленно уйти из салона, иначе, пан Иохан чувствовал это, дело могло закончиться легким помешательством.

Улле стояла перед этажеркой с новенькими, только что из типографии, книгами, предназначенными для легкого чтения, и перебирала корешки романов. Со стороны можно было подумать, что ее заботит исключительно, как бы с пользой занять себя на несколько часов, но пан Иохан был уверен: она поджидает его. И впрям, стоило ему подойти, она немедленно оставила книги в покое и обернулась.

— Что с вами, Иохан? У вас снова такое странное лицо…

— Со мной? Ничего. Не хотите ли выпить вина?

Улле взглянула на него с непонятным выражением.

— Видите ли, я вовсе не… А впрочем, почему бы и нет.

Пан Иохан предложил ей руку, и вместе они перешли в вагон-ресторан, где уселись на стол, покрытый накрахмаленной вышитой скатертью. В мгновение ока рядом с ними возник белоснежный официант с безупречно любезной улыбкой. Но, несмотря на свою вышколенную любезность, он никак не мог удержаться и все косил глазами на Улле — вероятно, он, как и прочий обслуживающий персонал, уже знал в лицо всех сопровождающих королевну.

Пан Иохан попросил карту вин, бегло просмотрел ее и выбрал божоле виллаж, а к нему — несколько сортов сыра.

— Это простое вино, — с оттенком извинения обратился он к Улле. — Никаких изысков, ничего такого. Но почему-то я особенно люблю его. У этого вина необычайно свежий вкус…

— Иохан, вы хотите… как это у вас называется… напиться? — неожиданно спросила посланница, глядя на него с тем же непонятным выражением.

— С чего вы взяли? Вовсе нет, — запротестовал барон, и тут же понял, что соврал: напиться в самом деле хотелось, только он не осознавал этого до текущей минуты. Желание вспыхнуло с неожиданной силой и грозило стать непреодолимым. Следовало немедленно предпринять что-нибудь, чтобы его подавить: напиваться при даме — особенно при этой даме! — никуда не годилось.

— Правда? А мне показалось…

Подоспел официант с заказом. Дождавшись, пока он разольет по бокалам вино, пан Иохан сразу же отпустил его.

Улле с сомнением разглядывала лежавшие на тарелке ломтики пронизанного зеленой плесенью сыра.

— Не слишком аппетитно выглядит, — заметила она. — Что это такое? Кажется испорченным.

— Попробуйте, — улыбнулся пан Иохан. — На вкус этот сыр гораздо лучше, чем на вид.

— Вы хотите, чтобы я это съела? Ведь это плесень, не так ли?

— Точно так.

Поскольку посланница все еще колебалась, барон решил воздействовать на нее личным примером, и с улыбкой взял один из сомнительных ломтиков, разжевал его и запил вином.

— Вот видите, это не ядовито.

— Не устаю удивляться вам, людям, — задумчиво протянула Улле. — Одни продукты вы оберегаете от порчи, на других же намеренно разводите плесень…

Пан Иохан продолжал улыбаться, а про себя подумал: а ведь посланница еще ничего не знает о тех сортах сыра, на которых намеренно разводят не плесень даже, а особых клещей и жучков, чтобы получить пикантную корочку! Не рассказать ли? Впрочем, нет, лучше приберечь это знание для другого раза…

— Вы хотите, чтобы я непременно это съела?

— Ни за что не подумал бы, что вы, оказывается, такая трусиха, — поддразнил барон.

— Я? Трусиха?

Фыркнув, панна Улле взяла ломтик сыра и поднесла его ко рту. И тут же сморщилась.

— Ф-фу! А как пахнет!

На это замечание пан Иохан откровенно расхохотался, и посланница, метнув в него сердитый взгляд, все же решилась откусить крохотный кусочек (непроизвольно при этом зажмурившись).

— О-о-о-о…

— А теперь глоток вина.

Улле схватилась за бокал, как утопающий хватается за спасательный круг, и поспешно отпила от него, но и вино очевидно не принесло ей облегчения.

Пан Иохан готов был биться об заклад, что, будь они наедине, она непременно выплюнула бы и вино, и сыр. Но общение с людьми все-таки научило ее соблюдать элементарные нормы приличия, так что пришлось бедняжке учинить над собой насилие и сделать глоток.

— Вы дергаетесь так, словно проглотили живого червяка, — сказал пан Иохан, заметив, как она брезгливо передернула плечами.

— Какая га-а-а-адость! — жалобно протянула панна Улле, широко раскрывая глаза.

— Неужели и вино вам тоже не понравилось?

— Как это может нравиться? — она быстро и как бы испуганно отодвинула от себя бокал. — Не то чтобы я в восторге от ваших вин вообще, но по крайней мере некоторые сорта можно было пить! И вы еще говорили о свежем вкусе!

— Тогда, быть может, попросить принести для вас воды или морса? Или мороженого?

— И морса, и мороженого! — оживилась Улле. — А еще, во искупление вины, Иохан, вы расскажете, что хорошего находите в вине. Даже если принять на веру, что вам в самом деле доставляет удовольствие его специфический вкус — оно ведь туманит рассудок!

— Только если выпить его слишком много, — улыбнулся пан Иохан, подозвал официанта и передал ему заказ посланницы. Вазочка с мороженым и запотевший графин с морсом возникли на столе словно по волшебству.

— Что вы и проделывали в жизни далеко не один раз, — заявила Улле, словно разговор не прерывался ни на секунду.

— О чем вы? — слегка удивился пан Иохан, который успел уже отвлечься от темы беседы.

— О свойстве вина затуманивать разум. Уверена, вы неоднократно испытывали это его свойство на себе.

— То есть, вы спрашиваете, напивался ли я когда-нибудь допьяна? (Улле кивнула.) Разумеется.

— Зачем?

— Ну-у-у… на этот вопрос так просто не ответить, — задумчиво проговорил пан Иохан и пододвинул к себе поближе тарелку с сыром. Отказ Улле разделить с ним трапезу сыграл, пожалуй, ему только на руку — он очень любил и вино и сыр. — Случаются, например, ситуации, когда требуется как-то подбодрить себя, придать себе храбрости.

— Вы настолько слабы духом, что вам требуется себя подбадривать? — насмешливо сверкнула глазами Улле. — Не замечала за вами, барон.

— Ситуации бывают разные, — повторил пан Иохан. — Иногда приходится делать то, к чему, мягко говоря, не лежит душа… Приходится наступать себе на горло, потому что знаешь — иначе поступить нельзя. Бывает, что невозможно ослушаться приказа офицера, но… и выполнить его тоже невозможно.

— Ах вот что, — после короткого молчания проговорила Улле. — Вы говорите о войне, в которой вам довелось участвовать?

— В частности о ней, да.

— Значит, с помощью вина вы усыпляете рассудок, а после совершаете поступки, за которые вас называют убийцей — как та девушка в цыганском таборе?

Пан Иохан вздрогнул.

— Быть может, я и впрямь убил кого-то из ее родичей. Но и нас тоже убивали…

— Да-да, я видела ваш шрам, — без малейшей доли сочувствия сказала Улле.

— Значит, вы, люди, опьяняете себя вином, чтобы было легче потом убивать. Или совершать другие поступки, о которых потом, возможно, придется жалеть всю оставшуюся жизнь. Это очень любопытно…

— Вы ничего не поняли, Улле.

— Может быть, — посланница с сожалением заглянула в вазочку, где мороженого осталось совсем чуть-чуть, на самом донышке. — Но, по-моему, вы путаете страх и угрызения совести.

— Вы-то много ли знаете об угрызениях совести? — вспыхнул пан Иохан.

Она вздохнула, и в этом вздохе послышалась необычайная и неожиданная печаль.

— Больше, чем хотелось бы, дорогой Иохан. Ах, благословенные времена, когда я еще не знала людей! Тогда все казалось простым и понятным. Вы, люди, совершенно меня запутали. К тому же, кажется, я набралась от вас много такого, без чего лучше было бы вовсе обойтись… Вы понимаете, о чем я?

— Кажется, да, понимаю…

— Ах, ничего вы не понимаете, — отмахнулась Улле. — Давайте вернемся в салон. Или нет, давайте вы покажете мне ваше купе, а я, быть может, помогу вам развеять грусть — все-таки вы чем-то опечалены.

Пан Иохан не успел еще дать согласие, а в голове уже сами собой забурлили идеи, под каким предлогом будет удобнее на несколько часов избавиться от соседа.

Офицер, с которым пан Иохан делил купе, куда-то запропал и не возвращался уже несколько часов. Барон по этому поводу не огорчался; оставшись в одиночестве после ухода посланницы (которая приложила все усилия, дабы, как она выразилась, «развеять грусть» — и весьма преуспела в этом), он задвинул зеркальную дверь, вольготно разлегся на диване и предался мечтам. Мечты были неопределенные, расплывчатые, но очень приятные.

Блаженствовал он, однако, недолго: мечты и нега были самым жестоким образом нарушены подозрительным шумом в коридоре. За дверью послышался глухой несильный стук, как будто уронили какой-то не очень тяжелый предмет, затем пан Иохан услышал сдавленный писк, в некоторой мере заглушенный шуршанием и скрежетом. Заинтригованный и слегка встревоженный — тут уж не до мечтаний! — барон соскочил с дивана и выглянул за дверь. И едва не столкнулся лоб в лоб с королевной Маришей.

Она стояла в коридоре в странной позе: одной рукой упиралась в стену, а второй ухватила за носок левую ногу, которую и разглядывала, изогнувшись и немного отклонившись назад. К счастью, ее юбка была достаточно широкой и значительно облегчала задачу; и все-таки равновесие ее оказалось непрочным: при неожиданном появлении пана Иохана королевна шатнулась к стене и едва не упала. Барон успел подхватить ее под локоть, мимолетно удивившись, зачем Мариша оказалась в вагоне, где ехали преимущественно офицеры. Но спрашивать об этом было неловко.

— Ваше высочество, что случилось?

— Каблук… сломался, — едва-едва разжимая губы, процедила Мариша и глянула вниз — вероятно, на злополучную туфельку, скрытую теперь юбкой.

— Возможно, удастся что-нибудь исправить?

Королевна пробормотала что-то, что в принципе могло быть истолковано как сомнение.

— Пойдемте ко мне, посмотрим, что можно сделать, — проговорил пан Иохан, сам изумляясь собственной храбрости (а вернее, нахальству). Не дожидаясь возражений, он взял девушку под локоть и повлек за собой — благо, идти было всего два-три шага. В купе он усадил королевну на диван и сам опустился перед ней на одно колено.

— Позвольте осмотреть ваш башмачок?..

— Вначале будьте добры закрыть дверь.

Пан Иохан покраснел, как школьник. Ну конечно, как он сам не догадался!

Не доставало еще, чтобы пошли всяческие слухи в случае, если кто-нибудь увидит их наедине… Не поднимаясь с колен, он дотянулся до двери и задвинул ее. В зеркальной створке тут же явилось отражение его самого и королевны, очень прямо сидящей на диванчике. Возникло неуютное ощущение, что они в купе уже не одни, и пан Иохан, не отдавая себе в том отчета, чуть отодвинулся от Мариши.

— Ну, что же вы? — нетерпеливо окликнула его девушка. — Мне нельзя оставаться здесь слишком долго.

— Конечно… разумеется… — пан Иохан, весь затрепетав от внезапно нахлынувшего ожидания какой-то сказки, наклонился и приподнял девичью ножку, бережно обхватив ее ладонью за пятку. Каблучок сафьяновой остроносой туфельки в самом деле оказался свернутым набок. Пан Иохан подумал мгновение и скользнул ладонью выше, обнимая щиколотку. Опаска в нем, конечно, сидела: подобный поступок королевна вполне могла счесть недопустимой дерзостью, и ответить ему… да чем угодно ответить, вплоть до приказа о немедленном аресте барона Криуши. Но девушка не шевельнулась, лишь медленно поднялись ресницы, открывая пытливо глядящие фиалковые очи.

— Вы могли повредить ногу, — пояснил пан Иохан в ответ на невысказанный вопрос. — Вывихнуть или растянуть… Здесь не болит?

— Нет, — медленно ответила Мариша, продолжая изучать его лицо. — А вы многое знаете об ушибах и растяжениях?

— Кое-что знаю. Точно не болит? — он не спешил отпускать обтянутую шелковым чулком ножку.

— Ах да, вы же воевали… Точно не болит. Ну же, барон, вы обещали починить каблук, а вместо этого… — проговорила Мариша тоном капризного ребенка — тоном, которого пан Иохан от нее никак не ожидал.

— Но туфельку придется снять, иначе я ничего не смогу сделать.

— Так снимайте уже.

Медленно и осторожно, словно башмачок был пугливой зверушкой, готовой в любой момент пуститься в бегство, барон потянул его к себе (второй рукой при этом по-прежнему придерживая королевнину щиколотку; отпустить ее было выше его сил). Несколько секунд, и туфелька лежала в его руке — невероятно крошечная, почти кукольная.

— Забыла спросить: в починке обуви вы тоже знаете толк? — с холодноватой насмешкой полюбопытствовала Мариша (вот и вернулась прежняя фиалка в сугробе!).

— Немного, — ответил пан Иохан и, не успев опомниться, обнаружил, что целует августейшую ножку. Это амок, обреченно подумал он. И как он раньше не догадался? Амок, амок чистой воды…

Королевна глядела на него, откинувшись на плюшевую спинку дивана и сощурив фиолетовые глаза. Пан Иохан, едва дыша, поднял на нее взгляд и поразился тому, с каким ледяным спокойствием она приняла его дикий поступок. Как будто совершенно обычным делом для нее было целование ног малознакомыми мужчинами.

— Я полагала, — проговорила Мариша ровным тоном, — что могу вам довериться. И вижу, что не ошиблась.

— Я все для вас сделаю… только прикажите.

— Всего от вас не потребуется. Я попрошу лишь о небольшой услуге. Но сперва сядьте на диван и сделайте что-нибудь с каблуком. Не идти же мне обратно босиком.

Как во сне, пан Иохан медленно поднялся и сел напротив королевны, сжимая в руке башмачок.

— Теперь к делу. Мне нужна ваша помощь, барон. Нет, я не о туфле, — быстро пояснила королевна, когда пан Иохан опустил взгляд на злополучный предмет. — Это гораздо серьезнее… речь идет буквально о жизни и смерти.

— Вам кто-то угрожает?

— О, разве все эти драконы — недостаточная угроза? — горько улыбнулась Мариша. — Никому толком не известно, что именно они затевают. Зачем Великому Дракону невеста? Какая участь уготована ей… то есть мне?

— Неужели вы до сих пор не знаете?

— Иначе я не стала бы об этом заговаривать.

— И вы не спрашивали их? — удивился пан Иохан — и тут же понял, что сморозил глупость. Конечно же, королевна не могла унизиться до расспросов. Однако успокоиться на этом он не желал. — А ваш отец? — настойчиво спросил он. — Он разве ничего не знает?

— Ежели и знает, то мне ничего не сказал.

— Но как это возможно?..

— Не жалейте меня, — королевна надменно вскинула голову. — Я не за тем пришла. Ведь вы, кажется, близки с посланницей Улле?

Щеки пана Иохана вспыхнули от жара.

— Да, но…

— Мне нравится, что вы не утратили способности смущаться, — заметила Мариша. — Хотя слухи о вашей персоне, гуляющие по столице, представляют вас как человека совершенно бессовестного.

— Слухи всегда все преувеличивают, ваше высочество, — пробормотал барон.

— Пожалуй, вы правы. Итак, посланница Улле вам явно симпатизирует, вы представлены прочим посланникам — у вас широкие перспективы. Вы могли бы завоевать доверие драконов…

— Предлагаете мне сделаться шпионом?

— С чего вы взяли? Вовсе нет. Даже если б у меня возникла такая мысль… ведь я уже немного вас знаю, и прекрасно понимаю, что шпионить вы не согласились бы ни за какое вознаграждение. Нет! Просто расспросите между делом об их намерениях относительно невесты… то есть меня. Поймите, пребывать в неведении относительно своей судьбы и дальше становится невыносимо.

— Расспросить между делом… не так уж охотно они говорят о своих намерениях. Я уже спрашивал как-то об этом посланницу Улле.

— И что же она ответила?

— Ничего. Отделалась туманными обещаниями дать все объяснения позже.

— Так, быть может, это «позже» настало?

— Быть может. Я спрошу ее.

— Только не говорите, что это я вас послала.

— Обещаю.

— И верните туфельку, барон. Мне пора уходить.

— Но каблук…

— Ерунда, дойду как-нибудь.

С этими словами Мариша встала, чуть касаясь пола пальцами босой ноги.

Пан Иохан тоже вскочил, борясь желанием подхватить ее на руки и так, на руках, унести. Куда унести — он наверное не знал. Куда-нибудь, где никого не будет и они останутся вдвоем. Что ж! украсть королевну — почему бы и нет? На секунду эта мысль показалась ему вполне заманчивой и нисколько не дикой. Вот только сестра… воспоминание о сестре вмиг отрезвило его. Если он похитит королевну и будет объявлен преступником (это уж несомненно!), то что станется с Ядвисей?

Перед мысленным взором встало ехидно улыбающееся лицо Улле, но барон отмахнулся от этого образа. Сейчас имела значение только хрупкая, печальная — и холодная — девушка с дивными фиолетовыми глазами.

От сознания собственного бессилья пан Иохан судорожно стиснул зубы.

Королевна поглядела в его помрачневшее лицо и молча забрала у него из рук туфельку. Изогнувшись грациозно, надела ее и опасливо шагнула к двери.

— Вот так. Ничего страшного. Будьте любезны, посмотрите, нет ли кого в коридоре.

С поспешностью, присущей более безусому юнцу, нежели опытному покорителю женских сердец, пан Иохан повиновался. В коридоре было пусто.

Когда зеркальная дверь бесшумно встала на место, он бросился на диван, раздираемый противоречивыми чувствами. Часто бывало, что ему нравились несколько женщин сразу, и чтобы не мучиться выбором, он заводил интрижки со всеми сразу (разумеется так, чтобы ни одна из них не узнала о соперницах). Иногда случалось и такое, что какая-нибудь красотка заставляла его сердце биться особенно часто. Улле первой удалось задеть его настолько глубоко, чтобы в ее присутствии он начинал терять над собою контроль. Минутами даже заползали крамольные мысли, будто эта женщина — та Единственная, которая предназначена ему самим Провидением… Но единственная на то и единственная, чтобы, отыскав ее, перестать обращать внимание на прочих женщин, а на королевну Маришу, как выяснялось, пан Иохан вовсе не мог смотреть равнодушно. И с каждой новой встречей его влечение к ней усиливалось стократно… Драконица и королевна — пан Иохан ни за что не согласился бы отказаться от одной из них ради другой. И вместе с тем обе они были для него недосягаемы; даже Улле, несмотря на возникшую между ними близость духа и тела; что уж говорить о королевне, предназначенной Великому Дракону… Ни одной из них барон не мог обладать в полной мере, и это грозило свести его с ума.

Ядвися даже не мечтала никогда путешествовать в подобной роскоши.

Обстановка купе в представительском вагоне приводила ее в восторг: пожалуй, не каждый вельможный дом мог похвастаться столь великолепной отделкой. Во всяком случае, интерьер родового дома Криушей выглядел куда как скромнее. Повсюду в купе блестело полированное дерево редких пород, мягко шелестел алый бархат, колыхались дорогие занавесы из органзы. В воздухе разливался тонкий, едва уловимый цветочный аромат, источником которого были не то свежие розы на столике, не то заботливо разбрызганные кем-то духи. Ядвися наслаждалась утонченной и блестящей обстановкой и немного завидовала королевне Марише — уж та наверняка купалась в роскоши всю свою жизнь, да и при дворе Великого Дракона ей едва ли придется отвыкать от своих привычек. Ее, королевну, всегда будут окружать только самые красивые и дорогие вещи…

Сама Мариша, впрочем, счастливой и довольной отнюдь не выглядела. То ли роскошь успела ее утомить и теперь внушала только отвращение, то ли будущее при дворе Драконов рисовалось ей отнюдь не в светлых тонах, — так или иначе, но она неизменно оставалась бледной и печальной, никогда не улыбалась и открывала рот только в случае крайней нужды, когда уже неприлично было бы объясняться знаками. Ее общество навевало на Ядвисю зеленую тоску (тихая мышка Эрика — и та была веселее и приспособленней к жизни), и потому она предпочитала держаться посланницы Улле, которая, казалось, никогда не утрачивала веселого и шаловливого расположения духа. В несколько часов девушки совершенно сошлись, и за живость и непосредственность характера Ядвися простила новой подруге даже то, что она прибрала к рукам бедняжку Иохана. Даже о ее нечеловеческой природе Ядвися почти не вспоминала. Зато Эрика заметно сторонилась посланницы: то ли чуяла в ней соперницу, то ли просто вечное шумное оживление драконицы претило ей.

Только однажды обычная веселость Улле ей изменила.

Ядвися готовилась идти в салон, чтобы вдоволь насладиться обществом блестящих аристократических кавалеров (кое-кто из них уже шепнул ей, будто ее глаза сводят его с ума), когда дверь купе резко отъехала в сторону — даже, пожалуй, правильно было бы сказать «отлетела», так что ее зеркальная поверхность уцелела чудом, — пропуская посланницу. С первого взгляда стало ясно, что с Улле стряслось нечто неприятное, выбившее ее из колеи: она была бледна и что есть сил сжимала губы, а глаза ее свирепо сверкали из-под сдвинутых бровей. Взглянув на нее, Ядвися всплеснула руками, а Эрика, поправлявшая перед зеркалом и без того безупречную гладкую прическу, уронила гребень.

— Что это с вами, панна Улле?!

— Ничего особенного, — посланница захлопнула дверь так же яростно, как и открыла, резко развернулась и, встав перед зеркалом, окинула себя критическим взором. Увиденное, вероятно, ей не очень понравилось, ибо она еще сильнее сжала губы и, раздув ноздри, гневно фыркнула. — Ваш брат, — (последовал обвиняющий взгляд через плечо в сторону ничего не понимающей Ядвиси), — кого угодно доведет до бешенства.

Ядвися медленно села на диван.

— Что же он натворил? Неужели оскорбил вас?

— Нет, не оскорбил… а впрочем, пожалуй, что и оскорбил. Только сам он не считает это оскорблением.

— Не понимаю…

— Вероятно, — продолжала в запале посланница, — он находит приемлемым, едва распрощавшись с барышней, тут же начать расточать любезности другой даме, и причем так откровенно, так бесстыдно… Да что он о себе думает?!

— Вы видели, как Иохан за кем-то ухаживал?

— Ухаживал, ха! Это было гораздо большее, нежели ухаживание. Это было… попросту неприлично!

— Да что же вы видели? — в полном недоумении вскричала Ядвися, вдруг спохватилась и обернулась на Эрику. Та стояла красная, как пион.

— Я не только видела, но и… а впрочем, неважно. А что именно — об этом позвольте умолчать.

Ядвися озадаченно тряхнула головой. Брат сделал что-то неприличное на виду у всех? Ей в это не верилось. То есть, Иохан, конечно, мог выкинуть какую-нибудь штуку, идущую в разрез с общепринятой моралью, но только если дело касалось лично его. Вот так откровенно компрометировать даму он не стал бы. Значит, Улле за ним подглядывала? Неужели из ревности?

— Простите, Эрика, — повернулась Улле к герцогской сестре, застывшей соляным столбом. — Вам, наверное, неприятно, когда осуждают вашего жениха. Но, право, на вашем месте я присмотрела бы другого кандидата в мужья. Между прочим, Иохан сам сказал мне как-то, что не видит себя в роли чьего-нибудь мужа.

Бедняжка молча закрыла лицо руками. Ядвися вскипела.

— Прекратите! Эрика-то в чем виновата?

— Только в том, что не она была на месте той… девицы, — сердито отозвалась посланница и неожиданно ласково обняла герцогскую сестру за плечи. — Ну, не огорчайтесь так. Право, барон Криуша того не стоит.

— Вы сами себе противоречите, — заметила Ядвися.

— Быть может. Ах, как мне хотелось бы превратиться в лесную кошку и выцарапать ему глаза! — кровожадно вскричала Улле, запрокидывая голову.

— Нет, лучше ей…

— А вы разве умеете превращаться в кошку? — наивно спросила Эрика из-за ладоней.

— Я много в кого умею превращаться, не только в кошку. Как-нибудь покажу. А где, кстати, ее королевское высочество?

— Наверное, в салоне. Она ушла с час назад.

— Пойдемте тоже в салон. Вы, я вижу, уже собирались выходить, а мне нужно развеяться. Ох, только бы Иохан мне на глаза сейчас не попался…