Казнь Кита осталась в прошлом, как тяжелый, липкий кошмар, от которого наконец удалось очнуться. Не скажу, что это доставило мне удовольствие, но иногда приходится принимать решения, от которых на душе скребут кошки. Главное — в наших рядах больше не было крысы, и это развязывало руки. Теперь можно было без опаски сосредоточиться на том, ради чего все это затевалось — Эльдорадо.
Я уединился в кабинете захваченного губернаторского дворца. После суматохи последних дней, после крови и предательства, эта комната с ее тяжелой резной мебелью и запахом старых книг казалась почти святилищем. Здесь, в относительной тишине, нарушаемой лишь далекими криками с порта да скрипом собственного пера, я собирался наконец собрать воедино все части головоломки, оставленной сэром Фрэнсисом Дрейком.
На массивном дубовом столе, который, без сомнения, повидал не одного напыщенного испанского гранда, я с почти благоговейным трепетом разложил сокровища иного рода. Четыре куска пергамента, пожелтевшие от времени, с потрепанными краями. Каждый из них сам по себе — бессмысленный набор линий и значков, фрагмент чужой, непонятной мысли. Но вместе… О, вместе они должны были явить нам путь.
Я аккуратно, стараясь не повредить хрупкий материал, придвигал их друг к другу. Вот изгиб побережья совпал с еле заметной меткой на соседнем куске. Вот странная загогулина нашла свое продолжение. Пазл складывался. И когда последний, четвертый фрагмент лег на свое место, передо мной раскинулась полная карта. Сердце на миг замерло, а потом пустилось вскачь. Вот она, перед моими глазами — карта Дрейка, ведущая к мифическому золотому городу!
Карта, что предстала моему взору, была… странной. Это самое подходящее слово. С одной стороны — знакомые, хоть и нанесенные с некоторой долей условности, характерной для картографии того времени, очертания южноамериканского побережья. Вполне узнаваемо, хотя и требовало определенной поправки на современные знания. Но чем дальше от береговой линии, тем фантастичнее становилось изображение. Земли, которых не было ни на одной из известных мне испанских или голландских лоций, да и Вежа, будь она сейчас активна в полной мере, наверняка бы запуталась. Горы, закрученные в немыслимые спирали, словно гигантские окаменевшие улитки. Реки, которые, судя по стрелкам, текли не к морю, а куда-то вглубь материка, или даже меняли свое направление под прямым углом. И повсюду — символы. Мелкие, крупные, геометрические фигуры, стилизованные изображения животных, какие-то руноподобные знаки. Голова шла кругом от попыток их систематизировать.
Рядом с картой легли другие артефакты: кипа записок из того самого ящика, который мы с таким трудом подняли с Монито, и тоненькая, почти истлевшая от времени и влаги книжица в кожаном переплете — та, что я извлек из свинцового гроба самого Дрейка у берегов Портобелло. Все это вместе должно было дать ответ, пролить свет на тайну Эльдорадо. Ключи, разбросанные во времени и пространстве, наконец-то собрались на одном столе.
Один участок карты был обведен особенно жирно. Крест, нацарапанный, казалось, в спешке, и рядом с ним — стилизованное изображение солнца с расходящимися лучами. Этот главный маркер, главная цель, находился где-то невероятно далеко от побережья, в глубине неизведанных джунглей и гор, в тех краях, которые на картах обозначались лаконичным «Terra Incognita». Никаких поселений, никаких ориентиров, привычных европейскому глазу. Только этот крест и это солнце.
Я откинулся на спинку тяжелого кресла и потер виски. Час за часом я всматривался в эти линии и символы, пытаясь уловить логику, скрытую за ними. Это была не просто карта. Это был ребус, многоуровневая головоломка, оставленная человеком, чей ум явно выходил за рамки обыденного. Дрейк был не только удачливым пиратом и мореплавателем, он был еще и мастером мистификаций, человеком, умевшим прятать истину на самом видном месте. И сейчас я, врач из XXI века, оказавшийся в шкуре пиратского капитана века XVII, пытался проникнуть в замыслы этого англичанина. Ощущение было такое, будто стоишь перед закрытой дверью, а ключи вроде бы в руках, но ни один не подходит к замку. Или я просто не вижу, как их правильно применить. Тайна Эльдорадо, собранная из кусочков, оставалась такой же непроницаемой.
Первоначальная эйфория от обладания полной картой постепенно сменилась тягучим, почти осязаемым разочарованием. Одно дело — иметь перед собой древний пергамент, и совсем другое — понять, куда он, черт возьми, ведет. Я мог часами, как завороженный, пялиться на эти хитросплетения линий и символов, но без практической привязки к местности карта оставалась лишь красивой, но бесполезной безделушкой. Нужно было действовать, искать тех, кто мог бы хоть как-то опознать эти загадочные земли.
Первыми, к кому я обратился, стали пленные испанские чиновники и офицеры, которых мы захватили вместе с Портобелло. Среди них нашлись и те, кто по долгу службы имел дело с картами и отчетами об исследованиях новых территорий. Я не стал посвящать их в истинную цель своих поисков, боже упаси! Сказал, что изучаю старинные документы, связанные с ранними экспедициями, и интересуюсь, не встречались ли им подобные изображения или описания. Осторожно, чтобы не вызвать подозрений, я показывал им отдельные, наиболее «земные» участки карты, копии, сделанные моей собственной рукой, тщательно затушевывая самые фантастические детали и, конечно же, тот самый крест с солнцем.
Реакция была предсказуемой. Сначала — вежливое недоумение, затем — снисходительные улыбки. Мол, капитан, это же явные фантазии, байки старых мореходов, которыми они травили друг друга в портовых кабаках. Один пожилой картограф, с лицом, изборожденным морщинами, как старая карта, долго вертел в руках мой набросок, цокал языком, а потом изрек, что, дескать, видал он на своем веку немало диковинных карт, составленных то ли безумцами, то ли отъявленными лжецами, и эта, похоже, из той же серии. Некоторые, правда, упоминали о каких-то слухах, о «золотых городах» далеко в джунглях, но все это было на уровне легенд, не подкрепленных никакими фактами. Никто, ни один из них, не смог указать на карте хоть что-то, что напоминало бы реальный, известный им участок суши за пределами уже освоенных прибрежных районов. «Это земли дьявола, сеньор капитан, — сказал мне один из офицеров, крестясь. — Туда не суются даже самые отчаянные конкистадоры. Там лишь смерть и безумие».
Следующим шагом были местные индейцы. Мы захватили в окрестностях Портобелло несколько деревень, и хотя отношения с туземцами были, мягко говоря, натянутыми, кое-какой контакт удалось установить. Морган, который всегда умел находить общий язык с кем угодно, если это сулило выгоду, притащил ко мне нескольких старейшин, посулив им какие-то безделушки и ром. Я снова действовал осторожно, показывая лишь общие очертания гор и рек, стараясь не раскрывать своих истинных намерений.
Индейцы смотрели на мои рисунки с мрачным любопытством. Они долго перешептывались на своем гортанном наречии, тыча пальцами в карту. Некоторые качали головами, другие что-то бормотали о злых духах, обитающих в далеких горах. Один старик, с лицом, похожим на высохший корень дерева, указал на область, где на карте Дрейка были изображены особенно высокие и закрученные пики. Он сказал, что это «Спящие Великаны», и за ними лежат земли, куда их предки боялись ходить, потому что оттуда никто не возвращался. Он говорил о непроходимых болотах, о племенах каннибалов, о чудовищах, скрывающихся в чаще. Звучало, конечно, как типичные страшилки для запугивания чужаков, но в его глазах был неподдельный ужас.
Постепенно вырисовывалась безрадостная картина. География, изображенная Дрейком, либо не существовала в известной реальности, либо была настолько искажена и зашифрована, что опознать ее могли лишь те, кто обладал ключом к этому шифру. А ключа-то у меня и не было, если не считать самой карты, которая сама по себе была загадкой. Я чувствовал, как почва уходит из-под ног. Захват Портобелло, разгром эскадры, все эти жертвы — все могло оказаться напрасным, если мы так и не сможем понять, куда, черт побери, идти. Экспедиция, еще не начавшись, уже висела на волоске. Надежда, такая яркая после получения полной карты, начала таять, как утренний туман.
Дни тянулись, сливаясь в недели бесплодных усилий. Мой кабинет превратился в настоящий штаб по расшифровке древней головоломки. Стол был завален не только картой Дрейка и сопутствующими документами, но и всеми доступными испанскими лоциями, навигационными картами, какими-то обрывками отчетов, найденных в губернаторских архивах. Мы со Стивом и Морганом часами просиживали над этим ворохом бумаг, сравнивая линии, пытаясь найти хоть малейшее совпадение, хоть какую-то зацепку, которая могла бы вывести нас из этого лабиринта.
Стив, с его прямолинейным солдатским мышлением, больше полагался на здравый смысл и пытался отыскать хоть что-то, напоминающее реальные географические объекты, пусть и сильно искаженные. Он чертыхался, проводил загрубевшими пальцами по пергаменту и бормотал что-то вроде: «Ну не мог же этот Дрейк совсем уж от балды все это нарисовать! Должна же быть какая-то логика!»
Морган, напротив, подходил к делу с хитростью и изворотливостью заправского интригана. Он искал скрытые смыслы, двойные толкования, пытался представить, как мыслил бы сам Дрейк, если бы хотел зашифровать свой путь. Он выдвигал самые невероятные теории, порой граничащие с абсурдом, но иногда в его рассуждениях проскальзывали интересные мысли, заставлявшие и меня посмотреть на карту под другим углом. «А что если, капитан, — говорил он, задумчиво покручивая ус, — эти горы — вовсе не горы, а, скажем, облака определенной формы? Или эта река — не река, а путь солнца по небу в определенный день года?»
Я же пытался подключить к делу остатки своих знаний из будущего и, конечно, Вежу. Нейросеть, хоть и лишившаяся значительной части своих «очков влияния» после сделки со мной за информацию о местонахождении Эльдорадо, все еще была способна анализировать огромные массивы данных. Я скармливал ей все имеющиеся у нас карты, описания рельефа, гидрографии, известные маршруты экспедиций. Вежа сравнивала, сопоставляла, выстраивала вероятностные модели. Но и она, похоже, зашла в тупик. Система указывала на несколько потенциально подходящих регионов где-то в глубине Анд или в верховьях Амазонки, но ни один из них не совпадал с картой Дрейка полностью. Слишком много было «белых пятен», слишком много неизвестных переменных.
«Недостаточно данных для точной корреляции, капитан, — бесстрастно сообщал мне внутренний голос Вежи. — Вероятность ошибки слишком высока».
Время шло, а мы топтались на месте. И это начинало сказываться на настроении команды. Пираты — народ нетерпеливый. Они одержали славную победу, захватили богатейший город, набили карманы золотом. Праздники и попойки закончились, добыча была сложена в хранилища, и теперь им хотелось новых приключений, новой добычи или, на худой конец, просто возможности потратить награбленное. А вместо этого их капитан, запершись в кабинете с двумя ближайшими сподвижниками, уже которую неделю корпел над какими-то старыми бумажками, словно одержимый алхимик, пытающийся превратить свинец в золото.
До меня доходили слухи. Сначала — недоуменные вопросы, потом — откровенный ропот. «Чего это наш Док Крюк засел, как крот в норе?», «Золота мало, что ли, ему?», «Может, спятил старик от этих карт?». Я понимал их. Пиратская жизнь — это движение, риск, адреналин. А сидеть на одном месте и ждать, пока капитан разгадает древнюю загадку, — это не для них. Стив, который чаще бывал среди команды, хмуро докладывал, что дисциплина начинает похрамывать, нет-нет да и вспыхивают пьяные драки, а некоторые уже поговаривают, не пора ли сниматься с якоря и поискать удачи в других местах.
Я чувствовал, как сжимается кольцо. Мы застряли. У нас была карта, которая, казалось, вела в никуда. У нас была команда, которая начинала терять терпение. И у нас было время, которое неумолимо утекало сквозь пальцы. Я понимал, что нужно что-то предпринять, и как можно скорее, иначе все наши грандиозные планы по поиску Эльдорадо так и останутся планами. Нужно было найти ключ, какой-то нестандартный подход, иначе этот тупик мог стать концом не только для экспедиции, но и для моей репутации капитана. И где искать этот ключ, я пока себе даже не представлял.
Однажды ночью, когда Портобелло уже давно погрузился в сон, а в моем кабинете горела лишь одна свеча, отбрасывая дрожащие тени на стены, я в очередной раз сидел над проклятой картой. Глаза слипались, мысли путались, а отчаяние начинало подбираться все ближе, холодное и липкое. Я механически водил пальцем по пергаменту, уже не надеясь что-либо понять, просто оттягивая момент, когда придется признать свое полное поражение.
И тут, в какой-то момент, когда сознание уже балансировало на грани сна и яви, мой взгляд зацепился за знакомое сочетание символов. То самое солнце с расходящимися лучами, стилизованные изображения горных пиков — три остроконечные вершины, расположенные почти треугольником, — и рядом с ними волнистая линия, обозначающая, по всей видимости, озеро или большую реку. Я видел эти символы сотни раз, но сейчас они вдруг сложились в иную картину.
В памяти всплыли слова того старого индейца, которого приводил Морган. Он говорил тогда много всякой чепухи про злых духов и проклятые земли, но среди этого потока мистики проскользнула одна фраза, на которую я тогда не обратил должного внимания. Что-то о «золотом озере, которое просыпается, когда солнце целует его между тремя стражами». Или что-то в этом роде. Тогда это показалось мне обычной индейской метафорой, поэтическим образом, не имеющим практического смысла. Но сейчас…
Я резко выпрямился, сонливость как рукой сняло. «Золотое озеро… отражающее солнце… между тремя пиками…» А что, если это не просто поэзия? Что, если это и есть ключ? Что, если Дрейк, составляя свою карту, опирался не только на сухие географические данные, но и на местные легенды, на знания туземцев, которые жили на этих землях задолго до прихода европейцев?
Я снова уставился на карту. Символ солнца был расположен не просто так, а точно между двумя из трех горных пиков, а лучи его как бы указывали на водную гладь. Это не могло быть случайностью. Дрейк явно хотел что-то этим сказать. Возможно, речь шла о каком-то оптическом явлении, видимом только в определенное время суток или года, когда солнце занимает конкретное положение на небе, и его отражение в воде указывает путь или отмечает вход в скрытую долину. Карта — это не просто плоский план местности. Это, скорее, инструкция, указывающая на специфическое взаимодействие природных объектов, на игру света и тени, на явление, которое нужно увидеть своими глазами, чтобы понять, куда двигаться дальше.
Мысли лихорадочно закружились в голове. Если моя догадка верна, то это объясняет, почему испанцы и даже Вежа со всеми ее аналитическими способностями не могли ничего понять. Они искали статичные ориентиры, а нужно было искать динамическое явление, привязанное ко времени и точке наблюдения. Это было гениально в своей простоте и одновременно невероятно сложно для непосвященного. Дрейк снова перехитрил всех.
Но одно дело — догадаться, и совсем другое — рассчитать. Когда именно солнце занимает нужное положение? Под каким углом нужно смотреть? Какое из сотен озер в Андах или Амазонии может быть тем самым «золотым озером»? Здесь интуиции и общих соображений было уже недостаточно. Нужны были точные астрономические расчеты, анализ рельефа, сопоставление с картой Дрейка на совершенно ином уровне. И я знал, кто может мне в этом помочь. Точнее, что.
Вежа.
Пусть она и лишилась большей части своих «очков влияния», но ее вычислительные мощности и доступ к базам данных все еще превосходили все, что было доступно человеку XVII века, да и мне самому с моими остаточными знаниями из будущего. Я потратил почти все свои накопленные очки на то, чтобы она указала мне общее направление, на саму идею использования природных явлений. Теперь же мне нужна была ее помощь в точной интерпретации, в расчетах, которые позволили бы превратить эту смутную догадку в конкретный план действий.
Я закрыл глаза, сосредоточился и мысленно обратился к ней.
«Вежа, мне нужна твоя помощь. Кажется, я понял принцип, но мне нужны детали».
Я изложил ей свою теорию о «золотом озере» и отражении солнца. Внутренний голос нейросети ответил не сразу. Была пауза, словно она обрабатывала новую информацию, сверяла ее со своими моделями. А потом прозвучал ответ, лишенный эмоций, но дающий надежду:
«Теория имеет высокую степень вероятности, капитан. Требуется дополнительный анализ и сопоставление с известными астрономическими данными и топографией предполагаемых регионов. Это потребует значительных вычислительных ресурсов».