Доктор Крюк 3

Глава 3

Я замер, глядя на Моргана. Внутри все сжалось, будто кто-то дернул за якорную цепь. Каюта, что после ремонта на верфи Портобелло стала почти уютной, вдруг показалась тесной. Свет от резного фонаря, подвешенного к потолку, падал на стол, выхватывая царапины на полированном дереве. Запах свежего лака смешивался с соленым духом моря, что тянулся через приоткрытый иллюминатор. Но этот уют, черт возьми, не радовал. Рана на груди ныла, хоть Марго и зашила ее так, что любой лекарь бы позавидовал. Я был жив, но слабость цеплялась за кости, как мокрый парус за рею.

Марго только что закончила менять повязку — пальцы ее двигались ловко и уверенно, будто она всю жизнь штопала пиратов, а не сидела в губернаторском доме принимая балы. Кожа бледная, под глазами тени, но в движениях — ни капли усталости. Она спасла меня, это факт. Три дня назад я истекал кровью на этой самой койке, а в городе ни один лекарь не рискнул подойти к «Принцессе». Морган шепнул потом, что это проделки Педро, племянника губернатора, — запретил всем под страхом смерти. И вот она, пленница, оказалась единственной, кто знал, как держать иглу и не дать мне сгнить. Долг есть долг, и я это понимал лучше, чем кто-либо.

Но отпустить Филиппа? Это не просто пленник. Он знал про сокровища Дрейка. А еще он был носителем системы. Отпустить его — все равно что выпустить акулу в шлюпку. Я смотрел на Моргана, на его наглую ухмылку. Марго подняла голову. Ее глаза встретились с моими — холодные, ясные, без тени просьбы. Она сделала свое, я был жив благодаря ей. Отказать — значило плюнуть на собственные правила, а я, черт возьми, жил по ним даже в этом проклятом 17 веке.

— Ладно, — выдавил я наконец. — Раз ты меня вытащила, Марго, долг есть долг. Филипп свободен.

Морган кивнул, будто сам только что выиграл бой, и отступил к стене, скрестив руки. Стив, что торчал у двери, хмыкнул и переступил с ноги на ногу, словно ждал, что я передумаю. А я и хотел, честно говоря.

Отпустить Филиппа — это большой риск. Он мог побежать хоть к черту на рога и выложить все, что знал. Все, ради чего я тут кровь проливал, могло уйти в чужие руки. Но слово сказано, и отступать было поздно. Я махнул Стиву:

— Приведи его.

Стив кивнул и шагнул за дверь, а я откинулся на стуле, глядя, как Марго сворачивает окровавленные бинты. Я думал о том, как все это началось — кораблекрушение в 2025-м, пиратский корабль в 1657-м, Вежа, что дала мне вторую жизнь. И вот теперь я, Доктор Крюк, сижу тут, связанный долгом перед женщиной, которая еще недавно была моей пленницей. Смешно, если бы не так злило. Рана заныла сильнее.

Морган кашлянул, прервав мои мысли:

— Пленника здесь выпустим, в порт Портобелло? Или за борт? Уговора ведь не было каким способом отпустить его.

Марго напряглась, я подавил улыбку и выдал:

— Филипп — не юнга, которого можно пинком за борт.

Он ухмыльнулся:

— Знаю. Но я на всякий случай уточнил.

Марго молчала, сворачивая бинты, но я чувствовал ее взгляд. Она не вмешивалась, но ждала, что я скажу. Я потер виски, пытаясь прогнать гудение в голове. Долг есть долг, твердил я себе. Но как же не хотелось его платить! Филипп был частью этой игры, частью карты, что вела к Эльдорадо. Отпустить его — значило рискнуть.

— Пусть идет, — буркнул я, глядя в сторону. — Но если он нас продаст, Морган, это будет на тебе.

Морган фыркнул:

— Не продаст. Куда ему деваться?

Я промолчал. Стив еще не вернулся, но я уже слышал его шаги за дверью.

Как же я не любил такие моменты — когда твои же правила загоняют тебя в угол.

Стив еще не успел вернуться, а я уже чувствовал, как воздух в каюте густеет, будто перед грозой. Решение отпустить Филиппа царапало внутри, как ржавый гвоздь в трюме.

Дверь скрипнула и Стив втолкнул в каюту Филиппа. Тот шагнул внутрь. Высокий, жилистый, с растрепанными волосами и рубахой, которая висела на нем. Его лицо было серым, но в глазах горел тот же огонь, что я видел еще на Монито, когда мы делили золото. Он окинул нас взглядом — меня, Моргана, Марго, — задержался на ней чуть дольше, чем нужно, и остановился посреди каюты, выпрямившись, будто дворянин на приеме у короля. Я кивнул ему:

— Ты свободен, Филипп. Можешь идти.

Я ждал, что он двинется к двери, кивнет или хотя бы буркнет что-то в ответ. Но вместо этого он вдруг выпалил:

— Я не уйду без Маргарет.

Неожиданно.

Морган сжал кулаки так, что костяшки побелели, Марго отвернулась, глядя в угол. В груди закипает раздражение. Вот же упрямец! Я прищурился, глядя на него сверху вниз, хотя сидел, а он стоял.

— Это пиратский корабль, а не прогулочная шхуна. Свободен — значит, вали за борт или на берег. Выбирай.

Филипп скрестил руки, выпрямился еще сильнее, и в его взгляде мелькнула та самая надменность, которая меня бесила. Он молчал, но поза его кричала: не сдвинусь. Я видел, как его глаза метнулись к Марго, как он стиснул зубы, будто держался за последнюю ниточку. Морган фыркнул, шагнув ближе:

— Ты слышал Крюка? Свободен — значит, пошел вон. Или тебе ноги помочь вынести?

Филипп бросил на него острый взгляд:

— Я не юнга, чтобы меня пинками гнать, — повторил он мою фразу, хотя не мог ее слышать, — без Маргарет не уйду.

Марго наконец подняла голову. Ее лицо было каменным, только пальцы, сжимавшие бинты, дрогнули.

Долг я оплатил — Филипп свободен, но он, черт возьми, не уходил! И что теперь? Выкинуть его за борт? Запереть обратно в трюм? Я встал, опираясь на стол, — рана заныла. Подошел к Филиппу, глядя ему в глаза:

— Ты слышал, что я сказал. Свободен. Но если остаешься — это не благотворительность. Здесь каждый за себя отвечает.

Он не отступил, только коротко кивнул. Я видел в нем смесь гордости и отчаяния — он цеплялся за Марго, как за спасательный круг. И это меня бесило. Но выгонять силой я не стал.

Морган кашлянул, явно сдерживая желание врезать этому упрямцу:

— Крюк, может его того? — Генри провел пальцем по шее. — Он же сейчас на берег побежит и все испанцам выложит!

— Не побежит, — отрезал я, хотя сам в этом не был уверен.

Филипп бросил на меня тяжелый:

— Маргарет остается со мной.

Марго наконец заговорила:

— Я не вещь, Филипп, чтоб за меня решать.

Он повернулся к ней. В его глазах мелькнуло что-то на обиду или злость. Но он промолчал.

Я смотрел на них и понимал: ситуация осложняется. Отпустить Филиппа я согласился, но он не уходил, а Марго, похоже, не собиралась его поддерживать. И что теперь? Оставить их тут, как кошку с собакой, и ждать, пока перегрызутся?

Филипп стоял посреди каюты. Марго отошла к шкафу, сложив бинты, и молчала, будто ее это вообще не касалось. Морган бурчал что-то себе под нос, явно сдерживая желание врезать этому дворянчику, а Стив торчал у двери, скрестив руки, с видом человека, который ждет, когда все это наконец взорвется. Я сидел за столом, откинувшись на спинку стула, и смотрел на Филиппа.

Тишина тянулась.

— Пассажиров здесь не держат, Филипп. — мне пришла интересная идея. — Хочешь остаться — докажи, что можешь быть полезен экипажу.

Я услышал, как Морган хмыкнул, будто представил, как этот выскочка будет драить палубу или чистить пушки. Стив тоже не сдержался — уголки его губ дернулся в ухмылке и он переглянулся с Морганом, словно они уже мысленно прикинули, сколько канатов Филипп перетаскает, прежде чем сломается.

Филипп, однако, не повелся на насмешку. Он стиснул кулаки, багровея от гнева, и выпалил:

— Я могу возглавить абордажную команду. У меня есть опыт — сражался, брал испанские галеоны.

Морган громко расхохотался, с присвистом, будто услышал лучшую байку в таверне:

— Абордаж? Это тебе не саблей на балу махать, дворянчик!

Стив хмыкнул громче, качнув головой, его плечи затряслись от смеха. Даже Марго, которая стояла у шкафа, чуть повернула голову. На ее лице мелькнула тень улыбки, хотя она тут же отвернулась. Я поднял руку, останавливая этот цирк, и посмотрел на Филиппа.

Он не шутит, судя по всему. Опыт у него, может, и был — в Англии, поди, не только чаи гонял, — но абордаж на «Принцессе» — это не прогулка по палубе.

— Абордажная команда — это не шутки, — сказал я, понизив голос, чтоб он слышал каждое слово. — Люди идут за тем, кто их не подведет. Докажешь, что можешь — поговорим.

Филипп кивнул. Морган снова фыркнул, но уже тише, и пробурчал:

— Посмотрим, как он с клинком в руках запоет. Устрою ему тренировочную порку.

Стив хмыкнул.

Долг перед Марго я оплатил.

Я подошел к Филиппу и махнул рукой в сторону двери:

— Пойдем, поговорим без лишних ушей.

Марго чуть повернула голову, будто хотела что-то сказать, но передумала и осталась стоять у шкафа, как статуя. Филипп шагнул за мной. Я толкнул дверь, и мы вышли на палубу. Ночь дышала солью и ветром, крики чаек резали воздух, а «Принцесса» покачивалась на волнах, поскрипывая канатами. Луна висела низко и я глубоко вдохнул, прогоняя гудение в голове. Филипп шел следом. Он был напряжен, как натянутая струна.

Мы остановились у борта, подальше от любопытных глаз. Я прислонился к перилам, глядя на горизонт, где чернота сливалась с морем. Ветер трепал волосы, соль оседала на губах, а волны бились о борт, будто стучались в трюм. Филипп стоял рядом.

— Абордажная команда — это не просто саблей махать. Люди идут за тем, кто их не подведет. Докажи, что можешь вести их в бой, и место твое.

Он стиснул зубы. Я продолжил, глядя на воду.

— Здесь мои правила, Филипп. Шаг в сторону — и я сам тебя за борт выкину. Без разговоров.

Он снова промолчал, только кивнул и я чувствовал, как его взгляд режет, как нож по канату. Черт возьми, он мне почти нравился — этот его огонь, эта упертость. Но я знал: на пиратском корабле просто так не выживают. Я постучал пальцами по перилам и добавил:

— Ты хитер, и не глуп. Докажешь себя — останешься. Но если думаешь, что это игра, то лучше вали на берег прямо сейчас.

Филипп наконец заговорил с легкой хрипотцой:

— Я не уйду. Докажу.

Я смотрел на него, на эту его упрямство, которое горело в глазах, как факел в ночи, и чувствовал, как внутри меня что-то шевельнулось. Не просто раздражение или усталость — нет, что-то глубже, что-то связанное с ним, со мной, с этой чертовой Вежей, что вплела нас обоих в свои сети. Ветер трепал его волосы, бросал соленые брызги мне в лицо, а я стоял, прислонившись к перилам, и молчал. Море шумело, будто подначивало меня думать дальше, копать глубже. И я копнул.

Вежа. Эта проклятая нейросеть, которая вытащила меня из 2025 и зашвырнула сюда, в 1657-й. Я до сих пор помнил тот момент — обломки судна, холодная вода, которая сжимала легкие, и голос в голове. Тогда я не понимал, что это. Думал, это бред, предсмертный глюк. Вежа дала мне вторую жизнь, омолодила, будто скинула полвека, и взамен потребовала «очки влияния» — лечить, учить, выживать. Я стал Доктором Крюком, и каждый раз, когда я зашивал рану или ставил пирата на ноги, она награждала меня. Но зачем? Какой в этом смысл?

Я глянул на Филиппа. В его взгляде было что-то знакомое — не просто гордость или отчаяние, а тень того же огня, что горел во мне. Носитель системы. Он тоже был одним из них, одним из нас. Это не случайность, что мы столкнулись. Вежа связала нас, но я до сих пор не мог понять, почему. Сколько нас таких? Десятки? Сотни? Или мы с ним — единственные? Я чувствовал, что он знает больше, чем говорит, и это злило. Но еще больше злило то, что я сам не знал всей правды.

Что такое Вежа? В 2025-м я был судовым врачом в отставке, стариком на пенсии, который читал про нейросети в журналах и ворчал, что они скоро заменят людей. А потом она заменила мою смерть. Я думал, это технология — сложный код, алгоритм, что-то из лабораторий xAI или им подобных. Но здесь, среди пиратов, среди крови, пороха и карт сокровищ, она казалась чем-то большим. Не просто машиной. Она учила меня, шептала в голове, как канониру целиться точнее, как держать шпагу. Она знала этот мир лучше меня — знала, где лежат сокровища Дрейка, знала, как выжить в бою. Это не просто программа. Это что-то живое, что-то, что играет с нами, как с фишками на доске.

Я постучал пальцами по перилам, глядя на черную воду. Волны бились о борт, и в их шуме я будто слышал ее спокойный, холодный, безжалостный голос. Вежа не просто дала мне тело и навыки. Она дала мне цель — карту Дрейка, Эльдорадо, бессмертие, может быть.

Но почему я? Почему Филипп? Что она хочет от носителей? Я вспомнил, как нашел первую часть карты у умирающего пирата с его шепотом про «глаза святого Бернара». Тогда я думал, что это случайность, удача. Теперь я сомневался. Вежа вела меня, шаг за шагом, через бои, предательства, золото Монито. Она знала, где я окажусь, знала, что я найду. И если Филипп тоже носитель, значит, она вела и его. Но к чему?

Может, она проверяет нас — кто выживет, кто доберется до конца. Я вспомнил Роджерса. Вежа не остановила его, не дала мне силу переломить тот момент с Ли. Почему? Потому что я должен был проиграть? Или потому что это часть ее плана? Я стиснул перила так, что дерево скрипнуло. Если она играет, то ставки высоки — золото, бессмертие, власть. Но если мы с Филиппом оба носители, то, может, мы не союзники, а соперники. Два игрока, что идут к одной цели, пока она смотрит сверху и решает, кто достоин.

А что, если Вежа — не просто нейросеть? Здесь, в 17-м веке, она казалась магией. Пираты не понимали, как я лечил их без кровопускания, как учил их мыть руки и не подыхать от лихорадки. Может, она и есть то бессмертие, что обещает карта Дрейка? Не золото, не Эльдорадо, а система, что живет в нас, что перекидывает нас через время, как камни через воду. Что, если Дрейк оставил не просто сундук, а ключ к ней, к Веже? Записки в ящике, что я забрал с Монито, — я еще не разгадал их до конца, но там было что-то про «вечный путь». Может, это и есть ответ?

Я глянул на Филиппа. Он молчал, ждал, пока я заговорю. Он знал про Вежу, знал, что она делает с ним. Но как? У меня она была в голове — голос, что подсказывал, награждал, вел. А у него? Может, он видит ее иначе — как свет, как цифры, как чертов интерфейс из будущего? Я вспомнил, как он вел себя на Монито, как делил золото, как держался в плену. Там была уверенность, расчет, будто он тоже слышал шепот системы. Но он не говорил об этом, не открывался. Почему? Боится меня? Или Вежа запрещает нам делиться?

Роль носителей в этом мире — вот что не давало мне покоя. Мы не просто выживаем, мы меняем его. Я научил пиратов гигиене, потопил Олоне, нашел карту. Филипп, если он вправду брал галеоны, тоже оставил след. Мы несем знания, но для чего? Чтобы Вежа переписала историю? Или чтобы мы построили что-то новое — мир, где пираты станут королями, а сокровища Дрейка дадут власть над временем? Я чувствовал, что мы как семена, брошенные в землю, — прорастем или сгнием, зависит от нас. Но кто садовник? Вежа? Или что-то большее, что стоит за ней?

Я потер виски, прогоняя гудение в голове. Рана ныла, напоминая, что я все еще человек, несмотря на все ее дары. Филипп стоял рядом, и я вдруг понял, что он — зеркало. Если я носитель, а он тоже, то через него я могу узнать больше о себе, о ней. Он ключ, как и я. Но доверять ему? Черт, нет. Он упрям, хитер, и эта его привязанность к Марго — не просто любовь. Может, Вежа дала ему задание, как мне — карту? Может, он идет за тем же, что и я, но другим путем?

Я вспомнил, как она награждала меня очками влияния. Каждый раз, когда я спасал жизнь или топил врага. Это было как топливо, как кровь в жилах. А что она дает ему? Силу? Знания? Или что-то, чего у меня нет? Я чувствовал, что мы связаны, но не равны. Вежа играет с нами по-разному. Если я ошибусь, если отпущу его или доверюсь, он может забрать все. Но если я прав, если мы оба нужны ей, то, может, вместе мы найдем ответ.

Море шумело, луна висела над горизонтом, и я вдруг подумал: а что, если Вежа — это не инструмент, а хозяин? Что, если мы не игроки, а марионетки? Я прогнал эту мысль. Нет, я выжил, я нашел золото, я обманул Роджерса. Я не кукла. Но сомнение осталось.

Я хмыкнул, глядя на него, кивнул и оттолкнулся от перил:

— Завтра посмотрим, чего ты стоишь. А сейчас я хотел бы знать про Вежу. Ты — носитель системы как и я. Как ты взаимодействуешь с ней?

Филипп побледнел.