Диссидент-3: Дайте собакам мяса

Глава 8. «Время медленно и нежно»

Полковник Денисов так и сяк вертел в руках подписанный мной план работы следственной группы и, кажется, просто не находил слов, чтобы выразить своё отношение к моему творчеству. Пару раз он даже открывал рот, но, посмотрев на меня, тут же закрывал и снова принимался теребить три листка слепой машинописи.

В принципе, я понимал его чувства. Дело Петра Якира находилось на контроле у центрального аппарата – как бы не у самого Андропова, – и тащить туда то, что я насочинял, Денисову было просто страшно. А тащить придется – по таким делам обычно устанавливалась еженедельная отчетность, на ковер идти уже завтра, в пятницу, и полковник хорошо осознавал, что с ним сделают в мрачном здании на Лубянке, если эти листки окажутся не совсем тем, чего от нас требовало высокое начальство.

На мой взгляд, там не было ничего особенного. Обвинения по 70-й статье УК РСФСР доказывались без особого напряжения, особенно если дело касалось наших диссидентов, но ключевую роль в работе следствия играло время. В природе не существовало однозначного определения «агитации и пропаганды, проводимой в целях подрыва или ослабления Советской власти». На практике это означало нескончаемые экспертизы любых действий обвиняемых – каких-то сказанных слов, неосмотрительных поступков или наличия под ванной нескольких томов подцензурной литературы. Конечно, прикормленные эксперты у КГБ имелись, но даже они вынуждены были соблюдать определенные правила, а не выдавать свои заключения по первому требованию со скоростью печатной машинки. Именно поэтому следствие по обвинению Якира в антисоветчине и грозило затянуться на год или даже дольше – нужно было вычленить какие-то отдельные пункты, набрать по ним свидетелей, получить заключения экспертов... Тратить столько времени на бессмысленную работу мне не хотелось.

Поэтому я чуть ли не в приказном порядке заставил выделенных мне следователей готовить обвинительное заключение по двум статьям. Семидесятую мы, правда, оставили первой – на бумаге это выглядело так, словно она была основной. Второй статьей была статья 190-1 – «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». В диссидентских делах она обычно так и использовалась – вдогонку. Наказания по ней были поменьше, чем по семидесятой, сложения приговоров советская судебная практика не предусматривала, поэтому на неё обращали мало внимания.

Вот только доказывать «систематическое распространение заведомо ложных измышлений» было гораздо проще. Обвиняемый мог распространять свои измышления в любом виде – устно, письменно, печатно. Под эту статью подходил даже тот случай с балеруном Николаем Гулем – сложности были только с тем, чтобы признать «Чонкина» «заведомо ложным» и «порочащим», хотя правильный эксперт мог найти в творчестве Войновича что угодно, в том числе и призыв к рептилоидам с Нибиру захватить страну победившего социализма.

В случае с Якиром даже доказывать ничего не было нужно. Имелось то самое письмо 1969 года, на котором стояла его подпись – и ещё несколько писем похожего содержания, экспертизы по которым уже были проведены. В квартире Якира сразу после задержания всё-таки провели нормальный обыск и нашли несколько завезенных с запада «посевовских» книг – среди них была и «Технология власти» одиозного автора, на котором клейма негде было ставить. В общем, я был готов уже через месяц передать дело Якира в суд – но именно по статье 190-1, а не по семидесятой. [1]

Но полковник, кажется, искренне надеялся на чудо.

***

Денисов наконец отложил листки с планом в сторону и внимательно посмотрел на меня.

– Ты сильно изменился, Виктор, – с какой-то грустью сказал он, и его ладонь накрыла мои листочки: – Год назад я бы и не подумал, что ты сочинишь что-то подобное.

– Год назад я бы такое и не сочинил, Юрий Владимирович, – согласился я.

– Вот о том я и говорю. И что нам с этим делать? Знаешь, что мне захотелось сразу после прочтения?

Я развел руками – откуда, мол.

– А захотелось мне, Виктор, взять тебя за шкирку, чтобы ты не сбежал, и завтра выставить перед Андроповым и Бобковым, чтобы ты им докладывал о ходе работы по этому плану, – сказал Денисов. – Я уверен – доложил бы, в лучшем виде доложил, так, что вопросов не осталось бы. А я бы посмотрел и поучился.

Мне стало неуютно. Когда начальство так себя принижает – жди грозовые тучи и скорую молнию прямо в макушку.

– Молчишь? – продолжил он. – Правильно делаешь, что молчишь. Тут, – пара хлопков по плану, – всё сказано. Решил пойти по простому пути? Или я чего-то не понял?

– Всё верно вы поняли, Юрий Владимирович, – кивнул я. – Чем проще, тем надежнее. К концу месяца дело Петра Якира отправится в суд... если план будет утвержден... ещё через месяц его осудят. Просить будем по максимуму – три года тюремного заключения. Дадут, наверное, два или два с половиной. Конечно, если Якир поведет себя правильно и начнет деятельно раскаиваться, можно и переиграть, но мне хотелось хотя бы на год засунуть его за решетку.

– Это ещё зачем? – спросил Денисов.

– Чтобы спокойно разрабатывать обвинение по семидесятой статье, - пояснил я. – Там сроки другие, но и доказательств за месяц не собрать. Думаю, если всё получится, в следующий раз Петр Ионович побеспокоит нас лет через пять. Это если без ссылки в отдаленные районы страны.

– Вот как... – протянул полковник. – Хитёр. И группу не распускать, разумеется?

– А зачем её распускать? – удивился я. – Вы говорили, что по Виктору Красину такое же решение принято... с ним вообще всё просто – уже осужден, на свободе бегает условно-досрочно, характер не нордический и не стойкий, если надавить, быстро поплывет и расколется. А надавить я сумею, не извольте сомневаться.

– Ты эти... барские замашки брось! – повысил голос Денисов. – Извольте... где только понабрался?

– «Неуловимых мстителей» посмотрел недавно, – улыбнулся я. – Вот и прилипло. Буду изживать старорежимное.

Он недовольно покрутил головой, словно ему мешал жесткий воротник мундира.

– Но одним Красиным дело не обойдется? – спросил Денисов.

– Нет, конечно. Надо весь этот кагал брать, – решительно сказал я. – Всех, кто на Красную или Пушкинскую площадь выходил, кто подписи ставил. Я одного сотрудника посадил списки готовить, но и сейчас могу сказать, что это уже знакомые нам фигуранты. Кого-то, конечно, трогать прямо сейчас бессмысленно. Горбаневская лишь недавно вышла из психушки, Габай и Джемилев тоже, Плющ с Украины в Сербского на экспертизе. Но и их допросить можно. Мне лично интересны два фигуранта, это Сергей Ковалев и тот Анатолий Якобсон, на которого показал Морозов. По непроверенным данным, именно на них сейчас держится издание «Хроник». Ещё Людмила Алексеева. Совсем мы это издание не прекратим, к сожалению, но всерьез затрудним их деятельность. Впрочем, по этому вопросу у меня там тоже есть предложения...

– Да, видел, видел, – как-то нервно кивнул Денисов. – Вряд ли дадут санкцию на эту византийщину... подсовывать фальшивые сообщения... как ты до этого додумался?

Да очень просто, подумал я. Вспомнил, как американское ФБР шельмовало различных активистов, организуя им финансовую поддержку, а потом раскрывая источники в прикормленной прессе. Если «Хроника текущих событий» хотя бы на треть будет состоять из статей, которые легко опровергнуть – причем даже не упоминая о самом существовании этой «Хроники...», веры ей в среде антисоветчиков не будет никакой. Эффективная тактика, примитивная, но действенная. Главное, найти в Комитете побольше ребят без возвышенных принципов, которые заодно ещё и эту диссиду ненавидят, как классовых врагов.

– Это было несложно, – скромно сказал я. – Но эта работа не одного дня, а в долгую, системно, нужно время, чтобы подорвать доверие к этому их печатному органу. Чтобы за него не деньги давали, а в морду.

Денисов наконец улыбнулся. Кажется, этот аргумент он использует уже завтра, когда будет доказывать тому же Андропову, что ради высокой цели большевики могут и должны врать и устраивать провокации. Правда, это шло вразрез со всеми служебными инструкциями, но тут больше подходил девиз инквизиторов. И ещё я на всякий случай скрестил пальцы, понадеявшись, что мои начальники не проведут напрашивающиеся аналогии с печальной памяти тридцать седьмым годом, к которому я подобрался на очень опасную дистанцию.

***

У меня никогда не было иллюзий относительно чистоты рук сотрудников Комитета. У нас в будущем мои коллеги регулярно попадали в криминальные новости – то рэкетом займутся, то взятки вымогают, то ещё что подобное учудят. В восьмидесятые и девяностые «кровавая гебня» вообще куролесила по полной программе, хотя в некоторых кругах их «крыша» считалась лучше, чем «крыша» от милиции, но более жестокой.

Конечно, большинство ребят из КГБ просто работали на благо страны – в меру своих способностей, но никто и не ждал от них чудес. Добывали секреты потенциальных врагов, ловили шпионов, обеспечивали секретность... Отдельных отщепенцев можно не учитывать – в процентном отношении их было столько, что и под микроскопом не разглядеть, хотя нагадить каждый из них мог серьезно.

Но даже сейчас, на 55-м году советской власти, в стране оставались рудименты старого режима, когда службы безопасности в первую очередь были лояльны власти, а не всему народу. В тех же Сумах полковник Чепак мог пробить квартиру матери прикомандированного заместителя не за красивые глаза, а потому, что все годы службы в этой области грамотно закрывал эти самые глаза на одно и открывал на другое. Он даже со мной почти не стеснялся, прямым текстом приказывая не лезть в националистическое кубло – возможно, по личным соображениям, а, возможно, по просьбе сверху. А что творилось на верхних этажах Лубянки или нашего управления... До «моего» Орехова долетали только отголоски, но и их мне было достаточно, чтобы понять: в Москве всё то же самое, что и в Сумах, только ставки значительно выше.

Например, Андропов активно скрывал сына от первого брака – и боже упаси кому-либо начать копать в этом направлении. В будущем я читал немало теорий о том, что этот всесильный глава КГБ вообще перекорежил всю свою официальную биографию, а потом устранил исполнителей, чтобы до правды никто не докопался; на вопрос, откуда тогда дровишки, исследователи обычно не отвечали. Впрочем, в информацию о старшем сыне я верил – брошенные дети часто тяжело переносят развод родителей. Сын от второго брака вроде тоже пил, но умеренно; ходили слухи, что он ведет жизнь обычного мажора – этот термин ещё не был в ходу, хотя явление имелось, – но лезть в это дураков не было. Я подозревал, что подобные тайны имелись в прошлом у каждого члена Политбюро или ЦК. О загулах дочери Брежнева даже сейчас ходили легенды, хотя пересказывали их с оглядкой, но недавно она, можно сказать, остепенилась – вышла замуж за милицейского подполковника Чурбанова, который уже трудился заместителем начальника Политуправления МВД. Но и в этом направлении копать тоже категорически не рекомендовалось. [2]

В общем, спецслужбы даже сейчас были очень странным местом, в котором вполне уживались чистые руки и предельная меркантильность отдельных персон. Найти среди тех, кто у нас служит, несколько человек с гибкой совестью можно было легко – правда, никто не даст гарантии, что кто-то из них не сольет операцию западной прессе, что сильно смажет эффект. С другой стороны, операции ФБР постоянно оказывались на виду, но никого это не смущало. В конце концов, важно лишь то, чтобы потенциальный враг не был уверен в качестве поступающей информации, а всё остальное можно было счесть сопутствующими издержками. [3]

Впрочем, ставку на эту игру я не делал. Это действительно была очень долгая история и с неясным результатом. Но мне важно было вкинуть руководству КГБ идею игр в серой зоне законодательства и на грани фола не только за пределами страны, чем уже занималось Первое Главное управление – товарищ Молодый соврать не даст, – но и в области ответственности «Пятки». [4]

***

Денисов всё же не стал брать меня за шкирку – видимо, смирился, что завтра будут бить его одного. Нового кабинета мне пока не выделили; первое совещание моя группа проводила в том актовом зале, в котором я полгода назад осознал себя в теле Виктора Орехова. Но если презентация плана пройдет удачно, помещение мне дадут быстро – не такое большое, как у Алидина или Денисова, но солидное. В конце концов, группа у меня была не маленькая – шесть человек списочного состава с правом привлекать дополнительные силы. Но этим я пока злоупотреблять не стал.

Поэтому я спокойно вернулся в ту комнатушку, которую несколько лет делил с Максом, и застал приятеля за бурным обсуждением возможного места встречи – видимо, с агентом, который не хотел тащиться туда, куда его зазывал Макс. Увидев меня, он заговорил потише, а вскоре и вовсе положил трубку.

– Удачно? – спросил я.

– А куда этот крендель денется? – Макс махнул рукой. – Вечно выделывается, на улице встречаться не хочет, предлагает кафе или ресторан, надеется пожрать на халяву. Но фиг ему!

Я улыбнулся. У «моего» Орехова тоже были клиенты, которые надеялись урвать от сотрудничества с Комитетом что-то материальное. Меры борьбы с ними были стандартными, так что никаких ужинов под водочку им не светило никогда – разве что они притащат что-то по-настоящему ценное, за что не жалко и заплатить. Но такое случалось чрезвычайно редко – у Макса, кажется, было разок, а у Орехова – ни разу.

– Правильно, – сказал я. – Как сам? А то с этой суетой даже не поговорить толком. Свадьбу уже запланировали?

– А как же! – радостно отозвался он. – В сентябре собираемся. Уже всё обговорили, тебе свидетелем быть, официально потом приглашу, это даже не обсуждается. А вот свидетельницей... Ольга думала Ирину позвать, но раз у вас так, то, наверное, не стоит?

Этот вопрос он задал очень осторожно.

– Да нет, почему же, можно и её, – сказал я. – Мы же не разругались вусмерть и друг на друга кидаться при встрече не будем. Главное – не заставляйте нас целоваться, а остальное мы как-нибудь, думаю, переживем. Но вообще советую сначала познакомить Ольгу с Татьяной, вдруг она передумает Ирину звать? Хотя у неё как раз срок подойдет... В общем, ближе к теме сообразите, что делать. Я тут могут только совет да любовь пожелать, да о подарке думать.

– Татьяну... – Макс задумчиво постучал пальцами по столу. – Она же актриса?

– Именно, – кивнул я. – В Театре на Таганке работает... вернее, сейчас в отпуске, но через сезон снова собирается вернуться на сцену.

– Круто! Прямо с Высоцким работала? Кого ты убил ради неё?

Я мысленно вздохнул, но скрывать некоторые вещи было бессмысленно. Всё равно скоро наша история станет достоянием общественности... не всей, конечно, но за пределы театральной клаки точно выйдет. Да и не видел я большой беды в том, что Макс узнает, кто такая Татьяна Иваненко. И пусть узнает от меня, а не от своих осведомителей.

– Никого, просто так получилось, – усмехнулся я. – С Высоцким, кстати, она не только работала...

– Да иди ты!.. – Макс посмотрел на меня с плохо скрытым уважением. – Нет, Вить, я тебе не верю.

– А я клянусь, что говорю правду, только правду и ничего, кроме правды, – сказал я серьезно. – Макс, зачем мне врать? Всё это случайно получилось, конечно, но, видимо, такова наша с ней судьба. Да и погоди... ещё неизвестно, как дальше сложится. Может, ещё бросит меня... Но у нас тоже свадьба планируется, и играть её мы будем раньше вас. Думаю, к августу, чего тянуть. И так срок подходит, скоро в декрет уходить.

– Не бросит, – убежденно сказал он. – Я уверен, что не бросит.

Эх, того же Высоцкого она всё-таки бросила – хотя он и сам сделал очень много для этого...

– Татьяна актриса, – вздохнул я. – Она может сыграть всё, что угодно, их этому специально учат. Так что я не обольщаюсь. Но она мне нравится. Я, пожалуй, даже влюблен, как самый натуральный подросток. Так что прямо сейчас я счастлив. Ребенок опять же. На этом фоне всё остальное, что сейчас происходит – мелочь, не стоящая переживаний. Для меня большей проблемой сейчас является выбор имени для дочери.

– А девочка будет?

– Надеюсь – да, – улыбнулся я. – Но кто родится, тот и пригодится, я их всех любить буду. Вы-то с Ольгой ребенка планируете? А то я за полгода немного выпал...

– Э нет! Не гони лошадей, Вить, всё должно быть по порядку – сначала свадьба, потом первая брачная ночь...

– Она у вас явно будет не первой, – вставил я.

– После свадьбы – первая, – Макс даже глазом не моргнул. – Ну а потом и о детях можно подумать... Мне тут, кстати, двоих лейтенантов дают помощниками. Ты же в группу уже не вернешься?

Переход был немного резким, но понятным. Макс пять месяцев в одиночку тянул эту группу по выявлению иностранного финансирования, заработал на этом внеочередное звание и, думаю, несколько ещё более внеочередных премий, так что ему моё возвращение было не только не нужно, но и вредно. В подчиненном статусе больших плюшек не получить.

– Нет, конечно, – я слегка помотал головой. – Сам же знаешь, мне другой круг задач нарезали... Правда, от старых не освободили и, наверное, я до сих пор числюсь в этой нашей группе начальником, но, думаю, это ненадолго. Тем более после пары лейтенантов. Ты уж их не мордуй, постепенно соки выжимай, нас с тобой вспомни, какими мы были несколько лет назад.

По виду Макса нельзя было понять, успокоили его мои слова или нет, но я приложил максимум усилий, чтобы они звучали убедительно. К тому же я и сам верил, что на уровень группы меня никто не вернет – не по чину, это будет неприятное понижение, которое свидетельствовало бы о недовольстве высшего начальства. В принципе, я уже забрался на такую высоту, что мог двигаться только дальше вверх. Любые другие направления считались бы падением.

А падать я не собирался.

[1] Книгу «Технология власти» написал Абдурахман Авторханов. До войны он был в числе партаппаратчиков – из национальных чеченских кадров, каким-то образом сумел пережить 37-й, хотя и провел за решеткой 4 года (но был полностью оправдан). В 1942-м перешел линию фронта и сдался немцам, пытался заделаться союзником на условиях, что после победы те разрешат ему возглавить независимую Чечню. Но потом случился Сталинград, немцам стало немного не до Кавказа, так что Авторханов так и таскался у них в обозе до самого 1945 года. После войны жил в Мюнхене (не знаю, почему его не выдали СССР), печатался в «Посеве», преподавал в Русском институте армии США (там готовили военных дипломатов, но с такими преподавателями...). «Технологию власти» он написал в 1959-м, у диссидентов она почему-то пользовалась очень большим почетом – о биографии автора и его работе в ведомстве Геббельса они предпочитали не вспоминать.

[2] Юрий Чурбанов персонаж занятный, но Галину Брежневу, кажется, действительно любил. Поженились они в 1971-м, Чурбанов сразу прыгнул в кресло зампреда ПУ МВД, через несколько лет стал начальником ПУ, а потом – заместителем министра. Андропов, кстати, Чурбанова не тронул, хотя его начальника Щелокова довел до самоубийства (но у них была серьезная вражда). Но при Черненко Чурбанова понизили, а при Горбачеве уволили и подвели под «хлопковое дело» (то есть под Гдляна с Ивановым). Он отсидел 7 лет из 12, вышел в 1993-м, женился в третий раз (Галина развелась с ним в 1991-м) и относительно спокойно дожил до 2013 года.

[3] Напоминаю про упомянутую в первом томе «Диссидента» американскую программу COINTELPRO. У Штатов вообще было много похожих программ – например, они готовили военизированные неонацистские группировки на случай, если СССР захватит Европу (операция «Гладио»), работали во многих странах Европы по выявлению связей местных антивоенных групп с гражданами США (операция «ХАОС») и так далее. В СССР ничего подобного даже близко не было – именно поэтому диссиденты и прочие бандеровцы чувствовали себя по большей части хорошо.

[4] Конон Трофимович Молодый – разведчик-нелегал, работал в Англии в 1950-е под видом успешного бизнесмена, даже получил благодарность от королевы. Разоблачили его в 1961-м после предательства польского безопасника Михала Голеневского; через три года обменяли на английского шпиона. Умер в 1970-м от инфаркта всего в 48 лет.