Диссидент-3: Дайте собакам мяса

Глава 17. «Как заблудившиеся дети»

«Снова дом, всё тот же дом, как я ему он мне знаком...»

Я сидел в той самой допросной в Лефортово и ждал, когда ко мне доставят Петра Якира. Конвоир явно не торопился, Якир, наверное, тоже – для него любой выход из камеры был в радость, а мне это ожидание было как серпом по горлу. Говорить мне с Якиром было не о чем, я читал протоколы допросов, и в них было всё, что хоть краем могло меня заинтересовать. Впрочем, мой интерес был простой и понятный – Якир должен оказаться за решеткой хотя бы на несколько лет, это слегка нарушит отлаженный механизм коммуникации диссидентов, а большего и желать было грешно.

Но утро понедельника началось не только с ухода из группы Бардина, которому заявление, конечно, подписали; мгновенной замены я не ждал, но надеялся, что начальство утрясет эту проблему хотя бы к среде. В принципе, я уже почти созрел, чтобы попросить у Денисова расширения группы – два следователя это мало, нужно четыре или даже пять. Правда, я понимал, что губу придется закатать, и столько мне никто никогда не даст, но хотя бы на троих рассчитывал.

Ну а незадолго до обеда мне сообщили, что подследственный Якир попросил встречи с руководителем следственной группы, которая вела его дело. Причину он мог не называть – и не назвал, разумеется, – но от поездки в Лефортово я отказаться не мог. Мне было любопытно, зачем Якиру потребовалась эта встреча, да и в целом это было неправильно – отказывать людям в таких пустячных просьбах. Правда, я был уверен, что он вызвал меня просто поболтать. Подследственные и заключенные горазды на придумки, которые нарушают привычный и надоевший до скрежета зубовного тюремный распорядок.

Дверь наконец громыхнула, открываясь, конвоир – совсем другой, не тот, что в первый раз – ввел Якира, и я отпустил этого молоденького младшего сержанта.

– Здравствуйте, Петр Ионович, – сказал я. – Не скажу, что рад вас снова видеть, у меня на это время были другие планы, но кто я такой, чтобы манкировать своими обязанностями.

– Здравствуй, начальник, – осклабился он. – А уж как я рад, словами не передать.

Я улыбнулся. Выглядел Якир, в принципе, хорошо – во всяком случае, никаких ухудшений в его облике с прошлого раза я не заметил. Возможно, регулярная кормежка и отсутствие алкоголя пошли его измученному организму даже на пользу. Эдак он у нас после отсидки ещё и здоровье поправит.

– А вы постарайтесь, Петр Ионович, передайте словами, – вежливо сказал я. – Мне же интересно, ради чего я тащился в это место, что вы хотите сказать именно мне, хотя у вас имеется возможность известить о ваших потребностях вашего следователя. У нас работают грамотные специалисты, думаю, они со всем бы и разобрались.

– Не знаю, какие они специалисты, но вопросы задают правильные, – кивнул Якир. – И так крутили, и эдак, наверное, что-то уже выкрутили, только мне о том не ведомо.

Он хитро посмотрел на меня с очевидной целью – не поддамся ли я на провокацию, не скажу ли, как продвигается следствие. В следственном изоляторе самый главный недостаток – отсутствие информационного шума, ну а следователь Трофимов, который был как бы куратором Якира, не был склонен к излишним откровениям, так что тот в каком-то смысле пребывал в очень неприятном вакууме.

– Такой у него стиль работы, – равнодушно ответил я. – Меня он вполне устраивает. Так зачем позвали, Петр Ионович? У меня действительно много дел.

Он чуть погрустнел – видимо, понял, что на откровения и меня раскрутить не получится. Но говорить продолжил бодро, словно всё шло по его плану.

– Да понравился ты мне, чекист, решил я тебе подарочек сделать, – сказал Якир. – Ещё с первого раза понравился. А следователь... ну пусть будет, я разных повидал в своё время... этот не худший. А ты – понравился. Только не напоминай, что Чрезвычайку закрыли давно, всё равно вы – чекисты, были ими всегда и сейчас остались.

– Да и пусть, – покладисто согласился я. – Чекист так чекист, мне даже лестно. Но вы переходите к делу.

– К делу... – он посмурнел. – Если к делу... что будет, если я признаю вину по всем пунктам? Например, завтра же?

***

Это было неожиданно, и я на несколько мгновений впал в ступор. Во время предъявления обвинения Якир отказался признать себя виновным, и пусть его признание нам особо и не было нужно, с ним работать было бы много легче. Особенно если бы он не юлил на допросах, а спокойно отвечал на вопросы следователя, называл бы какие-то фамилии, которые попадали бы к нам в разработку. Конечно, он и так их называл, но в час по чайной ложке, что раздражало неимоверно. Так что на его вопрос следовало ответить правильно – так, чтобы не спугнуть и не наобещать лишнего.

– Если конкретно для вас – могут быть определенные послабления в режиме содержания, – сказал я. – Но признание и на вас накладывает обязательства – вы больше не сможете отвечать уклончиво или посылать следователя по матушке. Ну и на суде сотрудничество со следствием всегда учитывалось. Я знаю случаи, когда за такое сотрудничество давали срок меньше меньшего – знает, наверное, этот термин?

– В курсе, – он кивнул. – А вы на это готовы пойти?

Я пожал плечами.

– Я недавно разговаривал с одним из ваших... ну пусть будет единомышленником, – сказал я. – И в нашей беседе прозвучала такая сентенция – у КГБ нет цели посадить всех за решетку. Что бы вы, Петр Ионович, не думали, сталинские времена закончились навсегда, сейчас мы работаем совершенно иначе. Даже больше скажу – нам так проще...

– Эх, чекист, не знаешь ты, что такое сидеть пару дней на допросе, когда следователи один другого сменяют, а тебе за закрытые глаза – резиновым шлангом по почкам...

– Петр Ионович... а вы-то откуда это знаете? Я ваше дело читал, у вас ничего подобного не было. Вам, наверное, Александр Исаевич Солженицын что-то рассказал? Ну, неважно, – я отмахнулся, как от чего-то мелкого. – Вы, Петр Ионович, взрослый человек, сами прошли через эту систему... сколько следователей и оперативников занимались вашим делом?

– Один... один следователь, – он недоуменно посмотрел на меня, и я поощрительно кивнул. – Про оперативников не помню.

– А сколько с вами тогда в следственном изоляторе человек сидело?

– Ну... – он помолчал, видимо, припоминая, – наверное, человек пятьдесят.

– Вот, пятьдесят. Чтобы к каждому приставить бригаду следователей, которая будет круглосуточно бить подследственного резиновым шлангом, нужно – сколько следователей? Около двухсот, в четыре смены. В реальности же тот следователь, который занимался вами, одновременно вёл ещё десять-пятнадцать дел. То есть на всю вашу ораву надо было всего четыре-пять следователей. Думаю, на самом деле их было два-три, поэтому и сидели в вашей камере пятьдесят человек, а не столько, сколько положено по нормам.

– Ты к чему это всё?

– К тому, что тот, кто вбрасывает мульку про круглосуточные допросы и избиения, врёт. Не буду спорить, с кем-то могли и так обращаться... в нашей организации работали разные люди, а ненависть к врагам народа может принимать разные формы, в том числе и такие жестокие. Но в общем... так сказать, по средней температуре по больнице... В 1939 году в системе НКВД служило около четырехсот тысяч человек. Сто семьдесят – это войсковые части, то есть пограничники. Ещё конвойные войска, охрана железных дорог и секретных объектов, даже зенитные подразделения. Вот остальные – это те, кто непосредственно ловил преступников, искал доказательства, вёл следствие... население СССР тогда было около двухсот миллионов человек. Вот и считайте, сколько человек приходится на одного чекиста, как вы нас называете, Петр Ионович. Сейчас, кстати, соотношение даже хуже. Население Советского Союза растет, а численность органов госбезопасности остается почти такой, как и десять лет назад. Так что извините, но никаких ночных допросов... а почки вы сами, думаю, разрушите неумеренным употреблением алкоголя и прочими излишествами. Так что, не передумали признать свою вину? Мы всё равно её докажем, просто с вашей помощью это произойдет быстрее. Ну а суд, как я и сказал, учтет чистосердечное раскаяние.

Молчал Якир недолго – меньше минуты, я специально засек время.

– Признаю, – буркнул он. – Но и ты уж...

***

Я смотрел, как полковник Денисов читает мой недельный отчет, а сам непроизвольно косился на свою папку. Там лежал ещё один лист, который должен находиться где-то в начале отчета – на нём я описал вчерашнюю беседу с Якиром. Прежде чем этот лист займет своё место, мне нужно было получить «добро» на эту нехитрую операцию от непосредственного начальства.

– Неплохо, – Денисов кивнул и сложил моё творчество в одну стопку. – Вот можешь же, когда захочешь.

На уход Бардина он лишь пожал плечами – мол, баба с возу, кобыле легче. В принципе, я с ним был согласен.

– Повезло, – я едва шевельнул плечами. – Якобсон поплыл быстро, я думал, что на него неделя уйдет. Правда, он пока не признался, что именно он редактирует «Хронику», но это дело времени. Обыск у него провели, много материалов для этого издания в кавычках нашли. А это уже улики, и он должен объяснить, откуда они у него дома взялись. Впрочем, там и без «Хроник» добра хватило... даже валюту нашли. Так что будет дорогому Анатолию Александровичу не только политическая, но и уголовная статья. Но надо прежде с полномочиями определиться, как бы коллег из ОБХСС не пришлось привлекать.

– Определимся, – подтвердил Денисов. – И привлечем, если нужно. Но наши статьи не забрасывай, всё в копилку пойдет.

– Конечно, Юрий Владимирович.

– У тебя же не всё? – он слегка прищурился. – Я же вижу, что ты мнёшься, ты всегда так делаешь, когда какую-то неприятность приносишь.

Я вздохнул, достал лист с описанием встречи с Якиром и протянул полковнику. Тот взял, повертел в руках, сравнил оформление с лежащим перед ним отчетом, неодобрительно хмыкнул и погрузился в чтение. Читать там было нечего, поэтому через несколько секунд он поднял на меня взгляд.

– И?

Я неопределенно пожал плечами.

– Я не знаю, Юрий Владимирович, как на это реагировать, – сказал я. – Не верить Петру Якиру оснований нет. В каком-то смысле он – человек слова. Это сильно облегчит нам следствие, но, думаю, усложнит жизнь – придется допрашивать и тех, кто пока не попадал в поле нашего зрения. Впрочем, справимся. Но и нам в свою очередь придется выходить в суд с ходатайством – так, мол, и так, человек плохой, но раскаялся, так что заслуживает снисхождения. В принципе, если он действительно хоть немного сдвинулся со своих радикальных позиций, держать его годами за решеткой не стоит. Но мне нужна на это санкция, желательно, оттуда.

Я указал на потолок кабинета, и Денисов понятливо кивнул.

– Вот как... – Денисов побарабанил пальцами по столу. – Вот что, Виктор, я сейчас в центральное управление поеду, думаю, будет тебе санкция. Дождись меня, если вдруг задержусь.

***

Как гласит народная мудрость, нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Но сегодня мне выпало именно ждать – и почти что у моря погоды. От нашего управления до здания «Госужаса» – пять минут неторопливым шагом, и столько же обратно. Но Денисов не появился ни к обеду, ни к завершению рабочего дня, и я не знал, чем это было вызвано – докладывать мне о своих делах он не торопился. В шесть часов я спустился на этаж, убедился, что помощник полковника уже ушел, и вернулся к себе, чтобы терпеливо сидеть на стуле, дожидаясь звонка.

Конечно, я не просто так целый день бил баклуши. Руководство группой только на первый взгляд выглядит несерьезным занятием, но на деле сопровождается кучей документов, которые требуется заполнять и подписывать – максима про количество бумаги и чистоту задницы в этом случае работала, как часы. Наверное, если бы моё назначение прошло обычным порядком, я бы восседал в своем персональном кабинете, а у дверей дежурил бы мой персональный Саша, на которого можно было скинуть большую часть этих неприятных хлопот. Но кабинета мне пока не дали, с Сашей не сложилось, так что всё положенное я тянул на собственных плечах и подозревал, что никаких благ мне не видать до успешного завершения дела Якира. [1]

Впрочем, понимал я и то, что это не была прихоть полковника Денисова, который таким образом мне за что-то мстил – просто у меня пока не было постоянного места в системе нашего управления. Вернее, такое место было – в нашем с Максом кабинете, – но я его явно перерос, а куда меня можно пристроить, начальство ещё не решило. И хорошо, что напарника сегодня не было, я сидел один, как перст. Но проблема имелась, особенно в свете того, что совсем скоро мой приятель получит пару подчиненных – свободные столы и стулья у нас, конечно, имелись, но было некрасиво руководить расследованием дела, которое на контроле самого высокого начальства, из коммуналки.

Меня, правда, отсутствие внешних признаков успешной карьеры не особо задевало, я был готов и дальше сидеть на привычном месте, чтобы не отрываться от корней, но вдруг к нам заедет, например, Андропов, который пожелает увидеть, в каких условиях я работаю? Получится, как говорили наши предки, натуральнейший афронт.

***

Денисов позвонил мне в половине девятого, и голос его не предвещал ничего хорошего. Полковник обнаружился не в своем кресле, а на стуле, который я мысленно называл «стулом Макса» – именно там тот выслушивал мои иноагентские идеи в последний день 1971 года и в первый день моего пребывания в прошлом. Денисов махнул мне на стул напротив – на «мой» стул, что означало очередные игры в псевдодемократию. Я не стал ничего говорить – уселся и преданно уставился на начальника, который, кажется, вовсе не торопился начинать этот разговор.

Но сдался Денисов первым.

– Тебе, Виктор, это не понравится, – мрачно сказал он.

– Мне это уже не нравится, Юрий Владимирович, – ответил я.

– Мне тоже. Там, – палец Денисова ткнулся в потолок, – принято решение придать делу Петра Якира широкую огласку. На судебное заседание будут допущены иностранные корреспонденты, которые должны собственными глазами убедиться, что подсудимый признал свою вину, а советские следователи эту вину полностью доказали. Затем будет пресс-конференция, опять же в присутствии корреспондентов зарубежных изданий... многие из них настроены к нашей стране вовсе не дружески. На этой пресс-конференции Якир должен будет четко и внятно пояснить причины, по которым он не стал отпираться и отказываться и почему он не обвиняет наш Комитет в нарушении его прав. Тогда его выпустят чуть ли не сразу после суда. Подаст апелляцию – и всё, срок сократят до фактически отбытого. Это предложение ему сделает сам товарищ Андропов. Посчитали, что тебе Якир не поверит.

Или, что более вероятно, начальство решило, что я такую задачу не потяну.

Но вообще я испытал чувство дежа вю – что-то подобное с Якиром и Красиным провернули и в моей истории, и добром это не кончилось. Но тогда у авторов этого «элегантного» решения проблемы диссидентов был целый год на обдумывание своей стратегии, а тут они справились меньше, чем за месяц. Видимо, была у них некая заготовка, которую они и пустили в ход, когда увидели, что я со своей группой слишком ретиво взялся за дело, ну а предложение Якира стало последней каплей. Думать, правда, об этом не хотелось – это означало, что где-то наверху есть люди, которым настоящая борьба с инакомыслием не нужна, для них тем лучше, чем хуже обстоят дела в СССР. В общем, та самая пятая колонна, которую Сталин почти вывел под ноль перед войной, и которая снова расплодилась и даже добралась до власти. А ещё я подумал, что конспирологи из моего будущего были правы – кто-то в руководстве страны активно работал против неё и социализма в целом. Ничем другим это объяснить было невозможно.

На меня навалилась апатия, которая возникает, когда понимаешь, что любые твои действия имеют запрограммированный конечный результат. Я могу хоть завтра предъявить тому же Якобсону обвинение по шестьдесят четвертой статье, и с учетом найденной валюты доказать его работу на западные разведки – но никакого расстрела этого любителя творчества Блока не увижу. С ним тоже договорятся, кто-нибудь – не я, конечно – сделает «Тоше» предложение наподобие того, что будет сделано Якиру. Да, не спорю – признание вины и общение с иностранной прессой в нужном нам духе это красиво. Но эта красивость совершенно бесполезна в рамках общей стратегии борьбы с антисоветчиками. Более того – она прямо вредит этому делу, потому что буквально парализует любое следствие, которое мы затеем в будущем. Зачем что-то доказывать, зачем тратить драгоценное время на бесполезную работу – всё равно никто никуда не сядет, а будет отпущен на свободу и продолжит заниматься тем же изданием «Хроники».

– Юрий Владимирович, «там» – это где? – холодно спросил я. – У нас на Лубянке или выше?

Денисов внимательно посмотрел на меня.

– Я разговаривал с Филиппом Денисовичем.

– Извините, но это не его уровень, – перебил я его. – Поэтому и хочу понять, откуда исходит эта идиотская инициатива. Если из Комитета или, допустим, из секретариата ЦК, я завтра же напишу письмо в Политбюро, чтобы этому инициативному товарищу дали по шапке. Такие вещи надо пресекать на корню.

Я даже не успел договорить свою речь, как по виду Денисова понял, что писать никуда не надо, потому что бессмысленно. Это не Бобков и не Андропов, и не люди со Старой площади, которые, возможно, были даже не в курсе того, как развивается расследование дела Якира.

– Политбюро? – спросил я.

Денисов кивнул.

– Согласованное решение.

Это было очень, очень плохо. Мало кто знал, что в нынешнем Политбюро ЦК КПСС имелось множество точек зрения по любому вопросу, который там рассматривался, но в итоге меньшинство соглашалось с большинством и на белый свет появлялось то самое согласованное решение, обязательное к исполнению не только членами партии, но и беспартийными. Я про это читал в будущем и оттуда же знал, что невозможно узнать, кто был против, чтобы попробовать пробить монолитную стену, хотя шанс на это всё равно мизерный. Да и вообще, отменить это решение возможно только в одном случае – если снова вынести вопрос на заседание Политбюро, но предоставить явные доказательства того, что произошла чудовищная ошибка. Таких аппаратных возможностей у меня не было.

– Юрий Владимирович, сейчас я не матерюсь только из уважения к вам, – сказал я. – Но хочу, чтобы вы знали – это решение даже не ошибка, это настоящее преступление против страны и советского народа. Тот, кто это придумал – настоящий враг СССР, и очень плохо, что он пробрался на самый верх...

– Ты говори-говори, но не заговаривайся! – прикрикнул Денисов.

Он вскочил со стула, но не стал перемещаться на своё кресло, а оперся о спинку и смотрел на меня сверху – видимо, обозначал разницу в наших должностях.

– Это правда, Юрий Владимирович, – устало сказал я. – Знаете, что будет дальше?

– Что?

– Мы выпотрошим Якира полностью, арестуем по его наводке нескольких человек, это будет болезненно для антисоветского движения, но не слишком, они быстро оправятся. И нам надо будет начинать всё заново, только без такого источника информации, каким сейчас является Якир.

– Почему это?

– Его запишут в предатели, – пояснил я. – Даже его дочь запишет отца в предатели. А с предателями они поступают... Помните, я вам говорил, что диссиденты хотят быть похожими на большевиков царского времени? Я тогда был не прав. Они берут пример с нелегальных революционеров девятнадцатого века... даже не с «Земли и воли», а с «Народной воли». До убийств, надеюсь, дело не дойдет, но, думаю, историю со студентом Иваном Ивановым, которого Нечаев заподозрил в предательстве и убил, они знают. Они же все историки, изучали, наверное, – я усмехнулся. – В общем, если Якир проделает всё, что от него требуют, он сразу выпадет из их системы.

– Так ты всё равно хотел его посадить, – напомнил Денисов. – Что совой о пень, что пнём о сову... На мой взгляд, одно и то же.

– Не совсем, – сказал я. – Если мы его посадим, он останется одним из них. Будет получать и писать письма из тюрьмы и ссылки, с кем-то общаться... В общем, мы будем в курсе, что происходит, даже если Якир откажется от дальнейшего сотрудничества. Да и фактор времени играет роль – если десяток самых активных антисоветчиков окажется вне игры, это даст нам возможность, не торопясь, разобраться со всякой мелочью. Тот же Якир выйдет на выжженное поле, это я вам гарантирую. Но только в том случае, если не будет вот этих игр, которые нужны непонятно кому... что хоть хотят доказать этими пресс-конференциями? Что мы белые и пушистые? Всё равно нам никто не поверит. Не хотел напоминать... но процессы тридцатых над троцкистами были очень открытыми, в газетах про них писали много, а чем всё закончилось? Иностранцы посмотрели, покивали, а потом начали раскручивать эту тему, как большевицкое беззаконие. И наши диссиденты им в этом активно помогают. Баловство всё это, не даст оно нужного результата, а навредить может сильно.

Денисов молчал несколько минут. Я видел, что он о чем-то напряженно думал, и не мешал ему собираться с мыслями.

– А ты заматерел, Виктор, – наконец сказал он. – Украина тебя так поменяла, что ли? Раньше ты попроще был, на приказы правильно реагировал. А сейчас что?

– Что, Юрий Владимирович? – с готовностью спросил я.

– А сейчас тебе приказ с самого высокого верха спускают, а ты тут весь извертелся – и придумали это идиоты, и сам приказ дурацкий, и вред будет... И говоришь так гладко, с экскурсами в историю, с примерами... Нет, изменился, изменился...

Плохо, что Денисов знал «моего» Орехова, как облупленного. Но хорошо, что теперь все изменения можно было списать на командировку в Сумы. Правда, я почему-то был уверен, что оправдываться мне не придется – изменения в моем характере и подходе к делу помогали самому полковнику доказать, что он находится на своем месте и достоин большего, раз умудрился воспитать такого классного подчиненного. Ну а большее – оно всегда враг истины. Перспектива генеральских погон вполне может заменить шоры.

– Юрий Владимирович, мне нужно знать, есть ли шанс на то, что это решение будет отменено? – жестко спросил я.

И снова заработал долгий, тяжелый взгляд своего начальника.

– Нет, – сказал он. – Ни единого шанса. Там, – он сделал глубокомысленную паузу, но пальцем в потолок тыкать не стал, – не любят признавать свои ошибки. Поэтому исходим из того, что после суда Якир выйдет на свободу.

– Понимаю, Юрий Владимирович, – я кивнул. – Но я такие приказы выполнять не могу. Разрешите быть свободным?

Я не стал ждать, пока он ответит. Поднялся, встал по стойке «смирно», достал из кармана удостоверение, положил его на стол, развернулся кругом и почти строевым шагом проследовал к выходу. Денисов меня не остановил.

Да, в любой организации есть правила, и в Комитете тоже. Отказываясь выполнять приказ такого уровня, будь готов уволиться моментально, без выходного пособия и права на заход в свой кабинет, где могли остаться какие-то дорогие сердцу сувениры, да и ещё и ожидать каких-то проблем в дальнейшей жизни. Когда Денисов подтвердил, что инициатива исходит из Политбюро, я понял, что момент истины настал и что мне придется принимать то решение, которое мне принимать не хотелось. Но сейчас я его принял – и на душе у меня почему-то было очень спокойно. Я спустился на первый этаж и вышел на улицу Дзержинского. [2]

[1] Напоминаю, что Александром я назвал помощника полковника Денисова.

[2] Чтобы не было разночтений. Такое предложение Якиру и Красину действительно сделали – но после года следствия и, соответственно, года нахождения обоих в СИЗО. К тому времени они уже смирились со своей участью, к тому же Красин очень боялся, что вместо 70-й статьи ему предъявят обвинение по 64-й и потом расстреляют – так что согласие на спектакль для иностранных корреспондентов было получено очень быстро. Говорил с ними сам Андропов, он давал гарантии, что в тюрьме они не засидятся. Ну а про то, что потом Якир с Красиным стали изгоями в среде диссидентов, я уже упоминал.