Диссидент-3: Дайте собакам мяса

Глава 7. «Ветер случайных удач»

Петь Татьяна умела, но умение это было относительным – их чему-то учили в институте, но на профессиональную певицу она не тянула. И петь ей не нравилось – только танцевать, чему она могла отдаваться самозабвенно и в любой обстановке. Поэтому моя мысль о каком-нибудь подходящем дуэте на написанную в будущем песню была забракована и отложена в дальний угол. Туда же я засунул и идею снять что-то типа музыкального клипа – на это нужны были силы и таланты, которых у меня не было, а привлекать посторонних мне пока не хотелось. Хотя знакомые, которые смогли бы лет на двадцать или тридцать опередить своё время, у меня имелись.

Но пока я работал только с Савой.

– Видел, что они сделали со «Сказкой»? Я уж доказывал Льву Тарасовичу, что в таком виде не нужно, но он уперся... Извини, но я так ничего и не смог ему доказать...

Мой приятель последний раз звонил мне в начале июня, ещё в Сумы, а потом у нас ушло некоторое время, чтобы навести мосты после моего спешного переезда в Москву. Ну и разговор у нас начался с диктатуры Дутковского, который переделал принесенную Савой песню в духе других псведонародных напевов, которыми славилась «Смеричка».

– Сав, а тебе не всё равно? – лениво отозвался я. – Ты же автором остался?

– Остался, – грустно ответил он. – А толку?

– Деньги тебе уже начали перечислять?

– Что-то накапало...

– И накапает ещё больше, – убежденно сказал я. – К концу месяца притащи ему «Траву у дома», и пусть корежит её, как ему будет угодно. Даже не вмешивайся. Тебе сейчас в составе надо закрепиться, а всё остальное – неважно совершенно. Вообще помнишь лозунг, который висел у нас на артучилище?

– «Наша цель – коммунизм»?

– Он самый, – подтвердил я. – Вот у тебя сейчас цель – чтобы тебя из «Смерички» не выгнали. А если будешь спорить – выгонят. Поэтому смотри на этого Льва Тарасовича с обожанием и постоянно хвали все его решения. Даже помогай продвигать их в жизнь. Тогда ты будешь молодец и незаменимый член коллектива. Ну а дальше – то, что я тебе уже говорил. Миньон на «Мелодии» через пару лет и гигант там же ещё через годик. Поскрипи зубами это время, ты молодой, зубов должно хватить.

– Скажешь тоже... Ко мне, кстати, Инга переехала, – похвалился Сава. – Перевелась в Киев.

– Молодцы, – похвалил я их предприимчивость. – Вот ради неё и действуй – учи репертуар группы, с Дитковским не спорь. Всё понял? А я пока подумаю, что ему следующее скормить.

Я положил трубку и задумался. В принципе, у меня был список из примерно двадцати песен, которые вполне могли подойти «Смеричке» для взлета на всесоюзный уровень. Правда, их худрук явно был повернутым на украинстве товарищем, поэтому был велик шанс, что всё, что отдаст ему Сава, он переведет на украинский и превратит в народные баллады. Впрочем, я понимал, что это не слишком важно. Отдавать другие шедевры уровня «Сказки» или «Травы» можно и погодить, а в том же списке имелись песни, которые вполне подойдут для 1972 года и которые не жалко. Штук пять Саве хватит до конца года, а там – если у меня всё будет нормально – можно и подумать о том, чтобы перетащить его в Москву. Какой-нибудь Стас Намин будет счастлив заполучить к себе плодовитого и талантливого автора.

Ну а я пока могу уделить время моим любимым диссидентам.

***

В среду мои начальники совместными усилиями родили состав группы, которая должна была заниматься делом Якира и пока что находящегося на свободе Красина. Красин, кстати, не просто так вернулся из своей деревни под Красноярском – ему изменили место ссылки, и теперь он обитал во вполне цивилизованном Калинине – 150 километров от Москвы, не так уж и далеко, можно на электричке доехать часа за три. Правда, ссылка не подразумевала свободного передвижения, но, видимо, у гражданина Красина имелись веские причины заскочить на огонек к своему приятелю Якиру, а калининская милиция проспала подопечного.

С группой никаких неожиданностей не было. Несколько следователей, пригоршня оперативников – и я в качестве вишенки на торте. Из новых подчиненных я знал лишь некоторых, с остальными пересекался редко. Но меня порадовало, что в группу попал и Анатолий Трофимов – тот самый следователь, который в знакомой мне истории вел дело «моего» Орехова, дорос до больших чинов, засветился в нескольких интересных делах уже свободной России и был застрелен из-за каких-то мутных бизнесовых разборок. Пока что он только прицеливался к месту начальника следственного отдела, и это дело должно было серьезно помочь его карьерным устремлениям. [1]

Скорее всего, одна половина группы стучала Алидину, вторая – напрямую Бобкову, а кто-то, наверное, был двойным или даже тройным агентом. Я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни – стучать мне было некому. Вообще ситуация с группой оказалась чуть интересней той картины, которую я мысленно нарисовал при первом ознакомлении с приказом Андропова. Курировал работу группы полковник Денисов, который всё ещё числился моим непосредственным начальником; официального статуса у Бобкова, Алидина и прочих небожителей не было, но, думаю, у них имелось право периодически дергать меня, чтобы узнавать какие-то новости мимо цепочки стукачей. В общем, дело обещало быть интересным на различные непредвиденные ситуации. И я всё ещё сомневался, что мне позволят потрошить Якира по полной программе.

Впрочем, пока что группа была занята не доносами друг на друга, а вполне полезной работой – ребята сочиняли обвинительное заключение, которое уже давно пора было предъявить тому же Якиру, обитавшему в Лефортовской тюрьме уже две недели. Я собирался примкнуть к этой деятельности чуть позже, а потому оказался совершенно свободен. И сделал я то, что делать, в принципе, был не должен – выписал самому себе направление, поехал в Лефортово и попросил пригласить в допросную одного из арестантов.

Допросная комната в изоляторе временного содержания – это бетонная коробка без окон и с одной дверью, в которой стоят привинченные к полу стол и два стула. Есть крепления для ещё одного рабочего места, на котором при необходимости может расположиться какой-нибудь стенографист, но мне сейчас было не до подобных изысков. Я даже оформлять этот допрос – точнее, разговор – собирался только своим рапортом, написанным постфактум. Формально я был в своем праве, поскольку я уже был руководителем группы, которая вела дело Якира, но ещё не разогналась на полную катушку.

Какие-то предварительные наброски я глянул. Якиру вменялось хранение и распространение антисоветской литературы – с упором на книгу Авторханова «Технология власти», – организация выпуска антисоветских материалов клеветнического характера и участие в деятельности организации, которая порочит советский строй. Конечно, список обвинений был длинным, подробным, и наводил на грустные мысли о змее, которую пригрело на груди государство, но, насколько я понял, всё сводилось именно к этим пунктам, которые разбили на пункты помельче на тот случай, если доказать удастся не всё.

Всё это выглядело очередной игрой, затеянной центральным управлением с неизвестной мне целью. Свои сомнения я частично изложил Денисову, частично – сохранил в себе, поскольку до некоторых откровений советское общество образца 1972 года не доросло. Но поскольку я уже согласился возглавить группу, то деваться мне было некуда. И нынешний мой визит к Якиру имел простую и ясную цель – я хотел понять, что изменилось в моём давнем знакомце за прошедшие месяцы. Скорее всего, он остался прежним антисталинистом, который нашел в диссидентах братьев и сестер по духу. Но чудеса случаются даже в нашем насквозь материальном мире.

***

Якир выглядел неважно. Впрочем, неважно он выглядел и полгода назад, когда я беседовал с ним лицом к лицу – всё-таки почти два десятка лет на зоне здоровья не добавляют, да и он сам не слишком следил за состоянием своего организма. Ещё и пил много, что врачи обычно запрещают в первую очередь. И было непонятно, как на нем сказались проведенные в Лефортово две недели. Возможно, что никак – разве что протрезвел да обозлился.

– А, чекист! – почти радостно воскликнул он, едва завидев меня, перепугав мелкорослого сержанта, который сопровождал подозреваемого.

– Здравствуйте, Петр Ионович, – вежливо поздоровался я.

Подписал необходимые бумаги и отправил сержанта ждать конца нашего разговора в коридоре. Такое тоже не принято, но сейчас был не тот случай, чтобы слепо следовать инструкциям.

– Присаживайтесь, – я указал на тот стул, что стоял спинкой к двери, а сам сел на противоположный. – Можно попросить принести чаю, не хотите?

Якир зыркнул на меня, но упрямо помотал головой.

– Нет, чекист, меня таким не купишь...

Он резко сел на предложенный стул, сложил руки на груди и уставился на меня.

– А чем вас можно купить? – полюбопытствовал я.

Молчание.

– Ну да, вряд ли это было бы так просто, правда, Петр Ионович? – улыбнулся я, но он лишь снова зыркнул на меня из-под своих развесистых бровей. – Может, у вас какие-то жалобы есть? Хорошо вас содержат? Не нарушают ли ваши права?

– Меня задержали незаконно! – почти крикнул он. – Вот моя жалоба!

– Ну почему же незаконно? – деланно удивился я. – Я видел ваше дело, там всё оформлено по Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР. Ни малейших нарушений. Только не говорите, что вы не считаете, что находитесь в юрисдикции правоохранительных органов РСФСР.

– В смысле? – он недоуменно посмотрел на меня.

– Да в прямом же, Петр Ионович, – сказал я. – Встречал я деятелей, которые были уверены, что законы нашей страны к ним не применимы. Надеюсь, вы не из таких.

– Не из таких, – буркнул он.

– Вот и хорошо, – снова улыбнулся я. – Тогда сойдемся на том, что задержали вас законно, на время следствия вы – в строгом соответствии с законом – содержитесь в следственном изоляторе. И что я, как начальник следственной группы, которая ведет ваше дело, совершенно законно могу с вами побеседовать. Согласны?

Молчал он долго – две или даже три минуты, на часы я не смотрел, боясь потерять зрительный контакт с человеком, который сидел напротив меня. Но моё ожидание было вознаграждено.

– Согласен, – выдавил он. – Только я ничего тебе говорить не буду.

– Почему? – я подпустил в голос немного недоумения.

– Да знаю я, что ты будешь спрашивать, – отмахнулся он. – В прошлый раз ты сумел меня удивить, но не сейчас. Ведь всё по закону, – его тон сменился на издевательский. – А это означает, что ты будешь требовать назвать фамилии и адреса. Но я тебе ничего не скажу.

– А вам, буржуинам, я ничего не скажу, – негромко проговорил я, но он услышал.

– Каким это буржуинам?

– Самым обычным, – усмехнулся я. – Неужели не читали «Сказку о военной тайне»? Гайдар написал, должны знать, кто это.

– Читал, – ответил Якир. – В детстве. Забыл всё. И что с того?

– Да ничего, – я откинулся на спинку стула. – Всё равно к делу это не относится. Просто забавно, как вы, ненавидя советскую власть, изображаете героев картины «Допрос коммунистов». Она, кстати, была написана почти одновременно со «Сказкой...» Гайдара. [2]

– И что с того? – немного туповато спросил Якир.

– Да что вы заладили одно и то же? – я резко наклонился в сторону Якира, и он отпрянул. – Как попугай, честное слово. В кого вы играете? Или вас на зоне только и научили тому, что ментам поганым ничего говорить нельзя? Вы же вроде и другие университеты заканчивали? Вот и перестаньте изображать из себя невинную жертву царского режима. Нет тут никаких царей, пятьдесят пять лет уже нет. И учитесь отвечать за свои поступки. А то получается как-то странно. Вы уж определитесь, чего вы хотите – быть подсудным советским законам или же перейти в юрисдикцию другого государства.

– И что, меня вот так просто выпустят? – невесело спросил Якир.

– Я бы вас не просто выпустил, а выгнал, – вкрадчиво сказал я. – Понятное дело, что ваши хозяева продолжат вас использовать, будете клеветать на Советский Союз через какой-нибудь «Голос Америки»...

– Нет у меня хозяев! – взревел Якир.

Дверь допросной комнаты приоткрылась, заглянул давешний конвоир – и тут же скрылся, повинуясь моему жесту.

– Это ваше мнение, я считаю так, как сказал, – я безразлично пожал плечами. – С вами, диссидентами, не поймешь – по дурости вы вражескую пропаганду транслируете в массы или за деньги.

– Я не транслирую вражескую пропаганду... – сбавил тон Якир.

Я весело посмотрел на него и широко улыбнулся.

– Ну же, Петр Ионович, что значит – не транслируете? А кто не так давно возмущался вводом войск в Чехословакию?

– Этим... вводом были недовольны все прогрессивные люди мира!

– И вы можете перечислить их фамилии? – уточнил я.

Он промолчал и насупился.

«Мой» Орехов знал о событиях в Праге в августе 1968 года лишь то, что попадало во внутреннюю рассылку Комитета или печаталось в советских газетах, но сам, по своей воле, этой темой интересовался мало. Я был в гораздо лучшем положении – я смутно помнил мнения «за» и мнения «против», несколько раз участвовал в интернетных спорах, в ходе которых приходилось вылезать за пределы википедии. Однажды даже редактировал книгу под говорящим названием «Прага-68: Почему они проиграли» и в моей памяти остались основные моменты.

– Почему вы замолчали, Петр Ионович? – с участием спросил я. – Не можете вспомнить? Хотите, помогу? – он зыркнул на меня и снова опустил взгляд. – Что ж, раз вы так просите... Никто, Петр Ионович, ни один человек, не выступил против ввода войск в Чехословакию. Все протесты были на уровне правительств тех стран, которые вы, видимо, почитаете за цивилизованный мир. США, Великобритания, Франция, Канада... ещё Дания и почему-то Парагвай. Хотя очень понятно, почему – у них там почти двадцать лет диктатура генерала Стресснера, ярого антикоммуниста, которому по нраву всё, что в пику мировому коммунистическому движению. Хорошая компания, а, Петр Ионович? Соединенные Штаты, которые восемь лет как вторглись во Вьетнам, французы всего десять лет назад проиграли войну в Алжире, Англия топит в крови Северную Ирландию и собирается начать Вторую тресковую войну... слышали о первой? Очень забавный случай, потом как-нибудь расскажу. Ну и Дания – великая демократия, во главе которой стоит самая настоящая королева, Маргрете Вторая зовут, член НАТО, владеющий очень важными землями – Гренландией и стратегическими датскими проливами. Уж поверьте, если эта Дания даже подумает о том, чтобы, например, встать на социалистический путь развития и вступить в Варшавский договор, там тут же появятся американские, английские и даже французские войска. Может, ещё и ФРГ подключится, хотя ей особо нечем похвастаться. Вот и всё. Понимаете?

– Нет, – упрямо буркнул Якир.

– Я считал вас умнее, – сказал я с легким сожалением. – Ваши товарищи по борьбе, которые 25 августа 1968 года вышли на Красную площадь, были солидарны вот с этими самыми США, Францией, Великобританией, Данией и даже с Парагваем. Или возьмем заявление отечественных, так сказать, правозащитников, написанное через год после тех событий. Присутствует, конечно, «весь мир с надеждой следил». Вы же тоже подписали это заявление, Петр Ионович? Или мне память изменяет?

– Не изменяет, – неохотно ответил он. – Подписал. И сейчас бы подписал. Нельзя вторгаться в независимые страны.

– То есть вы готовы сделать заявление для западной прессы с осуждением войны во Вьетнаме и с требованием предоставить ирландскому народу право самому решать свою судьбу? – я наклонился к Якиру и проникновенно посмотрел ему в глаза. – Или же вы сейчас скажете, что это совсем другое?

– Это их дела, пусть они сами в них разбираются...

– Как забавно получается, Петр Ионович... США есть дело до наших дел, простите за тавтологию – ведь Чехословакия это внутреннее дело социалистических стран. США есть дело до наших диссидентов, то есть до вас и других антисоветчиков – они дают вам приют, позволяют публиковаться, целую радиостанцию на коротких волнах для таких, как вы, завели. Но в обратную сторону – нельзя, никак нельзя. Нельзя осуждать США за вторжение в Камбоджу или Сальвадор и установление там дружественных им режимов. Нельзя осуждать Британию, которая никак не готова расстаться с куском Ирландии. Даже Парагвай, где давится всё, в чем этому генералу Альфредо Стресснеру мерещится коммунизм, видимо, осуждать нельзя. А им можно всё! Не поясните эту несомненно гениальную мысль?

Он промолчал.

Я выждал несколько минут и решил закругляться.

– У вас очень любопытная система взглядов, Петр Ионович, – сказал я. – Никакой последовательности, одна борьба с советской властью, которая застит вам глаза. Но даже эту борьбу вы ведете странно. Здесь вы с советской властью согласны, здесь не согласны, здесь рыбу заворачивали, а здесь вообще что-то невообразимое... наверное, зря вас тогда реабилитировали. Сидели бы сейчас в лагере, были бы сосредоточены на выживании, и никакая Чехословакия вас бы не заботила. На этом вынужден попрощаться... Конвой!

Кажется, Якир встрепенулся и собирался что-то возразить, но в комнату вошел сержант – и все возражения так и остались не проговоренными.

***

Когда я ставил полковнику Денисову условия, на которых я буду работать по делу Якира, то совершенно не представлял, о чем идет речь. И если бы начальник задал хоть один уточняющий вопрос, я оказался бы в очень неприятной ситуации. Но Денисов не задал, я получил небольшую фору, которую надо признаться, растратил предельно бездарно – впрочем, положение обязывало, поскольку у мужчины, на котором вдруг повисли заботы о женщине и пусть ещё не рожденном, но всё равно ребенке, резко меняются приоритеты. Вот и для меня диссиденты отошли на второй план, я обдумывал свои будущие действия по остаточному принципу. Собственно, даже к Якиру я пошел без ясной цели – мне вдруг захотелось повторить тот январский опыт, побеседовать тет-а-тет, чтобы нам никто не мешал, а между нами не лежал протокол допроса. В принципе, своей цели я добился – беседа прошла, хотя и не совсем так, как я надеялся.

Но теперь у меня была точка опоры. Чехословакия-68 всплыла сразу по двум причинам. Мы с Якиром эту тему уже поднимали, а, значит, он не ждал от неё никакого подвоха. Но совсем недавно в разговоре с Семичастным я сам признался, что именно 1968 год послужил своеобразным водоразделом, после которого диссидентское движение в СССР начало расти, как грибы после дождя. Антисоветчики выходили на какие-то демонстрации и пикеты, публиковали некие заявления не для широкой публики, выпускали ту самую «Хронику текущих событий» и в целом активно создавали нечто, очень похожее на организацию. Но и моя более ранняя мысль, до которой я дошел в Сумах, была верной – никакой организации у них пока не было, а был всего лишь клуб по интересам. Впрочем, большевики тоже начинали с чтения и обсуждения «Капитала» Карла Маркса и лишь потом превратились в партию, которой было по силам взять власть в огромной стране.

Я ещё разок вспомнил историю развала СССР – и понял, что за следующие двадцать лет наша диссида до партии так и не доросла. Что-то похожее пытались создать в 1988-м, но получился аморфный «Демократический союз», у которого даже толковой программы не было – и на политическую картину того времени эта «партия» повлияла лишь самим фактом своего появления. Ну а раз за способность антисоветских сил к самоорганизации можно было не волноваться, я и решил переключиться на более понятную начальству пропаганду западных ценностей. Вернее, не пропаганду даже – хотя сейчас в этой области всё делается достаточно топорно, – а элементарную трансляцию западных нарративов. А уж бесплатную или по зову сердца – вопрос даже не десятый.

Петр Якир, судя по всему, участвовал во всей этой суете исключительно по зову сердца. В принципе, американцам очень сложно было его именно купить – тут Хрущев с регулярно переиздающимися воспоминаниями о красном командире Ионе Якире подсуетился первым. Якир-младший имел с этих книг неплохие деньги, к тому же у него и у его жены были приличные зарплаты в их институтах, так что деньги для него не были главным. Но ключик к нему нашли – в том заявлении 1969 года было сказано и о «сталинской эпохе», которая опорочила идею социализма. Якир просто не мог не подписать такое – на Сталина он имел целую пасть зубов, и я не мог его за это осуждать. Но в своем крестовом походе против сталинизма он не понял главного – нельзя убрать только часть истории. Это даже у Хрущева не получилось, хотя он всеми силами вымарывал Сталина из книг, из фильмов и с улиц городов – но добился лишь появления странного кадавра с огромной и всё затмевающей фигурой умолчания.

Гитлеровскому идеологу Геббельсу приписали слова, которые он вполне мог бы сказать – про то, что народ можно превратить в толпу, если отнять у него историю. Историю у СССР начали отнимать ещё при Сталине, когда из учебников вымарывали целые страницы, посвященные деятельности тех, кто стал врагом народа. Потом это дело продолжил Хрущев, а сейчас продолжали Брежнев и остальные члены Политбюро. Вместо откровенного разговора со своим народом они закрылись в раковину, не видя белого света – и их представления о мире ограничивались размерами этой раковины. Глупый подход, который и породил движение диссидентов, с полным правом утверждавшим, что «власти скрывают» – скрывают, ещё как скрывают. Троцкого скрыли, Берию скрыли, Сталина скрыли, Новочеркасск скрыли, бандеровцев, расстрелявших Хатынь, тоже скрыли... И что с этим делать?

Я мог только одно – хоть немного уменьшить поголовье людей, воспитанных на неправильной морали. Исправить того же Якира, Красина или Людмилу Алексееву нечего было и пытаться – у этих ребят в анамнезе огромное количество всяких неврозов, порожденных действиями советской власти, диву даешься, что они сами в психушки не прибежали с требованием вколоть им укольчик-другой. Но в Комитете работают не психиатры, мы можем такое лечить только принудительным уединением, которое можно обеспечить, если задавать правильные вопросы.

Вопрос про Пражское восстание 1968 года был правильным. Завтра моя группа должна разродиться планом мероприятий, в котором, скорее всего, ничего полезного не будет, один шлак, который я подкорректирую. А потом следователи будут вызывать к себе всех подписантов того заявления и задавать им один простой вопрос: кто им сказал, что ввод советских и союзных войск в Чехословакию – это очень плохо? И многое будет зависеть от того, как эти ребята ответят на этот простой вопрос.

Впрочем, заодно следователи могут и антисоветской литературой поинтересоваться – вдруг найдутся идиоты, которые с ходу сдадут свои тайники.

[1] Трофимов, например, вел дела Андрея Сахарова, Сергея Ковалёва, священника Глеба Якунина, Натана Щаранского. Также участвовал в расследовании дела магазина «Океан», «хлопкового дела», дела Елисеевского магазина. В 1993-м он арестовывал Александра Руцкого и Руслана Хасбулатова, потом был замдиректора Федеральной Службы Контрразведки (ФСК, переходное звено от Министерства безопасности России (преемник КГБ РСФСР) к Федеральной службе безопасности. Одновременно возглавлял московское управление ФСК, был куратором расследования дела о «коробке из-под ксерокса». В 1997-м был уволен со всех постов с волчьим билетом, работал в СБ какого-то банка. Застрелен наемным убийцей в 2005 году вместе с гражданской женой; официальное расследование закончилось ничем – преступника так и не нашли.

[2] Картина «Допрос коммунистов» Бориса Иогансона была написана в 1933 году, как и «Сказка о Мальчише-Кибальчише».