Диссидент-3: Дайте собакам мяса

Глава 19. «Я брожу по пустым коридорам»

К знакомому зданию на Дзержинского я приехал загодя, примерно за час до назначенного времени, и потом долго стоял на другой стороне улицы, чуть в стороне, чтобы не примелькаться. Трюк, конечно, был наивным, к тому же по центру в восемь утра шли толпы, среди которых можно было легко затеряться. Но главное я всё же узнал – Денисов либо уже был в управлении, либо прошел в него через другой вход, не через центральный.

В принципе, я ожидал чего-то подобного, но наша служба действительно чем-то была похожа на работу в театре, поэтому я решил доиграть свою роль до конца. Без пятнадцати девять я подошел к двери, открыл её – и оказался в небольшом помещении, где кучковались несколько ранних посетителей. Удостоверения у меня не было, так что просто пройти мимо охраны я не мог, но окошечко бюро пропусков ещё не работало, а дежурный сержант на мой вопрос о каких-либо указаниях о человеке по фамилии Орехов только покачал головой, даже не удостоив меня ответом. Я понимал бессмысленность всего этого, но должен был проделать определенные ритуалы.

Я обвел посетителей взглядом, чтобы запомнить их лица – бог знает, зачем, скорее, по привычке. Затем резко развернулся и вышел на улицу, остановившись сразу за дверью. Моя подозрительность тут же была вознаграждена – один из тех «посетителей» со всего размаху впечатался в мою спину. Он, разумеется, извинился, я, разумеется, принял его извинения – и мы разошлись, довольные друг другом. Правда, ему теперь предстоит получить втык за неправильное ведение наружки, но меня его проблемы беспокоили в последнюю очередь. Я опять оказался в центре игры, и должен был выбрать правильную последовательность действий, не допуская больше таких грубостей по отношению к оппонентам.

«Интересно, откуда их привезли на этот раз», – мельком подумал я, но потом покрутил эту мысль в голове и понял – нет, совсем не интересно.

Я влился в людской поток и спокойно пошел к главному зданию КГБ, потом свернул на Кузнецкий мост, через квартал свернул ещё раз – направо, на Неглинную. Через пять минут открывался Петровский пассаж, и у меня возникла мысль пройти его насквозь, чтобы оказаться на Петровке, но я не стал дразнить гусей. Вместо этого я спокойно подошел к заведению общепита с однозначным названием «Столовая», немного постоял у двери, давая всем желающим возможность рассмотреть меня со всех сторон, и прошел внутрь.

Это была самая обычная столовая, которых в Москве было побольше, чем в тех же Сумах, но всё равно недостаточно для семимиллионного города. В этой столовой, видимо, питались обитатели окрестных магазинов и учреждений, я здесь никогда не был, у нас в управлении имелась собственная неплохая столовая, чтобы бегать по району в поисках лучшей доли. Работала эта столовая с восьми, но основной вал клиентов ожидался ближе к полудню, а сейчас в достаточно большом зале сидела лишь пара работяг, которые очень неуклюже пытались добавить в наполовину отпитые стаканы с соком добрую порцию водки. Делали они это под столом, не глядя, и я даже посочувствовал им – они вполне могли пролить драгоценную жидкость на слегка замызганный пол. Кассирша явно видела эти манипуляции, но ей-то конфликт точно был не нужен – и ежу понятно, что работяги сейчас спокойно заправятся, доедят курицу с рисом и отправятся по своим делам. Я тоже не стал вмешиваться, взял поднос, поставил его на полозья и начал внимательно рассматривать скудный ассортимент.

Два вида салатов – из свеклы и из свежей капусты, макароны, рис и даже отварная картошка – её обычно разбирали в первую очередь – в качестве гарнира, котлеты и пара видов мяса, непременный компот и почти полные подносы с кондитерскими изделиями. Всё питательно, калорийно и соответствует нехитрым требованиям к таким точкам – обеспечить быстрое насыщение больших масс трудящихся, которые пока что лишь начинают тяжелый рабочий четверг.

– Мужчина, что будем брать?

Я поймал взгляд пожилой поварихи, которая стояла наготове с большим черпаком и вернулся в реальность.

– Азу с рисом, пожалуйста, – попросил я.

Сзади стукнула дверь. Повариха посмотрела туда, посмотрела на меня, снова за мою спину. Я оборачиваться не стал, и так было понятно, что мои сопровождающие тоже захотят перекусить. Может, без особого желания, поскольку по всем меркам сейчас ещё слишком рано для полноценного обеда, а они, скорее всего, не предполагали, что случай – то есть я – заведут их в столовую, где надо есть, чтобы не выделяться. Я скосил взгляд на работяг – те уже справились с одним стаканом и занимались наполнением второго. Я мысленно пожелал им удачи и быстрейшего завершения их нелегких дел. Скоро здесь станет слишком людно для безопасного распития спиртных напитков в рабочее время.

– А можно двойную порцию азу? – попросил я, и заслужил неодобрительный взгляд – повариха уже отвесила нужное количество мяса и даже полила сверху подливой.

Но она, видимо, была человеком опытным и много прошедшим, поэтому никаких упреков не последовало – женщина просто зачерпнула из кастрюли, сколько получилось, и вывалила сверху. Подливу тоже добавила.

Мне столько было не нужно, хотя я с утра не завтракал, предполагая нечто подобное. Если бы мои начальники не играли со мной в кошки-мышки, я бы утолил голод у полковника Денисова, который вряд ли отказал бы мне в чае с бутербродами. Но к полковнику я не попал, и, в принципе, был готов осилить даже двойное азу со скромным столовским вкусом.

От первого, впрочем, я отказался, зато взял сразу два салата, пару стаканов с компотом, набрал несколько булочек с маком, добавил к этому полстакана густой сметаны – раньше я не очень понимал эту часть меню, но в Сумах проникся, – расплатился на кассе и сел за столик, который находился в противоположном углу от работяг.

«Чем могу, товарищи».

Тот, кого отправили в столовую вслед за мной, был совсем молодым парнем – только из школы КГБ, наверное, или вообще сразу после армии, по лицу было непонятно. Одет он был свободно – синяя рубашка с закатанными рукавами, за отворот которой были заправлены солнечные очки. Его выдавали только широковатые брюки и темные «скороходы», которые в нашей Конторе были чем-то вроде форменной одежды, только без погон. Мой взгляд он не заметил – был занят выбором блюд под руководством всё той же суровой поварихи и думал лишь о том, чтобы взять ровно столько, чтобы хватило на время наблюдения за моим поведением.

Я специально сел так, чтобы видеть именно раздачу. Дверь была за моей спиной, но она интересовала меня в последнюю очередь. Группы захвата я не ждал – всё-таки не до такой степени я нарушил наши правила, чтобы проделывать со мной что-то подобное. Да и в управление я приехал, в «бяга» не ударялся, вёл себя, как паинька – в общем, золото, а не «объект наблюдения». Поэтому я спокойно вычерпал ложкой сметану и принялся за гору риса с мясом. Ел размеренно, стараясь закрыться от любых посторонних звуков. Но успел заметить, что мой «провожатый» выбрал столик в центре зала и за спиной у меня – незамеченным он остаться явно не надеялся, но хотел, чтобы я хотя бы не смотрел неотрывно в его сторону. Но я и так не собирался это делать.

***

За полчаса я успел управиться только со вторым, с одним салатом и с одним компотом. Кассирша поглядывала на меня с легким неодобрением, а я мысленно поругивал коллег – прав был отец «моего» Орехова, когда говорил, что нынешние наследники ЧК работают «преступно медленно». Впрочем, возможно, это тоже было частью сегодняшней игры.

Ещё я гадал, кто же заглянет ко мне на огонек. Денисов – вряд ли, не его уровень. Алидин к нашим делам отношение имел всё-таки косвенное. С Андроповым я уже встречался, но не надеялся разделить с ним трапезу в этой столовой. Оставались только Бобков и генерал Цвигун, который курировал Пятое управление – в принципе, сегодняшняя игра была как раз в пределах их компетенций.

Но коллеги начали с провокации.

Дверь снова хлопнула, но вошедший не стал ничего брать на раздаче, а сразу подошел к моему столику и уселся напротив. Я бросил на него быстрый взгляд – ничем не примечательное лицо, чуть небрежная прическа, внимательные глаза... я бы поставил на то, что у него имеется звание капитана, причем полученное не так давно – по возрасту как раз подходит, мой ровесник.

– Орехов? – сказал он слишком небрежно.

Я отпил компот, вернул стакан на стол и кивнул, так и не подняв глаз. Он немного подождал развернутого ответа; на то, чтобы понять, что я отвечать не собираюсь, у него ушла целая минута. Ничего, опыт приходит во время еды.

– Тебе нужно пройти с нами, – и снова этот небрежный тон.

Я покачал головой и пододвинул к себе оставшийся салат.

– Нет, не нужно, – сказал я, поковыряв вилкой в свекле. – Это вам нужно, чтобы я прошёл с вами. Давайте повестку, я приду.

Я даже чуть сдвинул в сторону тарелку, показывая готовность тут же расписаться где угодно. Вот только я точно знал, что никакой повестки в кармане этого капитана не было.

– Ты что, не понимаешь, кому и что говоришь? – он угрожающе понизил голос. – Быстро встал и пошел.

– Нет, – ответил я. – А если ко мне применят силу, я позову милицию. Я видел наряд рядом, они всё время у «Охотника» крутятся, так что быстро прибегут. И вообще – что вам нужно, гражданин? Вы кто? Не видите, мы кушаем?

Этот мультфильм, кажется, ещё не вышел, так что цитату мой собеседник не узнал, но при этом как-то тупо посмотрел на оставшиеся блюда. [1]

– Мы подождем...

– Не стоит, потом у меня есть другие дела, которыми я собираюсь заняться. Если, конечно, у вас не обнаружится повестка на сегодня, – сказал я и вернулся к салату.

Конечно, я играл с огнем. Но когда я говорил Якиру, что времена безвозвратно изменились, я ни капли не лукавил. В тридцать седьмом сотрудники НКВД действительно могли скрутить меня и доставить в нужное место без всякого желания с моей стороны. Да даже в сороковые и пятидесятые годы это было возможно. Но уже в шестидесятые от органов госбезопасности потребовали неукоснительного соблюдения социалистической законности – и даже добились этого, хотя бы и ценой некоторого снижения эффективности в деле борьбы со шпионами и прочими вредителями. Поэтому даже диссиденты вызывались на допросы повестками и приезжали сами, а не на «черных воронках», ну а утаскивать из общественных столовых обычных граждан вообще стало дурным тоном, потому что на крики сбегутся все окрестные милиционеры, которые не слишком любят коллег из Конторы. Это понимал я, этот понимал и этот капитан, у которого к тому же явно не было приказа тащить меня любой ценой. Я ему вообще не был нужен – нужна была моя реакция на его требование. А её он уже получил.

Поэтому исчез он так же быстро, как и появился, не сказав и слова на прощание. Я же продолжал мучить салат, чтобы растянуть его как можно дольше.

***

В принципе, коллеги могли мне сделать предложение, от которого я не отказался бы. Тогда меня, скорее всего, ждала бы Лубянка – без мрачных подвалов, закрытых ещё при Семичастном, но с не менее мрачными кабинетами. Правда, там бы со мной разговаривали бы с сильных позиций, а я этого не хотел. Сейчас сильная позиция была у меня. Главное, запросить за себя достойную цену – не слишком много, но и не слишком мало.

Вообще эта игра по-взрослому изрядно утомляла. Я успел подъесть все остатки, снова сходил на раздачу, набрал ещё несколько тарелок, а заодно оглядел зал. Работяги уже ушли, а их место заняли несколько человек вполне обыденного вида – кто-то ел торопливо, кто-то никуда не спешил. Ну и соглядатай, который появился тут первым, никуда не ушел – он сидел за столом по центру и провожал меня тяжелым взглядом.

Про то, что дело дошло до финала, я понял, когда услышал стук открывающейся двери, а потом увидел, как глаза поварихи и кассирши становятся размером с тарелки, в которые они накладывали свои азу с рисом. Повариха даже слегка попятилась назад, а вот кассирша просто замерла на месте, поскольку была зажата узким пространством своего загончика. Я подавил навязчивое желание обернуться и посмотреть на процессию, которая посетила это заведение общепита, и лишь порадовался, что работяги успели сделать свои дела и сейчас находятся в относительной безопасности. А потом пододвинул к себе тарелку со свекольным салатом и подцепил вилкой небольшой красноватый шмат.

– Надо было сметанкой полить, тогда вкуснее будет. Приятного аппетита, товарищ Орехов.

Он вынырнул у меня из-за спины слишком стремительно, чтобы я успел хоть как-то среагировать, резко отодвинул стул и уселся напротив меня. Я опустил вилку обратно в тарелку и поднял взгляд на своего гостя.

– Спасибо, Юрий Владимирович, и здравствуйте, – ответил я. – Не хотите чего-нибудь заказать? Здесь неплохая кухня. Только котлеты не берите, они у меня вызывают сомнение.

Андропов усмехнулся.

– Нет, я недавно позавтракал, а врачи запрещают переедать и настаивают, чтобы я питался только здоровой пищей. Она, правда, совершенно безвкусная, но приходится прислушиваться к их рекомендациям. А ты ешь... Виктор?

Словно он не знал обо мне всё, вплоть до расположения родинок на теле.

– Да, Виктор, – кивнул я.

– Ешь, Виктор, не буду тебя отвлекать.

– Я уже наелся, – сказал я отодвигая салат и предложил: – Возьмите хотя бы компот, он тут точно диетический.

Андропов посмотрел на стакан, в котором сиротливо плескались в воде две виноградинки, и кивнул.

– Да, пожалуй, компот мне не повредит.

Он чуть поднял руку и к нему тут же подбежал его сотрудник – в чине не ниже полковника, наверное, – который внимательно выслушал заказ и резво побежал в сторону кассы. Правда, там он задержался – я слышал лишь обрывки его разговора с кассиршей, которая предлагала «особый» компот для особого гостя, – а потом долго искал по карманам мелочь. Впрочем, кассирше это быстро надоело и она махнула рукой – берите, мол, так.

Я же воспользовался случаем и оглядел зал, который внезапно превратился в филиал центрального управления КГБ СССР. Свита у Андропова оказалась многочисленной, но не все из её состава удостоились чести сидеть за столиками – многие так и толкались стоя, а определить их ведомственную принадлежность можно было по неуловимо одинаковым костюмам и неуловимо одинаковым выражениям лиц. Я мельком подумал, что эти ребята должны работать на благо народного хозяйства страны, а не просиживать штаны в таких вот бессмысленных операциях. Случайные посетители торопливо доедали свои порции, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от этой странной столовой.

Андропов попробовал свой компот и остался доволен.

– Действительно, вкусно, – отметил он. – Не замечал раньше этой столовой. Но у меня и времени нет ходить по окрестностям, всё на машине и на машине...

– И я сам здесь в первый раз, – ответил я. – Но столовые везде одинаковы... Я недавно был в Лепеле... это в Белоруссии, в Витебской области... там то же самое. Если не думать, что находится за дверью – словно и не уезжал из Москвы. В нашем управлении в столовой кормят хорошо, но и здесь мне понравилось.

– Да, понимаю, – глубокомысленно сказал Андропов. – Ты сказал – «в нашем управлении». Означает ли это, что ты всё ещё считаешь себя сотрудником Комитета?

Оговорился я не специально, но он зацепился за мою оговорку и, видимо, решил перейти к делу.

– Формально, я ещё не уволился, моя трудовая книжка лежит в нашем отделе кадров, а мне начисляют зарплату, – объяснил я.

– Но удостоверение ты сдал, – напомнил он, залез во внутренний карман пиджака, достал потертую бордовую книжечку с золотыми буквами «КГБ» на обложке и положил её на стол. – Это твоё?

Я взял удостоверение, полюбовался на фотографию «моего» Виктора двухнедельной давности – и вернул его на стол.

– Да, моё, – не стал я отрицать очевидное.

– Не хочешь забрать?

***

Искушение было сильным. Просто забрать удостоверение – и ничего не было. Не было моего демарша, не было проведенного с Татьяной и частично с Максом дня, не было этой встречи в безымянной столовой на Неглинной улице... А я снова становился руководителем следственной группы, дело которой будет разрушено очень неосторожными решениями Политбюро ЦК КПСС.

– Если я его возьму, мне придется участвовать в том, в чем я не хочу участвовать, – сказал я, глядя Андропову прямо в глаза. – Обмен нормальной следственной работы на прилюдное признание Петром Якиром его вины... Извините, Юрий Владимирович, но это очень неравноценный обмен.

– Почему?

Под взглядом Андропова мне было очень неуютно – накладывалось почтение «моего» Виктора перед столь высоким начальством и моё послезнание о том, каких высот достигнет этот человек и какую память он оставит о себе. Мне приходилось уговаривать себя, что всё не так уж и плохо – раз он пришел сюда, ко мне, а не я к нему, то он хотя бы готов выслушать мою точку зрения, а уже потом примет решения, которые и определят мою дальнейшую судьбу. Несколько месяцев назад я бы чувствовал себя более свободно и раскованно. Но сейчас я отвечал не только за себя, но и за Татьяну, и за нашего с ней ребенка – это тоже добавляло скованности мне и заставляло чуть дольше искать нужные слова.

– Это просто, Юрий Владимирович, – сказал я. – Открытый суд над Якиром и последующая пресс-конференция с участием иностранных журналистов нужна лишь для одной цели – продемонстрировать западным странам, что наши диссиденты осознают глубины своего падения и искренне раскаиваются. Субъект выбран верно – у Якира есть определенный авторитет в этой среде, его знают и на Западе, и, кажется, что всё складывается очень удачно. Но на самом деле это... хотите анекдот?

Андропов улыбнулся – совершенно внезапно для меня.

– Рассказывай.

– Сели как-то несколько шулеров перекинуться в картишки. Раздали, посмотрели, поторговались, походили. И один недоуменно смотрит на результат и спрашивает: «Господа! Как же так?! Почему мой козырный туз не сыграл?». А ему отвечают: «Раскладец, батенька, раскладец!». Вот и с Якиром так будет – вроде козырный туз на руках, но он не сыграет, потому что раскладец такой.

Андропов улыбнулся ещё более широко и одним махом допил компот. Я с тоской покосился на свои тарелки, но не рискнул отвлекаться от разговора – да и голод я давно уже утолил, хотя свекольный салат мне очень понравился.

– Виктор, анекдот хороший, я запомню его. Но мне кажется, что в жизни всё совсем не так. Почему ты уверен, что этот козырный туз не сыграет?

– Потому западным разведкам на признания Якира всё равно, они просто отбросят его, как отработанный материал, – пояснил я. – Вот увидите, ни одна ведущая газета в США или Англии об этой пресс-конференции не напишет. Они могут кричать о своей независимости и о приверженности высоким стандартам журналистики, но то, что противоречит политике их стран, публиковать не будут. Это раз. Для наших, местных диссидентов Якир сразу же станет предателем. С ним перестанут общаться, его начнут игнорировать, в их среде будет неприличным о нем упоминать. Да, выглядит очень по-детски, но они иначе не умеют. Это означает, что авторитет Якира станет отрицательным, никто не пойдет по его стопам, наоборот – все последующие следствия по антисоветским статьям придется начинать сразу с тяжелой артиллерии, но всё равно – с неясным результатом. Задержанные просто не будут ничего говорить, не будут отвечать на вопросы, чтобы после выхода из следственных изоляторов или возвращения из ссылок не стать чужими среди своих. Работа «Пятки» осложнится многократно, а время не на нашей сторонке. В итоге мы выиграем эту битву, но проиграем войну, извините за пафос.

Андропов некоторое время молчал, и я даже начал примериваться, как ловчее вернуться к салату, когда он всё же заговорил.

– Твою работу в Сумах оценили очень высоко, Виктор, – сказал он. – Я бы даже сказал, что оценили на высшем уровне. Сам я с полковником Чепаком не работал, но Семен Кузьмич отзывался о нем... в общем, правильно отзывался... и он уверен, что заслужить такие слова от такого начальника непросто. Но ты сумел. Поэтому тебе поручили новое дело, которое соответствовало твоему новому званию и, я надеюсь, твоим способностям. Судя по отчетам, у тебя всё шло хорошо. Но малейшее препятствие – и ты бросаешь на стол удостоверение, уходишь, не сказав ни слова. Это не профессиональный подход, Виктор, и не уверяй меня в обратном. Твоё поведение говорит о том, что ошибаться могут все. Даже полковник Чепак. Почему ты сначала не записался ко мне на прием?

«И на старуху бывает проруха».

Я подумал о том, что Чепака в Сумах держали специально – кем-то вроде того недодиссидента Солдатенко, – и обкатывали на нем тех, кто по тем или иным причинам попал в поле зрения руководства КГБ. Возможно, основную работу он проводил на низовом уровне и для украинского управления Комитета, но иногда случались и оказии, подобные моему случаю. И теперь Андропов уверился, что надежный и проверенный способ дал сбой.

– До окончания следствия по первому делу Якира осталось, думаю, недели две, Юрий Владимирович. Виктор Красин нам и вовсе не нужен, ему ещё три года в Калинине куковать, пусть там и сидит, а Анатолия Якобсона, думаю, заберет ОБХСС, у него валюту нашли, это более серьезная по срокам статья, чем наша семидесятая. Поэтому через две недели мою следственную группу можно распускать за ненадобностью, а на это время её кто угодно может возглавить.

– А премии, награды? – он посмотрел на меня так, словно только что увидел.

– Мне награды не нужны, мне, Юрий Владимирович, за державу обидно, как Верещагин говорил, – я чуть улыбнулся. – Какой смысл от орденов, если мы уже проиграли? Когда диссиденты придут к власти, эти ордена в черную метку превратятся.

– Так ты боишься что ли? – недоуменно спросил Андропов.

Я тяжело вздохнул.

– Нет, конечно, чего там бояться. Но и делать дело, которое никому не нужно, я не хочу. А пока всё выглядит именно так. Скажите, кто придумал эту затею с пресс-конференцией и последующим оправданием Петра Якира?

Он задумался буквально на мгновение.

– Это секретно, но, думаю, ты сохранишь это в тайне. Михаил Андреевич, он озвучил, хотя, скорее всего, это кто-то из его подчиненных отличился.

Суслов. Самый главный идеолог Советского Союза, который имеет отношение ко всем сферам деятельности, поскольку идеология – вещь эфемерная, которую в штуках и тоннах не измерить. Я быстро покопался в памяти «моего» Орехова, потом напряг свои мозговые извилины, но никаких особых достижений на идеологическом направлении в брежневские годы не вспомнил. Скучные лекторы, которых ещё Рязанов в «Карнавальной ночи» высмеивал, никакой фантазии, многочасовой бубнеж с обширными цитатами из сборников речей на съездах и пленумах, обязательные отсылки к творчеству классиков марксизма-ленинизма везде, где только можно. В общем, Суслов – это человек, который напрочь завалил порученное ему направление. А в дело Якира он, видимо, полез, чтобы присосаться к чужим заслугам, но последствий не просчитал, да и будущего он знать не мог. А с позиций дня сегодняшнего идея с публичным раскаянием Якира выглядит даже красиво – не зря ему удалось протолкнуть её через Политбюро.

– Сохраню, конечно, Юрий Владимирович, – сказал я и аккуратно подтолкнул своё удостоверение к нему.

Андропов посмотрел на мою манипуляцию и в свою очередь тяжело вздохнул.

– Наверное, этот полковник Чепак всё же был прав... надо будет с ним познакомиться, как на Украине буду, – сказал он. – Спрашивай.

Не знаю, как он догадался, что мне что-то интересно, но упускать такой случай не стал.

– Какого результата вы ждете от расследования деятельности Петра Якира?

***

И снова молчание. Я посмотрел на несчастных женщин, которые превратились в соляные столбы, и подумал, что было бы милосердно отпустить их в подсобки. Всё равно никто из свиты Андропова ничего не заказывал – и, на мой взгляд, совершенно напрасно. С их помощью эта столовая могла за сегодня выполнить солидную долю месячного плана.

– Тебе нужна ясность, Виктор, ты не хочешь просто выполнить приказ, как положено по присяге?

– Да, я хотел бы понимать, что вы понимаете под нашей победой, Юрий Владимирович, – твердо сказал я. – Повторюсь. Если нужен процесс, назначьте на группу кого угодно, любой из наших следователей с этим справится. Проведут необходимые допросы, закажут нужные экспертизы, опросят свидетелей, докажут вину подследственных, передадут дело в суд и тут же выбросят его из головы. Я так не могу. Мне даже не важно, чтобы тот же Якир обязательно сел в тюрьму, я не кровожадный маньяк. Мне важно, чтобы наши диссиденты не смогли придумать методику противодействия нашим действиям, важно всегда опережать их, чтобы они играли по нашим правилам, а не мы по их. Я уверен, что если сейчас мы дадим слабину, нам всё равно придется закручивать гайки, но мы опоздаем на несколько лет, а эти годы окажутся решающими. К тому времени даже моё предложение по иноагентам будет неактуальным, эти нормы надо внедрять сейчас, пока ещё не слишком поздно.

– Почему ты так убежден в своей правоте? – спросил Андропов.

«Потому что я из будущего, где всё произошло именно так».

– Это же очевидно, Юрий Владимирович, – сказал я. – Мы бегаем за диссидентами по огромному полю, пытаемся поймать, они уворачиваются, отбегают подальше, кидаются какашками, дразнятся – вот мол, какие неумехи косорукие, ничего вы нам не сделаете... А мы обязаны все эти салочки прекратить, показать настоящие красные флажки, за которые выходить нельзя, потому что там бьют в полную силу.

– И чем это будет отличать от того, о чем пишет писатель Солженицын? – мрачно поинтересовался он.

– Результатом. Тем результатом, который нам нужен. И я не собираюсь делать ничего подобного. Всё будет в рамках закона, но без прежних шуток. Я хочу показать им, что с ними будут обращаться, как со взрослыми преступниками.

– И ты гарантируешь такой результат? – в голосе Андропова явно слышался плохо скрытый скепсис.

– Знаете, Остап Бендер говорил, что стопроцентную гарантию дает только страховой полис, – я криво улыбнулся. – Он, конечно, был ещё тем мошенником, да и в этом утверждении ошибался, но в чем-то я с ним согласен. Нет, Юрий Владимирович, я не могу ничего гарантировать – кроме того, что приложу все свои силы. Я уверен в успехе, но как раз мне нужны гарантии того, что в самый разгар следствия не будет принято некое решение, которое сведет все усилия следственной бригады на нет. [2]

– Вот как... – сказал Андропов. – И ты хочешь, чтобы решение Политбюро по Якиру было отменено?

– Это было бы идеальное решение, Юрий Владимирович, – честно ответил я. – Я не могу ставить условия, но мне хотелось бы уверенности, что из следствия, на которое мы потратим много сил и времени, не выйдет пшик. Вот и всё. Альтернативу я описал, в ней мне места нет, я не смогу так работать. Попробую устроиться инженером, может, смогу придумать парочку рацпредложений.

И снова повисло тяжелое молчание. Мне добавить было нечего – разве что попугать Андропова украинскими делами, но я не хотел всё мешать в кучу. А председатель КГБ явно думал некую думу, что-то взвешивал, прикидывал «за» и «против» и принимал некое решение, от которого зависела моя судьба.

– Решение об аресте Петра Якира принимали на Политбюро ЦК, – наконец сказал он. – Тяжело принимали.

Я промолчал, прикидывая, каким количеством подписок обложат сотрудниц столовой, которых я невольно подставил.

– Предполагалось, что следствие будет вестись обычным порядком, – продолжил Андропов, не дождавшись моего ответа. – Но когда я доложил, что всё идет к суду и приговору, появилась эта идея... у меня есть определенные возможности, и я могу своим приказом провести запрет на тот же открытый процесс. Но ты, видимо, хочешь не этого? Тогда подожди неделю, думаю, я смогу принести и хорошие вести, для разнообразия. Теперь возьмешь удостоверение?

– Возьму, – сказал я. – Спасибо, Юрий Владимирович.

– Пока не за что, – твердо ответил он. – Сегодня будет приказ, что ты выводишься из подчинения московского управления и переводишься в центральный аппарат КГБ. Будешь подчиняться напрямую Филиппу Денисовичу, а через него – мне. Следственная группа останется в твоем ведении – сам начинал, сам и доводи до конца. Но, Виктор, предупреждаю – за результат спрошу. С тебя лично. Готов ты на это?

Конечно, чем выше взлетаешь, тем больнее будет падать. Но разве не этого я хотел? Разве я не стремился стать кем-то вроде главного опричника при царе-батюшке и карать его врагов по всей строгости закона и с положенной по такому случаю жестокостью? И пусть в наши дни царем считался весь многонациональный советский народ, а Малютой Скуратовым я и сам быть не хотел, но сейчас у меня не было другого выхода. Если я уйду отсюда без удостоверения, я сам, лично, прокляну себя на веки вечные, да так, что проклятие падет в том числе и на моего нерожденного ребенка.

Я спрятал удостоверение в карман.

– Я готов, Юрий Владимирович, – сказал я. «Но готовы ли вы?». – У меня будет ещё одна просьба.

– Я не золотая рыбка, Виктор, – с легкой улыбкой напомнил Андропов.

– Это по этому делу, – объяснил я. – Хотя и опосредованно. Мне хотелось бы встретиться с Вячеславом Михайловичем Молотовым и с Георгием Максимилиановичем Маленковым.

– Зачем??

Кажется, мне удалось по-настоящему удивить всесильного главу «кровавой гебни».

– Хочу поговорить с ними про сталинские репрессии конца тридцатых, – сказал я. – Хочу узнать из первых рук, что тогда произошло, чтобы понять, как этого можно избежать. Иначе придется опираться на труд писателя Солженицына, а это... это будет не совсем правильно. Всегда желательно обращаться к первоисточникам.

Я смог выдержать долгий изучающий взгляд Андропова и ни разу не моргнуть.

– Любопытная просьба... – сказал он задумчиво. – Но... я поговорю кое с кем... потом передам тебе ответ. Такое тебя устроит?

– Конечно, Юрий Владимирович... и ещё – пусть ваши люди не слишком запугивают этих женщин, – я кивнул в сторону раздачи. – Они не виноваты в том, что оказались не там и не тогда. И уж тем более не виноваты, что их столовая оказалась на моем пути. К тому же здесь действительно вкусно кормят.

Он улыбнулся.

– Это могу пообещать без всяких разговоров, – ответил он. – Но беседу с ними проведут... сам понимаешь.

Я понимал.

[1] Мультфильм «Приключения Мюнхгаузена. Павлин» – третья часть тетралогии, снятой на «Союзмультфильме» в 1973-1974 годах.

[2] На самом деле Бендер в «Золотом теленке» говорил иначе: «Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис, это вам скажет любой агент по страхованию». Но парафраз этой цитаты – одно из проявлений «эффекта Манделы». «Люк, я твой отец» – из той же оперы.