Диссидент-3: Дайте собакам мяса

Глава 20. «Не браните меня, не гоните»

– Проходи, Виктор, садись, рад тебя видеть! – полковник Денисов встретил меня чуть ли не на пороге своего кабинета и изо всех сил изображал радушного хозяина.

Меня такое его внимание к моей персоне немного напрягало, но я сделал вид, что такое происходит не в первый раз. Поздоровался – и сел на тот стул, который считал «своим». Денисов устроился напротив и молча уставился на меня.

Андропов меня обманул. Вряд ли нарочно, просто глава КГБ не рассчитал, сколько времени потребуется его подчиненным на подготовку приказа о моём переводе в центральный аппарат и его согласование со всеми заинтересованными лицами. Так что сам приказ появился на свет только утром в пятницу, о чем мне и сообщил наш кадровик. А сразу после него меня вызвал к себе Денисов.

Остаток предыдущего дня я бы не смог восстановить в памяти даже при большом желании. Выйдя из столовой, я не пошел в особняк московского управления, а вместо этого прогулялся по Неглинной до Бульварного кольца, посмотрел в обе стороны – и повернул направо. Добрался до Кировских ворот, посидел на лавочке, посмотрел, как детишки кормят лебедей на Чистых прудах, да и отправился обратно, пройдя немного по Кирова и свернув в паутину переулков, которые вывели меня прямо к нашему зданию.

Там никто не удивился моему появлению. Дежурный на входе равнодушно посмотрел на моё удостоверение, коллеги спокойно здоровались и глупых вопросов не задавали. У меня складывалось впечатление, что о моём увольнении вообще знали только три человека – я сам, Денисов и Андропов. Правда, если верить Максу, это было совсем не так, но никаких признаков этой осведомленности я не видел.

А потом я, кажется, провел несколько часов, разбирая новые поступления по делам, которыми занималась моя группа – «сам начинал, сам и доводи до конца», – хотя мало что понимал. Мысли постоянно возвращались к беседе с Андроповым, я находил другие слова и выражения, которые мог бы сказать собеседнику, если бы говорил с ним сейчас, и даже укладывал его на лопатки в споре о том, что нужно сделать со всеми этими диссидентами. Но все мои аргументы сейчас не были нужны, разговор уже закончился, и я сомневался, что он когда-нибудь состоится вновь – во всяком случае, в подобной обстановке и в том же составе. Контора не любила повторяться.

Но в целом я знал, что вытащил из ситуации максимум, и мой слегка забуксовавший на подъеме паровозик, который последние полгода тащил меня по ступенькам внеочередных званий, снова развел пары и отправился в путь. Центральный аппарат, прямое подчинение начальнику Пятого управления, а через него – сразу Андропову... Я был уверен, что когда Якир получит свой приговор, меня ждет очередной приказ и ещё одна большая звездочка на погоны. Да и группу, которой я сейчас руковожу, тогда переформатируют – вряд ли её оставят в отделе полковника Денисова, так что те из сотрудников, кого я отберу, получат очень ощутимую причину быть на моей стороне в различных конфликтах. А такие конфликты будут обязательно – иначе я выйду на Красную площадь и громко заявлю, что ничего не понимаю в устройстве Конторы Глубокого Бурения.

***

– С приказом ознакомился? – спросил Денисов.

– Да, Юрий Владимирович, – кивнул я. – Только что, в кадрах. Оттуда сразу к вам.

– Хорошо, Виктор... быстро ты, конечно, растёшь, неправильно это, но я рад за тебя, – сказал он. – Мне тоже сделали предложение... я его сейчас рассматриваю.

Он бросил на меня быстрый взгляд, и я не подвел.

– Какое?

– Зовут первым заместителем к Виктору Ивановичу, городским. [1]

Это было хорошее предложение, без дураков. Пока я отсиживался в Сумах, Алидин стал генерал-лейтенантом, так что в самом скором времени быть Денисову генерал-майором – а ему это нужно, как и Чепаку, который переходил в полковниках все возможные сроки по выслуге. Ну а дальше всякое возможно – покажет себя хорошо, могут и в центральный аппарат забрать, тоже замом начальника какого-нибудь управления, скорее всего, Пятого. Так что, может, пересекутся наши пути-дорожки в ближайшем будущем, Юрий Владимирович.

– И как вы? Согласитесь?

– Думаю, да, – он важно кивнул. – Такое предложение делают не каждый день, а только раз. Как и то, что сделали тебе.

– Я понимаю, – сказал я. – Но надеюсь, вы не думаете, что я всё это затеял лишь ради этого?

– Нет... хотя в прошлом году сказал бы – «да», – Денисов улыбнулся. – Но тот Виктор Орехов, которого я знал тогда, сильно изменился. Настолько сильно, что иногда я думаю – это не он, а кто-то другой. Впрочем... этот другой нравится мне гораздо больше. И я уверен, что этого другого Орехова ждет очень блестящее будущее. А я буду с удовлетворением наблюдать за твоими успехами и в меру сил помогать в твоих делах. Помни – я на твоей стороне.

Наверное, в какой-то момент этой речи меня должен был пробить холодный пот, но этого так и не случилось. То ли я изначально предполагал, что Денисов заметил, как изменился «мой» Орехов, и что его новая версия подчиненного более чем устраивала. То ли я исчерпал свои запасы страха во время вчерашнего разговора с Андроповым и на эту беседу их уже не хватило.

Поэтому я спокойно сказал:

– Спасибо, Юрий Владимирович, очень ценю ваше отношение, – и даже склонил голову, выказывая уважение этому человеку.

А заодно я дал ему понять, что мне всё равно на то, что он заметил изменения в Орехове – ему никто не поверит, а любые проверки я пройду, не напрягаясь. Он тоже это, видимо, знал, но на всякий случай дал мне понять, что он полностью на моей стороне.

– Ты сегодня подозрительно добродушный, – проворчал Денисов. – Но спишем это на твоё назначение, в такие моменты все добреют. Ты мне вот что скажи – ты свои долги по плану на этот год закрыл?

Планы, которые составлял ещё «старый» Орехов, можно было закрыть одной левой, не особо напрягаясь и не отвлекаясь, например, от неумеренного поглощения алкогольных напитков. Собственно, только это помогло Максу, у которого планы были примерно такими же, находить силы и время на то, чтобы тянуть ту группу, которую создал под меня Андропов полгода назад. Так что ответ у меня был наготове.

– В целом – да, хвосты я подтянул, как вернулся, кое-что не успел сделать, поскольку фигуранты отсутствовали в городе, но в августе я их дожму, – ответил я. – Тогда и сдам вам полный отчет. Надеюсь, в связи с командировкой меня не станут наказывать за то, что он появится спустя полтора месяца после срока?

– Надейся, – посоветовал полковник, глаза которого оставались серьезными, но весь вид говорил, что он изо всех сил сдерживает смех. – Ладно, это в самом деле так, командировка считается веской причиной... но на всякий случай – напиши мне рапорт, что просишь перенести сроки отчетности по полугодовому плану, причины там укажи... и дату поставь правильную... думаю, если две недели назад отмотать, то никто не заметит.

Мне тоже стало смешно. Я залез в такие эмпиреи, с высоты которых вся эта возня с танцовщиками всяких балетов и ресторанными музыкантами выглядела несерьезно. Конечно, эту публику стоило держать под присмотром, но я был уверен, что с этим легко справится милиция и ОБХСС – первая предостережет их от неразумных действий, а второй – от незаконного обогащения. КГБ в этом любовном треугольнике явно был лишним, а участие в нем наших сотрудников лишь отвлекало и так невеликие ресурсы Комитета от действительно важных задач. Но выходить с подобным предложением в реалиях 1972 года я бы не стал – чревато попаданием в жернова противостояния между КГБ и МВД с последующим перемалыванием в такую пыль, что и следа не найдут.

Но предложение Денисова было разумным и даже щедрым – не стоит оставлять за собой несделанные дела, это плохо выглядит в личном деле и препятствует карьерным устремлениям.

– Спасибо, Юрий Владимирович, – сказал я. – Как только вернусь к себе, тут же подготовлю такой рапорт. Я могу быть свободен?

– Нет, пока не можешь. Что там с письмами, которые я тебе передал? Анонимки на тебя и на ту актрису, что с Высоцким путалась? Ты с ними закончил?

***

Меня покоробило, как Денисов описал Татьяну, но я решил в бутылку не лезть – для моего бывшего начальника она действительно была всего лишь актрисой, которая путалась с Высоцким. Ну а про то, как разрешилась эта история, я вполне мог рассказать – ничего тайного там не было, да и Элеоноре её инициатива ничем не грозила, с её-то знакомствами в нашей организации.

Впрочем, немного опустить полковника на землю стоило.

– Мы с Татьяной сегодня женимся, – сказал я. – Так что Высоцкий остался в прошлом.

– Вот как... тогда поздравляю, – ответил Денисов. – Во сколько? Успеешь?

– Вечером, в четыре, так что и рапорт напишу, и про анонимки вам расскажу. Правда, не уверен, что стоит по их поводу делать полноценный отчет... Лучше спустить на тормозах.

– Вот как... – Денисов сложил руки на столе. – Рассказывай.

Рассказ о том, кто такая Элеонора, много времени не занял. Я опустил всю историю её поисков, хотя и отметил помощь Лёшки – пусть полковник запомнит полезность одного из своих сотрудников, – сократил изложение биографии этой женщины, хотя подробно поведал о её потерях во время войны. Ну и закончил нашей с ней договоренностью, согласно которой никаких анонимок больше не будет.

– Это всё хорошо, – он кивнул. – Но почему бы это не оформить в виде отчета?

– У этой Элеоноры есть хорошая знакомая, подруга, с которой они общаются уже четверть века, с тех пор, как она в Москве живет, – объяснил я. – Эту подругу зовут Людмила, и она – супруга генерал-майора Филиппа Денисовича Бобкова.

С минуту Денисов переваривал эту информацию, потом кивнул.

– Понятно, – сказал он. – Тогда – да, замылим этот вопрос. Но с Филиппом Денисовичем я переговорю, уж не обессудь.

– Не вижу препятствий для этого, – я пожал плечами. – Не думаю, что он ожидал от старой знакомой чего-то подобного, хотя для неё такие письма в порядке вещей. Честно говоря, её бы энергию да в мирное русло... но вряд ли получится её от театра оторвать. Очень увлеченный человек.

– Случается и такое, – согласился Денисов. – Ладно, иди, Виктор. Про рапорт не забудь. И цветы невесте купи... Да – от меня тоже поздравь, пусть я с ней лично и не знаком.

Я пару мгновений подумал и вытащил из кармана конверт с парой оставшихся контрамарок на первый спектакль сезона в Таганке.

– Возьмите, Юрий Владимирович, – сказал я. – В прошлый раз не довелось вам подарок сделать, но теперь исправляю тот свой промах.

Мне почему-то показалось, что Денисов чуть вспыхнул, когда увидел содержимое конверта. Но он слишком долго работал в нашей конторе, чтобы слишком долго и слишком явно проявлять эмоции, если это не касалось битья подчиненных по загривку.

– Спасибо, Виктор... и иди уже, занимайся... чем ты там собрался заниматься.

***

До ЗАГСа на Фестивальной я добрался с большим запасом по времени, но там уже были все – от Татьяны, которая выглядела очень странно в белом балахоничке чуть выше колен, до её многочисленной семьи и Макса с Ольгой, которые стояли чуть в стороне, словно стеснялись подойти к моей новой родне и познакомиться. Пришлось брать инициативу в свои руки.

– Таня, привет, – я сунул ей в руки купленный у Детского мира букет и чмокнул в щеку. – Макса ты видела, его представлять не буду. А это – Ольга, его невеста, прошу любить и жаловать. Ольга, это – Татьяна, которая сегодня станет моей женой. Буду рад, если вы подружитесь.

Свидетельницей Ольгу сделать не удалось, хотя кандидатуру Макса я всё же пропихнул. А парой ему стала жена Евгения-среднего – если я не ошибся, Татьяне она приходилась троюродной невесткой и была её ровесницей; звали её Светлана, хотя мне казалось, что в той семье все повернуты на имени «Евгений». Впрочем, я не особо и сопротивлялся – да и Ольга сама не рвалась быть свидетельницей, потому что ещё не нашла Татьяне место в новых условиях. Но я надеялся, что они подружатся – хотя друг на друга эти девушки посмотрели очень и очень оценивающими взглядами.

Конечно, основной поток в отделениях ЗАГСа по всей стране ожидался в субботу, а сейчас, в пятницу, да ещё и в самом конце рабочего дня, тут было очень пустынно. К тому же мы просили не устраивать нам пышную церемонию, на что регистраторша легко согласилась – правда, после понимающего взгляда на живот Татьяны, сейчас скрытый тем самым балахончиком. Но в четыре часа пополудни начались странные обряды, которых, видимо, избежать было невозможно в любом случае.

Татьяна со Светланой ушли в комнату налево, мы с Максом – направо. Ничего тайного там не было – мы проверили правильно заполнения свидетельства о браке и штампов в наших паспортах, расписались в нужных местах и в больших книгах, которые и были актами регистрации состояния граждан.

Потом мы встретились с девушками в коридоре у огромных распахнутых дверей в торжественный зал, прослушали «Свадебный марш» Феликса Мендельсона, который специально для нас проиграли с пластинки-сорокапятки на старомодном проигрывателе – оркестр тут, как оказалось, собирался только по субботам – и рука об руку прошли по красной дорожке к подиуму, на котором стояла уже знакомая нам с Татьяной регистраторша. Сейчас она называлась «исполнитель обряда».

– Рады приветствовать дорогих гостей в этом зале! В добрый час вы подали друг другу руки. Под мирным небом нашей Родины советский народ, руководимый партией Ленина, светлой дорогой идет в коммунистическое грядущее. Вы – дети нашего народа, его надежда и будущее, сегодня вступаете в брачный союз. В прошлом остаются годы юности, впереди — ответственная пора семейной жизни, – она забавно покосилась на живот Татьяны. – Исполняя высокий общественный долг, как представитель государства прошу ответить: Готовы ли вы, Татьяна, всю жизнь быть верной подругой Виктора?

– Да, – с достоинством ответила она.

– Готовы ли вы, Виктор, всю жизнь быть верным другом Татьяны?

Я собрался с духом.

– Да.

– Примите эти обручальные кольца как символ вашей семейной верности и единства. Обручитесь ими.

Я не знал, кто писал этим «исполнителям обрядов» их речи, но ещё в своей предыдущей жизни испытывал настоящий испанский стыд, когда также стоял в зале ЗАГСа и слушал эту обращенную ко мне ахинею. Конечно, там уже не было ни слова про советский народ, партию Ленина или коммунистическое грядущее – какое грядущее, когда кругом капитализм и неизвестно, что принесет завтрашний день. Но сейчас это обязательные реверансы правящей идеологии, и хорошо, что они относительно лаконичные, а не как в комедии Рязанова – «коротенько, минут на сорок».

Мы обменялись кольцами – их нам отдала мать Татьяны; Нина Павловна рассказывала, что эти кольца они покупали с первым мужем ещё до войны, и называла чудом, что они сохранились в то лихое время. Кольца, правда, были нам чуточку великоваты, но этот недостаток всегда можно было исправить в ближайшей ювелирной мастерской, до которой мы пока не дошли.

Потом ещё раз пришлось что-то подписывать – сначала нам с Татьяной, а затем и Максу со Светланой. Мы выдержали перечисление наших имен и уверение, что отныне мы – продолжатели рода своего во имя блага государства, личного счастья и бессмертия советского народа. Выдержали и гимн Советского Союза – впрочем, эта музыка была много лучше слегка навязчивого марша немецкого композитора.

Но всё заканчивается, и хорошее, и плохое. И я как-то вполуха слушал слова исполнительницы обряда:

– Вы, Виктор, уважайте Татьяну как друга верного, берегите ее как мать ваших будущих детей. Наше советское общество возлагает на вас обоих обязанность — вырастить их честными и чуткими людьми, трудолюбивыми и мужественными гражданами...

Я всё равно собирался поступать именно так.

А потом меня ждал сюрприз – оказалось, что семья Татьяны сняла расположенное неподалеку кафе, так что вместо возвращения домой нам пришлось ещё пару часов сидеть в душном зале и слушать славословия в наш адрес.

Но и это закончилось – хотя Евгений-старший настойчиво намекал, что было бы неплохо продолжить банкет ещё и завтра, на квартире родителей Татьяны, но от этого праздника жизни нам удалось отвертеться.

***

– Это всё дядя Женя, он вечно так... а мама с папой с ним даже не спорят, бесполезно. Как же хорошо, что всё закончилось...

Татьяна скинула туфли и прямо в своем балахоне упала на кровать, предварительно свалив в кучу все подушки. Я её понимал, после пережитого застолья спина у неё, наверное, болела неимоверно, тем более что она не смогла отказаться от высоких каблуков – того ещё орудия средневековых пыток.

– Надо было никому не говорить, забежали бы тишком, потом похвалились бы, – согласился я. – Но я тоже рад, что всё позади.

Я прислушался к себе. Эту женщину я впервые увидел семь месяцев назад и в тот момент очень хотел, чтобы она стала моей, хотя и не подозревал, что она буквально принадлежит Высоцкому – тому самому, который в моем будущем был настоящей легендой. Казалось, где я – старший лейтенант госбезопасности, один из тысяч, не имеющий никаких привилегий – и где эти люди, которые для меня из января 1972 года какие-то персонажи из старых-старых сказок. Но в итоге всё повернулось так, что и я уже не старлей, а целый майор всё той же госбезопасности, и Татьяна, как оказалось, вовсе не вещь в распоряжении легендарного барда. Правда, они разошлись в этом году и в той версии истории, которая была до моего вмешательства, и случилось это как раз из-за ребенка – но тогда это был ребенок Высоцкого, а теперь этот ребенок – мой.

Был ли я от этого счастлив? Пожалуй, да, даже очень. Теперь у меня есть семья, а это дополнительный стимул, чтобы сражаться с врагами моего государства насмерть. Я вовсе не хотел, чтобы Татьяна проходила через те испытания, через которые прошли все актеры в девяностых – отсутствие работы, нищенская зарплата, необходимость калымить на стороне... К развалу СССР ей было пятьдесят – не самый лучший возраст для актрисы, чтобы пересобирать карьеру заново, я сходу не смог припомнить ни одного примера такого перевоплощения. Так что пусть всё идет своим чередом, а Татьяна спокойно выходит на сцену Таганки – или любого другого театра, который она выберет, если не захочет возвращаться к Любимову и Высоцкому – и играет те роли, которые будут подходить её возрасту и таланту.

Но для этого мне надо было кое-что сделать, причем уже сейчас у меня было для этого всё необходимое. Уже на выходе из управления меня поймал дежурный, который передал мне письмо в самом обыкновенном конверте, на котором было написано: «Как обещал. Ю.В.». Дежурный при этом делал страшные глаза, тыкал пальцем в потолок, указывая, откуда поступило это послание, и, наверное, удивлялся спокойствию, с которым я вскрыл этот конверт. В нем была короткая записка – две фамилии, два адреса. Маленков и Молотов, поселки Удельная и Жуковка-2. В одну нужно было ехать с Казанского вокзала, в другую – с Белорусского. [2]

Тянуть с этим особого желания не было. Но если Татьяна захочет завтра посетить семью – значит, так тому и быть.

– Ты не хочешь завтра прокатиться в симпатичный дачный поселок на Рублево-Успенском шоссе? – спросил я очень нейтральным голосом.

Почему-то мне показалось правильным начать эти визиты с Молотова.

– Зачем? – она запрокинула голову, чтобы видеть меня.

– Нужно встретиться с одним человеком, но к нему просто так не попасть, – объяснил я. – Сейчас мне дали на это разрешение, а потом могут и отобрать. Но если не хочешь... свет, мягко говоря, не ближний – минут сорок на электричке с Белорусского вокзала.

Татьяна мгновение задумалась, смешно наморщив лоб.

– Нет, давай съездим, раз нужно. Я там никогда не была, хотя Володя... он рассказывал, что там очень непростые люди живут.

– Это точно, непростые, – улыбнулся я. – А тот, к кому мы поедем – самый непростой из них. И я не знаю, как нас примут. Надо будет хоть что-то к чаю купить...

***

Электрички до станции Усово ходили не просто редко, а очень редко. С учетом того, что в это время поезда часто отменяли по самым разным причинам, я был морально готов к тому, что всё сорвется. Конечно, можно было просто вызвать такси – и, наверное, это было правильнее всего, но я почему-то не хотел подъезжать к даче опального главы МИД как какой-то хлыщ.

Но нам с Татьяной повезло – расписание оказалось верным, а электропоезд шел по расписанию. И уже в полдень субботы мы с ней стояли перед небольшим двухэтажным домиком, который можно было описать одним словом – запущенный. Но звонок на калитке работал исправно, и когда я нажал на кнопку, из дома вышла не старая ещё женщина.

– Здравствуйте, – крикнул я. – Вячеслав Михайлович дома?

– Дома, – осторожно сказала она. – А вы кто такие?

– Мы журналисты, хотим взять у Вячеслава Михайловича интервью, – выдал я придуманную легенду.

– Да? – с каким-то сомнением отозвалась женщина. – К нему уже ходит один журналист, Феликс, но что-то он за два года ничего не опубликовал.

– Мы из другого журнала, – сказал я. – И у нас редакционное задание.

Я знал, кто такой Феликс. Фамилия у него была Чуев, и у него получилось стать постоянным собеседником Молотова, который после смерти жены в 1970-м находился в очень сильном внутреннем раздрае. Кажется, что-то опубликовать у этого Феликса получилось лишь к концу восьмидесятых, когда Молотов и сам умер, и страна, про которую он столько рассказывал этому журналисту, готовилась умереть. Но те книги – «Полудержавный властелин» и «Сто сорок бесед с Молотовым» мне читать доводилось; они были не слишком хорошо структурированы, но в целом показывали характер этого государственного деятеля.

Женщина подошла поближе, оглядела меня с головы до ног – кажется, очень неодобрительно, – перевела взгляд на Татьяну... и вполне ожидаемо засуетилась.

– Ой, а что же я вас в дверях-то держу? – виноватым голосом сказала она. – Вы, наверное, на электричке? Нельзя так напрягаться в таком состоянии... Вячеслав Михайлович дома, сейчас я его предупрежу, а вы проходите, проходите вот сюда, на веранду...

Нас определили за простой столик, стоявший на свежем воздухе, в тени яблонь и груш, попросили подождать – и женщина скрылась в доме. И я принялся неторопливо доставать из сумки привезенные нами гостинцы

– Ты меня поэтому с собой взял? – спросила Татьяна. – Чтобы я всех пузом растолкала?

Её вопрос прозвучал совсем не обидно. Да и всё равно рано или поздно мне пришлось бы признаться.

– Ага, – сказал я. – Именно для этого. Правда, не потому, что хотел впечатлить эту женщину... кстати, понятия не имею, кто она такая... Мне нужен разговор с хозяином этой дачи. Это Молотов, если тебе о чем-то говорит эта фамилия.

Татьяна опять наморщила лоб.

– Постой... помню. Антипартийная группа?

– Ну почти, – кивнул я. – И она тоже, но про неё, думаю, лучше не упоминать. Разговор, если что, не секретный.

– И где эти журналисты? – раздался из дома очень твердый голос. Ему что-то ответила та женщина. – Сюда, Сарра Михайловна?

Молотов был совсем не похож на свои фотографии сороковых и пятидесятых годов – тогда он был крупным представительным мужчиной, а тут перед нами предстал сухонький старичок, который с трудом ходил. Но лицо его было всё тем же – волевым, с проницательным взглядом темных глаз.

Он посмотрел на нас – сначала на Татьяну, потом на меня.

– Доброго дня, – сказал он. – Журналисты, значит? И в каком ты звании, журналист?

И он ткнул в меня скрюченным от артрита пальцем.

[1] Управление КГБ по Москве и Московской области было создано в 1962 году путем объединения городского и областного управлений. Соответственно, у начальника управления было два первых заместителя – по Москве и по области. Алидин возглавил управление в 1971-м и руководил им до 1986-го. Алидин человек интересный, в войну оказался в окружении под Киевом, с отрядом пробивался к своим, потом был членом ЦК КП(б) Украины, возможно, пересекался с Чепаком, поскольку тоже занимался диверсантами и партизанами, но тут официальные биографии обоих фигурантов молчат. Внучка его живет в Швейцарии; впрочем, такое характерно для многих потомков известных людей советского времени. Я, кстати, в предыдущих книгах немного ошибся с его званием в 1972-м – генерал-лейтенантом он стал в 1968-м, но исправлять не стал, всё равно АИ (да и ни на что это не влияет).

Что касается полковника Денисова – про него вообще мало что известно; 5-й отдел в УКГБ по Москве и области он возглавлял с момента создания (1967) и до 1975-го, потом стал заместителем начальника управления (но не первым, обычным), где проработал несколько лет. Чем занимался после – неизвестно; может, умер.

[2] В 1957-м Маленков вместе с женой – ректором МЭИ В.А.Голубцовой был отправлен в ссылку – директором Усть-Каменогорской ГЭС; он и сам был хорошим организатором, и жена была ему под стать – так что вскоре эта ГЭС стала лучшей в Казахстане. Тогда эту пару кинули на ТЭЦ в Экибастузе, и они снова совершили чудо. В награду Маленков был исключен из партии и понижен, они прожили в Экибастузе до 1968 года, после чего переехали в подмосковный поселок Удельная. В 1973-м переехал в Москву, в кооперативную квартиру в Лефортово; в 1980-м по ходатайству Андропова ему дали квартиру в недостроенной восьмой сталинской высотке на Фрунзенской набережной, 50. Жена его скончалась в 1987-м, он пережил её на год; ему тогда было 86 лет.

Молотов с 1957 года жил в правительственном дачном поселке Жуковка-2; сейчас этот дом снесен, на его месте построено что-то современное. После смерти жены за ним ухаживали две женщины – племянница жены Сарра Михайловна Голованевская и некая Татьяна Афанасьевна Тарасова.

//ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ//