Диссидент-3: Дайте собакам мяса

Глава 1. «Не заметишь зимы приближенье» [1]

«Як нудно жит’ без світлої казки...»

Я полулежал на кровати, которая заменила продавленный диван, и смотрел, как солист «Смерички» издевается над «Сказкой». Песню перевели на украинский язык – довольно тупо, на мой взгляд, – превратили в нечто медленное и напевное и уже спели на каком-то концерте, приуроченном к Дню защиты детей. Потом её регулярно крутили в записи по местному телевидению, она становилась всё популярнее и популярнее, и ходили слухи, что ансамбль повезет на «Песню года» именно «Казку», а не «Водограй», который отошел на второй план.

Мне этот вариант был как серпом по сердцу, но ничего поделать было невозможно – песня ещё не созданной группы «Круиз» жила своей собственной жизнью, на которую я никак повлиять не мог. Да и, в конце концов, я прекрасно понимал, в какой клоаке окажется творчество Гаины, когда молчаливо соглашался, что украинский вокально-инструментальный ансамбль «Смеричка» воспользуется моим знанием будущего. Но людям из 1972 года даже такое исполнение заходило очень хорошо; ходили слухи, что какая-то из московских команд готовит «нормальную» версию «Сказки», которая будет на русском языке. Впрочем, и там среди авторов «обработки народного творчества» будут упомянуты фамилии Савы и худрука «Смерички» – ушлого товарища, который своего не упустит.

Среди музыкантов, на которых иногда задерживалась телевизионная камера, Савы не было. В Киев он перебрался лишь к концу мая, уладив дела в сумском дворце культуры и отработав положенные две недели. Я в эти проблемы не вникал, хотя был уверен, что в случае нужды Сава уволился бы одним днем – но он предпочел полюбовно договориться с Тарасом Николаевичем и даже помог найти замену на своё место, позвав какого-то знакомого по Харькову, которому не так повезло с распределением. Тот знакомец тоже оказался пареньком ушлым – он не просто разучивал репертуар оставшейся без присмотра группы, но пытался узнать, как ловчее перевести её в профессиональный статус, чтобы получать за участие в сборных концертах не только большое человеческое спасибо, но и некоторое количество денег. Впрочем, меня его заботы не особенно волновали – закон он демонстративно не нарушал, да и мне разрешал иногда побренчать на электрогитаре.

«Життя шкідлив без захоплени...»

У Савы же всё было, насколько я мог судить, по плану. «Смеричка» была придворным коллективом какого-то районного дома культуры в Черновицкой области и только готовилась перейти в филармонию областного центра, но Саву определили на постой в общежитие республиканской театральной организации, и весь последний месяц он активно изучал репертуар своих новых коллег под непосредственным руководством Дутковского. На сцену его обещали выпустить в августе, но пока доподлинно было неизвестно, где и когда состоится его дебют в «Смеричке». Меня и это заботило мало – я вообще всё это знал вопреки своей воле, хотя терпеливо выслушивал отчеты Савы, который регулярно звонил мне и изливал душу. От меня требовалось поддерживать в нем заряд оптимизма и напоминать, ради чего он страдает.

На новом месте ему выделили целую комнату без соседей, и после заводского общежития в Сумах Сава, кажется, вообразил, что попал в рай. Во всяком случае, он сделал Инге предложение, та ответила согласием и подумывала о том, чтобы перевестись из сумского филиала Харьковского политеха в политех Киевский. На мой взгляд, эта задача была решаема даже без моего вмешательства, хотя у меня и бродили мысли намекнуть кому-либо из своих киевских знакомых типа полковника Чепака, что было бы неплохо помочь талантам сумской земли с отдельной квартирой в столице Украины. Но это желание я уже использовал.

«Душа як храм без божества».

Телефон, кажется, только и дожидался того, чтобы закончилась песня – сразу же после последних аккордов он затрезвонил двойным междугородним звонком. Пришлось вставать с удобной кровати, выключать телевизор и идти в коридорчик, где на тумбочке стоял телефон самого казенного вида. Я снял трубку и сказал:

– Алло! Орехов слушает!

– Хорошо, что слушаешь, Виктор, – услышал я человека, которого успел немного позабыть. – Не занят?

– Для вас всегда свободен, Юрий Владимирович.

***

Разумеется, это был не Андропов. Всего лишь полковник Денисов, который впервые позвонил мне в Сумы, где я находился уже четыре с половиной месяца. В принципе, он и не должен был мне звонить – это чужая епархия, а в Конторе не принято лезть через голову соответствующего начальника, – но мне казалось, что Денисов может нарушить некоторые неписанные правила просто для того, чтобы проверить, как проходит моя принудительно-добровольная ссылка. Но, возможно, ему хватало тех сведений, что ему предоставлял его почти коллега полковник Чепак, и дополнительных данных от какого-то капитана он не ждал.

В трубке послышался смешок.

– Помнишь старика, помнишь, – сказал полковник Денисов. – Как дела, Виктор?

– Как сажа бела, Юрий Владимирович, но, в целом, справляюсь, – надеюсь, я говорил достаточно бодро.

Я мог позволить себе некоторую вольность. По формальным признакам я занимал должность, которая была выше, чем его – Денисов был всего лишь начальником отдела, а я – заместителем начальника управления. Правда, временным, с приставкой «и.о.», но это как в армии – командир заштатного батальона в Сыктывкаре будет выше командира роты Кремлевского полка, пусть в реальной жизни эти позиции несопоставимы.

– Хорошо, что справляешься, – я представил, как Денисов глубокомысленно кивнул. – Сколько тебе нужно времени, чтобы завершить все тамошние дела?

Вопрос меня немного напряг.

– Дня три, думаю... – прикинул я.

– Думаешь или уверен?

– Уверен.

– Хорошо, – повторился он. – Тогда слушай. Хотел до понедельника отложить, но потом подумал – чего тянуть. В общем, принято решение о твоем возвращении в Москву. Жалоба тут на тебя пришла – разлагаешься морально, народных артистов обижаешь и вообще ведешь себя неподобающе для сотрудника Комитета государственной безопасности. Так что приезжай, будем разбирать твоё персональное дело. Ну а потом посмотрим, что с тобой делать – то ли награждать за сумские дела, то ли за что-нибудь наказывать. Неделя тебе на всё про всё.

Слова Денисова о жалобе я пропустил мимо ушей. В некоторых случаях такое было, конечно, возможно, но я сомневался, что какая-то жалоба от кого угодно – и тем более на моральное разложение – могла привести к досрочному прекращению моей командировки в Сумы. К тому же мне оставалось куковать здесь всего полтора месяца, любая жалоба могла подождать этот смешной по советским меркам срок. Это же не уголовное дело с железобетонным основаниями, это чьи-то слова, которым я мог противопоставить свои слова. Впрочем, если бы было следствие – мне звонил бы не полковник Денисов и по телефону, а хмурые оперативники следственной части и в дверь.

– Так точно, Юрий Владимирович. Через неделю буду в Москве, – уверенно сказал я.

– Я в тебе не сомневался, Виктор, – слишком добродушно ответил Денисов. – Телефонограмма будет в понедельник. Всё, жду тебя в управлении.

И положил трубку.

Я немного постоял, слушая гудки отбоя, потом тоже положил трубку. Вернулся в комнату, лег обратно на кровать, на то же самое место – и уставился на темный экран телевизора.

***

Сегодня был первый день июля и суббота, которую я определил себе, как выходную. Правда, таких суббот и таких воскресений у меня в последнее время было много – неожиданно много для человека, который занимает высокий пост в областном управлении КГБ УССР.

Полковник Чепак покинул Сумы почти одновременно с Савой и в одном направлении. Насколько я знал – мне он, конечно, не докладывал, но слухами земля полнится, – сейчас он осваивал выделенный ему кабинет в сером с портиком здании на киевской Владимирской улице, дом тридцать три, и готовил генеральский мундир. Прошлое место службы, которому было отдано восемнадцать лет, Чепак, кажется, решительно вычеркнул из своей жизни. Я не исключал, что он может потянуть за собой нескольких толковых сотрудников – из первого отдела и, например, того же Петровича, – но пока что все сидели на месте и привыкали к новой метле.

После апрельского откровенного разговора мы с Чепаком больше ни разу и не поговорили по душам, а поднятых тогда тем аккуратно избегали. Впрочем, у нас были оправдания – и у меня, и у него. Мы оба готовились к его переводу в Киев, хотя и по разным причинам. Он собирался отправиться на заслуженный отдых в республиканской столице, а мне надо было иметь в запасе побольше заготовок, которые можно будет вывалить на нового начальника. Так мы и провальсировали весь май, почти не пересекаясь и общаясь только по рабочим делам. Уехал он, кстати, всё равно внезапно. Провел утреннее совещание, на котором попрощался со всеми начальниками отделов и со мной, вызвал машину – и был таков.

На фоне колоритного Чепака его сменщик – полковник Петров – смотрелся очень скромно. На службу он являлся в обычном костюме, про оружие даже не заикался, говорил слегка казенным языком и своего видения развития управления не имел. Впервые он приехал к нам за неделю до своего назначения, с важным видом обошел вместе с предшественником отделы, чему-то многозначительно покивал и позадавал какие-то уточняющие вопросы. Я ходил вслед за ними и хорошо видел, что Петров с трудом сдерживает зевоту – настолько всё это было ему скучно и неинтересно.

Конечно, его равнодушие к делам управления КГБ по Сумской области в тот конкретный день могло быть вызвано объективными обстоятельствами – например, ранним подъемом или не слишком комфортной поездкой на машине из Киева. Но потом оказалось, что он не стал перевозить в Сумы семью и каждую пятницу ездил в республиканскую столицу, а в понедельник возвращался обратно – и понял, что Чепак оставил управление в очень надежных – в кавычках, конечно – руках. Впрочем, в подобном поведении начальства были и плюсы, которые, в основном, касались моих задумок.

Когда Петров официально вступил в свою должность и немного освоился, я подсунул ему представление на капитана Сухонина, которому такой начальник управления будет очень в кассу, потому что глубоко лезть не станет, а раздергивать работающий отдел поостережется. К тому же там пока и не было, кого раздергивать – пополнение из трех выпускников киевской школы КГБ приехало сразу после Дня Победы, через неделю принесли плоды усилия Сухонина в местном институте в виде одной девушки, а ещё к нам решил перейти целый лейтенант милиции. В общем, получился натуральный детский сад, который обучали все старожилы, включая Риту Буряк и племянника Макухина, меня, а также включившихся в игру сотрудников следственного отдела и примкнувшего к ним Петровича.

Потом я на денек смотался в Харьков, где имел познавательный разговор с майором Бондарем, который уже осознал, в какую ловушку угодил со своим переводом, и судорожно искал выход. Выход я ему предложил царский – под Петровым он сможет спокойно проводить ту политику, которую захочет, главное, внятно сформулировать её и не пренебрегать оформлением скучных бумажек. С политикой я помочь мог, а педантом майор, кажется, и сам был как бы не с детства.

Ну а потом достаточно было закинуть полковнику идею возвращения в родные пенаты блудного сына, талантливого сотрудника, которого безрассудно отпустил его предшественник, дать этой идее настояться – и подсунуть заблаговременно написанный рапорт Бондаря на перевод. Правда, эта махинация должна была пройти утверждение в Киеве и Москве, но свои соображения наверх по линии Пятого управления я отправил, а там такой кадровый кульбит, кажется, был встречен с пониманием. Во всяком случае, с Лубянки пока никто молний в меня не метал, и это был хороший знак – хотя то, что моя командировка заканчивается досрочно, могло быть связано и с этой моей активностью. Киев тоже молчал, но там я не без оснований рассчитывал на помощь со стороны Чепака, которого сделали целым замом председателя – генеральская должность, как ни крути, – и которого должны были привлечь к этой проблеме в качестве консультанта. Я понимал, что Чепак может и возразить, но должен же он оценить красоту задуманной мной комбинации, которая ему лично теперь ничем не угрожала?

Скорый отъезд на всё это почти не влиял, тот же перевод майора от меня не зависел, и мне оставалось лишь надеяться, что ничего не сорвется – я сделал для этого всё возможное и даже чуть больше. Оставалось совершить несколько визитов к городским знакомым, передать накопившиеся на моем столе дела, напечатать на машинке совершенно секретный отчет, завизировать его у Петрова и отправить спецпочтой, а заодно сдать казенное жилье. Вот только было во всем этом одно большое «НО».

***

В принципе, в Сумах я сделал всё, что мне поручали и даже немного больше, так что теперь полковнику Денисову волей-неволей придется выполнять своё обещание. По возвращении в Москву я должен буду получить майорские погоны. Правда, в перспективе маячило какое-то разбирательство на тему моего морального разложения, но я за собой никаких грехов не помнил и к возможному полосканию моего белья относился равнодушно. Мою жизнь в системе Комитета и в этом времени описывало совсем другое уравнение, в котором, по сути, оставалось лишь одно неизвестное.

Увеличение размера и количества звезд на погонах, как правило, должно приводить к соответствующему восхождению по служебной лестнице, иначе смысла в этом немного. Если я стану майором, но по-прежнему буду всего лишь руководителем группы в московском управлении, то это будет неправильно – грубо говоря, моя должность окажется ниже, чем та, на которую я могу претендовать. Помимо всего прочего, это означает, что в этих самых майорах я зависну надолго, может, навсегда, если не случится ещё чего экстраординарного. Но такие вещи дважды подряд не проходят – меня и так экспрессом протащили через две ступеньки, да и в Сумах поставили на весьма высокий пост, который никак не соответствовал опыту, имеющемуся у «моего» Орехова...

Это означало лишь одно – я опять оказался в центре игры, которыми славятся спецслужбы всего мира. Моя командировка в Сумы, скорее всего, была классической ловушкой и не менее классической проверкой – некий Орехов едет в забытое богом областное управление, обделывается там по самые уши, свидетелем этого является проверенный боевой товарищ, который по итогам операции пишет правду про то, «каким он парнем был». И всё. Орехов возвращается в Москву, майора ему, разумеется, никто не дает, потому что он провалил всё, что только можно, и остается этот капитан на своей невеликой должности, где и тянет лямку в соответствии со штатным расписанием. Рабочие лошадки в Комитете всегда нужны, но никто не обещал, что каждая из них будет получать вкусную морковку на ежедневной основе.

Примерно так и должны были сложиться обстоятельства, будь на моём месте «настоящий» Виктор Орехов. Но капитан Орехов в моём исполнении во время командировки показал себя хорошо, в пьянстве замечен не был и сумел наладить работу пятого отдела – да и всего этого направления – на твердую «четверку». Ещё и убийство сумел раскрыть, преступника задержал, да и о едва не выигранном республиканском конкурсе художественной самодеятельности среди областных управлений КГБ забывать не стоит. Настоящее чудо, а не сотрудник.

В общем, я возвращался со щитом, уготованную мне роль рабочей лошадки явно перерос, и теперь моему начальству нужно было куда-то меня пристраивать. В принципе, меня можно было ставить, например, заместителем начальника отдела – для нашего управления как раз майорская должность. Но у Денисова имелся заместитель – я с ним пересекался мало, хотя должен был, когда вышел на Якира, но тогда мной занялся сам полковник. И у меня были сомнения, что ради такого классного меня изменят штатное расписание нашего управления или сделают ещё что-то в этом роде.

Скорее всего, на мою победу никто не закладывался. Полковник Денисов Орехова знал, как облупленного, знал его возможности и его потолок, выше которого этот товарищ прыгнуть не мог при всём желании. В принципе, тот Орехов даже идею про иноагентов мог выдать только в своих влажных фантазиях, а не в реальной жизни – не говоря о том, чтобы на равных общаться с известными диссидентами и не менее известными артистами.

Всё это я осознал ещё в феврале, когда переваривал ссылку в Сумы, но решил тогда, что буду делать, что должно – и будь, что будет. И пусть мой успех будет моим же провалом, никакой Денисов не сможет доказать, что меня подменили – у меня есть полный доступ к памяти «моего» Виктора, я мог использовать её круглосуточно и в полном объеме, и поймать меня на противоречиях у него не выйдет.

Наверное, единственным, что я провалил в этой командировке, была ситуация с Тонькой-пулеметчицей. После побега Антонина Гинзбург успешно скрывалась уже два месяца, и я грешным делом надеялся, что её никогда не найдут. Впрочем, о моём провале знал только я сам – все остальные были уверены, что я очень неплохо справился с убийством лесника, который оказался бандитом из локотской шайки времен Великой Отечественной войны.

Ещё меня беспокоила украинская национальная идея строительства отдельного от СССР государства, но как к ней подступиться, я не знал. В мае я старательно обходил этот вопрос десятой дорогой, выполняя недвусмысленное указание полковника Чепака. Но потом привык, и в июне лишь по инерции иногда думал об этом – когда мне попадался на глаза Макухин-младший или когда я захаживал в гости к его дяде. Но ничего толкового эти размышления мне не принесли.

***

Конечно, я знал, чего хочу добиться – Украина должна остаться советской, а националисты всех мастей должны бояться поднять голову и хоть что-то вякнуть о незалежности, мове и своей нэньке. Но путей реализации этого решения не просматривалось даже в принципе. Если я доложу что-то подобное руководству, оно меня просто не поймет. У них там наверху всё хорошо, плановые показатели выполняются и все дружно строят коммунизм. Но это была лишь верхняя часть союзного пирога, под которой находилась совершенно неаппетитная начинка. И нужно иметь очень серьезные основания, чтобы тыкать руководство мордой в эту начинку и заставлять их её жрать. Скорее же всего это они будут заставлять меня жрать всякое дерьмо и нахваливать – потому что иначе они не умеют и не могут. И что мне в такой обстановке смогут посоветовать боевые зубры из антипартийной группы? Набор банальностей безо всяких практических шагов?

У меня были большие надежды на встречи с Молотовым или Маленковым. Правда, я не мог просто спросить у кого-либо, как они живут сейчас, но подозревал, что вряд ли их нынешняя жизнь похожа на прежнюю, когда они обитали в 5-м Доме Советов, имели прислугу и полное государственное обеспечение. В их биографиях было всякое – у Молотова, например, когда-то арестовали жену, и он не смог её отстоять, несмотря на очень высокое положение в советской иерархии. А Маленков вообще как-то без боя уступил Хрущеву пост председателя Совета министров всего СССР, да и Крым Украина получила как раз при нем...

В общем, я не знал, что думать. Предложение Семичастного тоже могло быть ловушкой – кто знает, как за этими ребятами приглядывают сейчас, если знают, на что они способны? Я бы всегда держал их под колпаком, просто на всякий случай. И я могу со всей своей молодецкой дури просто влететь в подготовленные сети – и уже сам уеду в те самые отдаленные места Красноярского края, оставив своего ещё нерожденного ребенка сиротой при живом отце.

С другой стороны, Семичастный и Шелепин должны были проанализировать свой проигрыш партии Брежнева, чтобы понять, что можно было сделать иначе – обычные игры разума, потому что прошлое изменить невозможно. Возможно, они сделали какие-то выводы, которыми он со мной не поделился, но дал толчок в том направлении, которое могло быть верным – но могло завести меня и страну в ещё большую пропасть. К тому же они были у власти – один работал председателем КГБ, другой был секретарем ЦК и заседал в Президиуме. А кто я такой, чтобы замахиваться на судьбы страны? Капитан из московского управления Комитета, не более того. Даже если после возвращения мне дадут звание майора – это не изменит ровным счетом ничего.

Но это действительно были лишь размышления – ничего конкретного я не делал. На это у меня была и личная причина.

Провернулся ключ входной двери, кто-то вошел, щелкнул выключателем. А потом знакомый голос громко оповестил:

– Виктор, я дома!

Та самая причина вернулась с дневной репетиции в драматическом театре. Кажется, спектаклей у неё сегодня не было, но я мог и ошибаться. Расписание, которое составил для Татьяны Иваненко худрук Владимир Михайлович Чернышев, было очень и очень плавающим и нестабильным.

[1] Для названий глав использованы строчки песен группы «Воскресенье».