Константин. Дипломатия броненосцев

Глава 22

Странное дело, мы не виделись с Александром каких-то пару месяцев, но за это время он довольно сильно изменился. Нет, не внешне. Но в повадках, речах и даже брошенном на меня августейшим братом взгляде почувствовалось что-то, чего раньше не было. Какая-то странная смесь самодовольства и настороженности. Судя по всему, некоторые представители придворной камарильи не теряли времени даром…

— Костя? — не очень убедительно изобразил удивление государь. — Не знал, что ты вернулся…

— Да вот, решил, что достаточно нагостился, пора и честь знать! — с простодушным видом отозвался я. — Надеюсь, ваше императорское величество не слишком недовольны моим визитом?

— Полно, брат, что за идеи? Конечно, я рад тебя видеть, тем более что ты как никогда нужен мне рядом, — распахнул объятия Александр, после чего шепнул мне на ухо. — И оставь, пожалуйста, эти китайские церемонии до коронации.

— Как скажешь, Саша.

— Ты один приехал? А где наш маленький голштинский герцог? Мари уверена, что ты во время вояжа совершенно заморил нашего племянника голодом.

— Можешь успокоить жену, с ним все в порядке. Во всяком случае, не хуже, чем с моими девочками. Что же до путешествия, знакомство с чужими странами расширяет кругозор. Так что уверен, они пойдет Николке на пользу.

— Что ж, прекрасно. Если вся семья на месте, можно, наконец, приступить к главному — коронации.

— Надеюсь, наша казна выдержит…

— И ты Брут? — иронически посмотрел на меня брат.

— Прости, не понял…

— Я о Горчакове. Представляешь, наш милый канцлер предложил в целях экономии несколько сократить программу торжеств, а также размер наград и тому подобные вещи.

— Экий негодяй! Смеет заботиться о наполнении казны… и что же ты ему ответил?

— То же, что и тебе сейчас, — постаравшись принять внушительный вид, ответил царь. — Лично мне эти почести совсем не нужны. Я, как ты знаешь, человек скромный и привык довольствоваться малым. Однако уверен, что в данном случае экономия будет неуместной. Торжества должны убедить весь мир в том, что Россия сильна и богата, как никогда до этого! Престиж государства нельзя ронять из-за таких мелочей!

— Не могу не согласиться, — беззаботно отозвался я.

— Придется, правда, ужаться в некоторых других тратах, — вздохнул Сашка, бросив на меня очередной испытующий взгляд. — В частности, немного урезать содержание Морского ведомства. Надеюсь, ты не станешь возражать?

— Возражать⁈ — немного картинно возмутился я. — Да за кого ты меня принимаешь? Все как раз наоборот. Клянусь честью, я шел к тебе с намерением именно это и предложить! Мы действительно слишком много тратим на флот. Во время войны это еще могло быть оправдано, но сейчас просто неприемлемо. Поэтому, если ты не против, я в ближайшие дни представлю тебе соответствующую программу.

— Ты не представляешь, как я рад это слышать, — облегченно вздохнул брат. — Меня уверяли, что ты будешь против.

— Скажи мне, кто эти злонамеренные и лживые люди, и я лично набью им морды!

— Надеюсь, ты это не всерьез? — вытаращился на меня царь.

— Шучу, конечно, — засмеялся я. — Но языки, все-таки, пусть прикусят!

— Что же касается программы, полагаю, тебе нет надобности тратить на это время. Она уже готова… — собрался он протянуть мне папку из красного сафьяна с тисненным золотом двуглавым орлом.

— Вот как? И кто же, позволь спросить, составил сей чудный документ?

— Э… почтенные и опытные генералы, адмиралы и сенаторы, — не стал называть конкретных имен сразу же завилявший глазами Александр.

— А скажите мне, ваше величество, — вкрадчиво поинтересовался я. — Кто по вашему высочайшему мнению лучше разбирается в делах флота? Я или все эти замечательные люди?

— Что за вопрос, ты конечно!

— Славно. В таком случае, позволь мне решать, что будет лучше для нашего флота. А эту писанину всеподданнейше прошу бросить в камин. Потому что, если там содержатся предложения сократить строительство броненосцев и корветов, а взамен этого вернуться к парусникам… авторам сих гениальных идей может не поздоровиться!

— Полно, Костя, — по выражению лица царя было видно, что я недалек от истины. — Ты же знаешь, я полностью тебе доверяю. Поэтому даю тебе полную свободу действий. Единственно прошу, не забывай о цели всей этой реорганизации.

— Сокращение трат?

— Увы.

— И сколько же обещали сэкономить авторы сего прожекта?

— Почти десять процентов. Нет, от тебя я такой жертвы, конечно, не требую, но…

— Даю слово, что ассигнования сократятся на четверть!

— Ты серьезно?

— Саша, я тебе когда-нибудь врал?

— Нет, конечно. Прости.

— Да, собственно, не за что, — снова приняв беззаботный вид, отозвался я, но папочку на всякий случай прихватил с собой. Надо же знать, какая сволочь решила сунуть свой нос в мое хозяйство⁈

— Есть еще один деликатный вопрос, — спохватился Сашка. — Мне, право, не хочется заводить этот разговор, но…

— Дай угадаю. Речь идет о деньгах Дублинского банка?

— А как ты…

— Догадался? Тоже мне бином Ньютона! Сумма слишком большая, чтобы на нее не обратили внимания в министерстве финансов. И что же посоветовал тебе Брок?

— Бог мой, от тебя положительно нельзя ничего утаить! Ну раз уж ты и так все знаешь, что думаешь о том, чтобы перевести эти суммы в казну? Кстати, Петр Федорович сказал, что с нее следует выплатить призовые тебе и участвовавшим в захвате экипажам корветов. Твоя доля в таком случае составит…

— Я полагаю это несусветной глупостью! — довольно резко прервал я брата. — И вот почему. Эти деньги захватили ирландцы, права которых мы взялись защищать на Копенгагенской конференции. Кража уничтожит нашу репутацию не только среди фениев, но и по всей Европе.

— Но ведь это военная добыча, — не сдавался Александр.

— К сожалению, не наша. Что, впрочем, не мешает нам ей распоряжаться.

— Прости, я, кажется, совсем перестал тебя понимать. Что это значит?

— Все, в сущности, просто. Эти деньги доверили не российскому государству, а лично мне в управление. То есть в некотором роде это частное дело. Далее. Ты, верно, помнишь, мы с Рейтерном учредили эмеритальную кассу для отставных офицеров флота, но денег в ней прискорбно мало. В связи с чем у меня возникла идея создать полноценный пенсионный фонд, как некое товарищество, в котором будут собираться средства и пускаться в выгодные проекты, а прибыль от них делиться на всех вышедших в отставку по выслуге или полученным на службе увечьям. Тем более, что весьма скоро количество отставников существенно увеличится. В особенности среди адмиралов, штаб-офицеров и других высоких чинов.

— Скажу прямо, прожект весьма любопытный, хоть и неожиданный. Признаюсь, никак не надеялся увидеть в тебе столь глубокие познания в финансовых делах…

— Ну, знания на самом деле не бог весть какие, но, если у нас получится, в чем я, признаться, нисколько не сомневаюсь, полученный опыт можно будет распространить и на армию. В конце концов, офицеров там гораздо больше, стало быть, и капитал выйдет куда более значительным.

— Полагаю, эту идею следует озвучить на ближайшем совете министров.

— Почему нет. В конце концов, в России есть не только офицеры, но и чиновники, чье пенсионное обеспечение также далеко от идеала. В особенности у не достигших сколько-нибудь крупных чинов. Когда оно состоится?

— Завтра…

— Вот как! И что, если не секрет, планировалось обсуждать?

— Собственно ничего сверхординарного. Обычный отчет о проделанной работе, с особым вниманием о том, что мы только что обговорили.

— Сокращение трат?

— Именно.

— И, если бы я не приехал, эта красивая папочка с двуглавым орлом прилетела бы адмиралу Врангелю с твоей резолюцией — исполнить! Так?

— Ты всегда являешься к сроку, — улыбнулся в бакенбарды брат.

— И слава Богу, а то однажды ты меня женишь, а я и знать не буду.

— Ну не такой уж я тиран, — открыто засмеялся Александр. — Поэтому торжественно обещаю, что неволить тебя с браком не стану. По крайней мере, ближайшие два года, пока прилично носить траур.

— Давай отложим обсуждение матримониальных планов до лучших времен, — нахмурился я, внезапно поняв, что шутки на эту тему мне неприятны, — и вернемся к нашим баранам. Сиречь ирландским деньгам. Ты согласен с моим предложением?

По лицу Сашки было видно, что возможность получить миллион фунтов стерлингов здесь и сейчас не беря на себя никаких обязательств, прельщает его куда больше, нежели не вполне понятные ему схемы с пенсиями. Однако мои доводы, а также неожиданная покладистость в вопросе сокращения расходов обезоружили его. Тем не менее, сдаваться он не собирался.

— Полагаю, мы сможем вернуться к этому вопросу позже…

— Еще один момент, — решил я его дожать. — Учти. Раз деньги находятся в нашем банке, стало быть, мы их контролируем. Ирландия сейчас практически разорена. Там не хватает всего: от вооружения до продовольствия. Так почему бы нам не продать все это молодой республике или доминиону, это пока не ясно до конца, переговоры еще идут… Таким образом, наша репутация не пострадает, а английское золото останется в России и пойдет на развитие экономики.

— Хм… — задумчиво протянул он. — Брок говорил мне примерно то же самое.

— Только он хотел, чтобы деньгами распоряжались в Минфине и пустили их на обеспечение займов?

— Что в этом дурного?

— Я не доверяю нашим чиновникам вообще и Броку в частности. Его назначение, во многом случайное, было ошибкой, которую давно пора исправить.

— За что ты так не любишь Петра Федоровича?

— Даже не знаю… может за то, что он подумал, будто я продажен и предложил при твоем посредстве взятку?

— Зачем ты так? — немного смутился брат. — Призовые деньги вполне законны… Что же касается прочего, то, чем больше я нахожусь на престоле, тем более убеждаюсь в правоте отца. Все наши чиновники и генералы, так или иначе, воруют. Одни берут деньгами, другие борзыми щенками, третьи наживаются на подрядах и сделать с этим ничего нельзя. Такова уж природа человеческая!

— С последним утверждением я бы поспорил, но дело вовсе не в этом. Понимаешь, Саша, я готов согласиться, что наш министр весьма приятный человек и дельный чиновник. Беда лишь в том, что финансист он не важный и потому оказался не на своем месте. И если уж так ценишь, дай ему дело, с которым он справится. В министерстве Уделов или еще где…

— Что же в таком случае прикажешь делать с Адлербергом?

— Да что хочешь. В конце концов, есть еще Госсовет и Сенат.

— Ну хорошо. Брок и впрямь не всегда справляется и даже просил меня освободить его от оказавшегося непосильным бремени. Но кого ты прочишь на его место. Полагаю, своего протеже Рейтерна?

— Хочу напомнить, что выбор министра осуществляется исключительно по высочайшей воле, сиречь твоей. Но если тебе будет угодно выслушать мой совет… думается, Михаил Христофорович, при всех его положительных качествах, еще не обладает достаточным опытом для столь высокого поста.

— Неожиданно. Но кто же тогда?

— Даже не знаю. Может, поискать кого-то из более опытных чиновников?

— Ты, верно, о Княжевиче? — сообразил Александр.

— Я вовсе не знаю Александра Максимовича, но… почему бы не присмотреться к нему? Вызови его к себе, поговори. Может, дело и сладится.

— Говорят, он замешан в сомнительных комбинациях с откупами…

— Ну, для начала эти слухи было бы неплохо проверить. Возможно, его грех вовсе не так велик. И потом, не ты ли мне только что говорил, что все воруют?

— Хорошо, я, пожалуй, с ним встречусь… после коронации.

— Прости, но быть может не стоит откладывать дело в столь долгий ящик? Иначе Брок нас в конец разорит.

— Не преувеличивай, пожалуйста. Но будь по-твоему, я встречусь с ним сразу после совещания кабинета министров.

— Прекрасно! Не устаю восхищаться твоей мудростью. Возвращаясь к золоту фениев. Каков будет твой положительный ответ?

Саша рассмеялся от неожиданности, махнул рукой и добавил.

— Бог с тобой. Распоряжайся. Хотя ты и сам понимаешь в каком положении казна… Но ты прав. Обделить всех наших героев Бомарзунда, Выборга, Севастополя и Синопа я никак не могу. Заслужили.

— От всех моряков тебе за это сугубая благодарность. Всякий раз получая пенсион, ветераны будут поминать государя добрым словом, это я тебе обещаю.

— Ну-ну… — не без иронии ответил император, но видно было, эти слова ему были приятны.

Забегая вперед, хочу сказать, что выполнил свое обещание о сокращении бюджета Морского ведомства. Обыкновенные расходы [1] на содержание Русского Императорского Флота в следующем году снизились почти на 28 процентов. Чрезвычайные, правда, выросли, но это другая история. Добиться сокращения бюджета мне удалось очень простым способом.

Во-первых, из состава флота были разом исключены все ветхие корабли, не способные выполнять боевые задачи. Главным образом, конечно, парусники.

Во-вторых, резко сокращено количество береговых, ластовых и тому подобных команд. Часть из них передали в военное ведомство, другие просто распустили. Чиновники и никогда не бывавшие в море офицеры либо перешли на службу в иные ведомства, либо отправились в отставку. Нижних чинов уволили в запас, разом освободив казну от их содержания.

Но это все случилось позже, а пока нам предстояло последнее перед отъездом в Москву совещание кабинета министров, прошедшее, впрочем, в несколько усеченном составе. Брок, как будто почувствовавший скорую отставку, сказался больным и прислал вместо себя своего товарища — тайного советника Николая Норова. Так же отсутствовал обер-прокурор святейшего Синода граф Александр Петрович Толстой, уже отправившийся в старую столицу, чтобы проконтролировать подготовку к коронации и заодно (по крайней мере, мне так показалось) действовать на нервы недавно назначенному губернатору Меншикову, с которым они не слишком ладили.

На повестке дня стояли два главных вопроса. Первый, как легко догадаться, касался все той же коронации, а второй сводился к экономии бюджета (турецкие деньги пока оставались лишь в планах, и твердо рассчитывать на них было попросту неразумно). Как и следовало ожидать, большинство министров жаловались на и без того скромное содержание их ведомств, вследствие чего, по их мнению, всякое сокращение оного могло привести разве что к полному развалу государства.

Мое выступление на этом фоне выглядело куда более позитивно. Коротко перечислив запланированные мероприятия, с помощью которых планировалось сократить ассигнования, я сообщил о размерах грядущей экономии, после чего хотел передать слово военному министру.

— С позволения вашего императорского высочества, — подал голос Норов, — хотелось бы узнать, не планирует находящееся под его управлением Морское министерство урезать совершенно непомерные призовые выплаты?

— Что? — удивленно посмотрел я на него.

— Я имею в виду, — заерзал на своем стуле товарищ министра финансов, — несуразно огромные выплаты, причитающиеся вашим подчиненным. Казна не может позволить себе подобных трат!

— Господин Норов вероятно запамятовал, — медленно проговорил я, — что благодаря храбрости и самоотверженности моих, как он выразился, «подчиненных» казна пополнилась как минимум на миллион рублей, вырученных за продажу призов. А сколько их еще не продано? Добавьте к этому стоимость из взятых ими в бою кораблей самых разных рангов, из которых теперь в значительной степени состоит наш флот, отчего у министерства финансов нет необходимости оплачивать строительство оных. Между тем, один только трофейный линкор «Сан Парей» обошелся бы нашей казне никак не меньше 375 тысяч рублей золотом! Посчитайте экономию! И это не говоря уже о значительном количестве пушек, машин, котлов и иного имущества, поднятого со дна моря, которое, может, и будет использовано для нашего флота. Кажется, купить все это за причитающуюся нашим морякам часть цены не такая уж плохая сделка?

— Никто не умаляет заслуг вашего императорского высочества, господ адмиралов и офицеров, но все же суммы, полагающиеся к выплате, подчас совершенно несуразны! Судите сами, господа, капитану второго ранга Истомину за крейсерство полагается без малого четверть миллиона целковых! Про Шестакова с его командой и вспоминать страшно! Но вот, к примеру, — он ткнул в лист бумаги, которым до того гневно потрясал в воздухе, держа холеными пальцами, — капитан-лейтенанты Лисицын и Руднев, Кострицын должны получить почти по семьдесят тысяч рублей серебром! Каково⁉ И сколько еще таких? Десятки! Да что там офицеры, хватает и нижних чинов, кои, согласно поданным табелям, получат по две сотни рублей каждый! Где это, позвольте спросить, видано?

— Эдак я сам министерство брошу, да подамся во флот, — глухо захохотал никогда не бывший на военной службе министр юстиции граф Виктор Никитич Панин.

— Следует ли считать твое заявление прошением о переводе? — холодно поинтересовался я, смерив зарвавшегося сановника оценивающим взглядом. — Коли так, милости просим. Завтра же в плавание отправишься!

— Простите, ваше императорское высочество, — едва не поперхнулся тот и растерянно посмотрел в сторону государя. — Я вовсе не это имел в виду.

— Так ты, батюшка, все же прежде думай, чем рот раскрывать. Человек, чай, уже не молодой, пора бы и поумнеть!

— Полно, Константин. Не пугай Виктора Никитича, — мягко улыбнулся государь, кажется, искренне наслаждавшийся унижением министра. — А то его, чего доброго, удар хватит!

— Не велика потеря. Свято место пусто не бывает, а крапивного семени на Руси-матушке и без того в большом избытке.

— Позвольте заметить, господа, — попытался вернуть разговор в прежнее русло Норов, — что кризиса можно было избежать, если пустить на обеспечение выплат известную сумму, доставленную из Дублинского банка…

— Этот вопрос мы нынче обсуждать не станем! — тут же оборвал его император, после чего товарищ министра финансов больше не возникал.

Последним докладчиком на сегодня был военный министр генерал Николай Онуфриевич Сухозанет. Надо сказать, что озвученная им программа впечатляла. Упразднение военных поселений и кантонистов. Сокращение сроков службы для нижних чинов с двадцати пяти до пятнадцати лет и связанная с этим демобилизация старослужащих, а также многие другие мероприятия, направленные на уменьшение расходов. Единственно, о чем он не упомянул, была реорганизация армии на новых началах. Но в какой-то мере это можно было понять. Времени с его назначения прошло не так много, чтобы можно было требовать коренных преобразований. И все же…

— Господа, а вам не кажется, что все мы ни слова не сказали о главном? — спросил я под конец совещания.

— Это о чем же? — хитро прищурился недавно назначенный министром внутренних дел Ланской.

— О реформах, многоуважаемый Сергей Степанович. В частности, об освобождении крестьян. Нисколько не сомневаюсь, что объявление манифеста об освобождении на коронации было бы весьма положительно встречено как простонародьем, так и образованным обществом?

— Полагаю, на сегодня довольно, — резко прервал нас Александр, после чего министры поспешили откланяться, оставив нас наедине с братом. Некоторое время он молчал, видно не зная, с чего начать.

— Костя, ты слишком торопишь события, — решился наконец он.

— Если помнишь, мы поклялись отцу!

— Да, конечно же, я помню, просто…

— Что?

— Видишь ли, брат, управлять государством гораздо сложнее, чем армией или морским министерством. Надобно учитывать мнения разных сторон, а их интересы не просто не совпадают, но иной раз прямо противоположны.

— Поверь мне, в армии все примерно так же. Но командующему в любом случае надо видеть конечную цель и делать все, чтобы ее достичь. Для чего отдавать распоряжения и требовать их выполнения!

— Наш отец во время своего царствования именно так и делал, — устало улыбнулся Саша. — И посмотри, куда это нас завело? Хозяйство в стране в упадке, государственное управление в расстройстве. Про армию и говорить нечего. Не думай, будто я не понимаю, чем тебе обязан. Если бы не ты и божье заступничество, Франция и Англия смяли бы нас…

— Ты преувеличиваешь мою роль во всем этом.

— Нисколько. Ты и только ты единственная причина наших побед. Но двигаться дальше, полагаясь только на принуждение, нельзя. Сейчас мир и нам нужно не повелевать, а убеждать. Если понадобится, уговаривать, постоянно идти на компромиссы, от которых, быть может, с души воротит, но иначе никак! Ты меня понимаешь?

— Думаю да. Нам нужна команда единомышленников, опираясь на которую мы сможем провести необходимые преобразования. И такие люди, поверь мне, в России есть. Нужно только бросить клич, и они соберутся вокруг тебя…

— У меня уже есть команда и единомышленник. Это ты, Костя. Да-да, ты единственный человек в России, обладающий безусловным авторитетом. Тебя послушают, за тобой пойдут… и потому ты должен возглавить реформы!

— И получить все шишки? — усмехнулся я, начиная понимать, куда тот клонит.

— У нас нет другого выхода, — развел руками брат. — Благополучие нашего дворянства, какими бы либералами ни были отдельные его представители, зиждется на рабском труде их крепостных! И, поверь мне, никто из этих господ не захочет обменять свое комфортное существование на такую эфемерную вещь, как всеобщее благо. А если мы попытаемся сделать это силой, закончим как дед…

— Хочешь, чтобы я был злым полицейским?

— Что, прости?

— Да так. Мне тут рассказывали, что допрос преступников легче вести двум разным чиновникам. Один кричит, угрожает поркой или даже каторгой, запугивая подследственного, а второй, придя позже, наоборот, утешает и даже пытается как-то помочь. Но для этого подследственному нужно и самому пойти на уступки. Сообщить то, что знает, или в чем-то раскаяться. А уж тот сделает все, чтобы разоткровенничавшийся узник вышел сухим из воды.

— Хм. Умно. И да, ты, пожалуй, прав. Именно так мы и будем делать. Ты пойдешь на пролом, а обиженные будут прибегать ко мне.

— Мы так не договаривались…

— Знаю. Но иного выхода у нас нет. Пойми, Костя, или так, или никак. Я понимаю, что ты наживешь огромное количество врагов. От тебя отвернется вся наша аристократия. Но это твой крест, и никто, кроме тебя, не сможет его нести!

[1] Бюджетные траты в Российской империи делились на «обыкновенные», то есть, запланированные и «чрезвычайные». Последние выделялись в случае войн, стихийных бедствий или… реформ.