Константин. Дипломатия броненосцев

Глава 11

Сохранить наличие золота в тайне, было, разумеется, утопией. Как говорится, что у трезвого на уме — у пьяного на языке! Так что не прошло и нескольких часов, как вся эскадра, а затем и вся датская столица узнали о небывалом успехе рейдеров Шестакова и Вадбольского.

К тому же процесс перегрузки занял немало времени, а потому просто не мог не привлечь всеобщего внимания. Каждый сундук с золотыми соверенами тащили, по меньшей мере, восемь дюжих матросов. Ну а что вы хотите, металл тяжелый, слиток весом в тонну будет иметь объем чуть менее пятидесяти литров. А были еще серебряные шиллинги, зашитые в кожу мешки с бумагами и самый главный груз — шестеро вусмерть пьяных, но от этого не менее доблестных ирландских сопровождающих. Последние, кажется, даже не поняли, что оказались на другом корабле.

Я же, глядя на все эти телодвижения, напряженно размышлял над извечным русским вопросом — Что делать? И чем больше думал, тем отчетливее понимал, что полагаться на волю августейшего брата будет не самым разумным решением. К сожалению, Саша слишком подвержен чужому влиянию. А я просто физически не смогу постоянно находиться с ним рядом. Вот придут к царю батюшке какие-нибудь заслуженные люди и насвистят в царственные уши, что ирландские фении — суть бунтовщики против существующих порядков, и отдавать им этакую прорву золота как-то нехорошо (шутка ли, восемь тонн!), а лучше использовать его и все… Ищи ветра в поле!

Со всех сторон обмозговав историю с деньгами, нашел показавшееся мне наиболее удачным решение. Как вы помните, еще в прошлом году была учреждена Эмеритальная касса Морского ведомства (от латинского emeritus — «заслуженный»). Но в сложившихся обстоятельствах я посчитал, что самое время запустить новый концепт, еще невиданный в эту эпоху.

Настоящий пенсионный фонд по западным лекалам, накапливающий огромные средства и способный направлять их на выгодные коммерческие проекты. А затем уже из полученной от этих коммерческих операций прибыли будут выплачиваться негосударственные пенсии. Дело благое. Обеспечить безбедную старость героям войны и без вложений со стороны государства. Разве что льготы получить налоговые не лишним будет…

Ничего не мешает и мне стать пайщиком, почему нет? Вот уйду на покой и буду жить на проценты. Заодно получается отличная возможность войти в коммерческие проекты не официально и прямолинейно, а этак аккуратно и негласно. И все будут довольны.

Вот туда и вольем привезенный Шестаковым миллион соверенов (больше шести миллионов рублей серебром, к слову), оформив как беспроцентный заем на условиях получения доли прибыли от инвестиций. Проще говоря, если деньги принесут доход, то пропорциональная часть за вычетом некоторого дисконта, ну скажем, половины (или сколько позволит мне жадность), пойдет Мигеру и Ко.

Если брат поддержит замысел, то этаким финтом мы исключим возможность для чиновной братии запустить загребущую руку в нашу кубышку. Право слово, не станет же Александр отнимать деньги у своих заслуженных военных моряков!

А позднее, будет нужда, способ вывести деньги обратно мы отыщем. Да и в целом, если ирландцам требуется оружие и боеприпасы, корабли и прочее снабжение — этого добра у нас валом, в том числе и десятки тысяч мушкетов и штуцеров, сотни орудий, миллионы патронов и снарядов. А также огромное количество трофейного обмундирования, вроде так и не попавших к солдатам экспедиционного корпуса теплых шинелей, только занимавших место на наших складах.

Так что выделить восставшей Ирландии некоторое количество не составит никакого труда, наоборот, выгода для всех выйдет очевидная. Вместо стремительно устаревающего снаряжения мы получаем живое золото, и оно уже у нас дома, в Петербурге. Идеальный план! К слову, государство задолжало моим морякам, да и мне лично астрономические суммы призовых денег. Вот мы возьмем часть суммы натурой и обналичим самостоятельно. И все довольны.

Оставалось лишь безопасно доставить денежки сначала в Кронштадт, чтобы укрыть их до поры от всевидящего глаза Российского министерства финансов в надежных хранилищах Морского ведомства. После чего нужно лишь договориться с братом и уже официально перевести свалившееся на нас богатство в специально для этого учрежденный Морской банк. Через него и будем проводить все наши операции впоследствии.

Пока я ломал голову, как решить свалившуюся на меня проблему с нечаянным богатством, непосредственный виновник всей этой катавасии — капитан первого ранга Шестаков подобно метеору ворвался в затхлую жизнь глубоко провинциального как по Петербургским, так и по Нью-Йоркским меркам Копенгагена.

И он сам, и его героический корвет мгновенно оказались в центре всеобщего внимания. Благообразные датские обыватели вместе с женами и детьми так и валили к пирсам, спеша посмотреть на мгновенно ставший легендарным рейдер, словно на небывалый аттракцион. Вскоре вслед за жителями Копенгагена потянулись и шведы из Мальме, стоящего по ту сторону пролива, и немцы из Гамбурга и других городов Северного союза, а также голландцы, бельгийцы и Бог знает кто еще.

Газетчики буквально охотились на Шестакова и его офицеров, но если другие наши моряки старательно уклонялись от общения с прессой, то привыкший к американской демократичности Иван Алексеевич никому не отказывал в интервью, рассказывая досужим писакам иной раз такие дикие истории, что мне оставалось только посмеиваться над человеческой доверчивостью.

При всем при этом командир «Аляски» умело обходил неудобные и скользкие вопросы, а когда его напрямую спросили о судьбе золота, хранившегося в Ирландском Банке, пожал плечами и сказал, что не вмешивался в распоряжения революционной администрации. Чем, конечно же, лишь подстегнул ходившие слухи.

Стоит ли удивляться, что уже через неделю молва превратила миллион фунтов стерлингов в пять, один из которых в качестве призовых причитался командам «Аляски» и «Аскольда». Неженатые до сих пор офицеры в глазах не слишком богатых датских аристократов разом обернулись в завидных женихов и стали получать приглашения на все балы, званые ужины, рауты и прочие светские мероприятия.

Дамы засыпали господ-офицеров любовными посланиями, отцы семейств желали пристроить перезревших дочерей, коммерсанты предлагали выгодно вложить капиталы, отчего у многих шла голова кругом. После долгих месяцев и лишений и воздержания для них наступил праздник, которым грех было не воспользоваться. И первым, кто бросился в омут удовольствий, оказался сам Шестаков.

Кончилось все, как и следовало ожидать, не слишком хорошо. После очередного праздника, устроенного в честь «Последнего корсара» магистратом стольного града Копенгагена, одна из воспылавших чувствами дам сумела прорваться в номер бравого капитана первого ранга и обнаружила, что ее место в сердце и постели занято какой-то соперницей. Точнее двумя…

Будучи не в силах выдержать подобного удара судьбы, экзальтированная дамочка схватила на столе нож для разрезания бумаг и кинулась на обидчиц, чтобы лишить их жизни. Те, не будь дурами, стали защищаться подушками, из-за чего номер в гостинице вскоре стал напоминать птицеферму во время массового забоя несушек.

Иван Алексеевич, конечно же, пытался благородно унять расходившихся поклонниц, крича им, что никому и ничего не обещал и жениться, во всяком случае, не намерен, после чего оскорбленные в лучших чувствах дамы внезапно примирились и обратили свой гнев уже против него. Это для нашего рейдера оказалось уже немного чересчур, и не дрогнувший в десятке абордажных схваток моряк был вынужден спешно ретироваться, натягивая на бегу штаны.

Замять подобный скандал было никак невозможно, так что после получения выдержанного в крайне решительных выражениях письма от датского морского министра капитан-командора Уве Микельсена мне ничего не оставалось, как вызвать к себе проштрафившегося офицера.

— Что-то ты, любезный Иван Алексеевич, совсем плох стал, — вздохнул я, глядя на безукоризненно, если не считать пары припудренных царапин на лице, выглядевшего офицера, — не радостный какой-то… Взгрустнулось поди?

— Виноват! — вытянулся он.

— Или взбледнулось⁈ Что молчишь?

— Не знаю, что и сказать, Константин Николаевич.

— Вот значит, как. Не знаешь! А я бы как раз послушал, как из такого хорошего и нужного дела, как торжественный раут в честь храбрых русских моряков, получилась разнузданная оргия со свальным грехом и поножовщиной⁈

— Кругом виноват, ваше императорское высочество.

— То-то, что виноват, — вздохнул я и, будучи более не в силах сдерживать смех, принялся хохотать. — Нет, вы посмотрите на него! Экий золотой хрен выискался, что бабы из-за него дуэль устроили! Да ладно бы прошмандовки припортовые, так ведь цвет и гордость скандинавской аристократии. Графиня Бернсторф, баронесса Мезенбург и третья, как ее? Хотя какая разница, такая же… Что ж с тобой делать прикажешь, Иван Алексеевич?

— Понять и простить, — потупил взгляд капитан первого ранга.

— Как ты сказал? — едва не поперхнулся я, но быстро сообразил, что ко мне вернулась пущенная мной же в народ фраза.

— В общем так, милостивый государь. Поскольку здешний климат на тебя плохо влияет, изволь немедленно сдать дела своему старшему офицеру и переходи на «Константина». Да не смотри так, никто тебе мой флагман после эдакого афронта не доверит. Твоя задача присматривать за золотом и этими ирландскими выпивохами, пока они от нашего гостеприимства не угорели.

Как стало известно, сюда направляется государь со свитой. Вам с Беренсом надлежит пройти так, чтобы с ним не встретиться. Иначе может возникнуть вопрос, куда идете и что у вас в трюме. А для этого пока не время.

— Понимаю-с.

— Отправляетесь завтра, а то этот рогатый граф, еще чего доброго, вызов пришлет, или барон потребует, чтобы ты на его дочке женился.

— На которой?

— Не понял!

— Так они сестры.

— Слушай, некогда мне твоими амурами заниматься. Поэтому говорю как другу, изволь немедленно жениться! Слава Богу, в Петербурге недостатка в достойных девицах нет… хотя после эдакого пердимонокля еще вопрос, отдадут ли их за тебя? Не найдешь сам, я озабочусь. Сосватаю тебе кривую, косую и горбатую, будешь знать, как мундир позорить!

— Благодарю за честь, ваше императорское высочество, но я как-нибудь сам!

— Как знаешь, — хмыкнул я, решив показать, что официальная часть с выволочкой окончена, и перевел разговор на другую тему.

— Слышал, что в Ирландии творится?

— Откуда? В газетах почти ничего не пишут, а других источников, после того, как англичане начали блокаду, нет.

— О, брат. Там прелюбопытные дела, — усмехнулся я и протянул Шестакову папку с донесениями Трубникова. — Ознакомься.

Пока Иван Алексеевич и его люди в Копенгагене снимали стресс, на Зеленом острове случилось сразу несколько знаменательных событий. Во-первых, срочно собранный из делегатов всех графств парламент принял Декларацию Независимости и избрал Томаса Френсиса Мигера президентом новорожденной республики.

Одновременно с этим ставший так же главнокомандующим вооруженными силами революции Мигер приступил к формированию полноценной армии, для чего приказал развернуть все двенадцать прибывших вместе с ним рот в полки. Помимо этого с нуля были созданы шесть батарей артиллерии, саперный батальон и даже несколько драгунских эскадронов.

Правда по количеству активных штыков все эти соединения равнялись в лучшем случае нашим батальонам, но все равно сила получилась внушительная. Во всяком случае, на данный момент англичане не могли им ничего противопоставить. Самой боеспособной частью армии стал полк с поэтическим названием «Дикие гуси Коркорана», состоявший по сведениям наших агентов из восьми рот стрелков и конно-охотничьей команды.

— Коркоран толковый офицер, — кивнул внимательно ознакомившийся с донесениями Шестаков. — Может и не слишком образованный, но зато хорошо знакомый с практикой. Мне говорили, что даже в свою иррегулярную роту в ополчении штата он брал только самых лучших стрелков, постоянно устраивая соревнования и тратя на них практически все свои невеликие средства. Если добавить к его силам артиллерийскую батарею, получится весьма мощный, мобильный, а потому эффективный отряд.

— Там написано, что его не то произвели, не то выбрали полковником новой армии. Любопытно, отчего не генералом?

— А вот это как раз вполне понятно. Мигер, при всех его положительных качествах, ужасно ревнив к чужой славе и считает Майкла соперником. Единственный, с чьим успехом он еще как-то может мириться, это — О'Доннелл.

— Новоявленный адмирал?

— Так точно, ваше высочество. Патрик еще до начала революции успел стать легендой среди ирландских патриотов. К тому же он единственный моряк с реальным боевым опытом, а потому незаменим. Когда мы уходили из Дублина, О'Доннелл спешно готовил захваченные в порту суда для боевых действий. Вооружал пароход для рейдерства и прорыва блокады, готовил брандеры. Просил дать ему мины, но их у нас и самих не было.

— Ничего не скажешь, предприимчивый господин. Но то ладно. Скажи лучше, каковы их шансы на успех?

— Боюсь, что они не очень велики.

— Отчего же? Объяснись.

— Все дело в том, что ирландцы разобщены. Каждый командир или уместнее сказать атаман их разношерстного воинства считает себя лучшим претендентом на верховную власть и совершенно не готов ей делиться. Мигер по большому счету такой же предводитель банды, как и они все. Пока удача на его стороне, но как только начнутся неприятности, прежние сторонники бросят его.

— А если он все же сможет удержать остров?

— Ирландцы тут же начнут новую смуту. Склоки в крови этих людей.

— Хорошо. То есть плохо, конечно. Но скажи, как долго они смогут продержаться?

— Я не слишком высокого мнения о британской армии, но если Мигер будет так безрассуден, что решится на открытый бой, британцы раскатают его в тонкий блин. Если же будет принято предложение Майкла Коркорана о партизанской войне, англичане умоются кровью. Местное население их не любит и будет поддерживать фениев, и даст им большое количество добровольцев…

— Сколько они протянут? — перебил я его.

— Не готов за это ставить деньги, но думаю, до весны или даже до лета могут продержаться.

— Что ж… этого более чем достаточно.

— Ваше высочество, — нерешительно начал Шестаков. — Если мне будет позволено высказать свое мнение…

— Не стоит, — покачал я головой. — Хочешь просить о помощи для своих друзей? Если они сами себе не помогут, мы ничего не сделаем.

— А что если отправить нашу эскадру к Дублину?

— С ума сошел? Я русскую кровь ради чужой свободы проливать не стану. Да и чревато это. Ни сегодня, так завтра начнутся шторма, во время которых нашим броненосцам путь в море заказан. Рисковать ими ради несбыточных химер? Благодарю покорно!

— Оно так, — помрачнел капитан первого ранга.

— Пойми, Иван Алексеевич, — вздохнул я. — Мы и без того сделали для них больше, чем кто-либо за все время британского владычества. В крайнем случае, если восстание будет подавлено, потребую признать их военнопленными и отпустить после заключения мира. Но это все!

— Благодарю, Константин Николаевич, — немного повеселел Шестаков.

— Все, ступай, некогда мне! Отсюда прямиком на корабль и более на берег ни ногой. Вещи вестовые заберут.

— Слушаюсь! — молодцевато отозвался тот и четким строевым шагом покинул мой кабинет.

Ну как с такими людьми быть? — подумал я, глядя в удаляющуюся спину. — Или в церковь или в кабак, и ничего посредине! Вроде только из кровати с блудными девками, хоть и титулованными, а тут же за ирландцев просит. Они ему сватья, братья? А самое ведь главное, что это я на словах такой циник, а дойди до дела, сам впрягусь за этих трижды проклятых фениев!

А вообще к Шестакову надо приглядеться. Человек он дельный, хороший организатор. Характер, правда, неуживчивый, но в основном с начальством. Подчиненные его как раз ценят и любят. Даже не представляю, как он в моей истории ухитрился стать министром? Обычно такие люди делают карьеру на войне, а в мирное время оказываются не у дел. Но ничего, я ему и после окончания боевых действий занятие найду….

Между тем переговоры с Францией и Британией об окончании войны, судя по всему, явно были не за горами. Еще одной приятной новостью последних дней, правда, на этот раз вполне ожидаемой, стало прибытие в Копенгаген графа Морни. Родственник французского императора приехал хоть и неофициально, но с вполне конкретной целью — подготовить почву для будущего мирного соглашения, выторговав для своего отечества максимально благоприятные условия.

Но, пожалуй, самая неожиданная и оглушительная новость поджидала меня сегодня утром. Король Дании Фредерик VII, тоже пока неофициально, обратился ко мне с предложением принять корону герцогства Гольштейн или, говоря по-русски, Голштинии. Но обо всем по порядку.