Константин. Дипломатия броненосцев

Глава 2

Одна из главных проблем Русского Балтийского флота во все времена — отсутствие хороших гаваней. Нет, Кронштадт сам по себе не плох, но стоит в самой глубине Финского залива — слишком далеко от потенциальных врагов. В нем хорошо обороняться, даром, за спиной мелководье, и даже если враги сумеют прорваться, никакой пользы им это не принесет.

Прочие же порты, включая Гельсингфорс, Ригу и Ревель, ко всему выше перечисленному банально малы. Начинаешь понимать, зачем при царе с маниакальным упорством строили Либаву. Но последняя имеет смысл, только если наш флот будет доминировать в этих водах… что, в общем, сейчас и происходит!

Вот черт… плавно хотел подвести мысль к тому, что базой нашего будущего флота следует сделать Моонзундский архипелаг, который и расположен недурно, и защищать легко. Замерзает, конечно, но не так чтобы надолго.

— Николка, стой! — раздалось совсем рядом.

Оглянувшись, я заметил бегущего ко мне сына и пытающегося догнать его вестового Семена Ермакова — бывшего артиллерийского квартирмейстера, переквалифицировавшегося с недавних пор в дядьки.

— Папа! — с ударением на последнем слоге воскликнул наследник и с проворством обезьянки вскарабкался ко мне на руки.

— Привет, малыш, — засмеялся я, прижимая к груди сорванца.

— Балуете вы его, Константин Николаевич, — строго заметил Семен, весьма серьезно относящийся к своей новой должности. — Шалопаем вырастет!

— Ладно тебе, Песталоцци! — отмахнулся я от матроса.

— Чуть что, сразу «бестолковый», — пробурчал ничего не знавший о знаменитом швейцарском педагоге унтер, а после встал немного поодаль, продолжая одним глазом внимательно следить за своим подопечным.

Если честно, маленькому Коле не следовало находиться сейчас вместе со мной на боевом корабле, но… как-то случайно все получилось. Был обычный день, когда я выбрал минутку, чтобы побыть с детьми. Они, как вы вероятно помните, после недавней трагедии жили в семье брата. Мари не просто приняла Николку, Оленьку и полуторогодовалую Веру как родных, но даже выдержала небольшое сражение с матушкой — вдовствующей императрицей Александрой Федоровной. Впрочем, последняя, по своему нездоровью, вряд ли могла взять на себя полноценную опеку.

Невестку вместе с детьми я застал гуляющими в парке. В смысле, Мари прогуливалась со своими фрейлинами, очевидно, перемывала косточки знакомым дамам, а младшее поколение дома Романовых находилось под присмотром гувернеров (или гувернанток). Мальчишки играли в догонялки, а девочки по своему малолетству могли только смотреть на них круглыми от изумления глазами.

Увидев меня, юные великие князья бросили свое занятие и устремились на встречу с радостными криками, а первым, разумеется, оказался мой оболтус.

— Твоя очередь водить, — немного обиженно буркнул ему в спину Вовка. — Я тебя засалил…

— Это не считается! — безапелляционно ответил ему Коля. — И вообще, мне некогда. Папа приехал, чтобы забрать меня на корабль. Вот!

— Что за идеи? — воскликнула ревниво поглядывающая на то, как меня встречали дети, Мари. — Коленька, милый, ты еще слишком мал…

— Мой папа всегда выполняет свои обещания! — с чувством превосходства провозгласил мой отпрыск. — А он обещал!

— Это правда? — перевела на меня свои прекрасные глаза невестка, как видно, начисто позабывшая, что эта торжественная клятва была дана в ее присутствии.

— Вообще-то, да.

— Какое безрассудство! Об этом не может быть и речи…

— В таком случае, может быть, я отправлюсь с дядей? — с невинным видом поинтересовался двенадцатилетний цесаревич Николай, в отличие от своих одетых в матроски братьев уже носивший мундир сотника Лейб-Атаманского полка. [1]

— Что⁈ — едва не упала в обморок моя августейшая невестка.

— А что это сразу Никса? — возмутился Александр. — Я тоже хочу с англичанами воевать!

— И ты тоже? — буквально простонала Мари.

— Нет, — отчаянно замотал головой принявший вопрос на свой счет Вовка.

— Нет, ребята, — на свою беду вмешался я. — Если маменька не отпускает, то никак!

— А как же Коля?

— Так он мой сын…

— Я… я не позволю! — тонким голоском на грани визга начала императрица, а затем наговорила мне в сердцах много такого, о чем, вероятно, впоследствии жалела, но…

Я поцеловал на прощание Ольгу и Веру, взлохматил вихры племянникам, после чего взял Николая на руки и отбыл вместе с ним. Саша, узнав обо всей этой истории, конечно, огорчился, но… Пришедшие с юга известия мгновенно заслонили собой нашу первую семейную размолвку.

Впрочем, обо всем по порядку. Так уж случилось, что черноморцы и в целом Южный театр боевых действий, еще недавно бывшие в центре всеобщего внимания, теперь совершенно его лишились. Что, в общем, совершенно не удивительно. Главные события кампании 1855 года происходили на Балтике, а потому читающая публика гораздо больше интересовалась происходящим у Риги, Моонзунда и Свеаборга, нежели в Севастополе и Трапезунде.

Но из этого никак не следовало, что на нашем южном фланге наступило затишье. В принципе, ставя задачи Корнилову, я и не требовал ничего сверх необходимого. Удержать контроль Черного моря, следить, чтобы ни турки, ни союзники никуда не лезли из проливов, не допускать высадки врага на нашей территории, вести крейсерскую войну, перехватывая всех — от контрабандистов и черкесов до рыбаков и транспортов. И уж тем более бить все военные суда, заодно тревожа обстрелами и короткими десантами побережье. Ну и, разумеется, прикрывать Трапезунд.

Поэтому, когда Омер-паша во главе своей отборной армии подошел к городу, ему пришлось иметь дело не только с сухопутными укреплениями, но и постоянными обстрелами с моря. Все это не добавляло хитрому турку оптимизма и вынуждало больше изображать активность, чем реально пытаться отбить город и пойти на помощь упорно сидевшему в осаде Закавказской армии Муравьева 20-тысячному гарнизону Карса под командованием британского полковника Уильямса.

Такое положение вещей могло сохраняться довольно долго, но прозвучавшие как гром среди ясного неба известия о «Свеаборгской конфузии» союзного флота и безжалостном уничтожении считавшихся совершенно неуязвимыми броненосных батарей мгновенно переменили ситуацию. Но если турки, и без того не слишком активные, просто притаились, черноморцы и в особенности их командование сразу же ощутили прилив сил и жажду деятельности. Особенно когда до нас дошли сведения о том, что Наполеон отдал срочный приказ трем оставшимся броненосцам и кораблям сопровождения немедленно вернуться во Францию, стало ясно, что пора наступать.

Имея благодаря постоянным налетам и большому количеству пленных достаточно подробные сведения о состоянии обороны приморских городов Турции, Корнилов и его штаб в кратчайшее время разработали план дерзкой операции. По принятым в нынешнее время правилам, его, конечно, следовало представить на рассмотрение высокого начальства в Петербурге и утверждение государем-императором, но… Скажу без ложной скромности, мое недолгое руководство Черноморским флотом и Южной армией приучило господ адмиралов и генералов к самостоятельности и необходимости брать на себя ответственность. И вот теперь эти семена дали всходы!

В Самсуне, Фассе, Орду и родине черешни — Кересунде (в честь которого вообще черешня и названа) при поддержке линкоров и фрегатов были одновременно высажены десанты. Самсун был выбран в том числе и потому, что именно там проходила старая дорога из Каппадокии. Серьезной обороны в тех местах просто не имелось, если не считать, конечно, за таковую несколько устаревших еще в середине прошлого века крепостей и фортов, со старыми, малокалиберными орудиями.

Так что когда на их древние стены обрушились залпы бомбических пушек русских линкоров, турецкие артиллеристы, или как их еще называют — топчи — не стали изображать из себя героев и разбежались, бросив свои позиции. Заметив столь спешное отступление своих товарищей, вслед за ними потянулась и пехота. Причем, ни те, ни другие не смогли опередить своих офицеров и начальников, из-за чего большинство указанных населенных пунктов оказалось захвачено без серьезного сопротивления.

Тем временем, подошедшие прямо к портовым причалам транспорты начали выгружать основные силы десанта, состоявшие из пехотных и кавалерийских частей Крымской армии, а также артиллерии. Оказавшись на берегу, они быстро заняли брошенные турками укрепления, после чего, не теряя времени, двинулись дальше и нанесли одновременный удар по растерявшемуся противнику на протяжении от Самсуна до Керасунда.

Совершенно не ожидавший ничего подобного Омер-паша оказался в сложной ситуации. Ставка его на то время располагалась в небольшом городке Триполи к западу от Трапезунда. Сколько-нибудь значимых резервов для организации немедленной контратаки под рукой не имелось. Больше того, не было и особой надежды, что его аскеры смогут противостоять русским в обороне.

Поэтому, как только турецкий полководец осознал, что его войска зажаты в классические клещи, то не стал дожидаться катастрофы и приказал пробиваться на юг через горные перевалы, бросив большую часть припасов и артиллерию.

Впоследствии многие военные теоретики утверждали, что решение об отступлении было ошибкой, что силы высадившегося десанта были не велики, а начавшийся вскоре шторм помешал бы русским его снабжать, и прояви османы хоть немного выдержки, то смогли бы превратить свое поражение в грандиозный триумф, но… История не терпит сослагательного наклонения!

Отступление, а скорее, бегство Омер-паши окончательно сломило решимость защитников Карса. Осознав всю бессмысленность сопротивления, испытывая острую нужду в продовольствии и страдая от жестокой эпидемии холеры, они выбросили белый флаг. В плен сдалось 18 500 человек гарнизона вместе с британским и турецким командованием, 12 пашей и 665 офицеров. Трофеями стали 136 орудий, 27 000 ружей и большие запасы снарядов и пороха.

Успех открыл для армии Муравьева возможность двинуться к Эрзуруму, благо, город по самой природе своей был мало приспособлен к обороне, особенно по сравнению с естественной крепостью Карса. Оставалось совсем немного, чтобы окончательно сломить решимость османов….

— Ты видел! — не скрывая восторга, кричал мне брат, тряся зажатой в руках реляцией. — Это победа, Костя! Ты понимаешь, победа!

— Дай-ка, посмотрю, — взял я в руки бумагу и, продираясь через бесконечные казенные обороты, принялся читать.

На первый взгляд все выглядело весьма не дурно, но на окончательное одоление супостата все-таки не тянуло. Хотя, его величество можно понять. Меня ведь там не было, а значит, сияние славы целиком и полностью достанется государю-императору. Ну и немножко Корнилову с Липранди.

— Что ж, поздравляю, любезный братец. Твое царствование определенно приумножит славу отечества и…

— Это еще не все! — лицо Сашки просто лучилось от самодовольства.

— Боже, ты меня интригуешь! Что еще?

— Османская империя запросила сепаратного мира с нами.

— Хм. Само по себе это неудивительно… хотя, отчего так быстро?

— Главным образом, поэтому, — еще шире улыбнулся Александр, хотя, казалось бы, куда еще больше-то?

На стол перед мной лег еще один рапорт, на сей раз от Истомина.

Оказывается, пока Корнилов с частью флота обеспечивал высадку десанта, прочие силы под командованием Владимира Ивановича появились перед Константинополем и провели там не только военную, но и политическую демонстрацию. В смысле, отправили на берег несколько плененных турецких солдат и офицеров, которые и разнесли по османской столице вести об очередном разгроме их армии.

Эффект от этой информационной бомбы превзошел самые смелые ожидания. И без того впечатленный сначала «Моонзундским», а затем и «Свеаборгским погромами» союзников молодой султан Абдул-Азиз приказал Мустафе Решид-паше срочно связаться с нашим правительством на предмет заключения перемирия.

Как и следовало ожидать, немедленно узнавшие об этом послы Великобритании и Франции попытались вмешаться и отговорить молодого султана от столь «опрометчивого» решения, не стесняясь при этом открыто ему угрожать, но, как говорится, нашла коса на камень! Разгневанный падишах приказал иностранным дипломатам удалиться и не пускать их более к себе.

— Каково? — самодовольно взглянул на меня Сашка.

— Ваше императорское величество, — изобразил я почтительный поклон, — примите мои искренние поздравления! Это не просто успех, а не побоюсь этого слова — триумф!

— Спасибо.

— Кстати, ты меня только за этим позвал?

— Нет, конечно! Нам необходимо срочно составить список условий, которые мы выставим османам и… слава Богу, что ты еще не отбыл. К слову, может, теперь в этом походе нет надобности?

— Вот уж нет. Теперь он необходим куда сильнее прежнего. Скажу больше, его следует предпринять как можно раньше. В идеале еще вчера! Чтобы наши европейские друзья не успевали реагировать на новые вызовы.

— Хорошо. Но давай вернемся к нашим баранам, то есть туркам, — пошутил брат. — Пока не явился Горчаков, хотел бы выяснить твое мнение по этому вопросу. Не следует ли выставить османам щадящие условия, чтобы не ранить чрезмерно их самолюбие?

— Ни в коем случае!

— И почему же?

— Видишь, Саша. Будь Османская империя хоть сколько-нибудь самостоятельна, я бы первый согласился с этим великодушным предложением. Но к несчастью, это и близко не так. Помяни мое слово, Наполеон с Викторией ни при каких обстоятельствах не позволят Абдул-Азизу выйти из игры. Не останавливаясь даже перед его смещением, как это произошло совсем недавно с несчастным Абдул-Меджидом.

— Ты думаешь?

— Я знаю! Посему предложить с самого начала умеренные требования будет значить поставить себя в уязвимое положение. Так что требовать надо как можно больше! В крайнем случае, будет что уступить.

— Хм, — задумался на мгновение Александр. — А мне нравится эта мысль! Полагаешь, сработает?

— Может, и нет, но попробовать в любом случае стоит.

В этот момент нам доложили о прибытии канцлера, и император повелел его впустить. Судя по выражению лица Александра Михайловича, он если не знал о случившемся во всех подробностях, то определенно догадывался о новостях и сейчас напряженно обдумывал варианты. А еще ему очень не нравилось мое присутствие, и он, похоже, в первый раз пожалел, что как мог, противился нашей экспедиции к Зунду. Будь я сейчас в море, завзятому интригану и дипломату пришлось бы куда легче, но…

— Добрый день, ваше императорское величество и ваше императорское высочество, — с придворным изяществом поклонился Горчаков.

— Присаживайся, друг мой, — милостиво кивнул ему Александр, указывая на удобное кресло подле стола. — Есть неотложное дело, которое нам надобно обсудить.

— Всегда рад служить вам, государь. Но прежде хотелось бы узнать, о чем речь?

— Корнилов с Липранди крепко побили турок, — принялся вводить в курс дела своего канцлера император. — Муравьев взял Карс и угрожает Эрзеруму. Султан Абдул-Азиз выгнал французского и британского послов и просит мира!

На губах главы министерства иностранных дел на какое-то мгновение появилось и тут же исчезло нечто вроде легкой улыбки, но это было единственным проявлением эмоций, которое он себе позволил.

— До меня дошли вести о новых успехах нашего оружия, — тщательно выговаривая каждое слово, заметил Горчаков. — И я рад поздравить ваше величество…

— Благодарю, Александр Михайлович, — прервал его излияния брат. — Однако же давай оставим торжественные речи на потом, а нынче, не теряя ни минуты времени, составим предварительные кондиции для мирного договора.

— Желание вашего величества как можно скорее покончить с этой войной понятно и благородно, но отчего же такая спешка? Великодушно прошу меня простить, но ненужная торопливость может привести к оплошностям, которые в свою очередь будут иметь последствия. Впрочем, как угодно… султан уже обратился с просьбой о перемирии?

— Нет, но о его желании известно из самых надежных источников!

— Боюсь, одного желания Абдул-Азиза может оказаться недостаточным. Англия с Францией не позволят ему покинуть поле боя, — задумчиво заметил канцлер, после чего перевел взгляд на меня. — Ваше высочество не согласны со мной?

— Отчего же. Именно это я сказал буквально за минуту до твоего прихода. Кстати, Александр Михайлович, я же просил наедине обращаться ко мне без лишних церемоний. Тут ведь все свои, не так ли?

— Простите, Константин Николаевич, трудно мне к новым порядкам привыкать…

— Messieurs, revenons à nos moutons! — немного нетерпеливо воскликнул император. [2]

— Я всего лишь хочу предостеречь вас от завышенных ожиданий. Как бы мы или его султанское величество не желали скорейшего наступления мира, он никак не может случиться без учета мнений Парижа и в особенности Лондона.

— Это так. Однако же в европейских столицах есть и противники войны. Узнав о мирной инициативе турок, ради которых англичане с французами и вступили в эту войну, они только укрепят свои позиции, не так ли?

— Пожалуй, вы правы, — покивал канцлер. — Но, боюсь, что одних намерений для этого недостаточно. Когда будет заключено перемирие?

— Э… — растерялся брат и посмотрел на меня, словно ожидая поддержки.

— Во-первых, любезный Александр Михайлович, — начал отвечать я, — к нам за перемирием еще никто не обращался. Сами же мы по понятным причинам просить его не станем, ибо это продемонстрирует не миролюбие, а слабость, чего мы допустить никак не можем. Второе прямо следует из первого. Пока у нас не просят мира, надобно продолжать наступление, чтобы правительство Абдул-Азиза четко понимало, каждый лишний день войны будет лишь усугублять его положение.

— Вы ведь не на турок в поход собрались? — вздохнул канцлер. — Боюсь, появление в Зунде вашей эскадры укрепит у союзников партию войны, а не мира.

— Можно и на турок, — ухмыльнулся я. — Раз уж Наполеон увел свои броненосцы с Босфора, появляется возможность высадить десант прямо в Константинополь.

— Ты серьезно? — ошарашенно посмотрел на меня брат.

— Нет, конечно. Такое союзники точно не оценят. Поэтому давайте вернемся, как ты сказал, «к нашим баранам». Кавказская армия продолжает давление на Эрзерум. Черноморский флот на Синоп, а при возможности и на болгарское побережье. И не будем останавливаться до той поры, пока у нас официально не попросят мира.

— Как вам будет угодно, — развел руками Горчаков, и мы принялись за работу.

Предварительный набросок наших кондиций заключал в себе несколько положений. Первое. Все, что занято на сегодня — наше без обсуждений. Второе. Турция обязуется обеспечивать нашим военным и коммерческим судам свободный и беспошлинный проход через проливы и свои воды. Третье. Запрет на проход военным кораблям третьих стран.

Против этих условий возражений не последовало, а вот три следующие, выдвинутые мной, собеседников удивили не на шутку. Четвёртый пункт требовал передачу нам Добруджи. Пятый — исключительные экономические права в Зонгулдаке, а шестой — предоставление нам базы на побережье Египта в Порт-Тауфик.

— Прости, — непонимающе посмотрел на меня император. — Но зачем нам все это?

— Места богатые, — пожал я плечами.

— В Зонгулдаке? — изумился брат и обменялся растерянными взглядами с канцлером. — Кстати, а где это?

— Вот, — показал я на карте. — По некоторым данным вокруг этого городишки находятся крупные месторождения угля.

— А если нет?

— Да и черт с ним!

— Хм. Кажется, я понимаю, — задумался Горчаков. — Так у нас появляется место для маневра и повод для торга. Но что если они уступят. Будем заниматься там изысканиями?

— Вот еще! Продадим концессию, да и дело с концом. У нас своих неосвоенных богатств на десять жизней хватит.

— Положим, что так. А Добруджа?

— Удивляюсь я вам, милостивые государи… Это же устье Дуная. Обладая им, мы будем держать за горло добрую половину Восточной Европы!

— Вена будет против! Она ведь и сама претендует на Дунайские княжества, не говоря уж о том, что их территория сейчас занята войсками Франца-Иосифа.

— Тем больше поводов вышвырнуть австрияков оттуда!

— Может быть, лучше потребовать предоставления объединения княжеств и признания их последующей независимости?

— Правильно! Им независимость, а нам Добруджу.

— Но зачем?

— Затем, что паровозы надо давить, пока они чайники! — в сердцах выпалил я и только по выпученным глазам собеседников понял, что сморозил что-то не то.

— Объясняю, — вздохнул я. — Объединение княжеств в единое государство практически неизбежно, но тогда у нас в Черноморском регионе появится новый игрок, причем, с большой долей вероятности, недружественный.

— Но почему?

— Да потому! Объединения хотят, прежде всего, националисты, а им рано или поздно понадобится все, что хоть как-то можно притянуть к новорожденной Румынии, включая нашу Бессарабию. Сами они ее, конечно, отнять не смогут, а значит, будут активными участниками всех направленных против нас коалиций. Поэтому пусть это государственное образование будет слабым и зависимым от России.

— Как-то все сложно, — поморщился император. — Может быть, проще потребовать контрибуцию?

— Бог мой, как я мог забыть… Конечно же, десять миллионов франков в течение пяти лет! Александр Михайлович, запиши, чтобы не забыть ненароком.

— А ты тем временем расскажи, на кой черт тебе понадобился этот самый порт… как его?

— Тауфик, — любезно подсказал я.

— Да-да. Так для чего он тебе нужен?

— Кажется, я понял, — отложил в сторону перо Горчаков. — Канал в Красное море?

— Точно!

— Вы о чем? — непонимающе посмотрел на нас император.

— Все просто, ваше величество, — устало улыбнулся канцлер. — Канал между Средиземным морем и Красным даст кратчайший путь в Индию. В этом проекте, так или иначе, будут заинтересованы многие, включая, разумеется, наших нынешних противников. Причем, как раз их интересы противоположны, что практически неминуемо приведет к разрыву… Н-да, недооценил я вас, Константин Николаевич. Такая блестящая комбинация!

— Но ведь Египет практически независим от Порты. Как разрешение султана поможет устроить нам порт в тех местах?

— Как говорят у нас в народе, будет день — будет и хлеб. С этим мы разберемся позже. Сейчас же главное, что Наполеон может стать нашим союзником… или наоборот.

— Этого допустить никак нельзя! — испугался Саша.

— Не беспокойтесь, ваше величество. Это ведь только предварительные условия, не так ли? Если все пройдет удачно, вчерашние союзники окончательно рассорятся, а если нет, мы сможем отказаться от этого требования без всякого ущерба для чести и интересов России.

— Я тоже так думаю. Демарш Наполеона с отзывом броненосцев прямо-таки приглашает нас к танцу. Так почему бы не ответить тем же, так сказать, в темпе вальса?

— Мне кажется, — облегченно вздохнул император. — Нам следовало бы сделать ответный шаг. Быть может, отпустить принца Наполеона, взяв с того подписку о неучастии в войне?

— Полагаю, император Франции оценит подобный жест, — согласился канцлер.

— Что скажешь? — обратился ко мне брат. — Все-таки твой пленник?

— Вы знаете… а я не против! Больше того, это надо было сделать сразу после того, как Наполеон убрал из Босфора свои броненосцы. Впрочем, сейчас еще не поздно. Пусть англичане думают, что мы уже сговорились!

— А ты коварен! — засмеялся император.

— Есть немножко. Надо будет только соблюсти приличия. Объявить, что принц нуждается в лечении.

— Может, в таком случае, освободить и двоюродного брата королевы Виктории герцога Кембриджского? — осторожно поинтересовался Горчаков.

— Ни в коем случае! Только за реальные уступки. К тому же здоровью Георга Адольфовича ничего не угрожает. Кроме, разве что, алкоголизма. Но для англичан и ганноверцев это, скорее, норма.

Последние мои слова были встречены общим смехом. И царь, и канцлер имели свои причины недолюбливать жителей Туманного Альбиона, даже если те были родом из Германии.

— Кстати, Александр Михайлович, а каковы настроения в Лондоне? Вы ведь получаете новости…

— Разве что через третьи руки, — вздохнул Горчаков. — Боюсь, что сейчас самым информированным лицом в Петербурге является небезызвестный господин Трубников. Но он в первую очередь докладывает Константину Николаевичу…

Тут наш канцлер был прав. Глава Русского Телеграфного Агентства держал руку на пульсе, собирая все возможные сведения. По его словам, происходили подчас весьма жуткие истории. Политическое противостояние выплеснулось со страниц газет на улицы. Каждый день проводят новые манифестации, подчас с противоположными требованиями, и когда противники встречаются, нередко происходят стычки. Особенно усердствовал некий журналист по фамилии Маркс…

— Как? — удивился я, услышав знакомую фамилию.

— Карл Маркс. Родом из Германии. Постоянных доходов не имеет, но при этом не бедствует. Так вот, означенный господин буквально исходит желчью и критикой во все стороны, проводя детальный анализ и не находя причин поражений Англии, кроме как от непроходимой некомпетентности ее высшего руководства. Если после «Свеаборгского погрома» правительство Пальмерстона еще как-то пыталось выживать, то новости об очередных успехах русской армии и флота в Азии и слухи о предстоящем выходе Турции из войны его похоронили окончательно. Виктория приняла отставку кабинета, и к власти пришли те, кто хотя бы на словах желает договориться с русскими…

Впрочем, новое правительство меньшинства в лице лидеров консерваторов лорда Эдварда Смит-Стенли, 14-го графа Дерби, ставшего премьер-министром, и Бенджамина Дизраэли, получившего пост канцлера казначейства, ничем принципиально не отличалось от либералов…

И вот теперь мы с сыном на моем флагманском «Константине» движемся навстречу судьбе. Кроме него в мою эскадру входят все боеготовые линейные винтовые корабли и фрегаты, пять броненосцев, включая спешно отремонтированный трофейный «Трасти», тянущие их буксиры, а также несколько колесных пароходов с припасами.

Кокрейн со своими недобитками все еще сидит в Копенгагене. И выбить его оттуда — архиважная задача! Нам предстояло пройти 650 морских миль. При среднем ходе в 6 узлов это четверо с половиной суток. Выходим утром, стало быть, если ничего не случится форс-мажорного, придем ночью. И свалимся на британцев как снег на голову.

[1] Наименование Лейб-Атаманский присвоено Донскому Атаманскому Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полку 18.02.1855. Лейб-Гвардейским он станет в 1859.

[2] Messieurs, revenons à nos moutons — Господа, давайте вернемся к нашим баранам (франц.)