Десант в настоящее

III

Отто очнулся уже утром. Недоверчиво, боясь пошевелиться, он прислушался к боли, грызущей левый бок, и открыл глаза.

Утро давно наступило. Мир был залит режущим воспалённые глаза солнечным светом, завален изодранными в щепки деревьями и битым камнем, и до краёв наполнен тишиной.

Испугавшись, что оглох, Отто пошевелился. Боль в левом боку усилилась, заныли многочисленные ссадины и ушибы по всему телу, но шорох откатывающихся от него камешков и треск сучьев, успокоил его. Нет, со слухом было всё в порядке. На этом хорошие новости заканчивались. Правая нога на его попытку встать тут же отозвалась острой, прострелившей тело, болью.

Он попробовал подняться, и понял, что на этот раз ему крепко досталось. По-видимому, несколько рёбер с левой стороны были сломаны; они стесняли дыхание и сковывали движения. Превозмогая боль, подтягиваясь на руках, ему удалось выбраться из расщелины между тремя плоскими камнями. Взрыв не потревожил их, и они прикрыли его своими многотонными покатыми спинами.

"Наглядная демонстрация первого правила выживания, — подумал Отто. — Не высовывайся"!

Но его ирония в этих обстоятельствах казалась жалкой и неуместной. У него сильно кружилась голова, в глазах плавали звёзды, тошнило.

"Похоже на сотрясение", — с досадой подумал он, ощупывая огромную шишку на лбу. Придерживаясь за пень метровой высоты, осторожно, чтобы не зацепить раненую ногу, ему удалось подняться.

Отто покрутил головой, радуясь, что хотя бы с шеей всё в порядке, и замер перед открывшейся картиной: ни одного уцелевшего дерева, ни одного знакомого валуна. Остатки берёзы, на которую он налетел, лежали тут же неподалеку. Отто недоверчиво ощупал свою шишку. "Неужели это я её так?" Но было не до смеха.

Он стряхнул с себя мусор, и приподнялся на здоровой ноге над своим укрытием. Да, мир изменился. Таинственного острова больше не было. Была свалка строительных материалов: леса, камня, щебня. Теперь должно было пройти немало лет, чтобы всё это как-то ожило, поднялись новые деревья, распустились старые, всё опять зацвело, зазеленело и прикрыло наготу камня.

Отто попытался отыскать валун, с которого его сбросило, но не смог. Всё вокруг было плоским, серым и безжизненным. Тогда он решил выйти к воде, а там, двигаясь вдоль берега, найти место взрыва. Тогда можно будет определить, хотя бы примерно, где же они были с Василием…

Василий!

Он почувствовал жжение в области сердца. Взрывная волна могла его бросить сюда же, и сейчас он, возможно, лежит где-то неподалеку.

Его необходимо найти.

Но сначала, конечно, нога. Отто присел на спину одному из валунов и осторожно ощупал ногу. Когда его пальцы опустились ниже колена, волна боли выдавила стон.

И опять болезненно сжались повреждённые рёбра. Скверно. Очень. Нога была сломана. Отто поёрзал на камне, чтобы с большим удобством откинуться на ствол дерева, лежащий под таким углом, что было невозможно сообразить, откуда оно упало.

Он осторожно закатал правую штанину выше колена: огромная, в полноги гематома, острая боль, большая берцовая кость смещена. Он скривился.

Ну что ж, придётся пережить и это.

Боль в боку грызла внутренности, не давая возможности сосредоточиться. Появилась одышка, в лёгких что-то хрипело и булькало. Он вытер ладонью губы и увидел кровь.

"Плохи дела".

Он достал аптечку, нашёл в ней анестетик и сделал себе обезболивающий укол в плечо, прямо через костюм.

Когда через минуту наркотик начал действовать и боль поутихла, Отто опустил штанину и чуть приподнялся, опираясь обеими руками о камень.

"Подходящих веток искать не нужно, — подумал Отто. — Вон их сколько кругом. Небольшая обработка ножом — и надёжные лубки будут готовы. Противомоскитная сетка есть, будет, чем их связать. Потом к берегу… и не из таких переделок выбирался!"

На самом деле, эта работа отняла у него много времени и сил. Перед её началом он снял костюм, для просушки вывернул его наизнанку и аккуратно разложил рядом, на камне. Нательное бельё оставил на себе — быстрее высохнет. Потом в сломанную ногу ввёл миелорелаксант, подождал, пока не обвисли мышцы, и принялся за работу.

Солнце перевалило за полдень, когда он дрожащей рукой размазал капли пота по лицу и откинулся спиной на ствол дерева. Действие анестетика давно закончилось, и теперь он только из упрямства не вводил себе новую дозу обезболивающего. Через минуту Отто приподнялся и критически осмотрел работу.

— А ведь совсем неплохо, — сказал он.

Кость вправлена, нога намертво схвачена с трёх сторон прочными крепкими ветками, связанными между собой сеткой. Вся конструкция выглядит прочной и не занимает много места.

Он достал из вещмешка одну из аптечек и сделал себе второй укол анестетика в плечо, а затем ввёл в ногу чуть ниже колена двойную дозу бетонита — сложную смесь лекарств, питательных белков и кальция, строительного материала скелета.

Он был доволен своей работой, хотя она и довела его до изнеможения.

Ещё оставались рёбра, но тут уже ничего нельзя было поделать. Отто никак не мог придумать, чем бы плотно обмотаться, чтобы их обездвижить. Использовать вещмешок из штанин? А куда переложить аптечки и спецпитание? Потом вспомнил о топливном мешке.

"Если от него хоть что-нибудь осталось, то можно будет нарезать полосы и сделать себе приличный корсет. Нужно идти к берегу…"

Пока он резал и обтачивал древесину, придавая ей нужную форму, у него было время оглядеться. И сейчас он хорошо понимал, что выбираться отсюда будет делом не простым: его окружали завалы сучьев и лабиринты беспорядочно разбросанных камней. Поэтому, наслаждаясь отдыхом от боли и работы, Отто не торопился. Он вытряхнул на камень рядом с костюмом содержимое вещмешка: три телефона, один бинокль (ну да, правильно, второй оставался у Василия!), зажигалки, салфетки, пеналы с едой, аптечки.

Отто собрал аптечки аккуратной стопкой. Кряхтя и постанывая, дотянулся до куртки, вытащил из кармана свой пенал и высыпал медикаменты из него в вещмешок. Потом педантично собрал анестетики и сложил их в освободившуюся коробку. Всего получилось одиннадцать ампул.

"Каждая держит три-четыре часа, — подумал Отто. — Значит, со сном проблем быть не должно, а днём буду терпеть. На недельку хватит, а там, глядишь, и отпустит…"

Боль в левом боку теперь беспокоила сильнее перелома. Отто по-прежнему не мог сделать полный вдох. Вдобавок, начала мучить жажда.

Он собрался с духом и задрал рубашку, пытаясь рассмотреть бок. Его природная сухость сыграла с ним злую шутку: будь на нём хоть немного жира, удар о ветку получился бы мягче, и всё бы, возможно, обошлось. Зато теперь его худоба позволяла внимательно рассмотреть фиолетовый до черноты след от удара, изломы раздробленных рёбер, сочащиеся сукровицей и кровью глубокие ссадины и порезы.

— Это не есть хорошо, — сказал он вслух. — Это есть очень, очень плохо!

Он достал йод и обработал раны на боку. Будь у него пинцет, можно было бы попытаться вытащить осколки дерева из-под кожи. Оставлять их там опасно, возможно воспаление.

Но ковыряться в ране ножом, не имея возможности вымыть руки, было ещё страшнее. Поэтому, немного поколебавшись, по принципу "хуже не будет" он вкатал прямо в изуродованный бок антибиотик и решил этим ограничиться. Потом, поскольку йод всё ещё был под рукой, принялся за ссадины и царапины.

Примерно через час Отто взглянул на солнце и решил, что выбираться нужно немедленно, или оставаться ночевать прямо здесь. Нечего было и думать пробираться сквозь эти завалы ночью. А помощи ждать неоткуда. Если бы Василий уцелел, он давно бы дал о себе знать.

Отто собрал в вещмешок разложенные на камне вещи, с большим трудом оделся и тут же оценил непривычную теплоту и сухость внутри костюма. Аптечку с анестетиком положил в нагрудный карман куртки. Вещмешок не перебросил через плечо, как обычно, а обернул вокруг талии так, что его узел пришёлся на поясницу, а свободные концы штанин завязал на животе.

Всё.

Поводов для задержки больше не было. И всё-таки что-то его удерживало. Он обвёл взглядом завалы деревьев. Неужели он боится? Или на него произвела впечатление утеря географических мониторов?

Нет, дело было не в этом.

Пока он был здесь, ещё оставалась какая-то связь с Василием, с их долгим, утомительным путешествием к острову. Он чувствовал, что с первым шагом эта связь прервётся. И он будет всё дальше и дальше уходить от этого русского гения, которому достаточно было услышать всего несколько слов, чтобы понять дух народа, которого никогда не видел.

"А ведь обещал песню спеть", — подумал Отто, и оторвался наконец от камня.

Поначалу пробовал ползком, но сломанная нога то и дело цеплялась за какие-то препятствия, или он сам время от времени рефлекторно пытался ею воспользоваться. Кроме того, из положения лёжа было невозможно разобраться в лабиринте наваленных друг на друга препятствий.

Тогда Отто вырезал из подходящей ветки с развилкой удобный костыль и сумел встать на ноги. Теперь можно было видеть путь, которым следовало пройти, не рискуя упереться в тупик из заваленного камнями скрученного бурелома. Но двигаться по наклонной, сильно пересечённой местности на костыле не получалось. Ему никак не удавалось приспособиться к неровностям окружающей поверхности.

Поняв, что быстрее не будет, Отто привязал костыль к спине вещмешком и опустился на четвереньки. Пошло лучше. Он переползал с камня на камень, опираясь двумя руками и здоровой левой ногой на всё, что могло дать поддержку, время от времени приподнимаясь на костыле, чтобы оглядеться.

Двигался он плавно, уговаривая себя не торопиться, не спешить, сосредоточиться на движении, стараться не беспокоить раны. Он чувствовал себя опытным альпинистом. Что с того, что его "стенку" положили горизонтально? От этого она не стала ни ровней, ни приветливей. Он своё возьмёт, он выживет. Ничто его не остановит. Разве что смерть…

Так ведь, сколько же раз умирать можно? Надоело!

Уже около часа он сидел на берегу, стараясь успокоить колотящееся сердце и восстановить дыхание. Действие наркотика закончилось, а действие бетонита было в самом разгаре. Боль в ноге и боль в боку пульсировали, будто соревнуясь друг с другом. Но не это беспокоило Oтто.

Беспокоил второй эшелон боли внутри, глубоко в боку. Его невозможно было спутать с огнём срастающихся костей. Отто пытался припомнить, что же там, слева, находится. Но мысли путались, голова кружилась, сильно тошнило. Он привалился к нагретому за день камню, и тепло, исходившее от валуна, грело его измученное тело.

"Хочу стать камнем, — подумал Отто. — Никуда не двигаться, сидеть себе на месте и греться на солнышке".

Шаров он ни разу не видел. "Пожалуй, можно считать, что мы квиты, — с горечью подумал Отто. — Справедливость восстановлена… полное дерьмо!"

Объяснить причину взрывов, последовавших за разорвавшимся топливным баком, он не мог. "Не всё ли равно?"

Отто достал питательную таблетку и, посасывая её как конфету, в очередной раз осмотрел окрестности.

Полоска чистой воды превратилась в широкое озеро, радиусом не меньше километра, и заходящее солнце успело проложить по нему золотую дорожку. По краю озера шёл тёмно-коричневый ободок. Отто достал бинокль и, сильно щурясь, стараясь не захватить в поле зрения солнце, всмотрелся в него. Как он и предполагал, это были многометровые отвалы отброшенных взрывной волной травы и водорослей, коричневым барьером тянувшиеся по окружности вокруг острова. Оазисы, из которых совсем недавно он вёл с Василием наблюдение, теперь сами превратились в острова, лишённые растительности, голые и серые.

Отто находился на том самом месте, где минувшей ночью поджёг топливный мешок: два острова метрах в пятистах от него, знакомое угловое расстояние между ними, вывороченный чудовищным взрывом огромный валун, бесстыдно демонстрирующий миру своё голое основание. Разумеется, от мешка ничего не осталось, от мха, покрывавшего когда-то огромный камень, тоже. Только здесь он увидел следы огня: копчёный бок валуна с чёрными струпьями в тех местах, где заросли мха были особенно густыми.

— Тебе тоже досталось, парень, — сказал он мегалиту. — Только тебе всё равно, каким боком выйдут мои эксперименты, а мой кaputt, похоже, на этот раз меня доконает.

Он порадовался, что солнце заходит с его стороны острова, и задумался: "Первый взрыв от топлива. Потом я услышал пять взрывов подряд. И последние слова Василия были о пяти шарах. Может, это как-то связано? Подлетели слишком близко, разглядывая шутиху из ампул с самовоспламеняющейся жидкостью, а когда взорвалось топливо, не успели убраться и сдетонировали?"

Всё было возможно. Шаров не было. Это — главное.

Остальное не имело значения.

"Я победил", — сказал он себе, удивляясь глупости гордой фразы.

— Я победил, — повторил он вслух. — В чём дело?

Слова были лишены всякого смысла. То, что в итоге получилось, отношения к справедливости не имело. Слишком высокая цена. Погиб Василий. Большую тревогу вызывала пульсирующая, доводящая до изнеможения боль в левом боку. Эту боль было невозможно объяснить сломанными рёбрами. За последние двенадцать часов он принял два анестетика…

"Почему бы тебе не оставить меня в покое, Господи? — подумал Отто. — У Тебя есть избранный народ, вот и экспериментируй с ним, сколько Твоей великой душе угодно. До того, как Ты к нам пришёл, у моих предков были боги. Может, и послабее Тебя, но с ними можно было разговаривать, а иногда и договориться. А Ты? Посмотри, что Ты со мной сделал! Ты же у меня отобрал всё, ничего не оставил. Только жизнь. Да и то, сколько там той жизни осталось…"

Он пошарил вокруг себя руками, нашёл вполне приличное полено, достал нож и, напевая про себя привычное "Шиндерасса, Бумдерасса", принялся стружить влажное дерево.

"Сколько себя помню, всегда хотел только одного: чтобы меня оставили в покое. Но вот беда, отгородиться, спрятаться от людей можно только деньгами. Чем больше денег, тем прочней и выше ограда. И неважно, что за ограда: остров или океанская яхта. Важно другое. Получить деньги на ограду можно только у общества, от которого пытаешься отгородиться. Смешно. Чем больше хочешь отгородиться, тем большая сумма нужна, тем большую работу необходимо совершить, чтобы получить эту сумму, и тем больше вязнешь в болоте, которое называется обществом".

Отто посмотрел на руки: разбитые в кровь пальцы со сломанными ногтями и ржавыми подтёками йода цепко держали начавшую принимать форму заготовку, — галеон с квадратной транцевой кормой и высоко поднятым полубаком. Отто покрутил перед глазами игрушку, вздохнул и принялся обтачивать её нижнюю часть, стараясь обводы форштевня сделать как можно более обтекаемыми.

"Поставить три мачты, увеличить раз в сто и на прямых парусах… ведь я же не герой, Господи. Я мечтал о мирной профессии, о любящей жене, о требующих внимания и заботы детях. И чтоб дом, и пирог по выходным и праздникам. И шумные дни рождения у детей, и тихое застолье на семейные годовщины. Спокойные соседи, налаженная жизнь… нет, я точно не герой. Герой — это когда не хватило ума промолчать, а потом смелости остановиться и подумать.

Герои — это парни, которые твёрдо знают, чем будут заниматься после того, как совершат свой подвиг. Таких нет, Господи. Даже те, кто уцелел, у кого есть руки и ноги, и все кишки у них на месте, и зрение, и слух тоже, возвращаются уродами. Они с ужасом смотрят на мирную гражданскую жизнь и ничего в ней не понимают.

Чиновники, встречающие нас в аэропорту, полицейские, продавцы в магазинах… все — чужие. Они ждут от нас одни неприятности. И мы редко обманываем их ожидания. Они говорят тихо и медленно, но их речь непонятна. Законы, по которым они думают, темны и путаны. Слиться с ними, стать одним из них невозможно. Остаётся лишь прикидываться до поры до времени, стараясь не сбиваться с ноги, и как можно дольше попадать в такт. Но всегда наступает момент, когда вдруг чувствуешь себя лишь куклой. Бездушным механизмом, имитирующим человека…

Нас встречают с цветами и улыбками, но проходит совсем немного времени, и люди, которые недавно радовались нашему возвращению, начинают думать: "может, им не стоило возвращаться?.." И хуже всего то, что мы и сами так думаем".

Отто огляделся. Быстро темнело. Солнце уже зашло.

Ночевать придётся прямо здесь, вот на этом самом месте. Завтра он попытается найти себе лежбище поудобнее. Предстоит большая работа. Сломанная нога означает зимовку. А к ней нужно готовиться. У него нет одежды, укрытия, нет никаких запасов.

Чтобы выжить, его ждёт тяжёлый, изматывающий труд.

Ну и ладно. Не в первый раз.

"У нас как-то не принято долго помнить подвиги живых. Мёртвые — другое дело. С ними проще. Их героический образ не тускнеет с годами, превращаясь в опустившегося, вечно пьяного забулдыгу. Они никогда не меняются и много не просят. Обелиск на могиле, пенсия жене, почёт родителям. И не понять: то ли это память герою, то ли реклама патриотическому сознанию".

Его мучила жажда, но Oтто опасался без крайней необходимости пить сырую, стоячую воду из озера. А разжигать костёр и что-то придумывать с посудой для кипячения, не было сил.

Свежело. Порывы холодного ветра рябили поверхность озера, поднимая небольшие волны, которые тихонько, будто пробуя силы, плескались о берег и умирали на нём, уступая место напирающим сзади своим братьям. А те, молодые и полные сил, всё ещё не догадывались, что это не долгожданный финиш, а всего лишь очередь умереть.

"Ещё немного и начнётся прибой, — усмехнулся Отто. — Чуточку воображения, герр Пельтц, и вы почувствуете осуществление своей мечты: собственный остров, море, и сто километров до ближайших неприятностей…

Хуже всего с женщинами. Огрубевшее сердце нуждается в любви и участии. Женщины видят в нас героев и легко идут навстречу. Но проходит время, и они каким-то необъяснимым образом, своим женским, сверхъестественным чутьём угадывают нашу пустоту. Потому что душа остаётся там, где гибли наши товарищи. Где погибнуть могли и мы сами.

Второй Катерины никогда не будет…"

Он поднял воротник и накинул на голову капюшон, спрятавшись от ветра. Было тепло и уютно. И боль как будто отступила.

"Ничего, — успокаивал он себя. — Будем начинать с нуля столько раз, сколько потребуется. И ни разом меньше!"

"А что это ты, собственно, стонешь? — спросил он себя. — Хочешь жить? Набери любой номер, хотя бы "02". Так или иначе, доберутся и спасут. Хотя бы затем, чтобы задать неприятные вопросы. И будешь сидеть в тепле и сытости. Долго, очень долго будешь сидеть…"

Его руки замерли. Нож, срывающий стружку с крошечного галеона, застыл, будто под ним было не дерево, а камень.

"Его фамилия Мичурин! — подумал Oтто. — И у него не было телефона. Или был? Нет, точно не было, потому что он у меня просил разрешения позвонить. Значит, его телефон был у тех покойников на болоте. Если, конечно, он его не потерял. Поэтому, вполне возможно, его телефон сейчас у меня. Но если это так, то номер "13", по которому просили перезвонить Мичурина, должен быть в памяти одного из трофейных телефонов!"

Отто отложил игрушку и нож. Достал из вещмешка на поясе телефоны, заменил блок питания чужому телефону. Ничего не произошло, в ячейке" 13" ничего не было.

Он повторил операцию со вторым телефоном. Да. Тут был номер. Отто тут же отправил его на связь, по дисплею побежали знакомые человечки, и приятный женский голос автоответчика ему сообщил:

— Только что ваш телефон был перепрограммирован на запуск детонатора ядерных гранат мощностью десять килотонн. Пуск детонатора осуществляется последовательным троекратным нажатием клавиши "А", решётка, цифры: 3, 1, 5, решётка и кнопки вызова. Время запаздывания пять минут. Клавишей "отмена вызова" предусмотрен отбой детонации. Повторяю… — автоответчик попытался повторить сообщение, но Отто, помня просьбу Шефа экономить спутниковое время, отключился.

"Ну и ну! — он с уважением посмотрел на телефон у себя в руке. — Эта штука может взорвать атомную бомбу! Вот только где эта бомба, и что этот взрыв мне даст? Если фамилия Василия — Мичурин, то телефон — его. Только вот не похоже было, чтобы он собирался что-то взрывать. Наоборот, постоянно уговаривал меня уносить отсюда ноги. Другой вариант: собирался взрывать профессор, его отец, а значит, тоже Мичурин. Василий мог и не знать о намерениях своего отца. Но спонсор экспедиции Василий! Вряд ли он шутил о своих миллионах. Хотя его отец тоже, наверняка, не бедняк".

Он зябко повёл плечами. "Что-то многовато миллионеров для одного болота, пусть даже и очень большого".

Синее небо с первыми звёздами уверенно чернело, звёзды становились всё ярче. Золотые кляксы далёких облаков желтели вслед зареву ушедшего на покой солнца.

Отто перевёл взгляд на воду и вздрогнул. Только теперь, когда совсем стемнело, стало заметно свечение воды. Он в панике огляделся. Что, если взрывы были ядерными? Тогда всё вокруг заражено. Верная, долгая и мучительная смерть! Но вокруг было темно. Склоны камней, едва различимые в надвигающейся ночи, были тёмными. Светилась только вода справа от него, метрах в десяти от берега. Он даже рассердился на себя за это секундное замешательство: "Были бы взрывы ядерными, всё вокруг сгорело бы дотла!"

Он присмотрелся: оттуда, из-под воды пробивался мигающий фиолетовый свет. "Совсем, как полицейская машина, — подумал Отто. — Или как аварийные огни. Возможно, им тоже крепко досталось. За целый день ни одного шара. Ремонтируются? Ну да, правильно, мы же видели: шары выскакивали из-под воды. Так что тут всё сходится. Сейчас или никогда!"

Его битва продолжалась. Чтобы умереть, совсем не обязательно ждать зимы. Какие глупости! Отто положил неоконченную фигурку галеона в боковой карман куртки, пристегнул к поясу нож, сложил телефоны в мешок, прихватил костыль и заковылял по берегу к фиолетовому свечению, чтобы подобраться к нему поближе. Он с шумом втягивал в себя воздух, не обращая внимания на боль. Он прекрасно себя чувствовал. Нога? Ну и что с того? Боль в боку? К чёрту! Подумаешь, треснутые рёбра! Его война ещё не кончилась, не все счета оплачены, не все шеи свёрнуты…

Не снимая капюшона, он вошёл в воду.

Холодная вода обжала сломанную ногу и немного привела в чувство. По крайней мере, он отвёл взгляд от таинственного пульсирующего свечения и огляделся. Наступила ночь. Поднялся ветер. Мелкие волны всё настойчивей стучались о берег. Тишина. Шум ветра. Шум волн.

Пустошь. Одиночество.

Нет, он здесь ничего не оставил.

Ничего такого, из-за чего стоило откладывать неизбежное свидание с Всевышним.

Едва вода поднялась по пояс, возникли трудности с костылём: деревянная палка не хотела погружаться на дно. Не выпуская её из рук, Отто поплыл, неловко загребая одной рукой и стараясь не потревожить больную ногу. Когда свет оказался под ним, Отто, не обращая внимания на резко усилившуюся боль в боку, сделал несколько глубоких вдохов, потом, насколько возможно, набрал воздуха в лёгкие и нырнул…