II

Трибунал Гвардии её Величества впервые оказался в таком затруднительном положении. Одно дело, судить рядового или старшину за пьянку, грабёж или изнасилование. Совсем другое — сотника Калима. Человека уравновешенного, всегда отдающего себе отчёт в своих словах и поступках…

Префект давно уже присматривался к Ратану, но против Вепря никаких зацепок не было. Культ Матери чтил, Законы послушания выполнял, развитию и стабильности способствовал в не меньшей мере, чем и он сам, префект.

Мелочовка в счёт не идёт. Подумаешь, участвовал в пьяной драке с крестьянами из-за насмерть забитой лошади. Так ведь господа Гвардейцы поспорили. И за лошадь заплатили. Казначейство кантона заплатило. Он сам приказ подписывал. А крестьянам и вовсе нечего в городе делать. Зерно продали? Деньги получили? Вот и ступайте себе: сейте, пашите… займитесь, чем-нибудь.

Что изменял Вечной Любви, так ведь и все не без этого.

Жить в Доме гейши — это, конечно, хорошо. Это признак достойного положения и признания заслуг. Но как подумаешь, сколько народу до тебя через её ласковые руки прошли… А если вспомнишь, что все они уже умерли? Кто недавно, а кто во времена, о которых даже матушка Кселина не помнит. А если представить себе, сколько ещё поколений будет у неё после тебя? Да после таких размышлений любая девка из корчмы покажется принцессой! Нет, это точно не в счёт.

И всё-таки префект всегда чувствовал в Ратане что-то чужое. Опасное. Так рыжий кмор, припав к дереву, часами, сутками в полной неподвижности будет ждать свою жертву. И не промахнётся. Не хотел Ратан двигаться дальше. А ведь мог. Мог! Но не хотел. Почему? Нет, здесь точно была какая-то интрига, хитрый расчёт…

Ведь ему до неприкасаемых оставался всего шаг: вызвать на дуэль коллег-сотников. По одному, разумеется. И было время, когда он смог бы с ними справиться. И тогда Ратан стал бы Стратегом. Почему он этого не сделал? Странно. Сделай он это, и не было бы злополучного вызова на дуэль. Стратег — лицо неприкосновенное. Не было бы дуэли, гвардейцы проявили бы большую бдительность и расторопность, и Внешние Ворота — путь к новым территориям, которых уже, пожалуй, заждались, — остались бы открытыми.

Вот-вот, открытыми!

— Таким образом, — закончил свою речь префект. — Судить Ратана следует хотя бы за то, что слабая выучка его людей не позволила им исполнить свой долг. Внешние Ворота вновь заперты. Нас опять ждёт вечность ожидания…

— Это заблуждение, достойный, — подал голос третий защитник. — Через минуту вам придётся признать, что вы некомпетентны в тонкостях армейской дисциплины.

Префект взглянул на судью, тот благосклонно кивнул защитнику.

— После того, как вызов на дуэль принят, сотня переходит под руководство претендента либо до исхода поединка, либо навсегда. Таким образом, в момент, когда Внешние Ворота открылись, а потом закрылись, караул подчинялся своему командиру — Сопляку, — в зале засмеялись, — прошу прощения, Ваде Дроздовичу. Ответственности за все последующие события сотник Ратан нести не может. Он был всего лишь зрителем…

— Вот это-то и странно, — перебил его префект. — Почему сам Ратан не принял участия в схватке? Гибли его люди, молодёжь, которую он долгие годы учил боевому искусству. Гибли от руки чужака. А наш доблестный сотник стоял рядом и наблюдал!

— А вы представьте себе, как это было, — заметил первый защитник, — представьте себе состояние человека, настолько честного, что смене рода деятельности он предпочёл смерть. Хотя, прошу заметить, из десяти подобных случаев — в девяти люди принимают крестьянскую схиму или удаляются в дальнюю разведку, но спасают себе жизнь. Нет! Ратан, человек чести, согласен принять почётную смерть и готов к ней. Приготовления к поединку ведутся в ста шагах от Внешних Ворот. Они открываются. Неслыханная удача для командира подразделения. Эта удача припишет нового сотника к лику святых. Без длинной цепочки дуэлей сделает неприкасаемым! Зачем бывшему сотнику вмешиваться в события, которые иначе как звёздным часом его ученика не назовёшь? Пятёрка молодых гвардейцев со всех ног несётся к Внешним Воротам, но бывшему сотнику спешить некуда. Жизнь его спасена, впереди Интервенция, но это уже не его игра. Вот он и не торопится. Когда же из пещеры вышел чужак, — все повернули головы к бледному незнакомцу и его женщине, — Ратан был слишком далеко, чтобы принять участие в схватке. Тем не менее, он его разоружил…

— И это ещё одна странность в этой истории, — прервал его префект. "Пора, — подумал он, — пора подводить к главному и заканчивать…" — Одна нелепость на другой. Сотник уверен, что Дроздович его заколет, потому что сильнее, быстрее, ну, и так далее. Чужак оказался сильнее и быстрее не только Дроздовича, но и всего подразделения. И это не мешает сотнику справиться с чужаком!

— Мы вынуждены повториться. Всё происшедшее результат недоразумения…

— …которое привело к гибели пятерых гвардейцев! — торжествующе закончил префект. — Мы все устали от нагромождения лжи и противоречий. Защита мне посоветовала представить себе, как произошёл инцидент. Я готов сделать это. Могу ли я задавать вопросы обвиняемому?

Судья кивнул головой.

— Сотник Ратан, правда ли, что у вас не было возможности победить Дроздовича?

— Да, правда, — неохотно подтвердил Калим.

— А правда ли, что вы чтите культ Матери?

В зале засмеялись.

— Безусловно!

— Почему же, в таком случае, когда матушка Кселина пришла к вам с обязательным ритуалом альтернативных решений и настоятельно просила вас любой ценой сохранить себе жизнь, ваш разговор шёл на повышенных тонах? Она даже не захотела остаться, чтобы позавтракать с вами!

— На этот вопрос я не буду отвечать, — хмуро заявил Калим. — У меня с матушкой личные разногласия о претензиях стражи Культа к гвардейцам её Величества.

— Ну, ваши военные склоки сегодня нас не интересуют, а вот то, что педантичный и аккуратный сотник Ратан — Вепрь! Железные нервы и несгибаемая воля! — накануне поединка напился, должно озадачить всех присутствующих! Да-да! Вопрос жизни и смерти! И вместо того, чтобы улаживать вопросы наследства в своём обширном и уважаемом семействе, он ел, пил, спал! Почему? Да потому что он знал — дуэль не состоится! Не было открывшихся Ворот. Не было начала Интервенции. Всё было по-другому. Не дожидаясь наблюдателей, Ратан провоцирует поединок. Внимание гвардейцев приковано к схватке. Наёмники, вот эта парочка, — небрежный взмах руки в сторону чужаков, — незаметно подкрались к зрителям, разделались с ними, а потом, уже вместе с сотником, набросились на Дроздовича.

— Это лишь логическая цепочка, — поднялся с места второй защитник. — Опровергать такое чудовищное обвинение значило бы согласиться с оценкой Ратана как гнусного и подлого интригана, готового ударить ножом в спину своих учеников. Это представление совершенно не соответствует личности сотника, известного в Городе своей духовной чистотой и высокими понятиями о чести!

— Но ведь свидетелей в этом деле нет, не так ли? — вкрадчиво обратился к судье префект. — Одни обвиняемые! Никаких других следов, кроме жестокого побоища, тоже нет. Но установить истину — наш долг! Что же ещё остаётся, как не выстраивать логические версии происшедшего, затем отбросить невероятные и назвать истинной ту, вероятность которой окажется самой высокой?

— Да, — заявил судья. — Я согласен с этим. Продолжайте.

— Как заметила защита, я всего лишь выстроил версию. Давайте теперь рассмотрим её поближе. Сам Ратан подтверждает, что злодейски погибший Дроздович был гениальным фехтовальщиком, а помнит ли трибунал, что шпага Дроздовича была обнажена? А помнит ли трибунал, что Вада Дроздович погиб от ножевого ранения в затылочную часть черепа. Удар ножом сзади! Как мог гениальный фехтовальщик повернуться спиной к вооружённому ножом нападающему? Мечи были ещё у двоих, и нас хотят убедить, что этот бледнолицый заморыш уложил пятерых гвардейцев с помощью ножа? Сотник Ратан, вы — признанный мастер боевых искусств и человек чести, вот и ответьте нам: возможно ли такое?

Калим тяжело вздохнул. Это и был тот вопрос, которого он страшился больше всего. Сказать правду означало покрыть себя позором, и обречь на верную гибель своих гостей, с которыми за эти несколько дней он уже успел сдружиться. Но солгать было невозможно.

— Нет, — ответил Калим. — Пока я не увидел Отто, я был уверен, что такое невозможно. А сейчас… не знаю. Это больше похоже на чудо.

Судья посмотрел на защитников. Те, с ужасом глядя на Калима, отрицательно покачали головами.

— Но зачем нам какие-то домыслы и догадки, — продолжил префект. — Неизвестная никому в Городе женщина прямо объявляет о своей связи с Ратаном. Я попрошу её ещё раз назвать своё имя…

Повисла тяжёлая пауза. Ратан повернул свою массивную голову к женщине и что-то ей шепнул.

— Калима! — зазвенел её ясный молодой голос.

— Это ничего не значит, — вступил первый защитник. — Они могли прибыть из краёв столь отдалённых, что её имя оказалось случайно созвучным имени Дома Калима…

— Отдалённость мест, из которых они прибыли, не помешала им всего за несколько дней выучиться нашему языку. Но я вижу, что сомнения ещё не оставили трибунал. Тогда прошу взглянуть на это, — префект достал плоскую коробку. — Это принадлежит мужчине.

Он рассыпал на столе бриллианты.

— Родовые сокровища Дома Калима, плата наёмникам за их услуги.

В зале поднялся шум. Угрожающие выкрики быстро переросли в недовольный гул.

Префект, для подогрева публики, провёл несколько раз руками по столу, пересыпая бриллианты, и уселся в своё кресло. Калим заметно побледнел и съёжился. Женщина беспокойно смотрела на беснующийся зал. Защитники ожесточённо ссорились друг с другом, не зная, как следует поступить и что ответить.

Только один человек сохранял невозмутимость и спокойствие. Отто Пельтц взирал на кипящие вокруг него страсти со сложной смесью жалости и презрения. Так смотрит воспитатель старшей группы детского сада на стайку малолетних бандитов, пытающихся исподтишка, незаметно для глаз взрослого, подстроить какую-то пакость беззащитному перед их напором товарищу.

— Бейлиф, — обратился судья к секретарю. — Если этот сброд в зале немедленно не заткнётся, вызывай своих помощников и сделай так, чтобы я себя хорошо слышал.

Бейлиф встрепенулся, вскочил, но звать помощников ему не пришлось. Зал мгновенно стих. Жестокость, с которой судья вёл заседания трибунала, была хорошо известна. Бывали случаи, и не единожды, когда целые группы присутствующих получали наказания более суровые, чем обвиняемые, которым пострадавшие пришли выказать свою ненависть или поддержку.

— Что может сказать защита? — спросил судья.

— Только то, что имущество, принадлежащее чужакам, — быстрее всех нашёлся третий защитник, — достойный префект получил из их рук добровольно. Без нажима или принуждения. Ни чужаки, ни обвиняемый сотник Ратан, не придавали этим безделушкам такого значения, какое им придаёт достойный префект.

— На эти безделушки можно отремонтировать дворец Королевы, — оборвал его судья. — Должен вам заметить, на меня доводы префекта произвели большое впечатление. Даю вам ещё минуту, чтобы посоветоваться и ответить что-нибудь более толковое, чем размышления о соотношении доброй воли и принуждения при сдаче обвиняемым вещественных доказательств по делу об умышленном убийстве пятерых представителей закона при исполнении ими служебных обязанностей!

* * *

Отто Пельтц чувствовал, что его опять провели, заставили делать то, чего он делать не хотел и не собирался.

"Открой дверь", — сказал Василий. И Отто взял и открыл.

Как глупо! Ему отдал приказ его злейший враг. А он, Отто Пельтц, этот приказ исполнил!

"Отто, остановись!" — крикнула Маша. Остановился ли он? Как бы не так! Зарезал пятерых полицейских.

Да что же это за наваждение такое?

Кстати, а как она сама это узнала? Как она узнала, что ему следует остановиться? Почему она представилась, как Калима? А Калим оказался Калимом случайно? Выходит, она и есть тот телепат, о котором говорил Василий. Отто не забыл его слов. Просто этот факт отложился в самом дальнем уголке памяти. Так откладывают интересные газеты на краешек журнального столика, чтобы самое сладкое прочесть потом, на закуску. Маша, она же Калима, читает его мысли… ну и что? Пусть себе читает!

Отто почувствовал её дыхание на своей щеке.

— Я люблю тебя, милый. Ты должен этому верить.

Должен? Это плохо. Отто не любил долгов. Долг — это шлагбаум свободы. Как свежий шрам поперёк лица. Где он допустил ошибку?

Зал в очередной раз зашумел, и Отто поморщился. Змея кусает себя за хвост. Это же надо было так стремиться прочь от людей, чтобы оказаться среди толпы спустя четыреста тысяч километров!

Мозаика. Судьба никогда не раскладывает составляющие успеха в нужном для его достижения порядке. Это всегда осколки, беспорядочно разбросанные под самыми невероятными углами. Увидеть целое, сложить из этих на первый взгляд чужих друг другу кусков осмысленную картину, это и значит решить задачу. Отто чувствовал, что в очередной раз прошёл мимо очевидного решения.

— Я всё сама объясню тебе позже, — шепчет Маша. — Сосредоточься. Они решают, что с нами делать.

"Конечно, она телепат. Иначе не объяснишь скорость, с которой она выучила их язык. Она их понимает, я — нет. Это её премия. А я свою потерял после удара ножом в сердце. И бессмертия, наверняка, тоже лишился. Теперь я старею, могу заболеть и когда-нибудь умру… тоже мне, "новость"… С ума сойти! Она читала мои мысли всё это время!.. А разве мне было, что скрывать?"

— Отто, они хотят, чтобы ты сразился…

Отто выныривает из глубины размышлений, будто поднимается к свету. Сражение?

— С кем сразился? Зачем?

— В том то и дело! Они хотят, чтобы ты сразился с их лучшими бойцами. Ты должен победить. Иначе они не поверят, что это ты уложил тех стражников, на поляне.

— А кто же ещё?

— Они подозревают нашего приятеля, Калима. Оказывается, мы спасли ему жизнь!

"Опять я ничего не понимаю! — признался себе Отто. — Он же местный начальник полиции, а парни были из полицейского наряда. Кто же его хотел убить? От кого я его спас? Опять вокруг меня что-то происходит. Я кого-то спасаю, даже не подозревая, что делаю доброе дело. А потом всё, как обычно, перевернётся с ног на голову, и тот, кого я спас, всадит мне нож в спину…"

— Отто, я знаю, что делать!

"Интересно, уж я-то точно этого не знаю".

— Ты должен вызвать на поединок лучших!

"Конечно, лучших, чтобы они-то уж точно, наверняка выпустили мне кишки".

— Не беспокойся, милый, сейчас я всё устрою.

Калима дёрнула за рукав ближайшего к ней второго защитника и что-то ему сказала. Все трое, чуть ли не сталкиваясь лбами, немедленно горячо зашептались. Судья демонстративно посмотрел на песочные часы, предусмотрительно перевёрнутые у него на столе секретарём. Половина песка из верхней камеры уже перекочевала в нижнюю. Судья взялся за молоток.

— У нас необычная просьба, — поднялся первый защитник. — Женщина хочет высказаться.

— Она хочет продемонстрировать знание нашего языка, который выучила за три дня? — едко уточнил судья.

Он колебался, покачивая в руке молоток. Всё было ясно.

Мотив, способ, возможность. Всё было понятным, стоит ли занимать время?

— Пусть говорит, — и судья положил молоток на столе перед собой.

Калима поднялась с места и не спеша осмотрела зал.

— Я восхищена народом, законы которого позволяют чужакам, странникам из других земель, рассчитывать на правосудие наравне со своими гражданами.

"Что-то не похоже, чтобы женщина выучила язык за три дня!" — подумал судья. Его рука опять потянулась к молотку.

Это движение не ускользнуло от взгляда Калимы, но она невозмутимо продолжала:

— Сам факт этого суда означает официальное признание моих гражданских прав в вашем обществе и прав моего мужа. Это очень необычно. Но я польщена вашим доверием и благодарна вам за него. — По залу прошелестел шёпоток одобрения. — Итак, обвинение построено на недоверии к одному-единственному утверждению: мой муж, вооружённый ножом, не может противостоять пятёрке мечников. Все остальные аргументы надуманы и не имеют реальной силы.

Калима говорила свободно и непринуждённо. Ей нравилось одобрительное внимание зала, и в этом внимании она черпала силу и вдохновение:

— В самом деле. Ничего не стоит попросить нашего гостеприимного друга сотника Ратана показать сокровищницу Дома Калима. Уверена, что все фамильные сокровища вы обнаружите нетронутыми, на своём месте. Если же вы предположите, что эти камешки из какого-то неизвестного тайника сокровищницы, то вам придётся задуматься: почему, располагая таким богатством, сотник Ратан не вступил в переговоры с Королевой о ремонте дворца? Это дало бы ему реальный шанс добраться до таких высот власти, о которых в кантонах не принято даже думать. Вместо этого он потратил своё богатство на сомнительное убийство пятерых солдат! Что же касается моего имени, то это грустная история, которая не имеет отношения к судьбам вашего мира. Тем не менее, моё имя указывает, что наше появление здесь соответствует воле Матери, давшей всем нам жизнь и надежду.

Она перевела дух. Судья отложил молоток и кивком головы приказал секретарю убрать часы. Женщина знала, что говорить и как.

Паузой немедленно воспользовался префект.

— Как вы сами заметили, — он поднялся с кресла. — Остаётся ещё первая предпосылка!

— С ней мы справимся опытным путём, — заявила Калима.

— Поясните свою мысль, — сказал судья. — Что значит: "опытным путём"?

— Это значит, что мой муж вызывает на поединок пятерых ваших лучших воинов.

Зал взорвался криками и свистом. Калима недобро усмехнулась:

— Я вижу, недостатка в добровольцах не будет. Поэтому прошу принять во внимание: мой муж вызывает на поединок лучших, — она со значением подчеркнула последнее слово. — Могу ли я быть уверена, что суд и все присутствующие правильно поняли главное условие поединка?

По мере осознания сказанных женщиной слов, зал замирал. Вскоре, без всякого вмешательства судьи, бейлифа и его помощников, тишина стояла такая глубокая, что стали слышны вопли черни на улице, поджидающей конца необычного судилища. Судья впервые почувствовал себя неуютно. И неуверенно. Предложение было слишком неожиданным. Оно застало его врасплох.

Он вопросительно посмотрел на префекта. Тот немедленно откликнулся:

— Следует не забывать, что у нас суд офицерской чести. Поэтому дуэль, по нашим законам, лишь на руку суду. Если защитник чести Дома Калима победит, то Калим становится Стратегом со всеми вытекающими последствиями. Если защитник чести проиграет, то положение вещей не нарушится: сотник Ратан кровью своего защитника ответит на все наши претензии, женщина останется с ним, а виновник в смерти пятерых гвардейцев понесёт заслуженное наказание. Да, обвинение это устраивает. Вот только…

Префект замялся, потом всё-таки нашёл в себе силы продолжить:

— Мы чтим культ Матери, и нам известна цена слов женщины, но хотелось бы услышать и самого мужчину.

Калима наклонилась к Отто и прошептала:

— Милый, сейчас ты должен подняться и громко сказать "Да". Они поймут.

"Как-то всё это мрачновато выглядит, — подумал Отто. — Распишитесь здесь и здесь… ага, спасибо. Вещички кладите на пол. Да-да, прямо так и кладите. А теперь сюда, пожалуйста, к стеночке, да, именно сюда. Вам как: глаза завязывать? Так обойдётесь? Напрасно, напрасно, многие, знаете ли, в свои последние минуты предпочитают не видеть напротив себя взвода автоматчиков…"

Он мало понял из того, что говорилось. Судили Ратана, это было понятно. За то, что полицейских убил он, Отто. Это было загадочно. Бриллианты он отдавал очень неохотно, уступив просьбам Маши, которая настойчиво требовала звать её по новому имени. "Внимательно выслушай женщину, и сделай так, как ей хочется, — подумал Отто. — В противном случае, она отравит жизнь так, что забудешь, чего сам хотел".

Он встал и, собрав весь свой небольшой словарный запас, смело произнёс:

— Да, правда, знать моя жена!

Казалось, большого удивления его заявление ни у кого не вызвало. Oтто почему-то вспомнил венгра Васо.

"А ведь было время, когда я над ним смеялся", — подумал он.

Загрузка...