Десант в настоящее

IY

Когда приятный для слуха мелодичный сигнал сообщил о вновь прибывших, матушка Кселина покачала головой. Ни один мужчина за всю её жизнь не сумел продемонстрировать столько уважения к обители, сколько чужеземец выказал одним лишь прикосновением к воротам твердыни. Это не было простой вежливостью. Сигнал прозвучал с усталостью проделавшего большой путь странника и со смирением что-то понявшего в этой жизни человека. Это следовало запомнить и учесть, когда наступит время принимать решение.

Она укоризненно посмотрела на сидящих за столом Стратега Калима и его сотника Водопода. Они не могут уловить тончайшие мелодии каменных ворот монастыря, выводимые человеческими руками. Эти, как и все мужчины, барабанят по камню кулаками, бьют рукоятками мечей, наполняя обитель неприятными для слуха варварскими аккордами.

Чужак, похоже, из другой породы… Она вновь почувствовала раздражение.

Гвардия её Величества в последнее время, кроме обычной прожорливости, стала проявлять заносчивость и своеволие. Стычки гвардейцев со стражей Культа участились. Этому следовало положить конец.

Гости вошли в зал, и Кселина поднялась им навстречу.

Калима радостно бросилась к ней. Они обнялись, как старые подруги, и поцеловались. Только после этого Кселина позволила себе бросить заинтересованный взгляд на её спутника.

Мужчины успели обменяться рукопожатиями, и стояли неподалеку от них, переговариваясь вполголоса. "Что-то чересчур скромно для Ратана, — подумала Кселина. — Особенно учитывая, что пришелец для него сделал".

А чужак, непринуждённо заложив руки за спину, с интересом осматривался, хотя, с точки зрения самой Кселины, смотреть было не на что: не считая древнего стола и двух десятков тумб-табуреток примерно того же возраста, в зале было пусто. Но его интересовала не мебель.

Пришелец, не стесняясь, задрал голову вверх и разглядывал сверкающую галерею, идущую под самым потолком зала.

Эта внимательность тоже понравилась Кселине, хотя всё-таки было бы лучше, чтобы он поберёг глаза и оставил галерею в покое.

— Твоя речь произвела на меня впечатление, сын мой, — осторожно сказала Кселина.

Человек, который за одну минуту расправился с пятью лучшими бойцами кантона, по её мнению, заслуживал осторожности. Потому и сверкала режущим глаза светом верхняя галерея. Все светильники были заправлены, зеркала вычищены. Увидеть снизу пятёрку лучниц, расположившихся между зеркалами, было невозможно: слепили лампы.

Чужеземец молчал, разглядывая её. Без лишней дерзости, но и без лицемерного почтения.

Наконец, когда продолжительность паузы взобралась на грань приличия, он сказал:

— К сожалению, о вашем мире я всё ещё очень мало знаю. Поэтому прежде, чем мы продолжим, мне придётся спросить. И я надеюсь на снисхождение к моим вопросам.

Кселине пришлось приглядеться к нему внимательней.

Чужак заработал ещё одно очко в табели её симпатий, и останавливаться на достигнутом, похоже, не собирался.

Невысокий, худой. Кселине он показался даже измождённым. Голос приятный, жесты уверенные, лицо живое. Речь свободного человека, готового уважать чужие обычаи, но не терпящего посягательства на свои.

Он не был похож на обычного солдата. С её точки зрения он вообще на солдата не был похож. В глазах пряталась мудрость и боль… Это глаза философа, обучением которого занималась самая жестокая из всех учителей — жизнь.

— Давайте присядем, — предложила Кселина, — и я послушаю твои вопросы, сын мой.

Калим с Водоподом послушно вернулись на свои места, и она забыла на время об их присутствии. Чужак, напротив, несмотря на очевидную скупость и экономность движений, садился дольше всех, успев зачем-то ощупать и стол, и свою тумбу. Его колени упирались в стенки стола, и было видно, что он никак не может найти удобное для себя положение.

— Первый вопрос, — сказал Отто.

Присаживаясь, он будто невзначай налёг на свою тумбу: похоже, привинчена к полу. Стол был под стать тумбе: стенки по периметру вместо ножек. Не стол, а гигантский сундук, со стальной крышкой сверху.

— Я не уверен, что хочу быть вашим сыном. Отсюда проблема: как к вам обращаться?

— Пусть это будет нашей единственной проблемой, — легко ответила Кселина. — Все мы — дети Матери-Природы. Я — одна из Сестёр, служительниц культа, но учение о Матери не обязывает тебя относиться ко мне с уважением, приличествующим моему возрасту и полу.

Отто мгновенно оценил искусность её ответа. Его лицо расплылось в широкой улыбке:

— Я поражён, матушка. Не часто приходится видеть, чтобы слово было настолько убедительней грубой силы. Моту ли я попросить вас вернуться к прежнему обращению ко мне?

— Ты уже сделал это, сын мой. Что-нибудь ещё?

— Да, матушка. Сейчас, чтобы практиковаться в вашем языке, мне приходится часто и подолгу с кем-то говорить. В связи с этим, я не совсем понял, какую именно речь вы имели в виду?

— Ту, которую ты произнёс две недели назад в Трибунале. Сейчас, когда ты овладел нашим языком, мне бы хотелось услышать высказанную тобой тогда мысль в другой, более точной формулировке.

— Тогда мной было сказано: "Я согласен со своей женой", матушка.

"Ещё одно очко, — подумала Кселина. Она перевела взгляд на Калиму. Та сидела счастливая и гордая за своего мужа. — Насколько сестра его контролирует? Или она сама находится под его контролем?"

— Есть ещё одно, — произнёс Отто, он уже решился задать главный вопрос. — Интервенция. Когда это произойдёт?

— Неизвестно.

Кселина посмотрела на Стратега. Тот, правильно истолковав её взгляд, немедленно ответил:

— Сигналом к исходу является открытие Внешних Ворот. Подразделение, несущее дежурство у Ворот, обязано их заблокировать, и три четверти населения со всем своим имуществом должны двинуться на новые территории, — он направил указательный палец вниз. — Основные задачи Гвардии: организация порядка переселения и охрана поселений от диких животных.

— Там, куда вы собираетесь переселяться, ногой ступить некуда, — заметил Отто. — Там пять миллиардов человек… и проблемы вашей Гвардии меньше всего будут связаны с дикими животными.

— Я ценю твоё мужество, сын мой, — сказала Кселина. — Мне кажется, этот вопрос потребовал от тебя некоторых усилий. Ты полагаешь, что новые территории заняты?

— Да, — вздохнув с облегчением, ответил Отто. — Заняты.

Он на мгновение умолк, потом решил немного расширить свою мысль:

— Несмотря на некоторую сумбурность первых дней моего пребывания здесь, ваш мир пришёлся мне по душе. Некоторые ваши обычаи кажутся мне странными, другие находят неожиданный отклик в моих представлениях о жизни. В целом я вижу удивительно молодой дух вашей нации, и мне небезразлична её судьба. Если вы предполагаете мирное урегулирование территориальных вопросов, связанных с прибытием ваших людей на Землю, то вы ошибаетесь. Конечно, их примут, но ни о какой государственности или культуре речи идти не будет. Если же вы предполагаете насильственный захват этих территорий, то это непростительное заблуждение. Вас не просто сомнут. Ваши люди будут уничтожены. Соотношение сил Гвардии с мощью, которой располагают армии землян, — Отто удивился, насколько привычно он ткнул пальцем себе под ноги, — примерно такое же, как столкновение мошки с лобовым стеклом автомобиля.

— Я не знаю, что такое "лобовое стекло автомобиля", — улыбнулась Кселина, — но после твоих слов представляю что-то большое и тяжёлое. Я могу тебя успокоить, сын мой. Мне неизвестно, откуда ты прибыл, но то место, куда направляются наши люди, всегда свободно. Это предопределено учением о Матери.

— В ваших словах такая уверенность, что продолжать эту тему не имеет смысла, — Отто покачал головой. — Я могу познакомиться с этим учением?

— Нет, — отказала Кселина. — Для этого тебе следовало родиться женщиной. И далеко не всякая женщина проходит посвящение и становится носителем Тайны.

— Тайны? — в голосе Отто послышалось разочарование. — Как же так: я с вами делюсь своими знаниями, а вы свои от меня будете скрывать?

— Не делись, — с усмешкой ответила Кселина. — Никто не собирается заставлять тебя делать то, чего тебе делать не хочется. Лишь бы ты не вздумал делать то, чего не хочется, чтоб ты делал, нам.

"Лихо закручено, — оценил Отто. — Или я ещё недостаточно хорошо владею языком". Но, искоса взглянув на Калима и Водопода, он уверился, что первое.

— В таком случае, матушка, не могли бы вы представить мне список действий, запрещённых в вашем мире?

— Напрасно насмехаешься, сын мой, — без намёка на улыбку ответила Кселина. — Если мы позволим тебе остаться, то такой список ты получишь. В этом ты можешь не сомневаться.

— Позволите? — вскинул бровь Отто.

— Именно, — подтвердила Кселина. — Если позволим тебе остаться.

— И от чего это зависит?

— От того, как ты понимаешь слова: "стабильность" и "дисциплина".

— И как же их следует понимать? — Отто почувствовал, что закипает.

— Положи руку на стол, — вместо ответа предложила Кселина.

Отто положил руку на стол и вопросительно посмотрел на Кселину.

— Слушай, — сказала она.

Отто понял. Он сосредоточился на ладони и сразу же ощутил хорошо знакомую вибрацию. Перед его глазами выстроился длинный ряд генераторов. Они греют этот мир, освещают его, создают силу тяжести и оказывают ещё множество услуг, которым, наверняка, ни в одном известном Отто языке нет точного определения. В том, что народ матушки Кселины не имеет отношения к постройке челноков и этой двери, сомнений не было.

Но оставалась надежда, что создатели этих технологических чудес, где-то здесь, рядом. И если встрече с ними и суждено сбыться, то только за этой дверью.

Он с облегчением поднялся с неудобной тумбы, — "как только они на таком сидят?" — и положил обе ладони на вибрирующую поверхность. Осторожно, будто это была не стальная плита, а тонкое хрупкое стекло, Отто огладил поверхность, насколько хватило длины рук. Точно. Никакой это не стол. Это дверь. Отсечная дверь — копия одной из семнадцати дверей на базе Василия, на изучение которых он потратил несколько дней; тут такие любопытные запоры… Если "верх" двери слева, то замок должен быть здесь.

Он сделал два шага вправо. Водопод поднялся и пересел на другую тумбу, чтобы не мешать. Отто положил обе руки на то место, под которым был спрятан механизм замка. Здесь вибрация ощущалась сильнее — следствие пустоты в литой броне двери. В ней, в этой пустоте, и размещался замок. И ещё, здесь Отто услышал слабый, на самой границе чувств, звук марширующей колонны. Чёткий ритм тысяч сапог, одновременно опускающихся на пыльную грунтовую дорогу.

Под левой ладонью напряглось, сгорбилось что-то инородное, нарушающее плоскую геометрию столешницы. Он убрал руки и присмотрелся к этому месту. Так и есть, крохотное отверстие, миллиметра четыре в диаметре. Кто-то аккуратно подобрал под цвет металла дерево и забил его заподлицо с поверхностью. Только специалист может это увидеть. Если знает, куда смотреть. Отто, знал. И только что это знание продемонстрировал.

Он отвернулся от стола и присел на ближайшую тумбу.

— И что ты увидел, сын мой?

В голосе не было угрозы. Но и энтомолог, поймав необычную бабочку или жука, нисколько не тратится на пустые угрозы. Морилка, сушилка, иголка в брюхо… чтоб, значит, ровненько висел. Под табличкой с наименованием вида.

"Вот оно, — подумал Отто. — Вот они осколки мозаики: прикрученные к полу тумбы вместо стульев и кресел, боковые стенки у стола-двери… спрятаться некуда, когда те, с галереи, начнут стрелять из своих луков".

Он затравленно огляделся. Сердце сбилось с ритма и застучало всё сильней и сильней, будто включился насос подкачки топлива перед переходом на форсированный режим. Он был в западне. Выхода не было. Нет, есть. Напасть на Кселину и ею прикрыться. А Калима? Кроме того, как прикрыться, если не известно расположение лучников на галерее? А почему он решил, что там кто-то есть? А как же иначе? Человек десять, не меньше. Не вчера родился. И не позавчера, между прочим, тоже.

И как себя поведут Калим с Водоподом?

Нет. Нужно иначе. Прежде всего, успокоиться. Что это он так разнервничался? Прекратить истерику, расслабиться, что-то ответить, выиграть время и подумать…

— Знакомые двери, — Отто кивнул на стол.

— Почему ты решил, что это двери?

Отто чуть прикрыл глаза и сосредоточился.

Калима ему ведь объясняла. Религия… прогноз поведения… культ Матери… где-то здесь. Точно, вот: "…нетерпимость ко лжи", — нашёл Отто у себя в памяти. Он едва не попался! Привычка лгать была так сильна, что он едва не лишился жизни. Ему задали вопрос, неискренний ответ на который наказывался высшей мерой, и приговор был бы исполнен мгновенно. Неправильный ответ — условленный жест, и хотя бы одна из десятка стрел найдёт дорогу к его сердцу.

А второй раз, как предупреждал Василий, этот фокус с бессмертием не получится.

Он понял. Очевидное расположение этой женщины к нему вынудило её подсказать ключ к правильной оценке ситуации. Но на большее рассчитывать было нечего. Одна-единственная ошибка, и у неё рука не дрогнет. Всё, что несёт угрозу стабильности её миру и отказывается от подчинения дисциплине, обеспечивающей эту стабильность, должно быть уничтожено.

Без компромиссов!

Отто посмотрел на Калиму. Та едва-едва наклонила голову. Даже не наклонила, а так, повела сверху вниз, будто воротник давит, только чёлку и поправила.

— Я уже видел такие двери, матушка. Только открытые. Я знаю, как они устроены, где у них замок и как с ним справиться. За этой дверью могут быть ответы на некоторые мои вопросы. И я задумался: в какой форме попросить у вас разрешения открыть эту дверь.

— Это так важно? — улыбнулась Кселина.

— Думаю, да. С одной стороны, в случае вашего отказа, у вас не должно быть сомнений в том, что я этому отказу подчинюсь. С другой стороны, в случае вашего согласия, мне хочется, чтобы вами руководила любознательность, а не давление чужака и его влиятельных друзей, которых он, по милости Матери, сумел здесь найти.

Теперь он знал твёрдо: это и есть та самая дверь, которую просил открыть Василий. И он её откроет.

Или умрёт.

Василий… удивительное сочетание друга и врага. Отто не питал к нему ни злобы, ни ненависти. Скорее, признательность и уважение… Василий ни разу не солгал. Многое из того, что он говорил, непонятно и до сих пор, но многое проясняется, обретает смысл и значение.

Хотел стать богом? А что в этом плохого? Разве есть предел совершенству? Господь создал человека по образу и подобию Своему, стоит ли в таком случае удивляться попыткам людей достичь божественных высот? Достичь и даже превзойти их? И кто мешает ему, Отто, хотеть того же? "Блаженны алчущие… ибо они насытятся".

Отто почувствовал прикосновение к истине.

Всё, что с ним происходило до сих пор, предстало в каком-то новом свете. Он вдруг, на какое-то мгновение, почувствовал себя бабочкой, только-только выкарабкивающейся из кокона, ещё не сознающую перемен, но уже понимающую, что эти перемены наступили.

— Позволительно ли мне будет напомнить, матушка, — внезапно вступил в разговор Калим, — что Отто мой гость и друг. Дом Калима несёт полную ответственность за его слова и поступки. И если…

— Ратан, — неприязненно осадила его Кселина. — Я ни на минуту не забываю о том, что тебе опять неслыханно повезло, и ты теперь Стратег, неприкасаемый. Я помню, что Отто — твой гость. И мне он нравится не меньше, чем тебе. Но если его слова и поступки будут представлять опасность для миссии, возложенной на нас Матерью, то ни ваша дружба, ни мои личные симпатии к нему и его жене, меня не остановят!

В комнате повисло напряжённое молчание.

"ЧК, гестапо, — подумал Отто. — Фанатизм в служении народу "вообще" означает физическое уничтожение представителей этого народа "в частности". Вот они: родники-источники моря крови с островами концлагерей".

— Хотя, надо признать, — спустя минуту неохотно добавила Кселина, — твоя новая должность и звание накладывают определённые рамки, с которыми мне приходится считаться.

Ей никто не ответил.

На самом деле, решение Кселина уже приняла.

Нет, она не поверила Отто, что тот, в случае отказа, оставит своё намерение открыть дверь. Но провоцировать усобицы в высших структурах власти — тоже не лучший способ сохранения стабильности. Основные качества для компромисса чужак продемонстрировал: гибкость, понимание, готовность к диалогу и тонкий нюх на опасность. Ни при каких условиях не загонять его в угол. Тогда не прыгнет. И не укусит. В случае чего, с ним можно будет договориться.

— Ты полагаешь, что сможешь её открыть? — спросила она Отто.

— Вопрос лишь во времени, которое для этого потребуется. А оно, в свою очередь, зависит от ресурсов и знаний, которыми мы располагаем.

— И сколько это может занять времени?

— Два-три месяца.

"Очень хороший срок, — отметила про себя Кселина. — Всё складывается. Он будет при деле, чем-то занят. Не будет смущать умы рассказами об ужасах Земли. Не будет убийств и бесконечных скандалов со вспыльчивыми гвардейцами и задиристыми стражами Культа. А как придёт Интервенция, отправится вместе со своей очаровательной женой вниз, и пусть себе там, что хотят, то и открывают, с кем хотят — скандалят, кого угодно — убивают. Это уже будет не моя забота. Даже если эта парочка сумеет истребить всю диаспору, всегда можно будет начать сначала. Для этого мы все здесь и варимся…"

— Что тебе нужно, сын мой, — обратилась она к Отто, — чтобы сделать эту попытку?

— Для начала, ответы на несколько вопросов, — перевёл дух Отто.

Он всё ещё опасался крайних мер. В его мире на такую терпимость к еретику нечего было и надеяться.

— Тебе не нужно прятать от меня глаза, сын мой, — неожиданно произнесла Кселина, — и стыдиться своих опасений тоже не надо. Должно быть, мир, из которого ты прибыл, не слишком ласков к своим детям.

— "Ласков"? — переспросил Отто. — Как вы зовёте место, куда собираетесь отправить своих людей?

— Земля, сын мой.

— Неправильно. Вы их отправляете в Ад.

— Мы уже обсудили это, — недовольным тоном оборвала его Кселина. — Я хочу услышать твои вопросы.

— Я вижу, попытки открыть эту дверь уже предпринимались… — Отто постучал указательным пальцем по едва различимому на фоне тёмного металла пятнышку дерева. — Мне важно знать историю этой попытки. Любые подробности: кто, когда, каким инструментом, почему остановился.

Кселина повернулась к Водоподу.

— Что скажешь, сын мой?

Отто уже не раз получал возможность оценить невероятную эрудицию этого приземистого, пожилого воина, которого всего неделю назад Калим, получивший должность Стратега, сделал своим сотником.

Водопод и на этот раз не ударил в грязь лицом:

— У нас уже был чужак. В очень давние времена. Как давно — не могу сказать, не знаю. Может, пять тысяч лет назад, может, десять. Но тогда кантонов не было. Было единое королевство, и о префектуре в те времена никто и не помышлял. Потому-то и удивительно, что об этом парне ничего не известно. Ни имени его, ни откуда он родом. Пришёл он из восточных сопределий, но как он там оказался и как выжил, сохранив человеческий облик, неизвестно. Правила тогда Василиса Таланная, известная умом и большой заботой о делах государственных женщина. Как чужак появился, она сразу велела привести его к себе: кто, мол, такой и откуда? Но, то ли не слишком усердно кланялся он ей, то ли смешным в поклоне показался, но не понравился он ей и всё тут. Велела страже гнать его обратно к Восточным Воротам и не впускать больше в пределы Королевства.

Только гнать его не пришлось. Очень уж гордым чужак оказался. Сказал, что утром сам уйдёт. Утром так утром. Что же его гнать, на ночь глядя? Никто же не знал, что у него на уме. А думал он, оказывается, вот об этих самых Звонких Воротах. И пришёл с одной только целью — нужны ему люди, как же! — открыть эти Ворота. Зачем? Это мне неизвестно. Только той же ночью застала его здесь, вот в этом зале, стража. Он стоял на столе, и струи огня фонтанами разлетались в стороны. Бой был странным. Много народу было покалечено, но никто не был убит. Сёстры-лучницы всё пытались его стрелами достать. Да только как ночью в общей свалке его достанешь? И прекратилось всё как-то непонятно. Как притомилась Гвардия мечами размахивать, так и чужак перестал их калечить. Он ведь не нападал, только защищался. К тому времени только-только светать начало. Многие видели, как всё было. Его уже от обители далековато отогнали. Мечники отошли, тут и лучницы подоспели. В те времена, к слову сказать, Гвардия и стража дружнее жили. Да только заговоренный он: ни одна стрела не попала. А может, умел полётом стрел управлять. Плюнул чужак обидчикам под ноги, да и пошёл себе. Ничего не сказал. Так и пропал за Восточными Воротами. Больше его никто не видел. Я вам всё это рассказал, как знаю. О том, что тут и вправду какой-то след от его работы остался, о том впервые слышу.

И он, поднявшись со своего места, нагнулся над столом, стараясь лучше рассмотреть след от сверла.

Помолчали.

— Это всё? — спросил Отто у матушки Кселины.

— Да, это всё. Лучше не расскажешь.

— А что с механизмом сделали?

— Механизмом? — удивилась матушка. — Сын мой, не было никакого механизма. Как Водопод рассказал, так оно всё и было. Я сама всё это видела.

"Гм! — подумал Отто, — не так уж она и молода, как кажется на первый взгляд!" Краем глаза увидел, как усмехнулась Калима, и в знак уважения склонили головы Калим с Водоподом.

— Как чужак выглядел? — спросил Отто. — Хоть какие-то приметы…

— Приметы? — откликнулся Водопод. — Сильно щурился, как время к обеду подходило, да прихрамывал на левую ногу. Вот и все приметы.

"А большего и не требуется, — подумал Отто. — Есть только один человек, готовый искренне обсудить перевоплощения в минувших жизнях. Ну, здравствуй, Василий!"

Y

Будь у меня подходящие инструменты, вся работа заняла бы минут десять. Что может быть проще электрической высокооборотной дрели мощностью пятнадцать киловатт с гелиевым охлаждением?

Я представил, как это чудо стоимостью семнадцать тысяч долларов за две минуты вскрывает запорное устройство. Потом, добравшись, до запирающего клина, его можно будет вручную отодвинуть или рассверлить и выкрошить…

У меня не было дрели. Пришлось её делать: повышающая в несколько ступеней передача из деревянных шестерёнок с колышками вместо зубьев; сменные дорны из самой прочной стали, какую удалось найти; гидравлика: вода и охлаждает, и подаёт под дорн алмазный порошок.

К своему удивлению я не почувствовал никакой дрожи в груди, когда все свои алмазы — все до единого! — смолол на шаровой мельнице. Я уже был миллионером. И миллиардером, наверное, тоже. А ещё когда-то был бессмертным. Не сказал бы, что шибко скорбел по этим утратам. И в самом деле, выходит, не это главное. Истинным ценностям человечество так и не придумало стоимостного эквивалента. Наверное, потому что Истину человечеству так и не удалось оценить.

И слава Богу!

Не хотел бы я жить в мире, в котором Истину можно было бы купить, как булку с колбасой в супермаркете.

Воду надо было делать оборотной. Металлическую пыль я решил осаждать электростатикой. Это была самая простая часть задачи. Стекло есть, шёлк есть, сделал электрофорную машину, на "ручку" поставил помощника, сам стал к дрели, ещё двое работают вёдрами вместо насоса… насос тоже можно было сделать, но места уже не оставалось.

Можете себе представить размеры этого деревянного монстра! Установка быстро разрослась и теперь занимала весь зал со столом-дверью целиком. Верхняя часть сверлильно-буровой вышки выходила на галерею, где, как оказалось, и в самом деле были лучницы. Но не десять — всего пять. Недооценили меня… обидно… ха-ха!

Матушка Кселина побывала на моей буровой только один раз. Она долго выглядывала из-за полуоткрытой двери, прислушивалась к моим командам; я тогда один из силовых шкивов устанавливал, и как-то недосуг было с ней разговаривать. Но она не обиделась. А мне после беседы с ней всё было не по себе. Будто проглотил полкило пластиковой взрывчатки с лепестками приёмника детонатора, а у кого-то в руках радиопускатель оказался. Как брелок от автомобильной сигнализации.

А ведь после той беседы пятый месяц пошёл!

Сейчас, когда потрачено столько усилий, мне уже трудно сказать, хочу я, чтобы эта штука открылась или нет. Такого уважения к себе я никогда и нигде за всю свою жизнь не чувствовал. И не то, чтобы со мной как-то особенно носились: бились челом в пол или хлопали ушами по щекам. Нет. Просто местные мастера плотницкого, кузнечного, скорняжного дела и сами приходят, и всем цехом наведываются. Работают и помогают не за деньги — за науку. Я так понял, что из других кантонов тоже народ повалил. Уж больно чудную машину Алина Высокая повелела себе для забавы построить.

Конечно, с точки зрения утечки информации такие действия — безрассудство. Но я уже не раз имел возможность убедиться в какой-то детской наивности окружающих меня людей. Сказанное слово всегда воспринимают однозначно. И относятся к нему со всей свойственной их натуре серьёзностью. Ещё бы: Мать не терпит лжи!

Машина отнимает у меня всё моё время. Сплю четыре-пять часов в сутки. И если раньше была возможность тренировать несколько пятёрок из сотни Водопода, бывшей сотни Ратана, то теперь даже на Калиму не остаётся ни сил, ни времени. Ем, сплю и оправляю естественные потребности прямо здесь, в монастыре. Удобства, конечно, не ахти какие. Но мне эти удобства и не нужны: работаю, пока не упаду. Как упал — сплю. Бывает, час. Бывает, два. Зато несколько раз в сутки. Как проснулся — сразу за работу.

Я даже наловчился во время сна инструменты из рук не выпускать. Очень удобно, потом искать не надо.

Кроме самого механизма буровой, меня сильно занимал вопрос о том, как легко Василия застукали за его сверлильными делами. Я простучал стены и осмотрел входы. В зал ведут две двери: одна нижняя, в сам зал, другая верхняя, на галерею. Есть ещё потайной ход… вернее, он был потайным. Теперь его двери, как и нижнего и верхнего входов, полностью в моей власти. Двери я укрепил и порадовался невежеству их строителей: они все открываются внутрь! Это местное начальство полагает, что если какой-нибудь умник, однажды, запрётся здесь, то одну из дверей всегда можно будет выломать. Какая скудная фантазия! Ну и ну!

Кормит меня Калима. Она вместе со мной перебралась из замка Калима в обитель Матери. Но спит, как человек и в человеческих условиях: на кровати и чистых простынях. Она ведёт бесконечные диалоги с матушкой Кселиной и сотником Водоподом. Ратан из этой компании как-то выпал, он теперь в метрополии, у Алины Высокой к большим чинам рвётся.

Калима ищет место окружающего нас мира в человеческой истории. Это она сделала сильно озадачившее нас открытие. И хотя следствия этого открытия очевидны, обсуждать их язык как-то не поворачивается.

— Отто, — сказала она однажды. — Летописей эти люди не ведут. Вся их историческая наука сводится к устным пересказам мазоретов — таких уникальных личностей, как Водопод. Они знают письменность, у них есть даже книги. Но культ Матери не поощряет грамоту, поэтому исторической хроники нет.

— Ну и что? — я даже не повернул головы в её сторону.

— А то, что очень сложно ответить на вопрос, когда точно происходили их исходы-переселения? Мы-то с тобой знаем, что когда откроются Внешние Ворота, они из коридора попадут в лифты, а те отправят их к крейсеру. Мы даже можем предположить, что крейсер отвезёт их на Землю. И я подумала, может, если бы мы знали точную периодичность их исходов, мы бы припомнили какие-то события на Земле… какие-то события в человеческой истории, которые бы подтвердили появление этого народа на нашей планете?

— Они же говорили: примерно раз в сто лет.

— Нет, — возразила она. — Я уточняла у Водопода и у сестёр. Погрешность такой оценки около пятидесяти процентов. Это меня не устраивает.

— Жаль, — как-то невпопад брякнул я: никак не удавалось попасть шплинтом в паз, чтобы зафиксировать маховик на валу. А тут ещё статистика…

— Тогда я пошла по другому пути. Я подумала: а что если есть какие-то косвенные указания на сроки этих исходов.

— Вот как? И что же? — шплинт стал на своё место, и у меня пробудился интерес к исследованиям жены.

— Знаешь ли ты, что у них есть косвенные подсказки, что исход вот-вот произойдёт?

— Да, матушка что-то такое говорила…

— Например, рождаемость. Она резко увеличивается за три-пять месяцев до исхода. Причём, "резко" — это в два-три раза. При этом рождаемость мальчиков в полтора раза выше, чем девочек.

— Допустим, — деликатно сказал я, теперь у меня обнаружилась течь в гидравлике, и я раздумывал: выкинуть всю бочку целиком или попытаться латать щели?

— Здесь есть дикорастущие колючки грочо. Они живут несколько тысяч лет. Верхняя часть — куст, своего рода сигнализатор состояния почвы. Если достаточно влаги и кислорода, то есть почва хорошо обрабатывается, он цветёт. Если мало — цветы закрываются, вянут и опадают. Корень уходит в почву всего на метр-два, но растёт по спирали. Прирост по длине корня: пять миллиметров в год. Окончание роста: ночные заморозки. Как только они начинаются, растение делает колечко. Понимаешь?

— Колечко! — глубокомысленно ответил я. — Конечно.

— Итак, в диких, комфортных для растения условиях, когда почва не обрабатывается, корень будет выглядеть так: пять миллиметров и колечко — это один год. Пять миллиметров и колечко — второй год. Третий год — третье колечко и так далее. Понятно?

— Да-да, мне понятно.

— Но у грочо есть одно удивительное свойство: если рядом идёт обработка земли, и растут культурные растения, то прироста корня нет, и новое кольцо вырастает вплотную к старому кольцу!

Молот выскользнул из руки и ударил меня по ноге. Я не заметил боли. Пробравшись через лабиринт буровой, я вытер ветошью руки и попросил:

— Продолжай, пожалуйста.

— Во время исхода они оставляют свои дома. Остаются пустыми, незанятыми целые посёлки, хутора и фермы. Этим сразу пользуются грочо. Они выпускают свои пять миллиметров корня и колечко. На следующий год то же самое. Новые хозяева на участке всё ещё не появились. Но, как только начинается обработка земли, корень грочо опять перестаёт расти. Последующее кольцо образуется прямо под предыдущим. Эта гофрированная трубка видна невооружённым глазом.

— Стоп, — сказал я. — Выходит, нужно осторожно, чтобы не повредить, выкопать корень грочо целиком и сосчитать кольца от конца вверх по спирали. Мы увидим сплошной ряд колец, который обрывается пятимиллиметровым просветом, потом опять кольцо, опять просвет и так несколько раз, — это свидетельство того, что земля несколько лет не обрабатывалась. Хозяева улетели на Землю. Выше по корню опять пойдут сплошные кольца. Количество колец в плотной упаковке вместе с кольцами, между которыми видны просветы, — это и будет число лет, прошедших от последней Интервенции. Ещё можно изучить все циклы и составить хронологию всех Интервенций, которые случились при жизни куста… Ты умница! — я развёл руками. — Это гениально! У меня нет слов…

— Очень жаль. Может, сбегаешь, возьмёшь взаймы у кого-нибудь?

— Пожалуй, я лучше сбегаю за лопатой!

— В этом нет необходимости. Мне уже выкопали, и я всё посчитала.

— Сколько ты взяла растений? — я был немного уязвлён, что она так легко обошлась без моей помощи. Но, с другой стороны, трёх минут не прошло, как я не пытался скрыть своё пренебрежительное отношение к её работе. — Надо было выкопать хотя бы три растения, чтобы по этой выборке проверить воспроизводимость результатов.

— Три? — фыркнула она. — Двенадцать! Я взяла двенадцать растений. Дикая стадия, когда земля рядом не обрабатывается, у них разная, но в целом, по числу колец от исхода к исходу, совпадение точное.

— И что же получилось?

— Сто двадцать, двести, двести семьдесят и так далее…

Мы помолчали. В тот день я больше не работал.

Вымылся, побрился, и, наконец, позволил своей жене заняться моим внешним видом. За недолгий срок своей супружеской жизни я успел точно узнать, кто превратил обезьяну в человека. Она сожгла мой фиолетовый с зелёными разводами костюм вместе с моим страшненьким вещмешком и приодела меня по местной моде: белая рубаха, синие шаровары, подпоясанные красным кушаком, и тёмно-коричневая жилетка. Сам-то я к таким вещам равнодушен, но Калима моим видом осталась довольна.

Мы славно провели время, я, как мог, постарался наверстать упущенное и даже чуть забежать вперёд. Мы были счастливы, всё было прекрасно, и всё-таки тревога не отпускала нас: сто двадцать, двести и двести семьдесят колец куста грочо удивительно точно совпадали с периодичностью посещений Земли хозяевами лунной Базы: двенадцать, двадцать и двадцать семь тысяч лет. Получалось, что местный год равнялся ста земным. Это всё объясняло и расставляло по своим местам: в случае вырождения человеческой расы, мир матушки Кселины отправлял вниз новых поселенцев.

Велики дела Твои, Господи. Всегда темны и не всегда понятны…

Постройка буровой у меня заняла полгода напряжённого труда. Я уже сделал несколько пробных пусков. Но по ним судить о работоспособности установки было сложно. Всё, что должно крутиться — крутится, что должно стоять намертво — стоит. Вот только как вся эта штука поведёт себя, когда начнёт греться и деформироваться, узнаем только через несколько часов работы под нагрузкой.

Я решил делать отверстие в том же месте, где был забит деревянный чоп. Как по мне, следовало взять чуть правее, но экономия двенадцати сантиметров того стоила. Зараза! Что же он быстрее поворачиваться не мог, что ли? Прошёл бы ещё три-четыре сантиметра, может, мне вообще не надо было установку делать!

Мои работяги налегли на штурвалы, и механизм пришёл в движение. Колёсики закрутились, система водоочистки забулькала, завизжал дорн, выцарапывая алмазной крошкой стальные песчинки из двери. Спустя час рабочие ослабили цангу и сменили дорн. Я забрал у них отработанный шип, вытер его ветошью и спрятал за кушак — потом рассмотрю. Но едва я поднялся на самый верх, на галерею, чтобы грузилами увеличить давление, появилась матушка Кселина.

Я сразу почувствовал её напряжение и озабоченность.

Поэтому не стал докучать ей своей радостью по поводу ввода установки в эксплуатацию и вместо этого лишь спросил:

— Что-то случилось?

— Случилось, — она посмотрела на меня ясными глазами. — Королеве уже доложили, списки призыва составлены. Вы с Калимой идёте с первой группой. Интервенция, сын мой, интервенция! Отдай мне нож и поспеши к жене.

За её спиной маячили сёстры-лучницы — стражи Культа с изготовленным к стрельбе оружием.

Ещё плохо соображая, о чём идёт речь, я отстегнул ножны и протянул их матушке. Она эстафетой передала моё оружие одной из лучниц и продолжила:

— Прежде чем двинешься с места или что-то скажешь, подумай: жена твоя, Калима, уже ждёт тебя за Внешними Воротами. Думаю, для всех будет лучше, если ты поспешишь к ней. Сёстры, которым выпало счастье сопровождать её в лучший мир, могут неправильно истолковать твою задержку, а что толку в мести, когда недоразумение уже свершилось?

Знакомая песня. Вот только кто у кого слова списал?

Я смотрел в её старческое лицо, пытаясь разглядеть какие-то чувства в глубине её ясных глаз, и видел только упрямый фанатизм уверенного в своих словах и поступках человека. Набора слов, которым бы я мог выразить хотя бы сотую часть своего разочарования, не существовало.

Я снял фартук, аккуратно повесил его на сучок, специально для этой цели оставленный в одной из балок, вымыл руки в лохани с чистой водой, надел жилетку и двинулся в сторону выхода.

— Твою работу мы закончим, — сказала мне в спину матушка Кселина. — Когда-нибудь.

По-видимому, она подала какой-то знак рабочим, потому что шум буровой немедленно стих. Но я не обернулся.

Сёстры-лучницы неотступно шли следом. Лишняя предосторожность! У меня не было претензий. Ну, разве что, совсем чуть-чуть. Я прекрасно провёл время. Отдохнул. И вообще: взламывать сейф под присмотром хозяина — работа слесаря, а не творчество поэта…

Сохранивший жизнь, ничего не потерял.