Десант в настоящее

I

Интервенция больше напоминала эвакуацию мирного населения, чем военную операцию. На широкой просеке, ведущей к Внешним Воротам, формировалась колонна подвод с зерном, бочками, мешками. Сосредоточенные гвардейцы сновали между ними, о чём-то договариваясь с возчиками, расставляя на подводах им одним понятные знаки.

Выход на поле перед Внешними Воротами преграждали несколько рогатин, но возле них никого не было, и Отто признал, что в аналогичных ситуациях земляне редко демонстрировали подобную выдержку и дисциплину. Никто не пытался откинуть рогатины и попасть на поле без очереди.

Само поле неузнаваемо изменилось: теперь это была площадь, до краёв наполненная народом. По краю, ближе к лесу, стоял скот, покорно жующий жвачку и равнодушно стряхивающий особо ретивых, назойливых мух. Потом шли ряды повозок с семьями. Эти тоже сохраняли полное спокойствие, сидя или стоя рядом со своим скарбом, горой возвышающимся над бортами телег. Все повозки были развёрнуты к чёрному провалу входа, лошади, в основном, бурой и серой мастей, зашорены, у каждой перед мордой висел мешок с соломой.

И всё-таки, несмотря на очевидную дисциплину, шум стоял страшный. В нём смешались визжание свиней, истерические вопли связанной за ноги птицы, лай собак, крики женщин, одёргивающих детей, команды гвардейцев…

Отто с эскортом беспрепятственно добрался до середины поляны и, окинув взглядом площадь, получил представление о порядке Исхода.

Получалось, что в первую очередь подлежали отправке подводы с лесом: кругляк, брус, пиловочник, всё аккуратно рассортировано, с таинственными гвардейскими письменами на бортах. Между ними стояли подводы с бухтами верёвок и шанцевым инструментом. Здесь было очень мало женщин. В основном, крепкие бородатые мужики. Они с интересом рассматривали Отто и конвой, замолкали при их приближении и возобновляли свою обычную в таких случаях трепотню за их спинами.

Эти люди ничуть не сомневались, что их отправляют на голое место. Передовой отряд из гвардейцев (чтоб было кому отгонять диких зверей) и плотников отвоёвывает у природы плацдарм для приёма поселенцев. Гвардейцы мечами сдерживают натиск танков, где-нибудь под Калугой (красивые места, чего уж там!), а плотники срочно ставят крепкие тёплые срубы для прибывающих пионеров, загоны для скота, амбары для зерна и склады для утвари поселения. Следующим этапом станет расчистка территории для посевных площадей… или нет: раз они тащат с собой брёвна, то предполагают, что леса на месте высадки нет. Так, что ли? Не обязательно. Если для них перелёт с Луны на Землю и обратно ничего не стоит, то чем беречь чужие ресурсы, они предпочитают экономить своё время: три-четыре плотника при наличии подготовленного леса за один день могут поставить сруб. Но тут народу тысячи две. Порядка четырёх сотен семей. Четыреста домов. Подвод с плотниками около двадцати. Это месяц! Зачем же они всю эту компанию собрали? Не будут же все эти люди жить здесь, под открытым небом целый месяц!

Сколько возьмёт крейсер за один раз? Ладно, пусть крейсеров будет два. Заботливые инопланетяне специально для такого случая приволокли и пристыковали к шлюзу запасной транспорт. Так сколько же могут взять на борт эти два крейсера за один раз? Да вот она — первая группа. На площади, напротив Ворот. Вот эти все подводы с лесом, плотники, гвардейцы, лошади… если на глаз, и если учесть ещё обоз, что собирается на просеке, то крейсерам придётся сделать ходок двадцать, не меньше. Итак: три часа туда, три обратно, плюс погрузка-выгрузка. Меньше, чем сутки, не получается. Это двадцать дней. Точность роли не играет. Тот же месяц выходит. Зачем же их тут собрали? Всё сойдётся, если допустить, что пропорция, полученная Калимой, имеет смысл. Время здесь, в Лунном городе движется в сто раз медленнее, чем на Земле. Местный год равен ста земным. Тогда, конечно. Месяц снаружи превратится в семь часов ожидания здесь. "В аэропорту приходилось ждать и дольше", — подумал Отто.

Но это значит, что на Земле после их убытия прошло уже около пятидесяти лет. Люди вышли в космос. И если коренных изменений в их психике не произошло, то крейсер с переселенцами будет расстрелян, едва покажется на экране радаров ПВО. Их, конечно, спросят, кто такие, откуда. Но ответить будет некому: транспорт поведёт автопилот. Все будут сидеть в каютах…

Отто почувствовал, как ерошатся волосы на затылке.

"Отто, — сказал он себе. — Да ведь это ты будешь сидеть в каюте! И это твой крейсер будет расстрелян. И на этом закончится не чья-нибудь жизнь, а твоя. И погибнет не кто-нибудь. Погибнете вы оба: ты и твоя жена, которой ты не устаёшь восхищаться, и которой так непростительно пренебрегал в последнее время!"

Они уже подошли к Воротам. Отто остановился перед ними и огляделся. Охрана мгновенно рассыпалась полукольцом, луки натянуты, зубы хищно оскалены. Нет, с этими не договоришься. Любопытно! Он присмотрелся. Да, так и есть, у сестёр-лучниц не было правой груди.

— Тоже мне, — сказал Отто по-русски. — Амазонки…

— Отто, поспеши, — немедленно откликнулся голос Калимы. — У этих красавиц натянуты не только луки, но и нервы. Не думаю, чтобы проверка крепости первого и второго доставила нам удовольствие.

Отто не стал дарить прощальный взгляд этому миру. Наверняка, он не увидел и тысячной доли чудес, которыми тот мог похвастаться. Но людей он повидал. И нет разницы: едут они на танке, трясутся в деревянной карете или смотрят на окружающий мир сквозь невесомую ткань паланкина. Везде одни и те же авторы самого отвратительного из человеческих творений — политики, способа восприятия, который позволяет оценить соотношение интересов личности и забот общества. Причём сам оценивающий свои личные интересы всегда ставит превыше всего.

— Отто, — это Калима трясёт его за руку. — Да проснись же ты, наконец!

Отто не спит. Он широко улыбается.

Он позволяет ввести себя в кабину лифта. Калима, пытаясь понять, что с ним, находит его душу там, куда люди смотрят с вершины своего счастья, или на что заглядываются из бездны своего разочарования.

"Господи, спасибо Тебе, — думает Отто, — Я слеп и неблагодарен. Я сетую на Твои испытания и прохожу мимо щедрых даров".

Он приходит в себя. Нежно обнимает Калиму, целует, что-то шепчет на родном, немецком языке.

— Что-что? — смеётся Калима. Она чувствует переполняющее его счастье, но не может понять его причин. — Не понимаю.

"И так каждый раз, — думает Отто. — Я счастлив, когда меня гонят. Весел на краю гибели, насторожен и раздражён, когда мирное время слишком затягивается…"

— Мы не должны входить в крейсер, — говорит он.

Калима успокаивается. Её милый пришёл в себя. Он с ней. Значит, всё в порядке. Всё обойдётся.

— Да, Отто, — привычно соглашается она.

— Как челноком управлять не забыла?

— Нет, конечно. Справлюсь!

— Точно? Это очень важно!

— Не переживай. Как начнём падать, я тебе сразу скажу.

Двери лифта расходятся в стороны.

"Совсем как у нас, — думает Отто. — И конвой выстроен по правилам — только по периметру, никого нет на линии огня…"

Их встречает другая пятёрка девушек. Луки натянуты, в глазах злоба и остервенение. Отто даже почувствовал, как некоторые из них размышляют: "Чем вести его, не проще ли пристрелить здесь и сейчас? Всё равно возврата нет. Никто не накажет…"

Они вышли из лифта и двинулись по накопителю в сторону стометрового коридора к шлюзам крейсеров.

Погрузка шла полным ходом. Из лифтов то и дело выныривали подводы с лесом; лошади, обильно потея и роняя на металлический пол груды навоза, неохотно шли за погонщиками, которые, переругиваясь между собой и нещадно понося своих животных, заставляли двигаться транспорт с нужной скоростью и в заданном направлении. Здесь, в замкнутом помещении, шума было не меньше, чем на площади перед Воротами.

Отто с Калимой двигались слева от колонны подвод, рядом с лошадьми. Отто очень натурально изобразил неудовольствие от вони. Несколько раз чихнул, похлопал правой рукой по крупу дожидающейся своей очереди двинуться лошади. Их конвою пришлось разделиться. Теперь три девушки шли в шагах пяти позади них. Другие две крались с опущенными луками на одном уровне с Отто и Калимой, только справа, с другой стороны колонны.

— Приготовься, — вполголоса сказал Отто. В окружающем шуме его слова были не слышны. — За следующей аркой, как только дам сигнал, падай на пол. Потом бегом влево. Дорогу к пульту помнишь?

— Конечно, — также тихо заверила его Калима.

Они уже прошли две пары дверей, ведущих в боковые коридоры. Двери были закрыты, но не заперты. На это ясно указывали зелёные индикаторы над замками. Цвет индикаторов ни о чём не говорил конвою. Никто из присутствующих, кроме Отто и Калимы, открыть дверь не мог. Приятное преимущество людей, с детства знакомых с техникой, перед дикарями, луками и стрелами идущих воевать ядерную цивилизацию.

— Я побегу вправо. Двери за собой тут же блокируй. Встретимся у пульта. И береги себя, девочка, из двух килочасов массажа ты едва отработала сотую часть…

Конвой находился слишком далеко, чтобы слышать, как они переговариваются. Отто вполне естественно вытер руку о кушак, не забыв достать оттуда стальной шип. Дорн был в работе всего час и не успел сильно износиться. Алмазная крошка и стальная плита, конечно, оставили свой след на его заточке, но он всё ещё оставался острым. Это было оружие. Пришло время им воспользоваться.

Подняв руку с зажатым в ладони дорном, он сделал вид, будто хочет ещё раз погладить лошадь, мимо которой они проходили, но вместо дружелюбных шлепков всадил шип в бок лошади. Несчастное животное пришло в неистовство, стало на дыбы, отпрянуло от источника боли на лучниц, двигающихся с другой стороны колонны.

— Ложись, — крикнул Отто.

Он упал. Калима послушно упала рядом.

— Вперёд!

Они вскочили и рванулись в разные стороны. Нет, Отто не слышал и не видел стрел, выпущенных лучницами, которые шли позади них. Он даже не был уверен, успели ли они выпустить свои стрелы. Просто он по-прежнему руководствовался логикой и здравым смыслом: если выпустили, то следует бежать, пока не натянута тетива с новой стрелой; если не выпустили, то всё равно следует бежать, пока не разобрались в ситуации и не взяли на прицел.

В три прыжка он оказался перед дверью. Удар ладонью по рычагу… не открывается. Что такое? А-а, всё в порядке, открывается. Это он сам движется быстрее, чем срабатывает отсечной механизм.

Отто лишь на мгновение обернулся, увидел, как закрывается за Калимой дверь, и задраил за собой переборку.

Калима не подвела.

Они вращались по круговой экваториальной орбите вокруг Земли на расстоянии около двухсот километров от её поверхности. Все системы челнока, как им и было положено, работали в нормальном режиме. Василий когда-то обмолвился, что за шестьдесят миллионов лет эти аппараты не допустили ни единого сбоя. Тогда это прозвучало неуклюжей шуткой. Сейчас, глядя на экран внешнего обзора, Отто был готов поверить и в более фантастические вещи.

В глобальную катастрофу, например. В гибель цивилизации. В крушение всех надежд.

Отто всегда знал, что его стремление к одиночеству вызвано вовсе не какими-то особенностями его психики, а лишь не особенно удачно сложившейся жизнью. Он с удовольствием представлял себя на песке необитаемого острова, но только при условии, что где-то там, за океаном, живут люди.

Человечество может строить или разрушать, любить или ненавидеть, но оно должно быть, и это являлось фундаментом комфорта самого Отто. При всём его стремлении к независимости.

Всего несколько часов назад жизнь казалась удивительно пластичной штукой, готовой прогибаться под неумолимой волей человека вплоть до бесконечных глубин его фантазии. Их побег прошёл удивительно гладко. Ни одной убитой среди сердитых амазонок, ни одной царапины у беглецов.

Как и было условленно, они с Калимой встретились у пульта управления. Одного взгляда на схему было достаточно, чтобы убедиться в наличии обоих крейсеров.

"Значит, — подумал Отто, — существуют ещё какие-то неизвестные механизмы, которые подогнали ко второму шлюзу недостающий транспорт".

Теперь пульт работал.

Калима открыла один из челноков и переключила управление наружным створом на его пульт. Ещё не веря в успех, бегом, боковыми переходами, чтобы не пересечься с главной магистралью, по которой шла погрузка интервентов, они пробрались к своему шлюзу.

Конечно, оборудование челнока сильно отличалось от того, к которому привыкла Калима в своей рубке. Она так и не смогла в полной мере наладить общение с компьютером. Всё, что ей удалось сделать, это перейти на ручное управление и запустить обзорный экран. Но и этого оказалось достаточно, чтобы подсказки автопилота, когда компьютеру казалось, что он плохо понимает намерения своей новой хозяйки, компенсировали её неизбежные промахи.

Калима была уверена, что сумеет посадить челнок на поверхность, а потом, в случае необходимости, взлететь с неё. Вот только куда садиться? И зачем?

Внизу бушевали штормы и ураганы. Вся северная часть Африки чуть ли не до экватора была затянута бурой пылью сдуваемого из Сахары песка. По Австралии разгуливало сразу несколько разрушительных циклонов, закручивая свои спирали, как им и было положено, по часовой стрелке.

Всего за несколько секунд мягкое, уютное кресло пилота, в котором сидел Отто, стало каменным. Он вцепился руками в подлокотники и не мог отвести взгляд от экрана. На поверхности планеты преобладали белые цвета. Ледовые шапки полюсов опустились, примерно, до сорок пятой параллели. В Северном полушарии теперь властвовал один гигантский белый континент, объединивший под своим панцирем Америку и Евразию. В этом мире не было Европы, не было Канады. Осколки Советского Союза со всеми их проблемами и хитростями ушли глубоко под лёд. Ледники Кордильер и Гималаев, будто соревнуясь между собой, ледовыми клещами душили остатки Соединённых Штатов и Китая.

В Южном полушарии дела шли немного лучше. В лёд Антарктиды были впаяны Новая Зеландия и мыс Горн. Атлантический и Индийский океан теперь соединялись узкой полоской чистой воды у мыса Доброй Надежды. Но и она в некоторых местах была перечёркнута седыми, тянущимися от Антарктиды к Африке щупальцами льда.

На ночной стороне планеты не было ни одного огонька. Радио молчало.

Это был конец света.

— Эта штука, там, внизу… — недоверчиво проговорил Отто. — Ты уверена, что это Земля?

Калима не ответила.

— Надо бы спуститься, — неуверенно предложил Отто.

Калима положила руки на рычаги, но Отто её остановил:

— Подожди. Чуть позже. Похоже, мы пропустили финальную часть комедии "Человечество", — сказал он. — Теперь интересно: где они собираются высаживаться? Наверняка, какой-нибудь остров, достаточно большой, чтобы без помех разместить поселенцев и прокормить три-четыре поколения их потомства. С другой стороны достаточно малый, чтобы можно было контролировать всю его территорию. Остров должен быть неподалеку от материка, куда в отдалённом будущем начнётся миграция людей, и где-нибудь в тропиках, погода которых сегодня, в новых метеоусловиях, напоминает умеренные широты. Куба? Таити? Шри-Ланка?

— Неужели никого не осталось? — проговорила Калима.

— Отчего же, — Отто очень волновался за её душевное состояние, — в экваториальных зонах погода более-менее устойчива. Там ещё можно выжить.

"Но если представить себе, сколько туда ринулось народу, когда всё это "закрутилось"… — он покачал головой. — В этом и состоит главная уязвимость цивилизации: все зависят друг от друга. Беда соседа не может обойти стороной. Люди, потеряв надежду, что как-нибудь всё уладится и образуется, пытаются найти спасение в странах с более тёплым климатом".

Самые расторопные, кто кожей чувствует опасность, кто не верит сладкоголосым красавицам с экранов телевизоров, кто не привык полагаться на "авось" и предпочитает стопроцентные решения… да! Эти успели сняться с насиженных мест, успели убраться из обречённых районов до закрытия границ, до комендантских часов, до вооружённых шаек мародёров, до разгула анархии и бандитизма.

Перебравшись ближе к экватору, они немедленно вложили деньги в оружие и боеприпасы. В лошадей, коров, свиней, коз, птицу. В элитное зерно, мыло, соль, сахар, спички, гвозди, инструмент, верёвки… они вкладывали деньги во всё то, что по цене скоро сравнялась со стоимостью человеческой жизни. Деньги к тому времени уже не стоили ничего. Как и драгоценности, бриллианты, золото.

Чтобы продавать блеск, нужны богатые. Богатые — порождение цивилизации. Нет цивилизации, нет богатых. Нет цивилизации — и все равны в общей свалке за выживание.

Эти, первые, спасли свои жизни и семьи. На время…

Потом пошёл основной поток беженцев. Экваториальные и тропические государства, в тщетной попытке спасти своё население, ужесточают условия перехода границ, потом закрывают их вовсе. Рядом с границами растут палаточные городки. Это не тысячи — миллионы людей. Правительства эмигрантов от увещеваний своих соседей, расположенных географически более удачно, быстро переходят к решительным действиям. Слышен клич: "выживают все или никто". Что на деле означает: "никто"! Потому что катастрофа ещё более глобальна, чем кажется. Урожай на полях гибнет, не успевая созревать. Сперва ели прошлогодние запасы, потом стратегические, потом начался голод.

Скоротечные вооружённые столкновения не перерастают в глобальную войну, потому что армии разваливаются. Теперь все понимают — это конец. Каждый сам за себя.

Вооружённые бандитские формирования терроризируют палаточные городки около границ и пытаются прорваться на территорию стран с тёплым климатом. Границы под охраной армии. Давление со стороны соседей нарастает. Общая мобилизация: все на охрану государственных границ. Пахать и сеять на территориях, которые ещё могут что-то дать, уже некому. Все воюют. Ресурсы страны быстро исчерпываются.

Но граница прорвана. И не остатками чьей-то армии. Нет.

Граница прорвана доведенными до отчаяния голодом и безысходностью людьми. Это уже было. Люди встают во весь рост и просто идут на пулемёты. Женщины, дети. Идут день, идут два. Гора трупов растёт. Половина снарядов месит развороченную груду тел, и на долю живых остаётся всё меньше и меньше. И оружие отказывается выплёвывать смерть, потому что раскалено. Металл "плачет и течёт", не выдерживает человеческой ненависти, клинит. Потому что нас слишком много, чтобы выжить без организации. А мать анархия может предложить меню только из двух блюд: или жрать собственное дерьмо, или друг друга…

— Ну и фантазия у тебя, Отто! — оживает бортовая сеть. — Давно тебя не слышал, уже начал беспокоиться…

Отто не удивлён. Этого следовало ожидать. Это он должен был понять с самого начала. И если бы понял, если бы поверил, если бы умерил свою гордость, возможно, и в самом деле что-то пошло бы иначе. И только к лучшему. Потому что хуже того, что он увидел, ничего быть не могло.

— Выходит, продажные политики, по поводу которых ты всегда так горячишься, не такое уж и зло?

Отто молчит. Он смотрит на бледную от зла планету и видит бездну ужаса, свалку утраченных надежд и сломанных горизонтов.

— Молчишь, — с каким-то удовлетворением говорит Василий. — Это потому что сказать нечего. Зато можешь представить последние сцены. И, возможно, поймёшь, наконец, что управлять стадом гнусных и подлых тварей может только ещё более гнусная и подлая тварь, которая железные зубы нажила на гнусности и подлости. И это твоё стадо, Отто. И это фундамент твоей цивилизации.

— Не понимаю, — сказал Отто. — Что тебе от меня нужно?

— Чтобы ты посмотрел на себя. Кто ты есть? Как с тобой можно справиться? Не будь над такими как ты власти в погонах и без погон, вы бы зубами рвали каждого встречного-поперечного! Твоим продажным политикам при жизни золотые памятники нужно было ставить. За то, что держат вас всех на цепи, временами сажают в клетку и всегда мордой в грязь! Высунулся? В грязь! Чтоб не забывались. Без них вы бы давным-давно сожрали друг друга!

— Я не хочу с тобой разговаривать!

— Странно. А ведь это ты принял решение, Отто. Неужели забыл? У тебя был выбор: жертвануть миллиардом, но спасти планету и дать людям ещё один шанс, или скорый безрадостный финал, с гибелью цивилизации и кошмарными трагическими эпизодами на финише.

Отто схватился за голову: "Зачем это ему? Что он со мной делает?"

— Ты не можешь повесить на меня ответственность за всё это, — прошептал он. — Я не думал, что это так серьёзно

— Так ведь и все так "не думают". Каждый полагает себя маленьким человечком, от которого ничего не зависит. Все сидят по своим норкам, а мир катится к чёртовой матери!

— Такое впечатление, что тебя это радует!

— А чего мне печалиться? Да и тебе, кстати, тоже. Ничего страшного. Мир уже там, на конечной остановке. Теперь матушка приласкает, подбросит новый сортовой "материал", и вперёд! С песней и с самого начала!

— Матушка?

— Кселина, — вежливо уточнил Василий. — Неужели не познакомился?

Отто посмотрел на Калиму. Та развела руками.

— Познакомился, — осторожно ответил Отто. — О подвигах твоих рассказывала.

— Что она знает? — чувствовалось, как он ухмыляется. — Ладно, кто старое помянёт, тому глаз вон… или оба. Я вот о чём думаю: может, заглянете ко мне на минутку? Мне ведь без вашей помощи отсюда ни за что не выбраться!

— То есть твои возможности всё-таки ограничены?

— Гениальное прозрение, — издевательски прокомментировал Василий. — А я разве это скрывал? Мои возможности ограничены человеческим телом, Отто. Исключительно капризная вещь.

— А мне нравится!

— Ещё бы! Ты же не помнишь своей истинной оболочки, таковы правила.

— Что ещё за "правила"?

— Правила игры.

— Какой игры, Василий? Чьей игры?

— Матушки-Природы, Отто. Исключительно взбалмошная и своенравная девица! И, несмотря на молодость, жестокости ей не занимать.

— Да, я уже в курсе, ей всего шестьдесят миллионов лет.

— "В курсе…" — передразнил Василий. — Видел бы ты, как она расправилась с вашими предшественниками.

— А это кто такие?

— До вас тут жил народец. Такой же вздорный, как и вы, только ума больше. Вместо технологической цивилизации, строили биологическую. Выращивали биотанки, контролировали погоду и ничего лишнего себе не позволяли. Тут она и объявилась. Что ей динозавры? Так… комар на ладони. И вот в чём загвоздка: мамочка-то не здешняя!

— Как это? — Отто, почти сразу потеряв нить его рассуждений, изо всех сил пытался нащупать какие-то зацепки, способные вернуть его к реальности.

— А так. Представь себе, хозяева уезжают на какое-то время и просят соседей за аквариумом присмотреть. Да вот беда: соседке не по душе скалярии и барбусы, ей больше земноводных подавай, тритонов с лягушками…

— А ты кто такой?

— Я? — он задумался. — Я — инженер. Отстал от своей группы. Долгая история, тебе не интересно. Вот только, как и ты, всё пытаюсь домой добраться. Отсюда и предложение: ты помогаешь мне, я тебе. Идёт?

— Катерина с тобой?

— Отто, помилуй. Погибла она…

— Это из-за тебя она погибла!

Василий не ответил. Он молчал минуту, потом вторую.

— Василий? — не выдержала Калима.

— Привет, малышка, — он тут же отозвался. — Было время, ты обращалась ко мне иначе. Да и у тебя теперь новое имя?

— Я взяла его в память о подругах.

— Неплохо получилось…

— Лилю тоже ты убил, — перебил их Отто.

— Отто, — голос Василия был кроток, дыхание спокойное. — Лилю зарезал один из твоих сумасшедших двойников. Но его сумасшествие меня не удивляет. Потому что как ни крути, оригинал нормальным человеком назвать трудно. Первому и Седьмому было приказано действовать. Всё, что от них требовалось, это нейтрализовать твою компанию. Не позволить вам безрассудство и спасти вам жизни. То, как они исполнили этот безобидный для обеих сторон приказ, характеризует тебя и только тебя.

Отто хотел что-то добавить, но Василий продолжал:

— И Катерину на смерть отправил тоже ты. Ты, Отто. Помнится, ты упрекал меня в зомбировании мужчин на Базе. А что сделал ты? Запрограммировал человека на самоубийство. Абсурдное и бессмысленное. Я, по крайней мере, не играю на таких чувствах, как любовь, Отто.

— Ты убил моих предшественников!

— Это из чего следует? — хладнокровно уточнил Василий. — Это я тебе такое сказал? Что тебе об этом известно?

— Ты использовал людей!

— Я их не убивал! — его голос зазвенел натянутой струной. — Это ты, подонок, их всех убил! Как начал с Калимы, так человечество и прикончил. Всех перебил! Герой!

"Всё, — подумал Отто, — кончилось его терпение. Вот он и выдал то, о чём я даже думать боялся".

— Так это всё из-за неё? — Отто поперхнулся и умолк.

У него было такое ощущение, будто он впервые посмотрел себе под ноги и увидел, что всё время брёл по колено в крови.

— Можно ли что-то поправить, Василий?

— Можно. Но что ты готов сделать для этого?

— Да я… — перехватило дыхание. Отто затряс головой, надо быстрее… быстрее высказаться, пока он не передумал. — Я чёрту готов душу отдать, только бы исправить, починить…

— Вот как? — с сомнением проговорил Василий. — Не маловато? Ну, ладно, я подумаю. Только без фокусов, Отто!