Десант в настоящее

III

"Это потому, что я — урод, — думал Отто. — Тело человека храм его души. Чем совершеннее душа, тем совершеннее тело. Звучит, конечно, бредово, и закон не симметричен, но статистика — суровая вещь. В большинстве случаев это правило выполняется. Ещё бы ему не выполняться: только сильные духом могут противостоять гипнозу телевизора, приподнять задницу с мягкого дивана и вместо обеда отправиться в спортзал…"

Рядом плачет Маша. Горько, тихо, тоскливо и безнадёжно. Она что-то бормочет, но сквозь слёзы слов не разобрать.

"Что за похоронная команда?!" — досадливо морщится Отто.

Они сидят на полу в коридоре, фиолетовый свет пульсирует с потолка, воздух полон запахов мяты и ментола. Всё это у Отто уже было. Впрочем, нет. Слёз ещё не было.

"Наверняка этот закон применим и к результатам деятельности человека. Возможно, это даже следующий уровень истины. Уродливая душа может породить только уродливые результаты. Взять, к примеру, меня. Все мои победы — калеки, инвалиды. Да и не разберёшь, можно ли это уродство назвать победой?"

Правой рукой Отто ощупывает куртку. На груди — разрез. Он просовывает в него указательный палец и натыкается на жёсткий панцирь нательной рубашки. Нащупать в ней следующее отверстие не удаётся. Это пятно крови. Засохшая кровь пропитала рубашку, высохла и превратила в броню обычную хлопчато-бумажную ткань.

Как раз напротив сердца.

"Конченый неудачник. Тошно и противно. Хорошая куртка была, порвал… и помереть никак не могу…

В былые времена, в старой забытой жизни, такой командир получил бы пулю в затылок в первой же боевой операции. И все бы назвали это милосердием. На войне вообще всё выглядит иначе. И называется по-другому…"

Они сидят в коридоре, точно таком же, каким бежали с Базы: один широкий проход разветвляется на четыре узких. Только там четыре люка были распахнуты настежь, а здесь всё наглухо задраено.

"Там мы бежали, а здесь сидим… и плачем.

Да, мы победили. Лиля меня прикрыла, Маша вытащила, Катерина протаранила крейсер Василия. С очевидным результатом: ни Василия, ни Катерины. Но цена? Угробил две трети личного состава. Считай, сложил голову сам… зачем? Чего я добился?"

Откуда-то изнутри душным пузырём поднялся ком ненависти к себе. Отто стиснул зубы, но стон вырвался наружу.

"Ведь дал же Господь вторую попытку! Никому не давал. А вот для Отто Пельтца расщедрился. Какие женщины!"

Он никак не мог отделаться от ощущения, что кто-то дёргает за ниточки, а он послушной веточкой в водовороте событий следует чужой, злобной воле, не в силах ей противиться.

"А была ли альтернатива? Была! Это у Василия не было выбора. Потому-то он и обещал жизнь оставить. И слово бы сдержал. Вот и надо было этим воспользоваться. А там бы что-нибудь придумали…

Как это похоже на дорожное безумие. Машина забита женщинами и детьми, но водителю кажется, что кто-то на дороге ведёт себя не так, как должно: то ли обогнали его не очень аккуратно, то ли дорогу не уступили вовремя. И вот уже всё забыто: и плачущие дети, и потные от возмущения женщины; он давит на газ, он несётся вперёд, у него в крови пол-литра адреналина, он накажет… кого? Хорошо если только себя, а бывает, что своих заложников, которые, не в силах вмешаться, с ужасом несутся навстречу гибели, ещё надеясь, что всё обойдётся…

У тебя не обходится, Отто. Все, кто, так или иначе, имели несчастье оказаться подле от тебя, гибнут. Весь твой путь усеян трупами, а тебе всё мало…"

Он почувствовал на плечах нежные руки.

"А ведь ей гораздо тяжелее, чем мне, — подумал Отто. — Я — статья у Господа особая. Неравнодушен он ко мне. Весь мой мир — вещмешок из штанин покойника. Я, как ноль из математики. Не значу — ничего! Ни друзей, ни привязанностей… но как помножу, наплачутся и единица с двойкой и миллионы с миллиардами…

Она — другое дело. Её мир разрушен. Подруги погибли. Мужчины приходили, чтобы утром уйти. Их можно было обсудить и осудить. И похвастаться ими тоже можно было. Перед подругами. Они у неё были такие красивые… и умные. А лидером этой компании, наверняка, была Лиля. Это она однажды предложила: девочки, давайте оторвём себе супермужика. Чтоб от нас был без ума и помог выбраться из этого сумасшедшего дома. Кандидатура есть: солдатики сидят, видите? Они все копии этого супермена, я о нём в Интернете вычитала. Кроме того, интересно, какая связь между ним и господом? Да и Катька принца ждёт…

Дождалась Катерина своего "принца". Даже не взглянул на неё. Понятно ведь, ожидала-ждала пока не поняла: с этим парнем каши не сваришь. Вот и заладила: "командир, командир". Так до самой смерти и называла командиром… своего "принца".

— Пойдём, что ли?

Отто открывает глаза. Маша. Стоит на ногах, поправляет оранжевый комбинезон.

— Куда?

— Для начала на камбуз, — отвечает она, — и вообще посмотрим, что тут, и как.

Она поворачивается и уходит.

Отто легко поднимается и быстро её догоняет:

— Удивительно, — он говорит, только чтобы заполнить звуком тишину. Чтобы звучало. Чтобы пробить лёд, которого он боялся больше всего на свете. — Мы — на Луне, но я не чувствую уменьшения силы тяжести.

— Пришельцы знали толк в тяготении… — отвечает Маша.

— Почему так думаешь?

— Ну как же! В полёте ты же не почувствовал разворота и изменения вектора ускорения.

— Конечно, не почувствовал. Раз мы ускорялись, то невесомости и не должно было быть.

— Причём тут невесомость? Я говорю о направлениях ускорения и силы тяжести. Сначала мы разгонялись, потом, на середине пути, развернулись и начали торможение, — она говорила в пространство перед собой, не ускоряя и не замедляя шага. Отто шёл рядом, заглядываясь на её точёный профиль. — Но ты этого не почувствовал. Так было всегда, как бы Катька ни кувыркалась в полёте, пол всегда был полом — внизу. Потолок — вверху. Легко запомнить.

— А зачем тогда привязные ремни?

— Во-первых, в момент старта компенсатор тяготения не работает, он включается позже, на второй-третьей минуте полёта.

Она замолчала, думая о чём-то своём, слегка покусывая губы, всё так же целеустремлённо двигаясь вглубь коридора. "Она даже ниже меня, — заметил Отто, — я бы мог обнять её за плечи, не рискуя повиснуть или засеменить на цыпочках".

— А во-вторых?

— А во-вторых, на всякий случай… мало ли что…

Они сидели в ресторане. За тем же столиком, что и утром.

По крайней мере, то, что вполне можно было бы назвать столом, стояло в соответствующем месте помещения, которое на уничтоженной Базе играло роль столовой.

Теперь не было сомнений, что всё это создавалось людьми. Очень странными, с необычными вкусами и привычками, но людьми. Плоскости, на которые было удобно садиться, располагались на соответствующей высоте от пола. Поверхности, на которые было удобно поставить локти, по-видимому, были столами. "Кресла" стояли рядом со "столами" и, несмотря на необычный вид, сомнений в своём назначении не вызывали.

На камбузе Отто легко нашёл воду. Больше времени ушло на то, чтобы догадаться, как закрыть приспособление, которое здесь играло роль водопроводного крана. Даже после того, как это удалось сделать, Отто не был уверен, что сможет повторить этот фокус ещё раз с первой попытки.

Зато приятно порадовала посуда: те же миски и тарелки, чашки и блюдца. Вот только ложек и вилок не было. Были керамические палочки, но зато самые разные: длинные и короткие, квадратные по торцу и круглые, толстые и тонкие…

"Может, это всё японцы отгрохали? — подумал Отто. — Или китайцы? Всегда так: с виду маленький и неказистый, а как доходит до дела, все на него снизу вверх смотрят…"

Несколько кубических ящиков, стоявших посередине зала, оказались тепловыделяющими плитами. Немного повозившись с управлением, Отто быстро приготовил свой фирменный суп, и сейчас они сидели за столом с двумя чашками дымящейся ароматной жидкости.

— Ты всегда такой запасливый?

— Я не запасливый, — ответил Отто. — Я осторожный.

Он чувствовал непонятную перемену в Маше. Изменился её тон, поведение. Нет-нет. Эта перемена не касалась её отношения к нему. Когда он обращался к ней, она неизменно была мила и улыбчива. Но, ответив на вопрос, она немедленно замыкалась в себе, задумывалась, становилась отстранённой и сосредоточенной.

"Неужели ей передалось здравомыслие и энергичность Лили? Тогда какое наследство она получила от Катерины?"

— Расскажи что-нибудь, — попросила она.

— Что тебя интересует?

— Например, что ты думаешь о нашем положении, или как собираешься отсюда выбираться…

Они сидели по разные стороны стола, и Отто имел возможность смотреть ей прямо в глаза.

"Любопытное построение фраз, — подумал он. — Отличный материал для психоаналитика. Её не интересует истинное положение, её интересует, что я об этом положении думаю. Отсюда совсем недалеко до предположения, что её интересует сам Отто Пельтц, со всеми его прибабахами. Может, от Катерины она унаследовала любовь ко мне? — он улыбнулся своим мыслям, — это было бы здорово! Она мало похожа на мою Катерину, но я точно мог бы её полюбить".

— Положение не безнадёжно. На Базе было четыре челнока и один крейсер. Стало быть, даже если эта конструкция, — Отто сделал в воздухе несколько кругов указательным пальцем, — и не Лунный город, а что-то поменьше, вероятность найти транспортное средство, с помощью которого мы вернёмся на Землю, очень высока.

"Могу ли я поклясться самому себе, что в своей жизни больше не убью ни одного человека? Я чувствую какой-то рок: все, с кем я, так или иначе, был связан, гибли. Как магнит я притягиваю смерть. Я отбиваюсь от неё, и она рикошетом косит всех, кто рядом со мной, кто мне дорог. Если я перестану убивать, может, что-то изменится? Маша — последний осколок прекрасной жизни, к которой я даже не успел прикоснуться. Я лишь заглянул в случайный просвет между деревьями и увидел чудесный сад с изумрудными фонтанами. Там в самый знойный день свежо и прохладно, а лютой зимой цветут розы. И в этом саду меня ждали три красавицы… Маша одна из них. Я не могу себе представить, что с ней что-то может случиться…"

— Теперь о главном, — он допил суп и поставил чашку на стол. — По дороге сюда я наблюдал за тобой. У тебя работает стереотип сознания, при котором ты видишь привычные стены и совершенно не чувствуешь угрозы. Это опасно. Не забывай, мы находимся на чужой территории. Нам необходимо держаться вместе и быть внимательными. Давай поступим таким образом: ты ищешь транспорт, я берегу твою… — вот чёрт, чуть не ляпнул, — спину.

— Спину? — улыбнулась Маша.

— И если я скажу: "ложись", "прыгай" или "беги", то ты сперва ляжешь, прыгнешь или побежишь, а уж потом будешь думать и спрашивать, зачем это нужно было делать. Идёт?

— Сперва — ляжем, потом — подумаем? — опять улыбнулась Маша. — Идёт.

"Об этом нельзя молчать, — подумал Отто. — Это опасно".

— Маша, ты очень красивая женщина, — он остановился: "Отто, смелее! Скажи правду". — Маша, пока я тебя не увидел, я думал, что такие женщины бывают только на цветных обложках глянцевых журналов. В жизни такую не встретишь, не познакомишься, и уж, во всяком случае, в постель не затащишь…

Она улыбнулась, и эта улыбка разозлила Отто.

— Я всего лишь хочу сказать, что никогда не мечтал о такой потрясающей женщине, как ты. Не мечтаю и сейчас. Я хочу всего лишь договориться о сотрудничестве. Так уж получилось, что спаслись только мы двое. Значит, и рассчитывать можем только на себя.

— Это я понимаю, — сказала она. — Поясни лучше ту часть, где ты даже не мечтал о такой, как я.

— Очень просто. Нет денег — не хожу в магазин. По одёжке протягивай ножки. Лучше синица в кулаке…

— Какая скучная позиция!

— Зато беспроигрышная.

— И как, никогда не проигрываешь?

— По-всякому. Но уж на эту удочку не попадался никогда!

— А может, ты просто женоненавистник?

Вопрос застал врасплох.

"Она жёсткий противник, — подумал Отто, — и безжалостный".

— Как ты относишься к женщинам? — настаивала она.

Он покрутил головой, осматривая зал. Несколько мгновений колебался, потом решил, что лучше всё обсудить сейчас. Потом и в самом делеможет быть не до разговоров. А взаимопонимание — неплохое подспорье при любом раскладе. Это особенно верно, когда не знаешь, с какой стороны "накатит" и какой "вес" ляжет на грудь.

— "И нашёл я, что горше смерти — женщина, потому что она — сеть, и сердце её — силки. Руки её — оковы…"

Глаза у Маши округлились, она сперва прыснула, мило прикрыв рукой губы, потом звонко рассмеялась.

— Это что ещё за бред?

— Соломон.

— Соломон? — она недоверчиво надула губки. — Тот ещё бабник! Ну, разве что в старости…

— Не подходит? Тогда первое, — Отто поднял кулак и разогнул большой палец, — женщина — более высокоразвитое существо, чем мужчина.

— Ого, — она опять рассмеялась. — Да ты половой радикал!

— Доказать это утверждение проще простого: история знает немало случаев, когда женщина без помощи мужчины родила полноценного ребёнка. Хотел бы я посмотреть на мужчину, который бы справился с этой задачей без женщины.

— Второе?

— Второе, — Отто разогнул указательный палец. — Среднестатистическая женщина крепче, выносливей и умней среднестатистического мужчины.

— Что-то новенькое…

— Это лежит на поверхности: оба работают, но она кроме работы готовит еду, стирает, убирает, вынашивает, нянчит, ещё и пьяные сопли своему мужу успевает вытирать.

— А третье, есть?

— Есть, — он опустил руку. — Эти бестии хитрее всех иезуитов вместе взятых. Они правят миром тайно и безнаказанно. Вокруг чего кипят мужские страсти, независимо от рангов и достатка? Вокруг женских ножек. Любой тоталитарный режим первым делом объявляет войну сексу: мужчина всегда охотнее слушает женщину, чем правительство.

— Скажи, а тоталитарный режим… тоже женщины?

— Нет. Это я отношу к издержкам системы.

— У меня такое ощущение, — задумчиво проговорила она, — что ты действительно во всё это веришь.

— Женщина самоценна, — гнул своё Отто. Ему впервые представилась возможность поделиться идеями и мыслями, которые накопились за месяцы и годы походного воздержания. — Только представь: большие боссы в генеральских погонах едут в огромном лимузине и видят уборщицу, которая выносит мусор. Молоденькая девчушка, юное прыщавое личико, коленки "внутрь". Она роняет корзину и тут же склоняется, чтобы поднять. И без того короткое платьице задирается. Что же такого загадочного может скрываться под юбкой для перегруженных ответственностью и сединой государственных мужей? Почему они сбиваются с темы и несколько минут молчат, припоминая, о чём только что говорили? Гражданская дистанция между ними и этой девушкой огромна. Но существует плоскость, где они равны.

— Ты всё-таки поэт… и романтик, — с нежной грустью проговорила Маша.

— Нет. Я — специалист по выживанию. Красивая женщина сама по себе представляет опасность. Откуда придёт беда, никогда не угадаешь, но она обязательно придёт.

— А ты не думал, что красивые женщины очень одиноки?

— Нет, — удивился Отто, — не думал.

— Вот и подумай. Все вы специалисты, каждый по-своему. И рассуждаете примерно одинаково. А ей остаётся только одиночество…