Чужая тень III

Глава 5 «Опасные колдуны»

Яркое утро настигло нас в золотых зерновых полях. К тому времени мы с Филицией уже пару часов шли в обход, совершая приличный крюк, и все ради того, чтобы вновь подойти к Лозе, но уже чуть южнее, потому как ниже по течению, как сначала советовал Зэр, постоянно мелькали конные патрули. Видимо, они опасались нападения со стороны Лозингара и таким образом обезопасили подходы с севера.

Я мог поспорить на что угодно, что патруль получил указание при первом контакте с войском мёртвых вернуться с докладом. Такая мера предосторожности работала и в обратную сторону: если патруль не вернулся в срок, в городе били в колокола, и гарнизон занимал оборонительные позиции.

Девочка шла, широко разведя руки и ведя ладонями по стеблями пшеницы, которые чуть-чуть не доставали ей до груди. Война отняла у неё детство, забрав дом, родных и впоследствии спокойную жизнь. Обычно дети, лишавшиеся родителей или опекунов, отправлялись в приюты при церквях Триединого, а дома, усадьбы и земля перепродавались и становились собственностью Переката. Я помнил, как таким же образом в наш дом попала Лара, не пожелавшая уходить с адептами Триединого. Уже с детства она имела склонность к науке и, чтобы хоть как-то облегчить жизнь своей новой семьи, пошла служить чашницой к лекарке Анни Дламирски, что работала через две улицы от нас. Девушка прошла весь путь — была чашницей, уборщицей, кухаркой, младшим подсобником, санитаркой, помощником и наконец ассистентом лекаря. Бабушка всегда ставила ее мне в пример и даже как-то дала затрещину, когда я сказал, что вполне нормально для девушки работать, чтобы мужчина чувствовал себя комфортно. Быть может, это во мне и заговорила тогда моя светломирская кровь, когда я, насмотревшись на богатые и знатные дома, видел, как хозяйки имений нигде не работали, а целыми днями проводили за своими делами, интересными женщинам.

— Ты чё это благородного из себя строишь⁈ Заруби себе на носу: ты из простой семьи! Твой отец был шахтером, твоя мать была землепашцем, а я спину гну на благородную миссис Цвиту для чего? Чтобы ты на пузе лёжа в потолок плевал от скуки⁈ — отчитала меня тогда бабушка.

После этой взбучки я впервые устроился на работу в шахты, потом, не сойдясь характером с начальниками бригад, пошёл разнорабочим «принеси-подай» на отправку караванов в Лозингар, где также не задержался. Пробовал работать в кузнице и в цехах по обработке металла, грузил уголь, но из-за гипертрофированного юношеского чувства справедливости меня гнали отовсюду.

Бабушка лишь разводила руками: мол, что с тобой делать, горе луковое. Всё свое детство я не мог найти места, где мог бы стабильно зарабатывать деньги, и в конце концов стал мальчиком на побегушках, в основном выполняя простые поручения знатных особ по доставке почты и небольших грузов. Так и прошло всё моё детство, за которое я так и не завёл себе ни одного друга, за исключением, пожалуй, Лары. Когда же бабушки не стало и мы с Ларой начали жить вдвоем, наверное, закономерно, что рано или поздно мы оказались в одной постели. Друзья и любовники, мы были равны в отношениях, но, конечно же, Лара работала больше, а я так и оставался на посылках.

Затем — война… Правда, для меня она продлилась всего лишь около трех месяцев, но вернувшись с неё раненым и умирающим, я абсолютно потерял интерес к любой работе и даже после чудесного исцеления упорно не желал служить кому-либо. Однако моя девушка настояла на том, что в такие непростые времена я должен что-то приносить в дом, и я снова пошёл в шахты, но после первого дня под землей решил, что больше никогда туда не вернусь.

Моя жизнь казалось очень странной. Натянутые отношения с Ларой, на которую и так свалилась клиника не вернувшейся с войны лекаря Анни Дламирски, привели меня к мысли уйти от нее Лару и отправиться куда глаза глядят. Наверное, поэтому, когда я стал свидетелем издевательств в переулке над маленькой девочкой, то решил вступиться за неё и хоть что-то сделать правильно. Так я получил Зэра и Филицию с Бликом.

Что я делал не так в довоенной жизни, я не знал, но война расставила всё по своим местам. Путь культиватора, путешествия по городам и сёлам, драки за артефакты и смертельная опасность — все это было мне по душе. Кроме, конечно же, гибели Лары и Эйвина. Был бы у меня второй шанс, я бы надавал Ларе, догнавшей меня в селе под Трестом, пощёчин и наговорил бы такого, что навсегда бы отвернуло её от меня, но зато сохранил бы её жизнь — даже ценой первых отношений и первой любви.

Поля всё не кончались, а штаны и низ куртки насквозь промокли от росы. Натертые рыбьим жиром и воском сапоги ещё держались, но вот-вот собирались капитулировать перед утренней сыростью. Однако мы уже были близко: я чувствовал это по запаху свежести, которой делился с нами южный ветер. Я уже и забыл, как пахнет что-то кроме трупов и экскрементов, и это немного скрашивало поиски обходного пути через реку.

— Почему нельзя было пройти через тени по мосту? — спросил я наконец у Зэра. Его сознание всегда находилось рядом с моими мыслями. Император постоянно следил за их ходом и даже отвечал мне, иногда смеясь над каким-то аргументом, казавшимся ему детским. Наверное, мой внутренний диалог был для него чуть ли не единственным развлечением в то время, когда я не искал себе неприятностей. Даже королевский шут Блик теперь позиционировал себя магом и старался соответствовать своему новому амплуа, хотя иногда высказывал глупые теории с серьёзным лицом, так что по-прежнему нельзя было понять, шутит он или придуривается.

— Потому что тут много культиваторов, в том числе и среди стражи. Тебя просто услышат, — ответил Зэр.

— Больше, чем в Лозингаре? — удивился Блик.

— Я помню этот изгиб, — задумчиво продолжал Зэр. — Ваш Ахварок стоит на древнем кладбище. Еще в мое время тут было множество сфер. Самое место для культивации Райса.

— Ваше величество, а можно и для нашей культивации тоже? — заскулил маг.

— Всё, что не влезет в Райса, ваше, — небрежно махнул император в его сторону. — Но не удивлюсь, если наш герой и тут на всех углах и заборах расклеен. «Разыскивается опасный колдун-некромант Райс Бабуин Тулле Зийнал» и так далее и тому подобное.

— Мне всё равно, — ответил я. — Быстрее культивируюсь — быстрее вытащу Лару и Эйвина.

— Мессир, — обратился Ларри к Зэру, — а были ли на вашей памяти тут некромантские сферы?

— На моей — нет, не было. Некросферы вообще редки. Ты вон Райса спроси — он постоянно дневник Гнилоуха читает. А знаешь, что самое смешное? Что он — не реальный. Этот дневник создан сферой после казни некроманта на главной площади Лозингара. Так что воспоминания о событиях тоже лживые, потому что истинный Гнилоух погиб гораздо раньше.

Под разглагольствования Зэра мы подошли к Лозе, бурно текущей на север от самого внутреннего моря. Я звучно выдохнул, уже представляя, как ступаю в холодную быструю воду, и, подсознательно пытаясь оттянуть этот момент, посмотрел на Филицию и спросил:

— Ребят, а кто из вас умеет хорошо плавать?..

Тьма в очередной раз отпустила Яза, и он сдавленно застонал от боли, растекающейся от отсутствующих ладоней до самых плеч. Это было странно, что оторванные кисти могут болеть, да еще до скрежета в зубах, до тошноты и обмороков.

Отдавая силы на поддержание заклинания сороконожки, маг продвигался куда-то вверх. Как же здесь не хватало его веточки, определяющей направление движения и наличие рядом культиваторов! Малое пространство внутри голема-сороконожки заставило Ящера повернуть в сторону темницы. Он задыхался, часто останавливался и слушал сквозь боль, как где-то там, за слоями земли, суетилось очень и очень много людей в доспехах.

«Если я не смогу дышать, то так и погибну тут!» — подумал маг, подползая к каменной кладке, за которой предположительно ждал спертый, сырой, но такой желанный воздух.

Стальные зубья сороконожки коснулись камня и стали вращаться, пропиливая круглый паз, а после впились в него мертвой хваткой. Ползучий голем расставил ножки во все стороны, и безглазая голова начала качаться вперёд-назад, пока каменный блок не сточил раствор, скрепляющий его со стеной.

Ящер выдохнул. Перед глазами плыли чёрные круги, а совершенно неработающий мозг посылал телу голема один лишь сигнал: «Ползти вперёд».

Блок вывалился куда-то вниз, издав глухой звук, и голова сороконожки вылезла на открытое пространство. Камни раскрылись, словно распустившейся цветок, открывая голову мага, давая доступ воздуху.

Ясность сознания начала возвращаться к Ящеру, и он наконец увидел, куда попал. Это оказалась такая же камера, как была у него, в которой также находился узник, правда, без цепей и иных пыточных преспособлений.

До слуха Яза донеслось:

— Стража, стража, тут какая-то тварь, она ко мне залезла! Стража!

Ящер сделал глубокий вдох и приказал сороконожке вползти в камеру.

— Не ори! — прошипел он.

Кричащий — маленький, полноватый, такой же обнаженный мужик — сразу же замолк и вжался в угол.

— Ты-ы к-кто? — заикаясь, спросил он. Один Триединый знал, какие мысли вызывала у него грязная окровавленная голова с оголённым белёсым черепом, с которого недавно сняли скальп.

— А ты… кто? — нахмурился Яз, выделяя слова и показывая тем самым, кто тут главный. Правое ухо было вырвано, что называется, с корнем, и потому, чтобы слышать лучше, маг повернулся к заключенному оставшимся целым левым ухом.

— Я… опасный колдун Билман, — произнес тот явно заученную и вызубренную фразу.

Маг взглянул сквозь тени. Перед ним стоял обычный человек без каких либо артефактов с талантом к культивации не выше бронзовой лиги.

— Это я — опасный колдун, а ты вошь тюремная! — произнёс маг, обнажая оскал чёрных от земли зубов.

— Как пожелаете, господин, — закивал заключённый.

— Так, — взгляд мага окончательно прилип к Билману. — Ты осужден и схвачен, но ты не колдун. Тогда что ты тут делаешь?

— Я был начальником сыроваренной фабрики при его величестве Джастиро, пока кто-то при дворе не отравился, попробовав мой сыр. Что нелепо и странно, ведь я сам проверяю все порции, которые идут во дворец! — затараторил узник.

— А сыр ты сам после проверки к Джастиро носишь? — уточнил маг, смакуя спертый вонючий воздух.

— Конечно же, нет. Его возит мой сын Ниуль и отдает лично начальнику тайной стражи.

— Удобно, наверное…

— Что удобно? — насторожился Билман.

— Когда отец оказывается опасным колдуном, а ты получаешь по наследству целую сыроварню…

— Что? Нет! Никуль не мог!.. — быстро заговорил сыровар.

— Ну, не мог, так не мог, — пожал плечами Ящер в своём продолговатом каменном теле. Кисти снова отозвались болью. — Где мы? — сквозь нахлынувшее в очередной раз головокружение спросил он.

— Это подвалы инквизиции Триединого.

Сороконожка подползла к двери, и Яз приложил к ней целое ухо. За дверью суетились, слышались команды и указания.

— Билман, ты жить хочешь? — неожиданно для себя спросил маг, повернувшись к узнику, и тот снова кивнул.

— Тогда сейчас я буду показывать господам инквизиторам, что такое истинное опасное колдовство, а ты держись где-нибудь сзади и, если повезет, сбежишь.

— Но у меня дети. Куда я без них?

— Дети — это хорошо, но только когда ты не объявлен опасным колдуном и в случае твоей казни всё твоё имущество не переходит по наследству. Если появишься на сыроварне, то снова попадёшь сюда, так что вот тебе мой совет, ремесленник: выберешься отсюда — найди такое место, где трава зеленее, воздух чище, а деревья выше, где нет гнуса и даже тля листья не ест. Найди такое место и усни там. А дальше, если судьба к тебе благоволит, поймёшь все сразу.

За дверью были люди — Яз их чувствовал. Они прижались к стенам и тихо переговаривались между собой. Слышалось что-то про огненную птицу и гигантскую прямоходящую свинью с человеческом телом и двуручным топором в руках.

«Вот так и рождаются мифы», — не удержался от мысленной ироничной улыбки Яз перед тем, как сороконожка изогнулась для удара по толстой тюремной двери.