Чужая истина. Книга вторая

* * *

Три месяца спустя.

Сигнальные рога трубили уже добрых пять минут, взвывая разными голосами на разных участках Карского вала. Нейт различал зов Старого форта, Второго моста и Мокрых скал. Кроме оговорённых сигналов слышались крики, приглушённый лязг и далёкий шум разгорающегося пламени. Кромешная полуночная тьма расцветала красно-жёлтым где-то за рвами.

Они прибежали не щадя ног, не соблюдая строя, большой гремящей кучей, и теперь спешно строились в грязной лощине меж двух холмов. Капитан, освещённый масляным фонарём, кричал и силился рассмотреть, как точно выполняются его приказы. И выполнить, и рассмотреть — было непросто. Факелы десятников как бы отмечали тех, кому стоит повиноваться, но разгоняли ночь всего на несколько шагов. Сложный рельеф и жирная, растоптанная глина будто нарочно мешали сформировать правильные шеренги.

Наконец встали, выровнялись. На полминуты затихли, почти замерли. Где-то справа громыхнуло, разрывающиеся доски затрещали, будто ломаемый над ухом пучок соломы. Дозорная башня вспыхнула так быстро и ярко, что пришлось щуриться.

— Фалангиты, готовьсь! Склоны держать. Брешей не открывать. — Капитан ловко соскочил с коня, почти не звякнув отлично подогнанными латами, надел шлем. — Крепко стоять! Железные рёбра! Примем удар, увяжем и погоним!

Полыхающая дозорная башня теперь освещала большой участок стены. Было видно, что лучники прыгают и валятся с невысоких мостков, удирают вглубь позиций, нередко — бросив оружие и не разбирая дороги. Вдруг сегмент бревенчатой стены, шириной шагов в семь, шевельнулся, подался и завалился вперёд, практически перекрыв собой ров.

— Вот и мосток. — Громко прокомментировал кто-то из фалангитов. — Конями свалили, зацепили и упряжками тянуть… А я говорил, что надо бы…

Нейт не слышал, что он там говорил. В образовавшийся пролом ворвалась вражеская конница.

— Гото-о-овьсь!

Через секунду они столкнулись. Алебарда ткнулась в налетающую лошадиную грудь и её тут же вырвало из рук. Споткнувшееся на всём скаку животное протаранило Нейта так, что его на мгновение выдернуло из липкой глины и швырнуло аж до третьей шеренги.

Ничего не видно. На уши давит, будто нырнул на страшную глубину. Во рту солоновато-железный привкус. По лицу течёт.

Нейт вскочил на ноги, озираясь. Определил в какой стороне враги. Неловко вытащил из ножен на бедре тяжёлый, короткий тесак. Прямо перед ним стал на дыбы конь, сразу же получив в живот несколько уколов остриями алебард — с остервенелым ржанием завалился набок. Всадника придавило агонизирующим мерином, но ничего поделать тот не успел. Посыпавшиеся со всех сторон удары измочалили труп за считанные мгновения. Врезавшаяся в железный строй волна кавалерии быстро захлебнулась, шеренги сомкнулись, погребая и иссекая увязших врагов. Нейт бешено рубил угловатым тесаком, попадая то по пластинам набедренника конного воина, то по боку лошади, чувствуя под лезвием упруго щёлкающие рёбра. Совсем как при разделке туши на мясницкой колоде. Сквозь хаос воплей и лязга прорвался упрямый рог. Команда «во фронт»! И тут же строй повело, огромным напором ряды стиснуло вплотную. Догнав конных, с новой яростью напирала редакарская пехота.

Зажало так, что ни шевельнуться, ни упасть. Бой в такой нелепой толчее — смертельная возня. Чей-то меч ткнулся в подмышку, нетерпеливо скрежетнул по широкому оплечью. Нейт ответил, как мог. Ткнул окованным левым локтем в лицо, забился в стальных тисках соратников. Карские латы были хороши, если бы не отменная кираса — грудь бы уже промяли. Давка усиливалась, казалось, ещё чуть — и можно будет выскользнуть наверх. Нейт с трудом выдернул вооружённую руку из толпы, занёс выше, шваркнул острым навершием, что было сил. Бородатая, оскалившаяся морда, совершенно демоническая в багряных отсветах пламени, треснула гнилым помидором. Осколки зубов, кости, гримаса боли — всё вдруг предстало в мельчайших деталях, застыло в памяти несмываемо-чётким образом… А потом он заработал с новой силой. Наполовину выкарабкавшись из объятий тел и доспехов, цепляясь и поднимаясь над этой бушующей свалкой, Нейт неистово молотил там, куда только мог дотянуться. Звенело и чавкало.

Железные рёбра держались стойко. Как ни давил враг — не уступили и двух дюжин шагов. А когда силы обеих сторон начали иссякать, от Старого форта прибыло подкрепление. Карские ополченцы почти съезжали на задницах, чуть ли не кубарем катились со склона правого, особенно крутого холма. С ходу, с воплем и руганью, ударили во фланг редакарцам. И без того беспорядочный строй врага превратился в жуткую мешанину людей и коней, редкие всадники, остававшиеся ещё верхом, кинулись прочь, обратно к пролому в стене, сшибая и топча пехоту.

— Бей их! Бей-а-а-а! Дави!

Усилив натиск, коля и рубя алебардами, фалангиты совершенно опрокинули неприятеля, дойдя почти до самой стены. Пехота Редакара лишь злобно огрызалась, до последнего не желая показывать спину. Бойцы пятились и валились в жирную грязь один за одним.

— Стой! Стоять! — Капитан протрубил в рог дважды, прежде чем алебардисты остановились, выровняли строй.

Пара десятков легковооружённых ополченцев всё же выбежали ко рвам, преследуя и добивая отступающих. Их командир истошно вопил в темноту, сыпя проклятиями и приказывая возвращаться. Где-то на стене заливался смехом одинокий лучник, перекрикивая всех вокруг, посылая в никуда стрелу за стрелой, он улюлюкал и свистел так задорно, будто одержал эту победу в одиночку.

— Уф… а-а-а… уф, — благодушно пыхтел Иоргас, неспешно вскидывая вверх деревянный молот на длиннющей рукояти. — Оттоа́с…

— Ох, тише ты, здоровяк! — Нейт чуть отпрянул, когда ему на лицо попали брызги. Несмотря на то, что крови на нём и так хватало — открытое лицо светилось искренней мальчишеской радостью. — И что там приговариваешь, садюга ты иноземный?

— Оттоас… — довольно протянул он на выдохе, разбивая голову очередного трупа размашистым ударом. — Говорю — пыль. Пылька, пылица… маленькая пыль, в общем. Уф…

— М-м-м… Понятно. — Теперь настала очередь Нейта кивать, будучи довольно далеко от понимания. — И почему? Что-то религиозное?

— Нет. Хозяйственное. За работой всегда приговаривал, комья земли в поле за плугом, за мотыгой разбивая. Уф… Так молотом бывало пройдёшься, там, где никакая борона не возьмёт, и земля чистая, вспушённая, без комочка. Пылица. Уф… Оттоас.

— Трудяга. — Можно было и не надеяться, что лёгкий сарказм достигнет цели. — Только светает, а уже вон сколько… вспахал. Обработал. — Очередной расколотый череп громко хрустнул, его несчастливый обладатель дёрнулся, взбрыкнул ногами, обмяк. — Но теперь-то понятно. Добиваешь, значит. Чтобы наверняка. А здорово вы с пригорка налетели, можно сказать — на всём скаку. Смело, не раздумывая. Уважаю.

Иоргас чуть потупил большие коровьи глаза. Аккуратно коснулся заляпанной кирасы Нейта своей здоровенной пятернёй.

— И вы стояли как. Выстояли… У вас сложный язык. И чудесные брони.

— Броня. Латы. Да, это так, спасибо. — Молодой карс похлопал соратника по плечу. Окинул взглядом выгоревший остов одной из дозорных башен и наспех перегороженную дыру в стене. — Теперь предстоит много работы. Наёмники Редакара недалеко, хоть и получили по морде — не успокоятся. А там и лайонелиты… Все говорят — теперь всерьёз окопаемся. Весь перешеек укрепим, может на милю вглубь. Осилим?

— Покопаем. Построим. Поработаем. — Здоровяк хохотнул филином, снова взялся за молот. — У-уф!

Как только выдалась возможность, Нейт тут же снял латы. Уставший, пропотевший насквозь, не проспав и двух часов этой ночью, он всё же почувствовал ожидаемую лёгкость. Повёл натёртыми плечами, помахал руками, сладко потянулся. Ноги поднимались легко, спина, хоть и саднила, казалась волшебно гибкой. Скинув и мокрую духовитую стёганку, оставшись в одной рубахе, молодой кирасир присел на бревно, блаженно щурясь на поднимающееся солнце. Было хорошо. Тихо.

Тихо, по меркам вечно копошащегося военного лагеря. Соратники рядом деловито хлопотали, приводили в порядок снаряжение, обсуждали прошедшее и предстоящее. Отдохнуть можно было и позднее. Нейт принялся вычищать кирасу, убрал присохшую глину, проверил боковые ремни. Отладил особые замки у плеч, они были надёжнее ремней, не перетирались, не гнили, но были чувствительны к грязи. Потом наплечники, наручи, набедренники, поножи, всё начисто и насухо, а после тщательно смазать «шерстяным воском», специальным жиром с овечьей шерсти. Он был лучше пчелиного воска, сала или масла, не собирал пыль и грязь, держался дольше, не слишком вонял. Нейт задумался, обрабатывая шлем. Без забрала, но с развитым козырьком, боковыми полями и крупными неподвижными нащёчниками, тяжёлый, надёжный шлем. Шея под таким, правда, поначалу гудела. Слева, ближе к виску, виднелась хорошая вмятина, глубокая зарубка, вероятно — от топора. Её не так сложно было выправить, для подобных работ в лагере имелись кузнецы, но Нейт не собирался этого делать. Отметина не несла особой опасности, а смотрелась боевито, совсем как шрам, который напоминает и украшает.

Свою алебарду он отыскал с немалым трудом. Хоть, упустив древко из рук в момент первой сшибки, знал где примерно смотреть. В груди саврасой кобылы, которую и встретил хорошим ударом. Правда наутро, в подсыхающей мешанине из тел и глины, найти исколотую и изрубленную тушу тоже было непросто. Поворочав туда-сюда, удалось высвободить остриё из тисков упругих лошадиных костей. Добротная сталь, теперь оттёртая и смазанная, тускло поблёскивала, будто только вышла из кузницы, лишь древко стало темнее, напитавшись кровью и грязью. А вот тяжёлый короткий тесак несколько пострадал. Ведя ногтем по замятой, местами сколотой режущей кромке, Нейт вспоминал, как пришлось поработать накануне. Звон металла и чавканье слышались вокруг. Но теперь это был совсем другой, деловитый и созидающий звон работы, ремесла, да и чавкала не плоть, а обычная слякоть под ногами. Да может ещё вечно голодный толстяк поблизости, таскавший в каждой складке одежды по сухарю.

Закончив со снаряжением, Нейт аккуратно повесил всё на самодельные стойки. Другой кирасир рядом укладывал свои латы в сундук, которым успел разжиться. В палатке на десять человек было темно, сыро и тесно, набросанные на земляной пол доски мокли и трескались. Хорошо, что проводить здесь много времени и не получалось, работы по лагерю хватало, свободные руки не долго оставались свободными. Что-то рыли и строили постоянно, но карсы тянулись к Валу со всего полуострова, новых людей надо было где-то размещать, кормить, да и гадили они регулярно. Толково наладить быт пока не успевали, но Нейт не сомневался, что каркасы удобных казарм скоро обрастут «шкурой», землянки пустят в небо уютные дымки́ очагов, а вся эта мерзкая сырость будет загнана в специальные канавы, где ей и место. Да, пустяковые житейские мелочи не значили ничего. Главное, как он показал и ещё не раз покажет себя. И отец будет горд, что таки потратил на латы ту жуткую кучу денег.