Чужая истина. Книга вторая

Глава 1

Высокое жаркое солнце наполняло тело сладкой истомой. Жирная, нагретая земля ласкала босые ноги. Кьяра мягко ступала по обочине дороги, опирая край большой корзины с жимолостью о крутое бедро. Подол лёгкой хлопковой юбки был заткнут сбоку за пояс, чтобы не мешать широкому шагу. И чтобы не скрывать приятно округлых, сильных девичьих икр.

Мимо проплывали плетёные ограды, ровные ряды обработанных грядок, гудящие ульи, крытые изогнутыми пластами дубовой коры. Тут и там работали, согнувшись пополам, крестьяне в соломенных шляпах, у оросительной канавы возились вечно чумазые дети, редкие всадники обгоняли её по дороге в город. Обгоняли обычно нехотя, с ленцой, когда тащиться следом становилось совсем уж невмоготу. Иногда при этом слышались хмыканья, присвисты, приглушённые сальные замечания. А порой, Кьяра сама додумывала их, теша себя вниманием, представляя выразительные взгляды там, где не получалось их заметить.

Сзади послышалось сопение и сдержанный храп, двое мужчин ехали бок о бок, ближайший к ней — на огромном буланом жеребце. Конь активно поводил носом и застенчиво косился из-под тёмной чёлки на корзину жимолости. Кьяра улыбнулась, сначала ему, а потом и обоим всадникам, зачерпнула горсть фиолетовых ягод и поднесла к большой выразительной морде тяжеловоза. Обаятельный здоровяк снова всхрапнул, подбирая угощение с женской ладони мягкими, подвижными губами.

Выше, в седле, Эйден посматривал на приоткрытую смуглую грудь с не меньшим, а возможно — и куда большим аппетитом, чем его конь на ягоды. И, похоже, также надеялся на понимание и щедрость очаровательной крестьянки. Тяжёлая чёрная коса девушки, перекинутая через плечо, напоминала о близости Сарда. Яркая кровь островитян виднелась в селянах тем чаще, чем ближе были городские стены Редака́ра.

— Хе-хе… Вижу, уже поспели, — Аспен, чуть обогнавший товарища, добродушно ухмылялся, приглаживая и без того безупречную медную бородку. — Ягоды, говорю, поспели уж. — Добавил он снисходительно, видя, с каким трудом Эйден оторвал взгляд от созревших прелестей красавицы.

— О да… Жарковато.

— И то нам на пользу, — продолжил маг, направляя лошадь дальше к городу, увлекая за собой спутника. — Полтора месяца с небольшим — и мы здесь. Чудо, не иначе.

Путь от Ли́дхема до Редакара действительно занял необычно мало времени. Дороги подсохли быстро, зимние сугробы практически на глазах превратились в пыльные летние тракты, почти пропустив весеннюю распутицу.

— И не унывай, не грусти, что тебе не досталось жимолости, — развивал тему Аспен. — Впереди величайший порт цивилизованного мира, уж тут мы наверняка найдём приличный бордельчик. Если хочешь — сегодня же вечером. После стольких недель в дороге, позволительно сменить седло на кровать, а общество обаятельного Желтка на не менее обаятельную девчушку.

Малые дороги и тропы постепенно сливались в широкий тракт, кругом тянулись повозки, теснились люди с тюками, мешками и ящиками, сновали полуголые носильщики с паланкинами. И весь этот людской поток впадал, словно сильная река в океан, в широкую арку Старших городских врат. Огромное знамя, чёрная зубчатая стена на красном поле, довлело над текущей толпой, будто скальный утёс над беспорядочными бурунами.

Город был богат. Очень богат. Эйден, повидавший и Лидхем, и Да́нас, пусть последний и не в лучшие времена, вертел головой не стесняясь, не скрывая удивления. По правую сторону улицы, ведущей от ворот к округлой площади, стеной стояли особняки в четыре этажа. Не разделённые ни единым переулком, они различались только деталями фронтонов или рисунком реек в высоких, узких окнах. Время от времени на пути встречались и настоящие крепости, несколько смягчённые внешне барельефами, затейливо обрамлявшими бойницы, стремительными шпилями на сложных, многоуровневых крышах, и нависающими над горожанами фигурами горгулий. Вцепившись высеченной из камня лапой в парапет, невероятно детализированная, словно живая, бестия скалилась в пространство, готовясь расправить тёмные шлифованные крылья. Броская роскошь производила не менее серьёзное впечатление, чем массив толстых известняковых стен, кое-где облицованных гранитом. За всем этим безошибочно чувствовалась грубая военная мощь и богатство — главная сила торговой Лиги Редакара.

Союз купеческих гильдий, позже выросший в Лигу, ещё во времена правления Аргайлов добивался особого статуса для своего города-порта. Торговцы хотели автономии, хотели сами решать, на что идут налоги и кто, собственно, будет их собирать. Сильные монархи такого не позволяли. А вот с феодалами-наместниками, оставшимися после падения королевской династии Бирны, договориться оказалось куда проще. Теперь главы гильдий и сами были ровней знатнейшим из дворян государства. И неустанно множили своё богатство, влияние, возвышаясь над старыми лордами и возвышая Редакар над враждующими графствами.

Бордель, и правда, нашли быстро. Аспен явно знал куда ехать, и через полчаса, проехав серьёзную часть города, всадники спешились в тенистом дворике с изящной каменной колоннадой, увитой старым плющом. Их встретили, как особенно дорогих гостей. В общем-то — по вполне понятным причинам. Мешок с тремя тысячами тейлов, вместе с прочими вещами, доверили внести слугам, сундучок-мимика артефактик, как обычно, нёс сам.

В просторных покоях было приятно прохладно, пахло кедром и камфорой. На столике меж широких кресел поблёскивал серебром запотевший кувшин и стояло блюдо свежих, явно не бирнийских фруктов. Эйден помыл руки в почтительно поднесённой чаше, смочил лицо, глубоко вдохнул.

— Благодарю, — улыбнулся он миловидной служанке. Та поклонилась, вежливо улыбаясь в ответ, и вышла. Эйден проводил её взглядом. — Однако — хоромы. Так богато, так свежо, чисто. Такие женщины. Ты собрался спустить весь мешок прямо здесь?

— Это, в некотором смысле, представительские расходы. — Аспен вышел на балкон, опёрся руками о остывающие кованные перилла, оглядывая видную отсюда часть гавани. — Мы здесь не только за покупками, но и за репутацией. Думаю встретиться с важными людьми, а может — и принять кого важного. Серьёзный человек не может тесниться в душном чердаке, по крайней мере — так могут счесть те… важные.

— Сколько важности. Кругом. А что же девчушки? Обаятельные, холёные, улыбчивые…

— О, это само собой. — Аспен уселся в одно из кресел, налил в два кубка лёгкого охлаждённого вина. Немного посидели, вдыхая запах солёного ветра — Хлопни в ладоши.

— Чёрт… Дай сначала выпить.

— Да хлопни, ну!

Эйден хлопнул. Спустя несколько секунд комнату заполнили девушки. Выбрать было непросто.

Через некоторое время, выйдя из комнаты за пологом в их общий зал, он застал артефактика там же, где его и оставил. В кресле, за низким столиком. Однако, разбавленное молодое вино сменилось стаканом абсента, а на подлокотнике подле Аспена изящно устроилась миниатюрная уроженка Пинь-Иньской империи. Её тёмные миндалевидные глаза смотрели внимательно и сосредоточенно, чёрные блестящие волосы были забраны в высокий пучок, очень белые руки в десятках тонких браслетов неуловимо гладили, ласкали, массировали. Преимущественно — плечи и руки мага.

Отпустив талию смешливой веснушчатой красотки, Эйден игриво хлопнул её пониже спины, подталкивая вперёд. Девушка снова хихикнула, смешком она отмечала вообще всё происходящее вокруг, и, поправляя корсет, легко порхнула к креслам. Заботливо налила из высокого графина, преувеличенно почтительно простёрла руку в приглашающем жесте, состроила шаловливо-соблазнительную гримаску. Эйден прошлёпал босыми ногами по полированному кедровому паркету, в расстёгнутой рубахе, закатанных до колена штанах и с широкой улыбкой на лице. Он был в восторге. Приятная щекотка всё ещё ощущалась по всему телу.

— И таким образом, — вещал вполголоса Аспен своей «подруге», — растущая экономическая мощь Лиги неизбежно нарушит сегодняшний статус-кво. Боргранд, как старший товарищ и патрон Редакара, попытается надавить, придержать стремительное развитие… О, а вот и вы. За приятное общество, — он приподнял стакан, глядя сквозь блеклую зелень напитка на почти утонувшее в волнах солнце. Смело глотнул, втянул носом воздух у самой шеи элегантной брюнетки.

— Смотрю — тебе тоже повезло с собеседником, — улыбнулся Эйден, присаживаясь и принимая стакан. — Красавица любит о политике или просто не может вырваться из крепких объятий?

Внимательные раскосые глаза заинтересованно прищурились. Не переставая гладить Аспена, девушка медленно кивнула.

— Му-удрый гость — ра-адость сердце.

— О да, — артефактик принял похвалу с готовностью и привычкой, — Ю́и прекрасный слушатель. Пока я насчитал семь слов на бирнийском, и надо же — так мастерски их использовать. А ты, прекрасная…

— У́на, — шустро подсказала Веснушка, снова заливаясь серебряным смехом.

— Спасибо. Знаешь ли ты, Уна, с чего начинался Редакар?

Эйден закатил глаза, щёлкнул пальцами над своим стаканом, с лёгким хлопком вспыхнул маленький голубой огонёк. Уна ещё не успела толком рассмеяться, как он посмотрел на стакан мага и коротко выдохнул, абсент загорелся у самой бороды Аспена. Тот поднял бровь, накрыл пламя широкой, чистой ладонью. Добродушно погрозил пальцем.

— Ну и ладно. Я ещё успею, — пожал он плечами, кладя руку на гладкое колено Юи, — начинай сам. Тут с какого края не подступиться — всё интересно.

— А начну. Собственно — почти о том же. Гномы. Гномы, Аспен. Это первый раз, когда я их видел. Может кому и смешно, но для меня — диковинка. Важные такие, особенно этот… посол. Невысок, но надменен, внушителен, горд…

Он помолчал, припоминая детали. Тяжёлый коренастый мужчина в летах, верхом на мускулистом сивом жеребце, шагом выезжающий за ворота одной из резиденций. Здесь, в Редакаре, у каждой заметной гильдии была собственная крепость в черте городских стен. Этот укрепленный особняк имел надвратную башню, уменьшенную копию той, что встречала путников у Старших врат. Почтенная серая борода гнома касалась седла, богатого, широкого и с непривычно подтянутыми стременами. Коротконогий посол держал поводья в одной руке, смотря поверх потоков горожан, как бы не замечая их, правил сквозь толпу гордо и уверенно. Перед ним расступались, быстро и без сомнений. Следом, в колонну по два, шагали шестеро почти квадратных стражников в полных латах, массивные, крепкие, хоть и чуть не на две головы ниже Эйдена — они выглядели более чем серьёзно. Гранёные наплечники, отливающие тусклой тёмной сталью забрала шлемов, стилизованные под гномьи бороды. Высокие алебарды, кажущиеся ещё больше, в сравнении с несущими их. Тогда молодой алхимик засмотрелся вслед чёткому строю, будто заворожённый на мгновение твёрдой, синхронной поступью.

— Да, послы Боргранда — фигуры не из мелких, — начал Аспен, явно готовый развернуть мысль. Однако Уна перебила его таким заливистым хохотом что в искренности смеха усомниться было трудно. — А… ага. Нет, не подумайте, такие каламбуры не мой уровень. Я не нарочно.

Девушка расплылась в улыбке столь застенчивой, будто ей впервые случилось рассмеяться, да ещё в мужском обществе. Приосанилась, теснясь к Эйдену на кресле. Сложила руки на колени.

— Так вот… нам, Эйден, как и большинству наших соотечественников, не повезло застать Бирну в её нынешнем состоянии. Грызня между Уилфолком и Хертсемом, лай Суррая на окраине, суровый гундёж Эссефа, да периодические подначки Леммаса у границы. Бодающиеся графства, свары соседей, внутренних и внешних, сплошной раздрай и разруха. Торговые пути могут впадать в этот водоворот недешёвой вражды, но проходить должны по более спокойным, предсказуемым землям. Морской тракт сторонится границ Бирны, ибо рассудительные леммасийские купцы не хотят участвовать в этом, — Аспен махнул рукой, указывая, должно быть, на прискорбное состояние страны, однако вычурная обстановка борделя ни единой деталью не намекала на бедность. — Железный путь Дахаба теперь не заходит в Хертсем, огибая его через Золотую долину. Единственный город в раздробленном государстве, достаточно надёжный и стабильный для ведения крупных дел с гномами, и тот не подчиняется феодалам-наместникам. Да не кривись ты, не морщись. Знаю, что хочешь сказать. Правители Уилфолка — ширма лайонелитов, пусть это не везде и не вполне так. Пока. Не подумай, я не склонен обелять орден и воспевать его рыцарей. И даже питаю известное уважение к главам Лиги, потихоньку и неизбежно перетягивающим одеяло на себя.

Эйден шумно и глубоко вздохнул. Покашлял в кулак.

— Ладно тебе, я и так сокращаю. А-а-а… абсент да, хороший. Осторожнее. Про Лигу значит… говорить можно много. Сейчас Боргранд использует Редакар, как свой порт, корабли торговых гильдий, флот Сарда, все в той или иной мере служат владыке гномов, пусть и не все признают или понимают это. Но сплочённая, непрестанно богатеющая торговая Лига — это сильный Редакар. Купцы всё больше влияют на политику Уилфолка, а значит и всей Бирны. А Бирна слишком велика, чтобы от неё отмахиваться, и даже Боргранд вынужден следить за ситуацией, охраняя свои интересы.

— Семь гномов — на страже интересов легендарного города-крепости. — Продекламировал, не спеша, Эйден, представляя что-то своё.

— Ну их здесь порядка сотни, если тебе интересно. Просто традиционный почётный караул — всегда шестеро, при основной хранимой персоне. Да и сам Боргранд легенда только в плане размаха. А так он более чем реален. Я успел немало поторговать там, жизнь кипит на гномьих базарах, выпаривая первое оцепенение и благоговение шумом, вонью и толкотнёй. Как и на любом другом процветающем рынке.

— Ох, после этого пойла боюсь не добраться до рынков местных, — Эйден втянул воздух сквозь зубы, после серьёзного глотка. — А мне бы тоже пополнить запасы трав. Наварю нам толкового снадобья, без него верхом не усидим. Уж я точно.

— А ты не спеши, это ж не пиво. Потихоньку, со вкусом, прочувствуя глубокую полынь. М-м-м… мне порой хочется именно такого. Чувствуешь, Юи? — Артефактик чуть наклонил стакан, девушка пригубила, легко облизнула тонкие губы, кивнула. — Вот. Чудесный собеседник. И до местных рынков мы доберёмся, не сомневайся. А кое-что и сюда принесут. Отправлю известить о моём… о нашем прибытии. Будем в меру надутыми гостями, держать верную осанку, но не смотреть свысока. Пару томов Адэлиса я уступлю за бесценок, скорее для контакта. Наберём дорогих мелкозернистых сталей, окислительных, легирующих присадок — уже за серебро. Нужно будет найти добротную крепкую повозку, ведь даже Желток не утащит на спине всех прелестей, которые я планирую привезти к карсам. В Редакаре так же несложно найти достойные камни, ювелиров здесь ненамного меньше, чем кабаков или борделей. Немного животных материалов, рога, зубы, чешуя и плавники — ведь тут хватает всего морского, сардийцы стараются. Травы, разумеется, тоже. И прелесть в том, что не придётся бродить по пояс в болоте или карабкаться на замшелые скалы, аптекарям гильдии можно доверять, снабдят чем надо, даже почти не обвесив.

Солнце почти село. Подвязанный занавес, чуть обрамляющий вид с балкона на гавань, окрасился странно глубокой синевой. Где-то у воды кричали чайки. По булыжникам мостовой изредка громыхали деревянные колёса. Приглушённые звуки просыпающегося борделя едва доносились сквозь массивные перекрытия.

— Местный деловой дух, — начал Эйден задумчиво, — как бы это сказать… вдохновляет. Настолько, что за освежающим ароматом морской соли и будоражащими нотками девичьего пота угадывается обман.

— Или мерещится. — Артефактик смотрел выжидательно.

— Да, или мерещится обман. В глуши Эссефа, в дыре, именуемой То́хмой… в действительно диких чащах — нечеловечески хищные дельцы жрут друг друга, казнят, пряча по безвестным сугробам и полыньям. Так холодно и расчётливо, рассудительно, безжалостно. А здесь — смотрите-ка. Атласная кожа, — он потёрся щекой о голое плечо Уны. Та, вопреки ожиданиям, не хихикнула. — Чистые постели, высокие потолки, надёжные гильдийцы, роскошь и благоденствие. Может, именно это мне и мерещится? Или то была звериная суть северян, не бросающая тени за границы лесов?

— Ишь, как заворачивает, — тепло улыбнулся Аспен, подмигивая молчаливой Юи. — А ещё пойло пойлом ругал. Это ведь не вопросы, а так… копошение мыслей. Вялое, тёмно-тревожное, всё больше пьяное. А лёгкий налёт цивилизации не меняет той, запомнившейся тебе, сути. Да и здесь, рискну предположить, мы видим лишь отлично обученный, вышколенный персонал. Особенное узкопрофильное ремесло. И того больше — витрину этого ремесла. — Маг нежно провёл тыльной стороной ладони по изящной линии подбородка девушки. — И посему — предложу не тратить попусту время и настроение. Лучше налей. Всем… всем только пойдёт на пользу.

На пользу действительно пошло. Эйден успокоился, забылся. Уткнувшись лицом в мягкие прелести Уны, приподнятые корсетом. Вдыхая сладко-терпкий запах её кожи, он почти не слушал товарища, продолжающего рассуждать… или рассказывать о чём-то важном. Поначалу искав покоя в лёгких объятиях, его руки всё более живо и жадно гуляли по молодому телу. Смешки и застенчивые попискивания звучали всё чаще, напоминая игру свирели озорного сатира. После третьего стакана вдруг подумалось, что терпеть нет ни сил, ни смысла. Он поднял чуть извивающуюся красавицу на руки и пошёл, не хромая, обратно к широкой кровати под балдахином.

Аспен же ничуть не расстроился и даже не смутился. Продолжая неторопливо, обстоятельно вещать о перспективах сардийского флота в водах Леммаса, он сдержанно жестикулировал, будто на сцене, как бы подчёркивая тонкость собственных суждений. Юи, кивая, опустилась на колени. Ловко орудуя изящными, очень белыми руками, освободила оратора от лишней одежды. Маг содействовал её благим начинаниям, не спеша гладя по затылку сильной рукой и, разумеется, не прерывая повествования.

Ночь выдалась тёмной, низкие тучи скрадывали просторы огромной притихшей гавани. Если днём, под ярким солнцем, в городе стояла небывалая жара — то теперь стены и мостовые совершенно остыли, а свежий весенний бриз задувал с моря. На низком столике горели две масляные лампы, отгоняя тьму совсем недалеко. Эйден, сидя в своём кресле, с теплотой вспоминал все расцелованные веснушки Уны. А Аспен, наконец наговорившийся вдоволь, молча покручивал в руке курительную трубку из бриара.

— У-у-у… — Прервал молчание Эйден, в задумчивости отодвинув пустой стакан. — Слышишь, собаки воют?

— Слышу.

— На волков похоже.

— Немного.

— Немного… А что там? — кивнул он на трубку. — Лучшая собеседница угостила?

— Да, но я не стал. Просто мундштук интересный, из корня вереска. Горячий, горький. Я сам делал такие, но похуже. Давно.

— А-а… Я тоже тут всякое вспоминаю. Может абсент твой или обстановка способствует.

Аспен кивнул, выражая готовность слушать.

— В Эссефе, в январе вроде, припёрли меня волки в дубраве. Сначала также, как тут — только и слышал, что скорбный вой вдалеке. К полудню уж кружили, к земле припадая, за пятьдесят шагов. Я пробовал разное, не всё получалось, холодно, руки слушались плохо. Решил тогда снова «прыгнуть», сильная техника с печатями крови, р-раз и за мили, и опасность позади, и снова живым ушёл… Так думал, надеялся. И боялся. Не зря. Хоть до того однажды и получалось, но теперь не вышло, ошибся где-то или просто неверно силы оценил, но шваркнуло меня о ствол так, что с минуту в глазах темно было. Очухался, во рту кровь, всё двоится, зубом на тот дуб сплюнул. А волки подтягиваются, рысят. Во… слышишь?

— Да.

— Я ж и говорю — ну точно, как эссефские волчары, вой — аж мурашки по загривку. Подхватил я, значит, ветку. Одну из тех, что лбом посшибал, наверно. Кое-как поджог, со страху ярко вышло. Отогнал самого жадного, даже палью завоняло. Тут-то меня и вывернуло. Не люблю, понимаешь, дух палёной шерсти с некоторых пор. Потом ещё лучше распалил, костёр сложил. Костры. Так и жёг два дня кольцом вокруг себя, чуть не полдубравы спалил, брови вон только отросли. Не спал, не ел, думал — скоро всё. Думал, в лесу и останусь. А нет… Не скажу, что прогнал серых, просто ушли вдруг, может наскучило, может дымом дышать надоело.

— А Бездну не пробовал? — Спросил Аспен, всегда особенно интересовавшийся техниками друга. — Вроде против хищных проверено.

— Не смог сначала. А потом, в дерево шлёпнув, растерял по сугробам часть запасов. И без того скудных. И тех мёрзлых лягушек тоже. Вот. И вот — «могущество» твоё… То, что ты так льстиво нахваливал…

— Ой, не лукавь и не скромничай. — Артефактик даже отложил трубку. — Ты нахватался верхов, но верхов таких, что большинству и не снились. Пусть не всё и не везде разобрал, не всегда толково использовать можешь. Но да ладно, я о деталях расспрашивать не спешу, захочешь — сам расскажешь.

— Да вот, потихоньку.

— Ага. Давай по последней. — Остатки разлили по стаканам, горечь полыни уже не казалась такой резкой. — Но и сам, к слову, о деталях не забывай. Распалил он дубраву… Тоже трюк, да немалый. У меня, заметь, без артефакта пока не выходит. Пока. — Фыркнул маг с игривой кичливостью.

— О… то конечно, не сомневаюсь даже. — Эйден развёл руки, мотая головой. По пьяному лицу было заметно — не врёт, не льстит, безмерно уважает. — Уважаю в тебе это. Ну… это вот всё твоё. Безмерно.

— Ох ехидный. А сам-то? А ну, подпали мне стакан ещё раз. Или глаза в одну точку уж не собрать?

— Ыть, — правый глаз Эйдена закрылся, пальцы сухо щёлкнули. — О как! Пей-пей, да смотри — носом не пусти, красоту свою окладистую спалишь. Да я по-доброму, сам может завидую. И бороде. И мастерству. И… как там её… це-ле-у-стремлённости, — пробухтел он по слогам, стараясь не заговариваться. — Можешь сотворить, продать, наладить. Техниками владеешь, словом, молотом, клещами и скальпелем, пером и… всем прочим. Стрелу из жопных глубин у того бедняги как выудил у-у-у. Хирург с большой буквы! Хэ. А с мечом мастер — ну вот не видел таких наверно. Лайонелиты при мне всякое творили, но ведь обычно в конном строю и там поди разбери, а тут. — Он замялся, заметив вдруг, как недовольно сыграли брови товарища. — Снова прости. Забылся. Понимаю. Но твоей-то вины там не было. Всё как всегда — быстро и полуслучайно. Будешь хмуриться и корить себя?

— Буду. Я уж говорил, да ты, видно, не веришь. Меня не безвинно убиенные заботят. Таких, видят боги, в той харчевне отродясь не бывало.

— Да, — на всякий случай согласился Эйден, неуклюже стараясь обойти острые углы и жалея, что язык завёл именно сюда. — Про цели тоже помню и частично разделяю. Быть может — всё больше. Ну что сказать, случай. А инструмент как раз и носим для того, чтобы при случае выручил, помог. Сам говорил. И если владеешь так…

— Видел я в Боргранде, — перебил Аспен уже спокойно, растирая ладони друг о друга, — одного ловкого рубаку. Выступал в бойцовых ямах, да ярко выступал. Поединки там разные проводятся, на оружии, кулаках, с животными бывает. Так этот агри́нец везде мелькал. Высокий, плечистый, сухой — как их степная колючка. — Маг чуть помедлил, повернул кисть с легким щелчком. — Я, когда к гномам вернулся, после странствий своих, после долины, Пинь-иня, встретил того чемпиона на базаре. Так он мешки на голове таскал, ещё суше стал, подсвернулись заметные плечи, горб наметился. И обе руки в лубках, от плеча сразу. Отошли мы в сторону, поговорили, потом я повязки снял, осмотрел. Внимательно. И вот что мне агринец поведал. В шулерне, куда он частенько захаживал, где его любили и уважали, выдался особенно весёлый вечер. Карта шла, вино лилось, девки плясали. Потом случайный шум, брошенная грубость, пара ударов, стулья летают, в общем — он и сам не заметил, как в заведении оказались гномы из стражников. А не заметив, сослепу и влупил кому не надо. Бойца скрутили, протянули длинные руки на ступени, и от души, методично, без спешки и в назидание, раздробили поленом, подобранным тут же, у дровницы. Обработали на совесть. Ни единого целого пальца, лучевая кость тройным зигзагом, ногтей под отёками не видать. Черным-черно.

Много выше, по коньку черепичной крыши борделя, беззвучно и быстро крался холёный чёрный котище. Мягкие лапы ступали по шершавой глине не разгибаясь, тело вытянулось струной. На трубе дымохода устроились на ночлег чайки, тихонько пощёлкивая клювами и топорща перья, они выглядели лёгкой добычей. Нетерпеливо поведя лопатками, кот бросился вперёд. Шаг-шаг-шаг… прыжок! И больше десяти метров свободного полёта, мимо чаек и прямиком в пышный розовый куст посреди двора. Кот, разумеется, приземлился на лапы. Иначе и быть не могло. Ободрав, однако, холёные бока о шипы и прихрамывая на переднюю лапу, выплюнул пук белеющих во тьме перьев, недовольно тряся мордой. Огляделся по сторонам бледно-зелёными, хризолитовыми глазами. Свидетелей позора не было. Но даже если бы и были — кот ушёл бы восвояси равно также, независимо и неспешно, как и подобает котам. Зная, должно быть, от природы, что даже лучших порой подстерегают неудачи. Или же веря в расхожие байки про девять жизней…

Прибывший в порт в первый раз — не понимает и десятой доли происходящего. Длинные дощатые причалы на костистых ногах-брёвнах, массивные пристани, одетые в камень и кирпич, суда, такие разные, непохожие, диковинные — ловко лавирующие в этом скоплении себе подобных, похлопывая парусиной, скрипя мачтами и гудя натянутыми снастями. В этой странной, величественной картине люди смотрелись мелкими суетливыми пташками, а то и насекомыми, копошащимися на телах гигантов. Одни ползали по реям, что-то перетягивая, собирая и скручивая паруса, другие семенили по сходням, таская на спине мешки, словно муравьи рисовые зёрна, а кто-то громко указывал, распоряжался, сквернословил и раздавал оплеухи. Деловитая, живая атмосфера гавани зачаровывала не меньше, чем её естественные красоты. Резкие рыжие скалы вдалеке, как растущие из воды угловатые башни, с едва заметными отсюда чайками-стражниками. Насыщенно-синие воды, идущие белыми гребешками при свежем ветре… Эйден даже пошатнулся, засмотревшись дальше, в открытое море. Тряхнув головой, собрался. От непонятного и непривычного повернулся к берегу. Где весёлая женщина, обхватив оголённой ногой скульптуру фонтана, совершала весёлые движения, весело напевая что-то на сардийском. Ей ритмично хлопали, подпевая нестройно, десять-двенадцать смуглых сардийских моряков самого паскудного вида. На стене кабака за их спинами была заметная нечитаемая надпись и рисунок кружки с пивом. Пива Эйдену хотелось, но сардийцев он недолюбливал. Бросив последний взгляд на танцовщицу, уже совершенно мокрую в струях фонтана, пошёл дальше. Невольно рассуждая о свойствах промокшей материи, способной показать тело даже ярче, чем полная нагота.

Очередная таверна привлекла внимание алыми лентами. Ими были по спирали обмотаны брусья, поддерживающие крышу веранды, перилла, её обрамлявшие, и девушки, там подававшие. Последние, к счастью, обмотаны были не целиком, широкие ленты исполняли функцию корсета, перетягивая талию и чуть поднимая грудь. Должно быть, владелец заведения где-то урвал крупную партию этой чудесной ткани и использовал её везде, где только возможно. Пиво здесь тоже подавали. Здоровенная бочка у входа, когда-то окрашенная в желтый и белый, очевидно намекала на это.

— О-о, некоторый выбор есть, попрошу. — Сухощавый, почти тощий мужчина с явно перебитым носом указал на ряды бочонков. — Ячменное, тут и тут пополам с полбой, то есть — дикой пшеницей, потому уложено здесь. Дальше, по порядку, пшеничное культурное, из озимых в основном, вот это уже с солодом, четыре бочонка, что потемнее. Там, ближе к стене, интересное леммасийское. На самом деле тоже моё, но так варят под Хо́лскагаром, с добавлением разной хвои и шишек, всё это прямиком оттуда, получается горчинка, душок, куда глубже любого хмеля, но распробовать может не каждый. А вот здесь как раз с хмелем, советую начать с фильтрованного «Предзакатного», подам в стеклянной кружке, сквозь такое на солнце смотреть — ну чисто полированный янтарь.

Пиво Эйдену поднесла не одна из девушек в алых лентах, но в итоге он был даже рад. Сам пивовар, владелец заведения, представившийся Тилхами́ном, оказался интересным и довольно приятным собеседником, собутыльником и человеком. Почти любую тему он сводил, в шутку или нет, непосредственно к пиву. К его варке, распитию, истории или торговле им.

— О-о, да конечно же ты не первый, кто восхищён моим особым вкусом, — проходящей мимо девушке он поправил ленту-корсет, — тут каждый пятый зубоскалит и потешается. Даже и девчонки мои, случается, подтрунивают. Я их, конечно, бью. Не по лицу, конечно. А ярко-алый цвет сего убранства отлично привлекает гостей, ты-то вон тоже здесь, выделяет заведение даже внешне, а уж наполнением мы выделяемся и того заметнее. Ведь особый вкус у меня не только… — пивовар задумался, подбирая слово, — к декораторству, боги, язык сломаешь, а и к чему?

Эйден усмехнулся, согласно кивая и пробуя очередной сорт пива, на этот раз — из отделанного бронзой бараньего рога.

— Именно. Да ты не выплёвывай хвоинки, они ошпаренные, жуются — как укроп. Тем более с хорошими зубами.

— Зубы не такие уж и хорошие.

— Они есть! — Тилхамин широко улыбнулся, зубов у него было совсем немного. — Что уже неплохо. А на границе Агрина и Леммаса пиво мешают с перекисшим кобыльим молоком, получается некрепко, мерзотно на вкус, но, говорят, полезно зубам. И костям. — Он почесал кривой нос. — Ты ведь тоже переломанный?

— Немного. Заметно хромаю?

— Нет. Но я внимательный. И разговорчивый. Бери пример. Рассказал тебе столько о том, что варю сам, перебивай смелее, а то так и до тайн яичного эля недалеко.

— Звучит пугающе, — вежливо согласился Эйден. — Так вот почему ты удостоил меня чести, внимания? Признал, разглядел… кого?

— Не разглядел. — Пивовар забавно зашевелил ноздрями. — Почуял. Десятки сортов пива различу даже по пятнам на столах. Даже по тёмным следам на стене подворотни. А от тебя тонко пахнет серой, сурьмяным маслом, диким виноградом и каким-то алкагестом.

— Даже виноград унюхал. Внушает. Да, я немного занимаюсь алхимией. В Редакаре проездом. Даже и не знаю, что мог бы такого же интересного рассказать.

— «Немного» занимаются алхимией, пожалуй, все, кроме коров с овцами. Ведь эти едят сырое. Проездом, или проходом, здесь тоже почти все. Вон, — он кивнул в сторону пристани. — Да и сомневаюсь, чтобы в мире было что-то интереснее пива. Вдыхай глубже.

Эйден последовал примеру Тилхамина, движениями ладони гоня насыщенный хлебный дух от пенящегося рога к носу.

— Но я бы послушал, — продолжил после паузы, за которую ополовинил кружку, пивовар, — про консервацию. Богатейшая тема ведь, нет? Проварка, дубильные порошки из смеси корней с корой, в конце концов — постоянное охлаждение. Сохранять благородный, но активно меняющийся, живой напиток, так сложно и так хочется. А раз уж тут случайно пускает пузыри проезжий алхимик… Прошу прощения.

Тилхамин за что-то зацепился глазами, поднялся спокойно, но быстро. Подошёл к молодому парню за соседним столом. Аккуратно хлопнув по плечу, указал на зарождающийся дебош. Парень встал, вытирая рукавом рот после жирного мяса, повёл плечами, направился к цели. Источником беспокойства и нарастающего шума был пьянющий сардиец, теснящий к стене одну из прислужниц таверны. Он пытался пальцем поддеть пресловутые ленты, оборачивающие талию, грубо тыкая в рёбра девушки и заливисто хохоча.

Крепкий парень дёрнул хулигана за воротник, оттащил на три шага от веранды заведения, и, не дав противнику даже повернуться, совершенно никого не стесняясь и не пытаясь скрыться, вогнал тому в бок массивный стилет. Сардиец хрюкнул, подавился, обмяк. Также, за шкирку, был оттянут в ближайшую подворотню и брошен небрежно. На улицу торчали босые ноги. Возвращаясь, вытирая о рукав, которым минуту назад утирал губы, свой увесистый четырёхгранный стилет — ро́ндель, парень простецки подмигнул Тилхамину. Тот поблагодарил кивком, прижав правую ладонь к сердцу.

— Сурово. — Тихо подытожил Эйден.

— Что делать…

— А… стража там? Может какие вышибалы?

— Стража с дубинами. Их стесняют гильдицы, вот стражников толком и не боятся. Моему охранителю, — он махнул рукой на толстобрюхого старика в углу, — тоже нельзя действовать резко. Я не разрешаю. Ведь за него отвечаю. А рыцарям купцы не указ. Как купец тебе говорю. И привечать их у себя весьма полезно, в случае чего — дважды просить не надо. А с этими, каждому известно, по-другому никак.

Эйден неопределённо хмыкнул. Только сейчас рассмотрев, на груди парня, сквозь потёки и блеск засаленного вамса, неясным пятном проступала чёрная львиная голова. Герб ордена святого Лайонела. Он смотрел недолго, почти сразу отвёл глаза. Снова вспомнив, почему опасался этого знака.

Людей вокруг стало больше, потом страшно много, так, что сидя — моря было не разглядеть, но заполночь народ стал расходиться, веранда, уже давно поблекшая в прохладной темноте, снова вздохнула свободно. Крики, песни, ругань выпивох стихали. Волны приятно и монотонно шумели, набегая на волнорез. Эйден с Тилхамином успели поговорить о многом, о лайонелитах, о Лиге, о странствиях, опасностях и красотах пути, о женщинах и торговле, и о торговле женщинами, и, разумеется, о пиве.

— Когда факелы гаснут, знаешь, о чём я думаю? — Пивовар меланхолично разглядывал струйку дыма, поднимающуюся от обугленного древка. — О ценах на грёбаные факелы, конечно. Смола, масло, свечи, даже лучины — всё, что только может давать свет, стоит, как куски самого солнца, в этом алчном городишке ростовщиков и спекулянтов. А ещё, думаю о времени. Которое отмерено той или иной свечке.

— Не поверишь, буквально каждая попойка заканчивается именно так.

— Почему же — не поверю? У вас в Уилфолке тоже дорогие свечи.

— И короткие.

— О-о да…

— А откуда ты сам, Тилхамин? По лицу не понять, загорелый или смуглый. Черты неопределённые… да и нос явно был иной формы. Напоминаешь леммасийца, но имя дахабское. И бирнийским владеешь, как родным.

— Гадай-гадай. Всё одно не скажу. Да и сам не вполне понимаю. Отец был не того племени, что мать. А заглянуть в рода на семь колен мне уж точно не светит. Хах… опять про свет. Свечи.

— Тебе случалось убивать, Тилхамин?

— О-о… — трактирщик закатил глаза, пьяно улыбаясь, — буквально каждая попойка заканчивается именно так. — Передразнил он, довольно успешно подражая голосу Эйдена. — Кто не убивал? Нет смысла беспокоиться об этом. Не больше, чем о факелах, масле или смоле. Но все так и норовят вывернуть свою чёрную душу, своими грязными руками, как только выпьют достаточно моего золотого пива.

— И то не случайно. — Нараспев, с натянутой усмешкой протянул Эйден, похрустывая пальцами. — Ведь эти «все» пьют постоянно. А выпив — лезут грязными руками чего-то там кому-то выворачивать.

Сейчас он практически слышал скрип ступеней в другой, такой знакомой таверне «Под головой лося». Слышал скрип койки во втором этаже, и где-то поблизости — приглушённые стоны, крики Кэндис. Ещё немного — и услышал бы скрежет выбиваемой двери. Но вовремя очнулся, сглотнул, отыскал глазами другого задержавшегося пьянчугу, который шатался взад-вперёд на рассохшемся стуле, монотонно скрипя.

— Чушь! — Возмутился пивовар. — Выпивка — дар богов! Как добрая лошадь, металл или колесо. Иной раз какой-нибудь дурак угодит под телегу, а потом всю жизнь смердит на паперти, выставляя на обозрение кривые культи и проклиная судьбу. Но виновата ведь не телега, не лошадь и даже не кучер. Виноват дурак, что не смог уследить за обеими ногами сразу. Кто-то не может уследить за женой, у другого не держится хер в штанах, а дикари-сардийцы, чуть-что случись, хватаются за нож. Люди творят много всякого, весёлого и не слишком, трахаются и режут друг друга, бросаются за горизонт, вплавь или бегом, но выпивка, пусть и всегда неподалёку, не толкает, не тянет никого и никуда. Она лишь поддерживает, ласково раздувая в человеке, да и в женщине, то, что уже тлеет внутри. Не поднятый парус не надуть, дружище.

Тилхамин чуть откашлялся, глядя на подвижную дорожку лунных бликов в волнах, теряющуюся далеко в море, за причалами, кораблями, скалами. Вдохнув поглубже, как мог — продекламировал:

В стороне громыхнуло. Тип, качавшийся на стуле, теперь копошился на куче деревянных обломков. Ругнувшись, облевался шумно, натужно, после чего, не вставая, так на четвереньках и покинул веранду.

— Требовательная публика. — Проворчал пивовар. — Но вывернуло его пиво или поэзия? Наверняка — какая-то собственная нутряная хворь. А ты, мастер Эйден, даже и не думай держаться, как безногий дурак. Не вини телегу. И не бойся её. Все кругом пьют ровно потому же, почему ездят на лошадях. Так лучше, удобнее и приятнее. В конце концов — всё так задумали боги. Подвинь кружку, докончим последний кувшин и время расходиться. Скоро будет светать. Эй, женщина! Быстро сюда! Вычистить всё и…

Эйден не слышал, как Тилахмин ругался на молоденькую девчушку, перемотанную нелепой алой лентой. Не видел тяжёлых подзатыльников и пинка в голень. В голове шумело, шумели волны на берегу, мысли и воспоминания перетекали друг в друга, рождая если и не сон наяву — то глубокое, смутно-тревожное оцепенение.

Ещё через час или два он добрёл до борделя, где ждала шикарная комната с видом на гавань. Просторная и вычурно-броская, с высокими потолками и чистейшей постелью. Эйден не пошёл наверх, не появился даже в пятне света перед главным входом, где изысканно-раздетые женщины встречали гостей. Он обошёл здание слева, нырнул в переулок, по памяти и запаху нашёл ворота конюшни. Желток, как самый крупный здесь конь, торчал из стойла почти на четверть. Эйден погладил знакомую морду, не вполне твёрдо стоя на ногах — упёрся лбом в массивную шею. Жеребец как-то особенно понимающе вздохнул. Наверх, к людям, было нельзя. Девушки, такие чарующие, манящие, остро пахнущие… Уна, Юи и прочие… Были слишком похожи на ту, другую. Не стоило подставлять ветру то, что всё ещё тлело. Свернувшись здесь же, на соломе, под охраной чуткого Желтка, юноша уснул беспокойным, тревожным сном.

И видел крепкий стилет в крови. Босые ноги, торчащие из подворотни. Грохочущий клин всадников — атаку железных господ на строй нимийцев. Видел собственную искромсанную руку и тучи мух над разрытой братской могилой. И видел бога, вбитого глубоко в грязь, сломленного и раздавленного, среди наползающего тумана.

Той же ночью Аспен удостоился аудиенции у влиятельнейших людей. Состоялось целых три встречи, каждую из которых и по отдельности можно было считать небывалой удачей. С помощью старых знакомств, рекомендательного письма, денег и личного обаяния — он умудрился не просто попасть на мероприятие, чужакам совершенно закрытое, но и побывать в личных ложах высоких господ. Глав гильдий торговой Лиги Редакара.

— И таким образом, — продолжал вполголоса маг, с точно отработанной интонацией, выверенными паузами и смысловыми акцентами, — я был на полпути к успеху ещё до того, как удостоился чести познакомиться с вами лично. Мои исследования заметно продвинулись со времён работы в Боргранде. А собранная за это время информация сулит неминуемый и, что не менее важно, довольно скорый результат. Результат осязаемый, наглядный, для посвящённых — ошеломительный.

Флегматичный, совершенно седой старец вежливо слушал, склонив голову набок. Он был очень высок и заметно подтянут. Пурпурно-чёрный камзол его, отделанный золотом так густо, что даже искуснейшая кружевная вязь смотрелась тяжеловесной, наверняка обошёлся в годовой доход небольшого городка.

— Боюсь, мы с вами можем считаться «посвящёнными» в очень разных науках. — Неторопливо проговорил он, также негромко и уверенно. Глядя при этом вниз, на арену. — Дела войны мне чужды. Дела сверхъестественные — не интересны. Я бы с удовольствием погрузился в детали ваших ошеломительных изысканий, пожалуй, лет тридцать назад. Да, все эти дела для пылких молодцов с горящими глазами. Мои же глаза несколько поблекли. Интереса и времени не так много. Ваш «скорый» результат не обгонит и галеру, идущую с половиной вёсел от самого Мелано́ра. Да и что будет у неё на борту — заранее не узнаешь.

— Я знаю. И расскажу вам. В переписке с вашим доверенным…

Снизу раздался вопль такой силы, что негромкие переговоры во всех ложах стихли. Округлый зал под низким куполом будто захлестнуло болью. В углублённой арене дело шло к кульминации. Помятый мужчина в цепях метался из стороны в сторону, прыгал и вертелся, пытаясь хоть немного больше времени провести в воздухе, не касаясь раскалённого котла, к которому и был прикован. До этого он не кричал. Терпел долго, хотя угли под ним раздували кузнечными мехами.

— Одному из моих людей, — первым вернулся к разговору седой гильди́ец, определяя тоном невеликую значимость вопроса, — показались интересными ваши идеи. Ваши начинания. Рассмотрев же дело ближе, я не могу поверить в него. Не верю вам я, разумеется, совсем иначе, чем ему вон. — Мужчина в цепях заорал снова, ещё более протяжно и хрипло. Теперь все реагировали проще, смешками и подначками. — Какой, однако, стойкий человек. Уважаю это даже в подонках.

— Да. Понимаю. — Было не вполне ясно, с чем именно соглашается Аспен. На арену он не смотрел. — Но я и не прошу слепой веры. Я предоставлю доказательства. Для их создания, однако, мне будет нужна некоторая поддержка.

— Кроме стойкости, мастер, я уважаю чувство такта.

— Понимаю. Благодарю за уделённое время.

Разодетая свита почтительно расступилась, выпуская его в общий коридор. Несмотря на парчу и бархат было видно — это серьёзные, бывалые бойцы. Не парадные лизоблюды, а личная гвардия головорезов. Коридор плавно заворачивал влево, у такой же массивной двустворчатой двери ждали такие же фактурные крепыши. Правда эти были одеты заметно строже, скромнее. Аспен чопорно поклонился, назвал себя. Приготовился к следующему раунду.

Выслушивая его несколько рассеянно, маленький человечек невпопад кивал лысеющей, покрытой пигментными пятнами головой. Чёрный сюртук безо всяких украшений висел на его тощих плечах несуразно, будто на спинке стула. Наблюдая за пытаемым внизу мужчиной, он вдруг сделал знак рукой, прерывая Аспена, прося тишины. Тут же возник один из телохранителей, готовый принять поручение.

— Скажи им там, что это не дело. Глупцы ведутся на сжатые зубы, а он того и гляди — издохнет. Не визжит, так как слишком быстро гробят. Покажи неумёхам, что нужно делать.

Телохранитель бросился исполнять.

— А правда, что вы можете плавить золото прямо в руках? — Глава гильдии ювелиров смотрел на артефактика с детской надеждой в глазах. Снова кинув тревожный взгляд вниз, где уже раздавал команды его человек, вдруг извлёк из прорези в рукаве сюртука мелкую монетку. — Вот. Покажите, пожалуйста.

Аспен не выдал нетерпения ни вздохом, ни взглядом. Взял монету, потёр меж подушечками пальцев. Согнул пополам. Чем не слишком впечатлил ювелира, золото было достаточно мягким, а среди его охраны тоже имелись мужики с крепкими руками. Согнул ещё раз, оставив крошечную четвертинку, уже нагретую такой деформацией. Потом втянул носом воздух, приосанился и со всей силы вжал сложенную монетку в свой стальной перстень большим пальцем. Тут же разжал кулак, на полированный паркет упала единственная капля. Маленькое пёрышко дыма поднялось над остывающей золотой кляксой.

— Потрясающе! — Вскрикнул гильдиец, поддевая золото коротко остриженным ногтем. — Невероятно. — Застывшую капельку он убрал обратно, в разрез рукава. — Мой колдун так не умеет. Надо будет вас познакомить. А этот ваш трюк можно масштабировать? Сможете плавить слитки, посуду, руду прикосновением?

— Боюсь, что нет. Именно эта техника не имеет прикладного значения в вашем ремесле. Но у меня в запасе немало других. О главной из которых я и говорил. Если вы…

Аспен пользовался завоёванным вниманием, рассказывал быстро, но с достоинством, подчёркнуто экономя время собеседника. Вдруг со всех сторон, с других балконов, послышались недовольные возгласы, реплики, редкие ругательства. Кто-то даже бросил кубок на арену. В котёл, как оказалось, налили воды. Облаком пара несчастного в цепях немного обварило, но теперь он просто стоял, погружённый выше пояса, и с вызовом смотрел вокруг. Не издавая ни звука.

— Тише, ну тише же! — Закричал глава гильдии ювелиров, свешиваясь через перила и водя глазами по сторонам. — Успокойтесь, друзья! Это по моему приказу. Я знаю, что делаю. Вы же это знаете, ну? Будьте терпеливее, прошу вас. Такое дело не терпит спешки! — И продолжил тише, обращаясь уже к Аспену. — Ну какие торопыги. С женщинами, уверен, всё также. Ёрзают, пыхтят, потеют и злятся, а в ответ — тишина. А если и взвизгнет — значит на волосы локтем встал. Да… женщины, волосы, женские волосы, волосатые женщины… — он снова поднял кисть, другой услужливый здоровяк тут же наклонился к сидевшему господину, выслушивая новые указания, после кивнул и спешно удалился. — А вы, мастер, что думаете, по делу того вон негодника?

— Практически с ним, делом, не знаком. Только в самых общих чертах.

— И всё же?

— Преступления должны караться. И расследоваться.

— Всё верно. Точнее и не скажешь. — Щуплый ювелир довольно улыбнулся, улыбка вышла хищной, отталкивающей. Он понял собеседника так, как счёл нужным. — И кара впереди, а расследование — в самом разгаре. Ну каков каламбур, а? Мне только кажется, те ребятки с мехами притомились раздувать. Пыхтят, аж искры летят. Ха-ха… И ведь этот морячок, неразумная гнида, тако-о-ой прекрасный капитан! Самый результативный, точный, надёжный. Был таковым. Или скорее таковым казался. Умудрился, вот уж удачливый делец, продать минимум троих хозяев разом. И за каждый из таких грабежей полагается самое суровое возмездие. А потому торопиться нельзя. Нельзя с дознанием перегнуть.

Он махнул своему человеку внизу и тот отогнал раздувающих огонь. Вода ещё не начала закипать. Аспен молчал. Здесь он уже рассказал всё, что имел, и терпеливо ожидал ответа. Вникать в чужое правосудие не хотелось.

— У меня семь боевых галер для патрулирования прибрежных вод. — Проговорил ювелир тихо, будто самому себе. — Двадцать три торговых парусника, разного тоннажа, ходят через леммасийские воды до Меланора, или к карсам с заходом на Сард. Все мои сражения на море, понимаете? Наши сухопутные границы стерегут надёжные друзья — рыцари святого Лайонела. — Он снова едко улыбнулся, продолжил. — Или ещё более надёжные наёмники. Сплошь наряженные, по протекции гильдии ткачей-ловкачей, в цвета Редакара, за счёт общих налогов. Я к тому, что ваши… военные технологии и воинские устремления — не вполне совпадают с моими. Но если сможете помочь моему колдуну с его огневым оружием, не поскуплюсь, видят боги, не поскуплюсь. Окажу всяческое содействие. Наше золото не только и не столько украшение. А с огнём надо бы сделать так, чтобы или насылать на расстоянии полёта стрелы, или тушению препятствовать. Тогда наши торговые партнёры немного жадные лица стянут, а боевые галеры перестанут бешеными собаками носиться…

Аспен снова шагал по коридору. Из-за постоянного плавного поворота и однообразной отделки стен казалось, что ходишь кругами. Даже немного подташнивало. Или это чувство не было связанно с коридором?

Новые двери и новые охранники. Теперь — вроде бы агринцы, смугловатые, с раскосыми дикими глазами. Даже вежливо улыбаясь выглядят зло. Пустили не сразу, но пустив — кланялись и кивали.

— Я знаком с трудами Ал Ноха́на, — хрипло подтвердил силач неизвестных кровей, недослушав Аспена, — помню, что того растерзали его же твари. А потом изничтожили ещё пару деревенек в округе. Да, дело давнее, может кто и сочтёт легендой. Но где не тлеет — не дымится. Да и о Ка́стро что-то слышал. Ничего, видимо, хорошего. Учёные, творческие люди опаснее даже убеждённых головорезов. Взять хоть нашего общего друга, — он помахал широкой пятернёй Ювелиру, наблюдающему за ними из далёкой ложи. Тот радостно закивал. — Сколь головастый муж. Опаснее скорпиона. У скорпионов, если не знаешь, чем больше хвост — тем ядовитее, а у людей всё иначе. Мой хер больше него целиком будет, но у людей-то весь яд в голове. В большой такой, умной, лысой. Видимо — мудрость волосы выдавливает. — Силач посмотрел на артефактика, как бы оценивая его умственные способности по шевелюре. Увиденным, вроде бы, удовлетворился. Покрутил немного свои длинные обвислые усы, глядя без радости на арену. — Вода закипала, но капитан не кричал. Не сознавался, не соглашался. Теперь остудили. Что же дальше ждёт капитана?

— Судить не берусь.

— Мудро.

— Но что-то, связанное с женщинами и волосами, бедняге ещё предстоит.

Усатый здоровяк громко хмыкнул, но в глазах мелькнуло одобрение. Вероятно — оценки мага, а не его предположения. Они почти на равных обсуждали проблему големов, концепцию магии творения и возможные перспективы подобных идей, когда на арену выволокли два мешка. Их подтащили поближе к котлу, чтобы скованный мужчина мог видеть, один упал без движения, другой страшно дёргался. В соседних ложах явно заинтересовались, разговоры притихли. Вспоров первый мешок, достали женщину. Грубо, за ногу, оттащили к столбу, привязали на длинную верёвку так, чтобы могла двигаться. Её рыжие волосы кроваво-пыльным колтуном липли к разбитому лицу. Из другого мешка, уже с бо́льшими предосторожностями, выпустили здоровенную, с крупную собаку, обезьяну. Та завизжала, оскалилась и забилась в угол, между аркой дверей и стеной, ограждающей арену.

— А-а. А ты был прав, мастер. Смотри, это меланорский гамадрил. Особо крупный.

— Видал таких. А женщина?

— Да кто ж её знает. Баба и есть баба. У каждого можно найти такую вот, а то и парочку, чтобы на жалость давить при случае. Привычная шлюха, знакомая прачка, пригожая булочница или швея какая. Я уже видел подобные представления. Теперь гамадрил будет её, на глазах побитого капитана, трахать. — Здоровяк заметил удивление Аспена и рассеянно пояснил детали. — Натаскивают таких специально, дрессируют. Чтобы вот такие казни… нет, чтобы позорить как бы, наказывать, постыдное это дело — когда тебя трахает гамадрил. Только зря они это.

Обезьяну копьями выгнали из угла, оттеснили к привязанной женщине. Та уже немного пришла в себя, задёргалась на верёвке, пытаясь спрятаться за столбом, отступить подальше. Не имея возможности напасть на вооружённую стражу и явно опасаясь копий, гамадрил бросился на девушку, испуганный не меньше неё, но и страшно злой, доведённый почти до безумия. Трахать, вопреки ожиданию некоторых, не стал. Был не в духе, не знал бирнийского или просто не любил рыжих… Одним прыжком зверь взлетел несчастной на плечи, вцепился в голову. Не успели они даже упасть, как скальп рыжей тряпкой сорвался с черепа. Вторым укусом гамадрил располосовал оголённое бедро, трёхдюймовые клыки вспороли мясо до кости. Потом ошмётками растрепались пальцы, которыми женщина пыталась защититься. Всё произошло в считанные секунды, под ругательства Ювелира стража быстро отогнала зверя. Кровь растеклась на несколько шагов, швея, шлюха или прачка чуть вздрагивала, шаря растерзанной кистью о лишённый кожи затылок. Она умерла скоро, так и не вскрикнув.

— Сказал же я — зря. — Повторил силач, теперь уже совсем отворачиваясь от арены. — Правда, я-то говорил о том, что тёртый морской волк от такой безделицы и не подумает колоться. У него поди в каждом порту по рыжульке. Но эти безрукие дурни вообще всё запороли. Зверюшку перепугали, в мешке волокли, палками тыкали. Ну теперь им самим придётся гамадрила учить. Любовным утехам. А ты не подумай, тут у нас не каждый день такое, обычно культурнее. Бои по гномьим обычаям, вон, даже ложа специально для посла Боргранда. Пустует сегодня.

— Они, гномы, не поверили мне. Несколько лет назад. Но с тех пор я проделал немалый путь. Идти дальше стоит, заручившись серьёзной поддержкой.

— Иной раз — хороший противник лучше скользкого друга. Понимаешь меня, мастер? Мои караваны ходят через Боргранд, да и здесь, в Редакаре, воля владыки Мо́ддана имеет значение. О чём бы не шла речь, это стоит помнить. Не скрываю, как некие иные гильдийцы, что уже был немного знаком с твоими планами. Но честно начав — честно и продолжу. Полагаю, что «неверие» гномов маска. Они скорее не захотели оказать тебе помощь. Тем самым сокрыв тему от несведущих, а знающим — запретив её. Или нет. Кто знает? Я, разумеется, рисковать не стану. Но знай — верю. Не касаясь руками и репутацией идей, грёз, лишних издержек. — Он отпустил помятый ус, как бы раздумывая, есть ли о чём продолжать. — Собираешься к карсам, как я слышал?

Через несколько минут Аспен откланялся. Уходя, успел заметить, как многострадальный капитан умудрился изогнуться и здорово дать головой о край чугунного котла. Висок промялся. Упрямый мужик так ничего и не выдал. Должно быть, здесь и правда не имели достаточного опыта в пыточном деле. Что хоть немного, да радовало.

Выезжая через высокую калитку верхом, маг обернулся. Стража уже закрыла за ним. Тяжёлые ворота, казалось, и вовсе были заперты всегда. Бойницы и окна этой крепости, одной из многих гильдийских, не светились, не показывали жизни и движения внутри. Словно все события последних часов ему просто привиделись. Тронув бока кобылы шпорами, он неспешно двинулся в седую тьму городской ночи. Подковы тихо и ритмично цокали о брусчатку.

Заводя лошадь в конюшню, Аспен прошёл мимо Желтка, поздоровавшись негромко. Конь тряхнул головой, склонился, но как-то странно, преувеличенно осторожно. Артефактик быстро понял в чём дело. В стойле тяжеловоза, в здоровенном гнезде из соломы, спал человек.

— Кто здесь ходит? А ну, не тронь коняху, лицо откусит. — Прохрипел вдруг Эйден спросонья, не вытаскивая головы из-под жилета.

— Прямо так и откусит? Совсем? — Маг устало усмехнулся, рассёдлывая кобылу, продолжил. — В жизни ведь никого не кусал. Даже когда ты ему жуков под нос совал, хвастаясь.

— А-а-а… Ну значит насмерть залижет. Как там… прошло?

— Кто-то хитрит, подкупает капитанов Лиги, выведывает их секреты, закрытые гавани, «похищая» судовые журналы, а то и пиратствует под шумок. Карсы. Почти наверняка они. Пытаются отодвинуть Редакар подальше. Но тщетно, Редакар растёт и благодаря, и вопреки. Вопреки желанию и интересам Боргранда, что куда важнее карских подначек. Чем кончится — неизвестно, но нас эта возня касается мало. Редакар давно не часть Бирны, купцы Лиги интересуют меня… не больше, чем я их. А гномы… да хер их разберёт. Тоже, наверняка, чего-то плетут. А у тебя что?

— Остерегайся лайонелитов. — Буркнул хриплый голос из-под соломы. — И не бойся выпивки. Или наоборот.

В конюшне послышался храп, и кто-то громко пустил ветры. Аспен спешно зашагал к выходу, уверенный, что Желток так в жизни не смог бы.

Престарелый рыцарь, наблюдавший за борделем из окна в доме напротив, взглянул на карманные часы. Дорогущие, даже в истёртой временем позолоте, они безотказно служили ему уже тридцать два года. А до него — наверняка ещё кому-то, и не менее верно. Механические часы были большой редкостью. Даже теперь, с распространением в Редакаре печатных прессов, паровых молотов, доменных печей, сложных ткацких станков и прочего. Рыцарь потёр глаза. С усилием отогнал от себя пустые рассуждения о техническом прогрессе и скоротечности времени. Глаза сверкнули тускло-зелёным, будто два полированных верделита на строгом, измождённом лице. Обмокнув острое гусиное перо в чернильницу, лайонелит сделал короткую заметку. «Второй в три сорок. Поднялся в покои. Первый в конюшне.»

За дверью послышались шаги, лёгкие и осторожные, потом такой же стук. Условный сигнал, хотя он и по шагам легко узнавал оруженосца. Юноша доложил то, что рыцарь и так знал, после чего поспешил обратно на пост. Всё это почти в абсолютной, непроглядной тьме никак не освещённой комнаты. Полумесяц, теперь сокрытый низкими тяжёлыми тучами, показывал всё меньше. Не помогали светлые, в побелке, стены, редкие на улице фонари, факелы или жаровни. Даже мышь бежала по водосточному желобу у края дороги вслепую, ориентируясь по памяти и запаху. Только чёрный кот видел достаточно. Он рухнул на добычу с высокого забора, как коршун, точно и метко. Уже с хвостом, торчащим из пасти, огляделся по сторонам. Старый лайонелит ухмыльнулся, встретившись с таким похожим, пристально зелёным взглядом.

— Хорош, котище. — Прошептал он себе под нос, снова всматриваясь в конюшню.

Нет, не только кот здесь мог видеть так. Пожилой рыцарь, не спавший и часа в сутки, был даже лучшим, более внимательным, зорким, терпеливым наблюдателем. Подмечал и записывал всё, что только могло иметь значение. Пожалуй — один из самых надёжных соглядатаев ордена. Его укрепляли вера и верность. Вера в такую далёкую, но вездесущую, приходящую во снах, если они достаточно выстраданы, богиню теней. И верность другому, не менее достойному поклонения, но не желавшему оного. Такие разные. День и ночь. Свет и тьма. Рыцарь беззвучно шевелил губами, вознося молитву Арана́йе. Поглаживая пальцами затёртый, но всё ещё явный рельеф на крышке карманных часов. Львиная голова, символ ордена святого Лайонела. Если не спать достаточно долго, лев переставал тикать шестерёнками и начинал глухо мурчать.