Чужая истина. Книга вторая

* * *

Расцветали яблони. Нежно-белые, кружевные облачка дичек выглядывали из-за старых сосен.

Тёмные и сырые, сосновые стволы казались мрачным продолжением надгробий, среди которых росли. А светлые яблоньки, в таком случае, уместно было бы счесть за воплощение не менее светлых душ. Всё ещё достаточно сильных, чтобы воплощаться. Неторопливо поворачивая эту мысль так и эдак, Эйден мягко ступал по засыпанной хвоей земле. Кладбище его не пугало, могилки не смущали. А где-то недалеко, у берега, кричали чайки.

Почему Аспен был так чёрств? От чего так резко разделял карсов и бирнийцев, в чём видел разницу между войнами там и войною здесь? Какой-то матёрая… оголтелая убеждённость. Или фанатизм. Восприятие Родины, болезненно-высокие чувства к своему народу. Стоило ли относиться к этому с восхищением, уважением или хотя бы пониманием? Пожалуй — да. Да и в любом случае, если верить магу, а причин не доверять ему, разумеется, не было, до создания действующего голема всё ещё оставались годы. Да и потом, когда… или если он появится, если оправдает все ожидания — сколько ещё времени пройдёт, до чего-то действительно важного.

Сосняк редел, над скальным уступом кружились чайки. Эйден не останавливался, поднял руку с артефактом. Одна, две, три… Птицы с шелестом посыпались вниз, рассыпая белые перья при ударе о камень. Пух кружился на морском ветру, совсем как лепестки яблонь.

Наполнив мешок, он закинул его на плечо. Вспомнились леса Эссефа, Мидуэя. А потом и та, родная мельница. Эйден и сам не заметил, как начал считать шаги. Когда-то, снова и снова пересчитывая ступени, он торопил время, чтобы быстрее освободиться от работы. Сейчас же не знал, сколько мешков осталось.

Возвращаясь мимо фермы Гаронда, он привычно помахал хозяину. Крепко пожав руку — отдал несколько птиц. Их специфическое мясо надо было уметь готовить, но они оба умели. После погоды и охоты, речь ожидаемо зашла о положении дел в округе.

— Опасность не ожидает, не грядёт, — Гаронд не был согласен с оценкой происходящего, — она уже здесь, прямо сейчас. Даже днём. И уж конечно — ночью. Не покидайте мельницы после заката, они уже сбиваются в шайки, голодные своры. Разодетые мужчины из города болтают без умолку, но и они видят, что за стенами холодает. Сквознячок просачивается и к ним, деревенская голытьба раскидана на многие мили, а их городские оборванцы — всегда ютятся вместе. Теснее и наглее. Знаешь, мастер, я рад, что твои и мои потуги не дали результата. Жена и так не находит себе места. Сейчас не время для детей.

— Всегда что-то да происходит, пугает, мешает. — Эйден не был уверен, насколько вольно можно реагировать в такой чувствительной теме. Шутить о спорной формулировке не решился. — Скажу по секрету, мне случалось бывать в осаждённом городе. Не бывал в Данасе? Ага… я бы тоже предпочёл не бывать. Но там всё было иначе. Очень, очень отдалённо напоминая вот это всё. — Он махнул рукой, сам не очень понимая, на что указывает. Но суть легко читалась. Запустение и тревожное ожидание висели над округой. — Какая-то подавленность, нервозность, некоторый бардак… Почти естественное состояние крестьянина. Верно?

— Неверно. Карские крестьяне, фермеры — работящие и упорные, внимательные хозяева. Это не Бирна. Здесь не было так.

— Тогда почему считаешь, что всё будет как там?

— Ты из цветущего, сытого графства. И то, должно быть, видел всякое. Когда дело доходит до драки — все люди одинаковы.

— Так драка-то далеко. — Эйден возразил вяло, сам не верил в сказанное. — Я тут работаю над селекцией новых сортов бобовых, тебе точно понравится. Пока некоторые шляются без дела — мы с тобой, действительно рачительным хозяином, разведём такую деятельность, что…

Гаронд вежливо кивал. Не хотел пугать доброго соседа. Стреляя глазами по сторонам — прямой опасности он не замечал. Но безошибочно, как всегда, её чуял.

Тёмный винный погребок, без вывески и каких-то внешних признаков питейного заведения, и в лучшие времена был местом сомнительным. Мрачноватым, лихим и кислым, как его напитки и завсегдатаи. Дверь, вроде бы заколоченная досками, пропускала немного света и шума, а значит — погребок всё ещё принимал посетителей. Несмотря на то, что его владельца не видели с полгода.

Свечи и лучины коптили низкие арки потолка, засаленные карты шлепали о засаленный стол, смех и пьяные вопли перекрывали стоны боли, доносящиеся из дальнего угла. Люди, собирающиеся здесь вечерами, и днём-то не делали ничего хорошего. Воры и бездельники, в лучшем случае промышляющие защитой чуть более честных горожан от таких же жуликов из других районов. Словно ил, люди особого склада оседали на дне общины, с удовольствием подгнивая, смердя и временами затягивая неосторожных на глубину. Туда, где пожравшие сородичей и заматеревшие существа принимали самые отвратительные формы.

— И определили нас, значится, за скотинкой ходить, — вещал красивый парень с посечёнными бровями, поглядывая иногда в дальний угол подвала. — Свинки там, козочки всякие, коровка. Была. Бока намяли, побуждая к работе, отца семейства важно напутствовали, заглядывать почаще обещали. Тот, отец-то, и сам не рад был. А может, просто от рождения человек угрюмый или жизнью обиженный, хмурился, бухтел, ругаться пробовал. Как в воду глядел. На второй день, как осмотрелись, Клето его и пырнул. Хорошо так, десяток дыр только спереди. Но при жизни тот скотовод весьма хитёр был, а потому не только ничего ценного в подворье не нашли, но и женщин евоных след простыл. Лишь рубахи длинные, спят в которых, по сундукам и остались, да панталоны какие-то, чепцы, парадное и красивое всё, но не слишком полезное. Даже и пахло брошенным, сундуком и холодом, а не телом девичьим. Носили, небось, не часто, по случаю, с осторожностью. — Он снова кинул взгляд в сторону, где за занавеской из ночной рубахи глухо стонали. — Ближайшая деревенька, ниже в предгорья, была оттуда в двух часах ходу. И, можно сказать, по пути. Проходим мы мимо, с жиденькой добычей своею — тряпки, инструмент, да харчей мешок, и надо же… какая удача! У ручья одёжку полощет, кто бы вы думали? — В тёмном углу раздался особенно резкий вопль, потом ругань и звуки ударов. — В общем, недалеко он женщин отослал, фермер тот. К родне, в деревеньку на два десятка хат. А там и раньше небось мужиков не много было, а уж теперь… Один только возражать пытался — и этого Клето порезал, нервный, надо сказать, мужчина. Но искусен довольно. Посеребрённую ложку так на ремне навёл, что волос вдоль режет.

Картёжники одобрительно закивали в сторону Клето. Тот смутился совершенно по-детски, под седеющей щетиной проступил румянец, но в полумраке подвала этого никто не заметил. На правой руке его была повязана рыжая коса. Будто толстый браслет в три витка, чуть потрёпанная, но всё ещё сильная, как хорошая верёвка, за ней была заткнута та самая посеребрённая ложка. Застенчивый, молчаливый мужчина в летах. Этой ложкой, с заточенной до бритвенной остроты рукоятью, он прирезал четверых за последние два дня, не моргнув и глазом.

— Вижу, приятный человек. — Как бы подытожил рассказ смуглый детина с выдающимся носом. — Не болтун, деляга. Налейте ему браги. Что ж, Клето, здесь тебе найдётся место. Добычу, что принесли, поделим. Честно.

— Следующи-и-ий. — довольно протянул голый мужик, выходящий из-за ширмы. Он потянулся, хохотнул и принялся обмываться у стоящих здесь же бочек с водой, что-то благостно напевая.

Вскоре, когда в углу над фермерской дочкой уже пыхтел очередной получатель добычи, с улицы в погребок ввалилась шумная компания. Топоча по лестнице, они смеялись толкали друг друга, громко спорили о деньгах. Среди них были приятели того красивого паренька с посечёнными бровями, что всё ещё рассказывал о недавних похождениях в предгорьях Местэрадо. Кого-то хлопали по плечу, кто-то обнимался, радуясь встрече. Посмотрели за игрой, спросили выпить. Слыша, разумеется, резвящихся в углу — поинтересовались о возможностях и расценках.

— О-о… возможности, нынче, богатейшие. — Прокомментировал смуглый носач, не отрываясь от игры. Окинув беглым взглядом компанию бедовых парней, кивнул своему человеку. — Угости ребятишек. Из хозяйской бочки. И самую красивую пусть себе возьмут.

Их провели дальше в глубину, за угол, под дюжиной старых кирпичных арок. При свете раздвоенного подсвечника указали нужную бочку. Самый молодой из компании, крепкий подросток, принялся было катить.

— Нет, здесь открывай. Черпайте, сколько влезет.

Кое-как откупорили верхнюю крышку. И без того затхлый подвал наполнился духом мокрой псины и перекисших портянок. В неопознанной жиже плавала облезлая лысина, раздувшееся, смятое лицо чуть проглядывало из тёмных глубин хозяйской бочки. Хозяйской она звалась уже полгода, с тех пор, как стала пристанищем бывшего хозяина заведения.

— Что? Жажда более не мучит? Ну так от потрахаться не отка́житесь.

Сутулый мужик с подсвечником был здесь один, вроде бы даже без оружия, стоя напротив шести молодцев, половина из которых при ножах. Остальные шлёпали картами и ругались еле слышно, чуть не в сотне шагов, на другом конце подвальных катакомб. Но парни были скорее рады, когда подсвечник указал на бледное тело, лежащее неподалёку.

— Хороша, чертовка, и всё при ней, много лучше тощей дочурки. Закоченела, правда. Но так это значит — надо торопиться, пока тоже не запахла. Чего стоим? Берём красотку! И понесли.

Когда они поднимали негнущееся тело по узкой лестнице, за карточным столом гоготали особенно весело.

— И не беспокойтесь о плате. — Шумнул вслед смуглый. — Подарок. — Когда вроде бы заколоченная дверь хлопнула за ушедшими, продолжил серьёзнее. — Мужчины нужны. Не дети. Кодла из вояк, кривых да калечных, прибирает чахнущие мануфактуры в нижних районах. Кто хром, одноглаз или горбат — но и вполне бодрых, здоровых дезертиров хватает. И все решительны, голодны, готовы. Обойдём, дорежем, своё возьмём. Но делить меж собой будем. Безусых не надо.

Луна, светившая сквозь завесу высоких перистых облаков, будто бы обводила чётким контуром все строения, деревья, изгороди. Неподвижные тени казались расщелинами и провалами, заполненными матовой чернотой.

Они крались и перебегали от укрытия к укрытию, не столько прячась, сколько поддаваясь настроению шальной ночи. Высматривая и вынюхивая ягнёнка, козу или курицу… а то запоздавшую девчушку — несколько чутких силуэтов скользили между построек. Впереди показался особый дом, крепкий и резкий, как каменная глыба, такой же недвижимый, немой, словно и нежилой. Но в том дворе точно были собаки. Здоровенные серьёзные псы. Стоило взять правее и неслышно, как тени, обойти мельницу. За ней мастерская, кузня, а внутри, должно быть, множество припасов. И ещё полно всякого, что можно быстро продать. Коротко переговорив — полубегом двинулись к цели.

Блекло-оранжевая молния пронзила первого за дюжину шагов до крыльца. С шелестом и шипением, как живая, прибив к земле и заставив сжаться все мышцы до единой. Остальные бросились в рассыпную, назад, под прикрытие тенистой аллеи. Упавшего никто и не думал поднимать или оттаскивать. Он скрипел зубами и покряхтывал, силясь вдохнуть. Через минуту немного пришёл в себя, поскуливая — приподнялся на руках. И получил второй разряд. Даже сильнее первого. Спазмом челюстей раскрошило зубы, скрежет и кровь заполнили рот, голову, сознание. Кисти скрючило, ногти впились в ладони, спину страшно повело в сторону, но этого он уже не чувствовал. Третьим разрядом прожгло ключицу, сердце остановилось за миг до того.