Чужая истина. Книга вторая

* * *

Ветер часто менял направление, трепал плащ, как игривый пёс. Эйден осторожно ступал по камням, перебирался через рыжие скальные гребни размером чуть не с лошадь. На одном из очередных препятствий присел, поправляя перчатки из коричневой замши. Руки немного подмерзали. У него. У неё нет.

Мэйбл бодро шагала, или скорее карабкалась, следом. В мужских штанах, в короткой курточке, в интересной вязаной шапочке, сзади она вполне могла сойти за мальчишку. Спереди, разумеется, нет.

— Не зябко? — Эйден иронично кивнул на расстёгнутые пуговицы рубашки. Уже четыре, тогда как изначально расстёгнуто было две.

— Ни капельки. И язвить вы можете сколько угодно, о всемогущий волшебник, — девушка и не думала смутиться, приосанилась, шутливо провела руками по талии, — но в присутствии такого мужчины бросает в жар любую. Ишь, хмыкает он. Давай-давай, мерзляк, чеши дальше, я видала и более злые ветра.

— Не устала?

— Бодрее тебя буду. Хоп! — Она перемахнула через каменюгу, опираясь на руки. — Повторишь?

— И не подумаю. Да и почти пришли. Видишь, оранжевые прожилки накипного лишайника, дальше к расщелинам они разрастаются в большие пятна, удобно собирать. Наберём хорошенько — сделаю шикарный краситель, яркий, насыщенный, стойкий. Знаю, как развести и приумножить так, чтобы одной котомки на две дюжины платьев хватило.

— Красильщиком заделался? Серьёзно?

— Конечно. Алхимия — всеобъемлющее искусство. — Заметив, какую смешную мину скорчила Мэйбл, Эйден махнул рукой. — Да, чего это я. Но для собственных нужд мне хватит щепотки, а раз уж притащился сюда — чего бы не набрать, как следует? Держи скребок. Скреби, складывай.

Она обаятельно щебетала за работой. Легко и бодро, умело и уверенно занимала собой всё. Подтягиваясь на высокую глыбу, пригибаясь к расщелине, протискиваясь рядом. Касаясь, будто случайно, то и дело наиболее выгодно показывая ноги, ягодицы, талию или, чаще всего, улыбку. Улыбалась Мэйбл по-разному. Спрашивая, утверждая, подталкивая или шутя, постоянно намекая или высмеивая собственные намёки — она прекрасно понимала, что он тоже всё понимает. И не оставляла попыток.

— Расскажи больше о своих делах. — Мэйбл ящеркой сползла по камням, больше играясь, чем что-то собирая. — Для чего именно лишайники? Или для кого? Хорошо ли торгуется? Вы ведь богаты, да? Ты и твой друг, Аспен. Он хорошо знает банкиров Хол-Скагара, значит наверняка толстосум, похлеще Касимира Галли́. И твои перчатки стоят как полкоровы, франт и модник. Состоявшиеся мужчины прекрасны. И состоятельные — тоже.

— Хихикаешь, сбиваешь с толку, топчешь лишайник. — Молодой алхимик старался держаться серьёзнее. Старался пореже считать расстёгнутые пуговицы, поменьше улыбаться в ответ. — Именно этот, который жёлтенькой корочкой по камням разросся, хорош от воспалений. Разных. Компрессы с крепким настоем помогают успокоить раны. Ран сейчас хватает. Со стороны Вала приходят телеги. Я не соврал и про краситель, но хорошую часть собранного пущу именно на настой. И да, торгуется неплохо. Не буду лукавить, свои знания я продаю не хуже, чем ты. Потупилась? А нет, показалось. Но вроде бы покраснела немного, верно? Дай, — он поднёс ладонь тыльной стороной к щеке девушки, — горячая. Про травничество ты знаешь, должно быть, не меньше меня, но почти молчишь об этом. Изящно уходишь от ответов, смешливо отмахиваешься. Продолжай. Молчать — нормально. Что там ещё было? Про богатство, Аспена и банк… нет, не так, Банк, верно? Я — не Аспен, не слишком разбираюсь в большой торговле и ещё большей политике. Ты действительно хотела что-то узнать? Или скорее сообщить? Поведать?

— Хотела поболтать, дотошный ты ворчун. — Она вдруг очутилась перед ним, вытянувшись по струнке. Неожиданно встала на цыпочки, подалась вперёд и легонько лизнула губы. — Ну и кто тут красный? Что, сладко? А отвечая — мне нечего сообщать и рассказывать. В банках или Банке, надо же, как они напыщенны, понимаю меньше твоего. Разве что слышала, что их глав старик мерзок, похотлив и изощрён на удивление, даже для леммасийца. А богатство мне интересно, как свойство личности. Понимаешь, да? Богачи интересны. Сложны, внимательны, упрямы. Смелы, усердны, часто — жестоки. Понимаешь?

— Конечно.

— Ничего ты не понимаешь.

Эйден наклонился, очень аккуратно оборвал с каменной кромки свисающую бахрому бледных нитей. Улыбаясь, сунул почти под нос Мэйбл.

— Смотри!

Та резко отшатнулась, почти отскочила. Улыбка Эйдена стала ещё шире.

— Да-а… я же вижу. И понимаю. Ты знаешь, что это. Мёртвая борода, ядовита, очень опасна, иногда — незаменима. — Он снял одну перчатку, взял бледные нити голой ладонью. Девушка не шевелилась, смотрела напряжённо. — А знаешь, что бывает, если добавить крови? Нет? Дальше тонкой алхимии не заходила?

Эйден сжал кулак, разминая, размалывая в руке лишайник. Шагнув вперёд, в этот кулак кашлянул, дунул, распыляя частицы Мёртвой бороды в сторону девушки. Пыльные хлопья взвились искрами, тлея и облетая её со всех сторон, не прикасаясь, не оседая рядом. Мэйбл, совершенно неподвижная, повела глазами по сторонам. Убедившись, что ничего её не коснулось, взмахнула рукой, суля хлёсткую пощёчину. Алхимик не дал себя ударить, подставил предплечье. Девушка только ушиблась.

— Засранец.

— Больно? Или страшно, обидно, досадно? Я умею слушать, рассказывай, раз уж пришли. Давай туда, удобный закуток, почти не продувает.

Они устроились меж скал так, что ветер свистел где-то выше, над головами, совершенно не мешая и не задевая. Эйден привычно собрал хворост из редкого кустарника, сложил небольшой костерок. Запалил, как умел, не глядя на Мэйбл. Ей понравилось. Ещё бы, настоящая магия.

— Я расскажу, что хочу, — начала девушка, — а потом ты. Не вот эту свою обычную пьяную браваду, такого наслушалась, а по-честному, искренне, как на духу. Меня хотели выдать замуж, насильно и тайно, как не положено. Я взбрыкнула, отбилась, вырвалась. Бежала долго, бежала далеко, а дорога, как и сам наверно знаешь, бывает тяжёлой. По пути и разобралась, как именно стоит себя вести. Чтобы выжить, и даже чтобы жить. Люди, а именно — мужчины, опасны и дики, нужно соблюдать осторожность, предвидеть разное, готовиться к возможному. Немного алхимии я узнала ещё в детстве, потом пробовала, перебирала, запоминала. Выучилась читать и стало проще. Завелись деньги — и стало совсем легко. Сюда я уже не бежала, а, можно сказать, держала путь. Путешествовала, да. Интересные места, красивые города, особенно Маньяри, местные любят женщин… любят даже деликатнее и честнее, чем в прочих местах. Очень неплохая земля. Или была такой, до этой заварухи на Валу. Тебе интересна моя защита? Артефакт, который не покажу. И ты прав, сама я не заходила дальше тонкой алхимии, ты же, как минимум, знаток высшей. И артефактику знаешь. Что ещё? Призыв?

— Ну кто же делится сокровенным так скоро? — Эйден улыбался, водя рукой над огнём. — Но ты уже погружена в тему глубже, чем я ожидал. Как считаешь, это врождённое пренебрежение к женщинам?

— Это страх и трепет, мой израненный птенчик. — Алхимик хрюкнул, но возражать не стал. — Я пока вычисляю, боишься ли ты меня, или всех похожих. Ведь светлых простеньких девочек, с дойками до пупа, ты трахал даже при мне. Не помнишь? Да, соображал тогда слабо. Но и будучи пьяным вдрызг — отвернулся, уклонился, исчез. Ну просто как я от замужества.

— Твой артефакт, если это он, защищает от магических техник. От каких — вопрос. Но точно не от хорошего тумака. А мужчины, опасные и дикие, куда чаще опасны тумаками.

— От подобных угроз у меня есть это. — Мэйбл сверкнула тонким стилетом, с клинком в добрых десять дюймов.

— Пика страшная, почти рапира. Носить такую скрытно непросто, но лучше всё же носи. Скрытно. Показав — утратишь половину шанса. — Он поднял крохотную тлеющую веточку, покрутил в пальцах, раздумывая. И отправил коротким щелчком в носок сапога Мэйбл. — Извини. Это не хамство, не только оно. Пытливый ум толкает на всякое. От простого огня и возможной его опасности ты, выходит, не защищена. Расскажу немного, как и ты, так после и продолжим. По очереди. Лишайник Мёртвая борода, как мы оба знаем, способен убить касанием. Пусть не сразу, не всякого, но травит поразительно. Однако, что кровь, даже и не только человеческая, способна его яд разрушить — ты раньше не знала. Теперь вот знаешь.

— Не понимаю. Кровь и разносит любой яд по телу, бежит по жилам и доносит отраву, куда следует. Да и вообще — откуда она, кровь? Не вижу ран. Или даже пузырьков в рукаве.

— Интересно, правда? — Эйдену льстил момент. Он вспоминал всё услышанное и прочтённое за последние пару лет. — Яды разные, действуют на разные части разных тел. Древовидная бругма́нсия, так называемое трубное дерево, бьёт в голову. Вызывает нездоровое возбуждение, страх, галлюцинации, судороги, потерю зрения и смерть. Меланорская цербе́ра, пылящая рядом или сожжённая на костре, поражает лёгкие, вызывая удушье, рвоту и смерть. Крапивное дерево бьёт по коже, по ощущениям — стреляя, будто молнией. Интересно, кому за жизнь повезло обжечься и так, и эдак, чтобы сравнить и записать для потомков? Одни яды губительны в ране, мгновенно убивая при уколе, но разрушаются во чреве, так, что можно хоть напиться досыта. Мёртвая борода убивает касанием. В крови — становится безвредной. Почему — кто ж её знает, вот так вот создали боги.

— Так и где же она, кровь?

— Раны есть. Просто не так заметны. — Алхимик развернул кверху ладонь, которую держал почти в пламени. Тонкая нить шрама была едва заметна. — Печати крови. Нечто особенное. Подарок друга. Я, конечно, знал, что лишайник не причинит тебе вреда. Ведь нейтрализовал его кровью, да после ещё и спалил. Оставшийся пепел был просто символом, изображением магии.

— А спалил также, как разжёг костёр?

Эйден перестал вглядываться в переплетение тлеющих ветвей, в робкие языки пламени. Поднял глаза выше, потом ещё выше, так как пуговицы были застёгнуты. Они разговорились. Ветер шумел где-то высоко, не мешая огню и людям.