Чужая истина. Книга вторая

Глава 4

Нечто смрадно-склизкое, горячее и влажное плясало по лицу. Чавканье и сопение раздавались где-то над ухом. Эйден проснулся, долгие минуты оставался без движения, осознавая — что, зачем и почему. Пёс Гаронда повернул голову набок, уркнул и снова попытался облизать его грязное лицо. Дождь давно перестал, солнце клонилось к закату, лужа, в которой Эйден лежал больше суток, казалась странно тёплой. Отодвинув собаку, он отполз на место повыше, оставляя широкий грязный след. Посидел, почёсываясь ужасно сморщенными пальцами, потягиваясь, оглядывая совершенно безрадостную округу. Мельница, мастерская и прочее — оставались на своих местах невредимыми, что было ожидаемо. Однако тела и их фрагменты, то, что оставалось от пытавшихся штурмовать мельницу, разметало далеко и мелко. Хотя, насколько Эйден помнил, Бездна должна была воздействовать лишь на суть, сущность, душу, а не на бренные мясные оболочки. Завернув голову подальше, он заметил ещё и интересный белый участок, растянувшийся полукольцом в сотне шагов от кочки, с которой так не хотелось вставать. Выудив из грязи трость старика Гаспаро и обив её от глины, он всё же поднялся, осматриваясь и прикидывая, насколько ещё хватит бледного, мутного, как яичный желток, затянутого туманом солнца.

Светлый, бело-серый участок оказался мёртвыми, плотно жмущимися друг к другу овцами. Должно быть, скотинка не пережила применения редких магических техник и пала на месте, сбившись в кучу и не отбежав далеко. К счастью, учинённый накануне пожар, потрепавший ферму Гаронда, разогнал и распугал остававшихся у него животных, и теперь самых быстроногих из них нашли и вернули на место собаки. Разумные, благодарные звери…

Пять овец и коза, поредевшая отара, сиротливо жались к кустам барбариса. Два волкодава лежали где посуше, неподалёку, не выдавая слишком своего волнения, без суеты, выполняя возложенные на них обязанности, будто ничего такого и не случалось. Эйден кивнул им, сразу здороваясь и одобряя службу. Похоже, теперь это были его собаки. И его овцы.

Он ушёл в мельницу, пошатываясь и не сразу вписавшись в дверной прём. Напился воды, скинул мокрую одежду, осмотрел раны. Всё, кроме ноги, не внушало опасений. Бедро же, красное и распухшее, местами даже начинало чернеть. Алхимик, вспомнив ампутацию Иллура, расхохотался так, что с ближайших деревьев шуганулись дрозды. Нервишки откровенно пошаливали. Пролечив их привычно, спиртовой настойкой с хмелем и мятой, стал дышать свежее, глубоко и жадно. Разжёг очаг. Пробитый в стене дымоход тянул хорошо, огонь гудел ровно, быстро нагревая котелок с водой. В плане бытовом, житейском, всё было не так уж и плохо. Много удобнее, чем в пещере или под ёлкой, да ещё при зимних морозах. Ногу, правда, хотелось бы сохранить. Эйден махнул ещё стакан, концентрируясь на том, что этот стакан у него есть, долго сухим ему не стоять, да и пока давишь гной и шурудишь рану — не будет времени рассуждать о высоком и вспоминать лишнее. В раскрытую дверь задувал прохладный вечерний ветер, залетали редкие капли снова заплакавшего дождя. Он крикнул, подзывая собак. Те вышли в полосу света, но к крыльцу не приближались. Даже подобрав брошенные куски сыра, покружились рядом и пропали. Ушли ночевать под навес мастерской, прямо среди овец. Эйден так и не заметил чёрную мышь, сидящую напротив двери под лестницей, строго смотрящую в темноту.