Чужая истина. Книга вторая

* * *

Проснувшись в сушилах, прямо под крышей амбара, Кьяра некоторое время растерянно моргала, пытаясь припомнить, где же находится. Прошлогоднее сено было сухим и колким, при попытке почесаться, травяная труха посыпалась сквозь щели в дощатом настиле, чуть кружась и вращаясь, на утоптанный земляной пол с редкими следами навоза. Она проследила за полётом этой колючей пыли, чувствуя, как жжение в ссадинах возвращается. Оглядела содранные ладони и локти, удивляясь, что всё же смогла забраться сюда без лестницы, по бочкам и ящикам, да ещё впотьмах. С трудом сглотнула. Пересохшее горло болело, язык высох и распух, левая сторона лица непривычно немела.

Кьяра аккуратно, кончиками пальцев, ощупала скулу и щёку, разбитые губы, потёрла слезящиеся от пыли глаза. С трудом ворочая языком — прошлась по развороченным дёснам, считая пустые лунки. Раз, два, три… четыре. Слева не хватало четырёх зубов. Их осколки порезали щёку изнутри, ту раздуло, и она будто держала во рту здоровенную сливу.

Вчера девушке не повезло. Её спелую, чувственную красоту оценили не те люди. Началось всё привычно, с жадных взглядов и восторженных комплиментов, потом были щедрые угощения, заверения в любви и звонкие монеты. Потом настойчивость, грубость, обескураживающая жестокость. Она еле унесла ноги, уже многократно изнасилованная и избитая. Бежать домой, к мужу, Кьяра страшилась. И не знала, чего боится больше. Того, что угрюмый простак наконец догадается о лёгких нравах супруги, и таки прибьёт её окончательно, или, что взглянув на неё такую, изувеченную и опозоренную, сам скривится в омерзении.

Просидев ещё несколько минут, борясь с отчаянием и беззвучно плача, Кьяра всё же решилась. Кое-как сползла на землю, потревожив грязные ссадины, тут же подобрала большой кусок мешковины, ловко перекинула через голову, завернувшись и подвязав у пояса. Вышла своеобразная ряса чуть ниже щиколоток. Грудь в чёрных гематомах и обрывки юбки скрылись под грубой колючей тканью. Шлёпая ноющими ступнями по грязи скотного двора, придерживая руками низ живота, она спешно засеменила прочь. Выйдя к дороге — обогнала крепкую короткую телегу, запряжённую могучим тяжеловозом. Сутулясь и кутаясь в мешковину, чуть потрясываясь, как в лихорадке, девушка ковыляла на запад.

— И стоило выезжать в такую рань, чтобы плестись неторопливее улитки? — Эйден грыз яблоко, иногда давая кусочек кобыле Аспена, привязанной сзади к телеге поводьями. — Посмотри, нас обгоняют нищенки…

— Будь в домике хоть одной улитки подобное, — артефактик мотнул головой назад, — она бы передвигалась ещё осторожнее. Не слушай его, Желток, скачки ниже нашего достоинства.

Желток пошевелил широкими ноздрями к чему-то принюхиваясь. Флегматично всхрапнул, явно не собираясь слушать торопыг или, тем более, куда-то там скакать.

— Ну так что? Ты ведь понял меня.

— Понял, — согласился Аспен, не без ворчания в голосе. — Сам тогда давай. Раз уж такой внимательный. Да попону достань, хоть укроем, смотри, как дрожит.

— Эгей, женщина, не беги так. Давай сюда, я на козлы пересяду, всё не пешком топать. Вижу — хромаешь. Накормим, не обидим.

Нищенка воровато оглянулась, пряча под рубище чёрные сардийские волосы. Не ответила, припустила почти бегом, только сильнее ссутулившись.

— Ну вот, — буркнул Аспен невесело. — Но догонять не будем, только больше перепугаем.

— Да понятно. Ну что поделать… Всем насильно не помочь.

Большие колёса в железных ободах трещали мелким гравием тракта. Желток тянул ровно и неспешно, изредка встряхивая головой, отгоняя просыпающихся мух. На гружёной телеге всё было наилучшим образом упаковано, уложено, перевязано и накрыто просмолённой холстиной. Общее настроение уверенности, основательности и даже определённого воодушевления — располагало к разговорам.

— Набрали много, поначалу не верил, что всё войдёт. — Эйден поёрзал, удобнее устраиваясь на мешке с фуражом. — А потом не верил, что наш здоровяк такое потянет. Не в смысле сдвинет, то-то и верховая осилит, да даже может и мы сами, а вот в дальнюю дорогу, по колеям да в подъём…

— Потя-я-янет. Ещё как. Почти чистокровный шайр. Да и торопить, повторюсь, не будем. Телегу отыскал что надо, оси крепкие, борта высокие, загляденье. Но и чинить сей добротный дилижанс в пути — задача не из простых. А потому предпочту сделать всё, — артефактик умело поддёрнул поводья, объезжая лёгкую каменистую насыпь, сползшую со склона после дождя, — чтобы с этой задачей не сталкиваться.

— Мудро. Почти как вчера, с Лютером. Ну-у задвинул. Прям как я после абсента.

— Ты ж спрашиваешь?

— Ну да. Интересуюсь. Целая лекция на тему международной дипломатии. Я, хоть и пытался помочь, где спрос на помощь заметить получалось, да ведь и сам в теме немного плаваю. Чуток совсем. В лягушатнике.

— Не прибедняйся и не удивляйся. Я ж через раз эту шарманку завожу, — ехидно усмехнулся Аспен, явно увиливая от подробного ответа. — Отец парня — видный чин среди лайонелитов. Один из тех, с кем не мешало бы контакт наладить. Связи, так сказать. Протекция сильных.

— И как, получилось? Наладить-то.

— Частично, как всегда. Но на месте, как видишь, не стоим.

Ступицы деревянных колёс, хоть и свежесмазанные, монотонно поскрипывали. Мимо тихонько проплывала ясная ореховая рощица.

— Понимаю. Возлагаешь на орден святого Лайонела большие надежды? — Эйден почесал под рубахой, бугорки неровно сросшихся рёбер теперь прощупывались меньше. Сказывалась хорошая еда.

— Скажем так — рассматриваю рыцарей, как одну из заметнейших сил страны. Что очевидно. Собственно, орден небесных так же своим вниманием не обделил. Я ведь из Боргранда через Хертсем иду, помнишь?

— Помню, но ты не стесняйся, ещё расскажи. Тандем умелого рассказчика и не менее умелого слушателя — сокращает любой путь вдвое. — Он широко улыбнулся, закидывая ноги на откидной задний борт.

— Согласен и всегда готов. Вот только, пока далеко не ушли, во всех смыслах, что там про Лютера-то… Вчера не успел спросить, что ты дал парню? Надеюсь, ничего что бы…

— Да ладно тебе, конечно — ничего. Всего-то сбор от паразитов в кишках. Чуть пижмы, побольше алтея и девясила. Хороший такой сбор, хороший такой мешочек. Будет раз-два в месяц отваром чиститься, да глядишь — мясом и обрастёт. Если на сырую телятину слишком не налегать. Ишь… тоже мне — деликатесы. Тьфу…