Чудный Нижний

Глава 17 Валерка встречается с вечностью

Привычный, но давно забытый лес вызывал удивление и недоумение. Понятно, что за полтора десятка лет он мог здорово измениться, но откуда там, где всегда было ровное место, вдруг нашёлся огромный лысый холм?

Впрочем, огромным он Валерке показался от удивления. Никакого холма здесь быть не должно.

— Ну чего ты удивляешься? — спросил крыжатик. — У тебя вон собака — упырь. Значит, ты уже в курсе должен быть, что не всегда всё то, чем кажется. Я за эти места отвечаю, работа у меня такая. К этому кургану без моего позволения никто подойти не может! Без меня бы этот морок давно рассеялся.

— Круто, — согласился Валерка отчасти чтобы польстить крыжатику, отчасти, потому что и в самом деле был впечатлён. — Такую огромную площадь скрыть!

— Нет, ну скрывал-то не я, — смутился ворон. — То твои предки сделали. Я — только поддерживаю. Служба у меня такая — хранить это место. Агапка-то уж позже появилась, а я тут из покон веков обретаюсь. Бывало, уходил по делам всяким, когда нужно было, но всегда сюда возвращался.

— Слушай, ты извини, если я что не так спрошу, — решился Валерка, — сам понимаешь, я ничего про всю эту мистику не знаю. И про предков своих — тоже. Хотелось бы узнать, прежде всего, зачем мы туда идём, к их могиле?

— Ну… тут так просто не объяснишь, — замялся крыжатик. — Представиться, наверное. Познакомиться.

— То есть мои предки всё ещё там? Под этим холмом?

— Да ну нет, конечно! — Фыркнул ворон. — Что им там делать? Мертвы они, и кости их давно истлели. Души их ушли на перерождение, а здесь… ты пойми, это не мёртвым нужно. Мёртвым уже вообще ничего не нужно, потому что нет их здесь. Осталась только память. А прийти сюда тебе нужно. Чтоб ты, получается, понял — ты не голь перекатная, не просто человек прохожий. Ты — ведун. От вашего названия даже слово пошло — ведать, знать. Знания — главная твоя сила. А какая может быть сила, если ты даже не ведаешь, кто ты есть? Вот это мы и должны исправить. Бабка твоя жизнь прожила длинную, для человека. Четырежды себя за свою же дочь выдавала. Восьмнадцать сыновей и дочерей схоронила… только последняя, самая младшая её пережила. Да только всё одно — толку мало. Так и не пробудилась кровь в Маринке. Мы с Агапкой думали — всё, и ты не проснёшься.

— А почему она сама не разбудила? — уточнил Валерка. Новость о том, что бабушка прожила такую длинную жизнь обескуражила, но спросил парень другое. — Я же всё детство здесь провёл, а вас мне ни разу не показали. И вообще ничего такого, — парень покрутил рукой в воздухе — сверхъестественного. Наоборот, если мне что показалось — она всегда говорила, что это, мол, суеверия и глупости. Что не бывает ничего потустороннего… короче, я всегда думал, что бабушка — материалист.

— Она и была материалист, — хмыкнул крыжатик. — Просто для неё всё, что ты называешь сверхъестественным, было самым что ни на есть естественным. А тебе не рассказывала, потому как оградить хотела. Если бы кровь в тебе не проснулась, тебе бы эти знания навредили только. Невежество — защищает.

— А теперь, значит, не навредит?

— Теперь не навредит, — согласился крыжатик. — Тебе, парнишка, теперь наоборот — без знаний верная смерть. Эта вот собака упыриная — это только верхушка айсберга, и мы с Агапой. Знал бы ты, чего только в мире ни бывает странного и страшного. И все это тут, недалече. Только через границу перейти. Впрочем, ладно. Об этом ты тоже узнаешь, потом. Сначала — знания.

— Это ты мне про тёмную сторону? — удивился Валерка. — Так я уже того, умею. Проводник я.

— Однако. — После долгого молчания выдал крыжатик. — Это как же так вышло-то?

Валерка рассказал, как так получилось. И вообще всю свою историю жизни с тех пор, как в последний раз появлялся в Могильцах. Само как-то вышло, одно за другое, и вот всё рассказал. Даже легче на душе стало — видно, в самом деле давно требовалось с кем-то поделиться. Пусть это и не близкий человек, а дух неизвестного вида, чьего имени Валерка так и не узнал.

— Не повезло тебе, Валерка, — хмыкнул крыжатик. Птицын поневоле улыбнулся. Валеркой его не называл никто, кроме матери и бабушки. Теперь вот ещё крыжатик. На душе отчего-то потеплело. — Или, наоборот — повезло, тут как посмотреть. Может, ты и не проснулся бы, если б граница не позвала. Не скучаешь по обычной жизни?

Парень вспомнил, как жил раньше. Спокойная жизнь, да. После встречи с Алисой он старался о прошлом, не вспоминать — только когда всё закрутилось, он понял, насколько ему раньше было одиноко. И вот сейчас оказалось, что существа, которых отчаянно, со всей страстью считал своей семьёй, может быть не такие уж близкие. И Алиса, в которую он втрескался как мальчишка — сбежала.

«Лучше ли было бы, если бы всё осталось как прежде? — спросил себя Валерка. — Да хрен там плавал. Не лучше. Да, мне сейчас хреново… но я хотя бы знаю теперь, как может быть хорошо. Переживу как-нибудь. Да и с чего я взял, что если Алиса ушла, остальные тоже для меня чужаки? Может статься, так и есть, только какая разница?»

— Думаю, мне повезло, — констатировал Птицын.

— В таком случае иди. Принимай наследие.

Ворон махнул крылом, указывая в сторону холма, и Валерка разглядел на склонах небольшую расщелину. На вид — нерукотворную, и довольно узкую.

— Так. Можно всё-таки поподробнее? — спросил парень. Лезть под землю не хотелось, да ещё непонятно, зачем. — Каким образом мне там принимать это самое наследие?

— Ясно, каким, — хмыкнул крыжатик. — Побудешь среди родных и примешь. Так-то, если бы кто живой был из старших, можно было и без того обойтись, но теперь-то уж сам понимаешь — нет больше твоих, кончились. Потому только так. И ещё скажи спасибо, что предки хоть о таком побеспокоились.

В общем, яснее не стало. Добиться чего-то ещё от крыжатика не вышло, так что Валерка решил, что на месте разберётся, и направился к расщелине. Полкан, хоть ему и не хотелось идти, — это было очень видно по поведению, пёс поскуливал и поджимал хвост, — всё равно направился вслед за Птицыным. Не хотел он оставлять Валерку одного.

— Эй, крыжатик, а ему-то можно? — Спросил Птицын, оглянувшись.

— Да пущай идёт, чего б нет-то. Он тварь неразумная, ему там ничего не навредит.

— Точно? А то он боится. — Если б Валерке самому не было так тревожно, он бы предпочёл Полкана в могильник не водить. Оставил бы снаружи, только без поддержки пса идти было страшновато.

— Ты, Валерка, пойдёшь или так и будешь тут топтаться? — проворчал крыжатик. — А то сейчас Агапа в себя прийдёт. Сюда, ясно дело, не заявится, но проследить сможет. Будет потом над твоей нерешительностью насмешничать.

Птицын пожал плечами и отправился внутрь. И Полкана снаружи оставлять не стал, хотя и корил себя за слабохарактерность.

Пробраться через расщелину оказалось не так-то просто. Парень изогнулся буквой зю, чуть не застрял. Даже в какой-то момент запаниковал, что так и останется зажатый острыми камнями. Однако, запаниковав, дёрнулся, и, наконец, вывалился внутрь. Здесь, под холмом, оказалась достаточно просторная полость. За спиной заскреблось, завозилось, и на спину Валерке приземлился Полкан.

Темнота внутри была непроглядная. Зрение у Птицына давно обострилось, и ночная темнота не была уже препятствием — он к этому привык и воспринимал, как должное. Однако сейчас парень как будто вернулся на несколько месяцев в прошлое, когда никаких «сверхспособностей» у него не было.

— Полкан, ты чего-нибудь видишь? — почему-то шёпотом спросил парень.

Полкан лизнул его в лицо и промолчал. Тоже ничего не видел, значит. Пришлось лезть за телефоном. Фонарик помог сориентироваться. Полость в земле оказалась не слишком большой. Ожидаемого склепа тут не оказалось — обычная пещера, совсем небольшая. Валерка ожидал увидеть ниши с гробами, как в какой-нибудь компьютерной игрушке. Видно, стереотип сработал. Здесь ничего такого не было — только неровные стены, уходящие куда-то в высоту, и на самом верху крохотное пятнышко дневного света. Единственное, что роднило это место с кладбищем — это чувство спокойствия и умиротворения. Нельзя сказать, что Валерка был частым гостем на погостах, но каждый раз, когда доводилось там бывать, его охватывали чувства печального спокойствия и строгого уюта. Даже дышать становилось будто бы легче — воздух казался прозрачным и невесомым, тревоги и суета отступали прочь. Вот и в этой пещере было ровно такое же ощущение. Пока пробирался сюда — тревожился. Гадал, что он будет здесь делать, боялся, что его начнут пугать духи предков, а ещё на краю сознания билась тоска по Алисе, печаль оттого, что друзья его не понимают, близящаяся война с Аспидом, беспокойство за Радея Тихославовича — он как-то незаметно успел подружиться с «псом царской охранки». Да вообще, тысячи чувств и страстей. И вот, стоило оказаться внутри, и всё это как-то незаметно отступило, подернулось дымкой. Что все эти страсти по сравнению с вечностью?

«Здесь нет смерти, — понял Птицын. — Только вечность и прошлое. Поэтому и не страшно».

По-прежнему было непонятно, что делать, но Валерку это больше не беспокоило. Для начала он решил просто отдохнуть и побыть в тишине. Посреди пещеры как раз обнаружился плоский камень — очень удобный даже на вид. Парень прошёл к нему и уселся, довольно вздохнув. Камень оказался нехолодным, от него веяло лёгким теплом. Рядом, у ног, улёгся Полкан. Какое-то время Птицын сидел, разглядывая стены, потом пожалел тратить заряд телефона и выключил фонарик. Здесь, в центре пещеры было уже не так темно. Ночное зрение по-прежнему отказывало, но из-за отверстия где-то высоко вверху можно было увидеть тени, которые отбрасывали неровности на стенах пещеры.

— Тени в темноте, — прошептал Валерка. Ему здесь, в пещере, очень нравилось. Парень здорово устал за последнее время, от переживаний, от вечной беготни, драк. А здесь было тихо и спокойно, и переживать было не о чем, потому что какой смысл переживать о том, что не имеет значения? Здесь была только вечность, а она дама спокойная.

Сколько он так просидел, Валерка бы ни за что не сказал. В темноте и тишине трудно контролировать время. Он сидел на камне, гладя покрытую мелкой-мелкой чешуёй башку Полкана, слушал своё сердцебиение и дыхание пса, и ему было хорошо. А потом узоры теней на стенах вдруг начали складываться в картины.

«Наверняка это из-за сенсорного голодания», — решил Птицын, но опять не испугался и не расстроился. Что с того? Картины оставались не слишком ясными — даже если они на самом деле были, большую часть дорисовывал мозг. Однако понять сюжет этих картин было совсем несложно. Это была история народа ведунов.

Начиналось всё, как водится, с создания. Ведунов создали древние. Постепенно картинки перерастали… в сон, наверное. Валерка видел лаборатории. Непривычные, даже страшные. Похожие и одновременно непохожие на современные. Огромные колбы, в которых плавали зародыши. Лаборанты, безжалостно отправляющие в утиль неудачные экземпляры. Странные это были лаборанты, не людской расы. Валерка вдруг увидел знакомое лицо. Яга! Молодая, гораздо моложе, чем та, что он встретил на пути к речке Смородине. Девушка как раз расчленяла острым когтем очередной неудачный эксперимент. Деловито, отточенными движениями. Что-то записывала на компьютер… если, конечно, то устройство с виртуальной клавиатурой было компьютером. Яга подняла взгляд, посмотрела, казалось бы, прямо Птицыну в глаза. Усмехнулась чему-то, подмигнула. Картинка сменилась. Молодые представители расы ведунов учились, работали. Помогали своим создателям. Природа вокруг них была непривычная — всё больше папоротники, пальмы… Птицын думал сначала — на юге где-то. Потом сообразил — всё это происходило давно. До ледникого периода, а может, и ещё раньше. Тогда природа другая была.

Вместе с змеехвостыми создателями ведуны творили. Новые расы, новые виды существ, как разумных, так и неразумных. Это было поистине грандиозное время. Не только новые существа зрели в огромных ретортах. Менялась жизнь, менялась природа, всё менялось. Случались конфликты — мелкие, и крупные. Войны. Не такие, как сейчас. Создателей было мало, но они были могучи. А потом их становилось всё меньше и меньше, пока последние не ушли прочь, в неизвестные пределы. А потомки, те, кого они создали, остались.

Скорость сна или видения всё ускорялась. Новые хозяева планеты были не настолько могущественны, как прежние. Каждый из тех, кто ушёл, имел почти божественные возможности… а может, и без «почти», просто — божественные. Своих потомков они ограничили в силах. Даже первых. Тех, кого спустя тысячелетия стали звать ведунами. Ставка была сделана на коллективное развитие. Слишком сильных реальность не терпела, трещала и рвалась под их шагами. Поэтому следующие должны были стать слабее. Они должны были развиваться вместе. Так и было до поры, пока не начались ссоры. Валерка видел заговор, в результате которого постепенно уменьшалось количество ведунов. Никому не нравятся слишком умные, а они таковыми и были. Когда ведуны сообразили, в чём дело, было уже поздно что-то менять, да и не хотели они развязывать новую войну. Слишком хорошо помнили, какими разрушительными были войны прежде. Они стали скрываться и прятаться, но их находили и убивали. Последние умерли сами. Это было очевидное решение. Время изменилось, история изменилась. Теперь все знали: ведуны — это воплощение зла. Увидел ведуна — убей. И тогда его предки… не такие уж дальние, решили, что нужно исчезнуть. Пусть те, кто мечтал их уничтожить, успокоятся. Пусть они поверят, что «величайшая угроза» исчезла, и можно не опасаться, что остатки народа ведунов вернут себе силу и решат отомстить. Со временем «древнее зло» забудется, и они вернутся.

Вот только возвращаться, как оказалось, почти некому. Может быть, Валерка и не последний — об этом в видении или сне ничего не было. Скорее всего, другие, кто ещё оставался, давно растворились среди людей и прочих, и кровь их уже не может пробудиться.

«Хотя кто знает? — подумал Птицын. — Может, проснутся ещё. Вряд ли я такой уж уникальный. Вполне возможно, есть и другие. Жаль, что помочь им не получится — очень уж старательно спрятали предки свою кровь. Правильно спрятали, конечно…»

Видение давно закончилось, но Валерка никуда не уходил из уютной пещеры. Думал, как теперь жить с новым знанием и как относиться к тем, кого он взял под крыло. Получается, все они — потомки врагов. Потомки тех, кто когда-то старательно уничтожал Валеркиных предков.

«И что теперь? — подумал Птицын. — Убивать их, что ли? Алису, Демьяна, Андрея Ивановича. А то, может, и Рыську с Третьяком, чего мелочиться. Буду как Кащей… тоже, между прочим, родственник старший. Как выяснилось. Обзаведусь каким-нибудь тридесятым царством, начну всех кошмарить, похищать невест… плохо что ль? Хорошо. Вообще отлично. Вот только делать я так не стану. Предки добились, чего хотели. Их забыли. Ну, почти забыли. Все мои знают, кто у меня предки, и кто я по крови. Только их это совершенно не колышет. А ещё — Игорь Деянович, Радей Тихославович. Тоже ведь если и не знают, то наверняка догадываются. Кончилась та война. Не будут больше ведунов истреблять, даже если узнают… но они не узнают. Я ж не совсем идиот, чтобы об этом на всех углах трубить? Кто догадается… ну, это их дело, о чём они догадываются. Подтверждать не буду. А кто знают — те свои. И плевать, что у нас с ними разные взгляды на жизнь. Всё равно они — свои».

— Пойдём, Полкан. Пора возвращаться, — Валерка трепал за уши приснувшего пса. Выбраться из пещеры было совсем несложно. Валерка теперь знал, как можно изменить своё тело, сделать его гибким и тонким. Это было немного странно — вспоминать вещи, которых никогда раньше не знал, но очень удобно. «Вот она какая, генетическая память, — размышлял Валерка. — Интересно, я сам-то собой теперь остался, или всё теперь, другая личность?»

Где-то на самом краю сознания парень чувствовал — при желании, если немного напрячься, он сможет вспомнить не только всякие мелочи. Даже, пожалуй, получится раздвинуть стены расщелины. Только зачем? Только шуму будет больше. И после этого он точно собой не останется. Личность растворится в чужой памяти и знаниях. Да и не нужна ему такая сила, если вспомнить давний разговор с Ягой. Ни устраивать концов света, ни уходить в ничто, как создатели парень не хотел, а больше ни для чего это могущество и не нужно.