Чудный Нижний

Глава 16 Валерка находит родню

В детстве Птицын не задумывался о том, почему у деревни, в которой он проводит лето, такое мрачное название. Могильцы и Могильцы. Потом уже, в юности, поинтересовался и выяснил, что ничего мрачного ввиду не имелось. Просто в древности слово обозначало не захоронение, а просто возвышенность, холм. Это потом уже, когда над покойниками стали насыпать курганы и холмы, значение слова трансформировалось. Парень тогда даже разочаровался слегка — объяснение показалось скучным. А через некоторое время бабушка погибла, домик сгорел, и ездить в Могильцы он перестал совсем. Слишком тяжёлые воспоминания, будоражить их, разглядывая пепелище, парень не хотел. Да и некогда было.

— Понятия не имею, что я собираюсь там найти, Полкан, — медленно протянул парень. Они уже почти выбрались из Нижнего — сейчас как раз медленно тащились по Борскому мосту. Настоящей пробки не было, не час пик, но пронестись, как ночью, на полной скорости уже не получилось. — Там только обгорелые брёвна, и заросший участок, и даже соседи, наверное, давно все сменились. Нечего мне там делать, по факту. Просто это единственное место, которое связывает меня с детством, понимаешь, Полкан? Хотя я даже не знаю, откуда у нас этот домик в деревне появился. Может, его купили не так давно. Спросить-то уже некого.

Полкан сочувствующе фыркнул, и улёгся на переднем сиденье, положив морду Валерке на колени. Для этого псу пришлось неудобно вытянуться, ещё и в шею упирался рычаг ручного тормоза, но его это не смущало. Двуногому нужна поддержка — он её оказывал, уж как умел.

После того, как перебрались через мост, дорога стала совсем свободной, так что до Могильцев добрались быстро. Валерка свернул в деревню, медленно проехал по одной из двух улиц, развернулся. Он не был здесь лет пятнадцать. Конечно, за это время всё очень сильно изменилось — многие дома уже перестроили, от прежних, деревянных заборов и вовсе следов не осталось, сейчас почти все дворы были скрыты от прохожих глухим полотном профнастила. Можно сказать, местность изменилась до неузнаваемости. Птицын несколько минут ездил туда-сюда, пытаясь разглядеть узкий проезд к участку — дом его стоял когда-то на отшибе, у самого леса. Потом, наконец, сообразил, что проезд за ненадобностью давно зарос. Тропинки больше не было — это теперь был край леса.

Машину Валерка оставил возле дороги, и дальше отправился пешком. Пробрался через заросли и, наконец, добрался до пепелища. Впрочем, следы старого пожара давно скрыло время. Руины дома окончательно разрушились, густо поросли травой и кустами. От прежде аккуратного забора, огораживающего участок, остались только два покосившихся столба. Они до сих пор не рухнули только потому, что опирались на молодые деревца. По этим столбикам Птицын и опознал границы участка. Прежнего ужаса, который охватил его когда-то при виде сгоревшего дома уже не осталось, только печаль и сожаление. И ещё парень отчего-то чувствовал вину — как будто он виноват, что всё тут пришло в такое запустение.

«Хотя виноват, наверное, — подумал Валерка. — Мог ведь хотя бы продать участок кому-нибудь. Был бы здесь какой-нибудь огород, или даже чьё-то родовое имение. А так — только пустырь и труп старого дома. Даже печь либо развалилась, либо её растащили на кирпичи».

— Хотя на кирпичи, наверное, не стали растаскивать, после пожара-то, — решил Птицын. — Примета же плохая. Полкан, ты не знаешь, зачем мы сюда приехали?

Пёс посмотрел на приятеля с таким видом, будто понял вопрос, и теперь остро сожалел, что у него нет указательного пальца — у виска покрутить. Дескать, это ж ты меня сюда привёз.

— Ну да, к корням захотел вернуться, — согласился Валерка. — Только нет уже тех корней.

Впору было развернуться и уйти — что тут ещё сделаешь? Жалко было потраченного на дорогу времени, да и понимал парень — если вернётся домой, будет точно так же не знать, что делать. Для очистки совести прошёл на участок, подошёл туда, где когда-то был дом. Сейчас там были особенно густые заросли одичавшей малины.

— А, явился, наконец, — вдруг раздался голос. Довольно мелодичный, даже приятный, только очень уж недовольный. — Долго же тебя ждать пришлось, паршивец! Так ли должен себя вести достойный потомок своих предков⁈ Не стыдно тебе⁈

Случись с ним такое месяцев семь-восемь назад, Валерка бы испугался. Голос, раздающийся непонятно откуда на старом пепелище, пусть и ясным днём — как тут не напугаться? Но за последнее время парню доводилось довольно часто встречаться с существами, которые предпочитают оставаться невидимыми — хоть того же домового взять. В общем, парень почти не удивился. Разве что немного — всё-таки здесь, в месте, где провёл столько времени в детстве, найти кого-то потустороннего было удивительно. Всё-таки прежде Птицын никогда не встречал в этих местах ничего странного.

— А кто спрашивает? — Спросил Валерка. — А то как-то непонятно, стоит ли стыдиться, или нет?

— По-твоему, что, стыдиться можно только перед кем-то достойным? — хмыкнул голос. — Ни вежливости, ни обхождения со старшими. Пеняла я Прасковье, что воспитанием детей и внуков не занимается. Говорила, убеждала. А она всё одно — не слушала. Дура она, хоть и сильна была.

Прасковья — так звали бабушку Валерки.

— Нечего на бабушку наговаривать, — неожиданно обиделся Птицын. — Хорошо она меня воспитывала! Незнакомцам я не грублю. Если они первыми не начинают. А ты меня паршивцем обозвала — так с чего мне перед тобой раскланиваться? Тем более, ты даже показаться не хочешь.

— Паршивец и есть, — припечатал голос. — То, что ты меня не видишь и видеть не хочешь, не значит, что я тебе не показываюсь.

— Ой дураааа… вдруг прорезался ещё один голос. В отличие от первого, скрипучий и как будто старческий. — Он же неученый! Как он тебя увидит⁈

— Неужто за морок заглянуть не сможет? — удивилась мелодичная.

«Всё любопытственнее и любопытственнее», — констатировал Валерка и постарался всё-таки разглядеть говоривших. Пару минут он то пучил глаза, то, наоборот, пытался скосить, но всё тщетно. Только голова начала гудеть от усилий.

— Так может, проще морок убрать? — спросил Птицын.

— Может, и проще, — хмыкнула мелодичная. — Да только не мы тот морок ставили, не нам его и убирать. Совсем неумеха! Стыдоба. Смотри, будто сквозь. Ты взгляд сосредотачиваешь, а его, наоборот, рассредоточить нужно. Неужто сложно?

— Расфокусировать, что ли? — спросил Валерка, но голос промолчал. Похоже, не знал такого слова. Парень же вспомнил, как любил когда-то рассматривать фантомашки в разных журналах. Такие картинки, разглядеть которые можно только если расфокусировать зрение. Поначалу нужно было держать их близко, у носа, и постепенно отдалять, пока неясный повторяющийся узор вдруг не сложится в чёткую трёхмерную картинку. Потом навострился расфокусировать взгляд без дополнительных ухищрений. Вот и сейчас попробовал, подсознательно ожидая, что собеседник так же, как картинка в фантомашке сложится из окружающих деталей. Однако картинка перед глазами изменилась гораздо разительнее, чем можно было предположить.

Преобразился весь участок, да ещё и лес за ним, кажется. Но это Валерка пока не рассмотрел, потому что во все глаза рассматривал то, что находилось в непосредственной близости. Старый, заросший колючими кустами участок предстал совсем в другом виде. Здесь всё ещё оставались деревья. Несколько старых яблонь, которые Валерка ещё помнил, так и несколько молодых сосен. А вот зарослей больше не было. Сейчас это место было похоже на привычный с детства огород — аккуратный, ухоженный, с дорожкой, ведущей к бане, а потом дальше, в лес. Разве что грядки исчезли. Баня, кстати, оставалась на месте, и выглядела даже лучше, чем в детстве — как будто кто-то следил за её состоянием, поправлял крышу, опалывал периметр, чтобы корни травы и кустов фундамент не разрушали. А вот дома больше не было, совсем. Пепелище было аккуратно разобрано, и теперь нельзя было определить, что когда-то здесь стояла изба. Валерка был уверен — пройдёт три-четыре недели, и вся площадь участка порастёт невысокой зелёной травкой. Пока же, после зимы, для травы было ещё слишком рано, только кое-где цвела жёлтая мать-и-мачеха.

Собеседников Валерка тоже разглядел. Первой он заметил женщину — очень красивую, стройную с длинными русыми волосами и ярко-зелёными глазищами. Красавица была одета в длинную рубаху, почти до колен. Это был единственный предмет одежды на ней — по земле девица ступала босыми ножками. Неподалёку на ветке дерева сидел ворон — большой, чёрный. Глаза у ворона были совсем человеческие — с белком, радужкой и зрачком. Непривычно, даже пугающе. Оба незнакомца смотрели на Валерку с интересом и насмешкой.

— Вы, надо полагать, банница, — предположил Птицын, кивнув девушке. — А вы — леший?

— Браво! — проскрипел ворон. — Оба раза не угадал! Даже интересно, откуда такие выводы? Ты банников вообще видел? Они мелкие. Срам у них прикрыт веником, ну, или шайкой — проще говоря, голые они ходят. Что бабы, что мужики. Ни стыда ни совести у них. А лешие — это лесные духи. Они чаще всего предстают в виде кучи веток. Сильные могут предстать в виде человека в наизнанку надетом зипуне. Где ты тут узрел хоть кого-то похожего?

— Тот леший, с которым я знаком, оборачивался в ворона, чтобы со мной поговорить, — ответил Птицын. — Или, может, призывал какую-то из птиц. А про банницу я предположил, потому что баня тут вон какая обихоженная.

— Слышал звон, а не знаю, где он, — фыркнула девушка. — Если не знаешь — лучше молчи. Банница! Я оскорблена.

— Эта оскорблённая — зазова, — пояснил ворон. — А я принадлежу редкому нынче племени крыжатиков. Уверен, тебе прежде не доводилось слышать ни о той, ни о другом.

— Так и есть, — кивнул Валерка.

Вопросов у парня возникла масса, только он не знал, с какого начать. Эти существа здесь явно не просто так. И, судя по первым словам, они его ждали. А зачем? И кто это такие? Как они связаны с бабушкой, да и с ним самим, если на то пошло? Пока раздумывал, с какого вопроса начать, зазова не выдержала:

— Что, так и будешь стоять — молчать? Для того ли ты сюда пришёл спустя столько лет?

— А для чего я пришёл? — уцепился за оговорку Валерка. — Просто я сам не знаю, зачем я сюда припёрся.

— Кровь позвала, — проскрипел крыжатик. — Проснулась, вот и притянула тебя к родне.

— А, кхм, мы с вами родня? — удивился Птицын. И даже немного обрадовался, пожалуй. Не то, чтобы очень сильно, просто приятно стало узнать, что не один на свете. Ему всегда было очень обидно, что он совсем один. Некоторое время назад стало казаться, что это не так. Нашёл своих, пусть и не одной с ним крови. Вот только, как выяснилось, для жителей тёмной стороны это слишком важный пункт. Кровное родство значит гораздо больше духовного.

«Понимаю теперь, почему на тёмной стороне не бывает таких кланов, как у меня. Таких, чтобы разумные разных народов в одном месте жили, одними целями. Природа не позволяет, не уживаются вместе», — с горечью подумал Валерка.

— Ну, ты смотри, Агапа, щедрый какой! — рассмеялся крыжатик. Смех у ворона с человечьими глазами был совсем невесёлый. — В родственники нас записал!

— А ты меньше болтал бы! — окрысилась на него девушка. — Сейчас бы согласились, что родственники, он бы нас и отпустил!

— Я, в отличие от тебя, договор соблюдаю, — голос у крыжатика стал строгим. — Не только букву, но и дух!

— Легко тебе говорить! У тебя вон, — зазова махнула рукой куда-то в сторону леса, — какие угодья. А я с этого пятачка никуда уйти не могу уже сколько лет! Дух договора он соблюдает, тоже мне! Да не была б я под клятвой, я бы этого паршивца убила! Зазвала в лес и высушила! Ясно⁈

У Агапы, кажется, начиналась истерика. Бледное лицо раскраснелось, глаза бешеные, злые, пальцы крючатся, как птичьи когти. Страшно! Валерка даже попятился невольно, хотя понял со слов Агапы, что вреда ему она причинить не может. Иначе бы давно причинила.

— Давай-давай! — хмыкнул крыжатик. — Показывай свою сущность. Щас малец-то напужается, да и уйдёт отсюда. Так и будешь дальше сидеть.

Однако Агапу уже, похоже, было не остановить. Зазова натуральным образом бесновалась.

— Твари! Все они твари! Притворяются добренькими, а сами!

Девушка с дикой даже для Валерки скоростью понеслась на него. Парень дёрнулся уклониться, но чувствовал, что не успевает. Полкан зарычал, прыгнул на обезумевшую зазову, но та ловко уклонилась от прыжка пса. Однако Птицына она не тронула. Вырвала с корнями молодую сосенку, возле которой стоял парень. С маху ударила комлем о землю — прямо у ног Валерки, потом швырнула деревце куда-то в баню.

— Ооо, как накрыло-то… — комментировал происходящее крыжатик. — Говорю же — дура баба.

— Дура⁈ Да, дура! Была, когда соглашалась! Как же я вас всех ненавижу! Сдохните все, сдохните!

Буйство зазовы было страшным, но недолгим. Вскоре она выбилась из сил, рухнула на землю и зашлась в рыданиях. Валерке было одновременно и страшно, и очень жаль Агапу, вот только как утешить девушку, парень не знал. Попытался подойти поближе, так нет — зазова снова вызверилась.

— Да, парень. Пугает по первости, правда? — крыжатик перелетел поближе к Валерке, уселся на ветку яблони. — Не бойся. Сделать она тебе ничего не сможет, клятву давала. Да и что ты хочешь от бабы? Они все истерички. Так-то её тоже можно понять. Она тут после смерти Прасковьи безвылазно. За границы участка выйти не может, нет у неё на то позволения. Голода нет, да только это мало утешает. Зазовы — девки свободолюбивые. По жизни редко на месте долго сидят, вот её и корёжит. Прапрадед твой с ней договор заключил, силы дал, чтоб людей не умучивала. Нормальная жизнь была, но только до тех пор, пока Прасковья не померла. Матерь твоя так и не пробудилась, да и про тебя — неизвестно. Мог тоже остаться человеком. Теперь-то ей полегче будет… да и я заскучал, из песни слов не выкинешь.

— Ясно, — кивнул Валерка, всё ещё чувствуя жуткую неловкость от того, что никак не может помочь Агапе. Она больше не рыдала. Теперь девушка свернулась калачиком и тихо всхлипывала. — Но если мои родственники — это не вы, то кто? Ты сказал, что меня кровь позвала к родным. Где они?

— Деревня как называется, помнишь?

— Могильцы, — ответил Валерка.

— Вот там они и есть. Все твои родственники, кроме бабки, в могилах. Последний род ведунов, все — там, — он махнул в сторону леса. — А я за ними приглядываю. Дело несложное, сам понимаешь. Лишь морок время от времени поддерживать, если что нарушится.

— Всё-таки название деревни происходит от захоронения, — пробормотал Птицын. — А я читал, что так холмы в древности назывались.

— Где ты тут холмы-то видишь? — хмыкнул крыжатик. — Нет, ну сейчас-то понятно, а раньше?

Про «сейчас-то понятно» Валерка не совсем понял, но вопрос был резонный. Никаких холмов вокруг Могильцев отродясь не было.

— То-то, — кивнул ворон, увидев задумчивость на лице Птицына. — Деревню так назвали из-за старых могил. Когда сюда люди жить пришли, они тут уже были, эти могилы. И предки твои время от времени сюда приходили. А кто-то и вовсе жить оставался, как Прасковья.

«Так что, получается, я сюда пришёл на могилы предков посмотреть?» — разочарованно подумал Птицын. Он даже как-то расстроился, что так всё печально складывается.

— Может, вы мне всё немного подробнее расскажете? — спросил Птицын. — А то я, как всегда, ничерта вообще не понимаю. Ни зачем я сюда пришёл, ни о каких предках ты говоришь.

— Расскажем. А кое-что Агапа тебе и покажет, когда перестанет из себя припадочную корчить. Но то потом, а сначала — на могилы предков пойдём. Сейчас это важнее всего.