Чертов менталист 2

Глава 5

Я сделал единственное, что мог в такой ситуации: закрыл глаза и изобразил крепкий сон в надежде, что меня будить не станут и уметутся обратно. Василькова же подошла к моей кровати и… преспокойно уселась рядом на стул, не желая никуда уходить! Через пару минут сидеть просто так ей надоело, и Маша обратилась к служителю:

— А чего вы так громко бубните? Не видите, что ли: человек спит! Можете и в коридоре помолиться, если вам так надо.

Служитель сделал вид, будто ничего не услышал, и продолжил читать молитву, не обращая внимание на требование наглой девчонки.

— Эй, я к вам обращаюсь! — повысила голос Василькова.

Её опять показательно проигнорировали.

— Да что это такое? — начала заводиться Мария, и мне волей-неволей пришлось исполнить театральную миниатюру «мучительное пробуждение прооперированного человека от громкого голоса наглой посетительницы».

— А, это ты, — тихо произнес я, старательно изображая умирающего лебедя. — Зачем ты так громко кричишь? Я ведь только-только смог заснуть.

— Это не я, это он тебя разбудил! — тут же попыталась перевести стрелки Василькова, тыкнув пальцев в сторону служителя.

— Как тебе не совестно? — я посмотрел на девушку с укоризной. — Молитва всегда помогает мне успокоиться и расслабиться. И мне-то лучше знать, что именно вырвало меня из объятий сна. Я проснулся из-за твоих громких претензий в адрес служителя Всесоздателя. Не делай так больше.

— Но при нем даже поговорить нормально не получится, — раскапризничалась Маша.

— И не надо. Оставь все разговоры до моего возвращения в Академию. А сейчас мне нужен покой, чтобы восстановить силы после ночного нападения.

— Тогда я буду охранять тебя, — тут же решила девушка и передвинула стул еще ближе к моей кровати.

— Маша, во-первых, в этом нет нужды. Во-вторых, это неприлично, я ведь не одет, — попытался я достучаться до мозга Васильковой, но тот, похоже, или напрочь отсутствовал, или был выключен за ненадобностью.

— Это совершенно не страшно, ведь я твоя невеста.

Вот тут я едва не взвыл в голос. Вроде же несколько раз уже обговаривали с ней этот момент, так нет же, она опять за свое!

— О вашей помолвке с княжичем Валерьяном Изюмовым даже не было объявлено. А с графом Валерьяном Птолемеевым тебя и вовсе ничего, кроме знакомства, не связывает. И я категорически настаиваю, чтобы так было и впредь. Иначе мне придется жестко ограничить наше с тобой общение.

Насупилась, нахохлилась. Можно, конечно, попытаться промыть ей мозги, но я ведь уже выяснил в свое время, что на мои влияния она не слишком поддается. Видимо, сказывается ее Иная природа. Да и Карп Матвеевич с дедом могут заметить, что я без особой на то надобности опять запретным даром пользовался.

— Я, между прочим, все дела бросила, чтобы к тебе приехать, — с легкой укоризной бросила мне Василькова.

— Если бы ты потрудилась заранее списаться со мной, то выяснила бы, что в этом не было ни малейшей надобности. Я вообще сейчас открыт только для деда и представителей спецслужб. К тому же напоминаю: здесь больница. Не цирк, не театр или музей с интерактивной программой. Для тебя эта поездка сродни развлечению, а для меня — мучению. Потому что я чувствую себя слабым, хочу отдохнуть, не одет нормально, в конце-то концов! И попросту не готов ни к какому общению. Всё, что мне требуется сейчас — безмятежный сон под звуки молитвы.

Мы еще некоторое время вяло препирались, после чего Маша наконец-то вымелась прочь, и я с облегчением вздохнул. Не знаю почему, но общение с ней стабильно меня раздражало. Даже в те редкие моменты, когда она не пыталась заявить на меня свои права. И думать не хочется, что было бы, если нас с ней каким-то образом все-таки умудрились поженить. Да мы бы разругались уже к концу первой недели семейной жизни!

Дед, как и обещал, заехал ко мне после обеда с сумкой, полной вещей, и я немедленно облачился в труселя и футболку взамен больничной распашонки, которая успела мне надоесть до крайности.

— Ну что, крысу, вернее, крысенка одного мы-таки вычислили, — сообщил мне Игорь Семенович, когда увидел, что я готов его слушать. — Не удержался, спер карточку с трупа, когда увидел, что она на предъявителя.

— Хм, — задумался я. — Тогда не бьется. Я-то считал, что Ноябрь успел ее припрятать где-нибудь в тайнике с тем, чтобы воспользоваться, когда переселится в новое тело. А он ее с собой таскал. Не понимаю зачем.

— Может, затем, что денег на ней уже и не было? — подмигнул мне Семеныч. — В банке уверяют, что все, что там хранилось, было снято за пять попыток в пяти разных банкоматах. А поскольку наличных при Косыгине не обнаружено, это означает, что в его тайнике лежат наличные, а не карточка. И это серьезно осложняет нам задачу его будущей поимки, поскольку пропала последняя возможность хоть как-то отследить его транзакции.

— Вот хитер, зараза! — невольно восхитился я.

— Но крысенка, что его карточку подрезал, мы все равно с волчьим билетом выставляем. Такие сотрудники нам не нужны, — припечатал дедуля.

— Как вычислили-то, если не секрет? — поинтересовался я.

— Да я как раз в банке с предписанием был, когда служащий говорит: о, по вашей карте только что зафиксирована попытка выяснить баланс на счете. И выводит адрес банкомата и картинку с камеры над терминалом. А там один из молодых прямо в форме. Так что даже не пришлось к полиграфу прибегать или над душой у всей команды стоять. Само по себе всё выяснилось.

— Редкостный недоумок, — покачал я головой.

— О том-то и речь, — ворчливо подтвердил Игорь Семенович. — Лютый непрофессионализм налицо. Мог бы подружку какую об одолжении попросить, к примеру. Так нет, мало того, что сам поперся, еще и форму переодевать не стал. Вот о чем только думал?

— А по артефакту какая-нибудь ясность появилась?

— Пока нет. Работаем. Нам и самим такой специалист очень бы пригодился.

— Октябрина Косыгина знает уже, что ее сын погиб?

— Знает. Сам ей сказал. Решил, что негоже миссию скорбную на других людей спихивать. Жуткое дело. Она после этого вообще говорить с окружающими перестала. Ни на что не реагирует. Оно и понятно: единственный любимый ребенок был. Только для него и жила.

— А Изюмов слил одновременно и ее саму, и Ноября. У меня такое чувство непонятное, что Николай Алексеевич будто отомстил им таким образом. Видимо, за то, что она в свое время очень удачно его на деньги развела после рождения младенца, и князь все эти годы чувствовал себя обиженным. Он вообще терпеть не мог, когда кто-либо брал над ним верх, даже если это был шутливый спор.

— Вот чего только Оксанка в нем нашла? — вздохнул Семеныч. — Ну да, князь. И что? Можно подумать, у нас этих князей мало. Некоторые графья даже познатнее будут, да и побогаче. Но нет же, затуманил он девке голову похуже дурман-травы. Паук в паутине. Всё-то ему контролировать надо было, и чтоб ни шагу вправо, ни шагу влево. Дико раздражался, если кто-то ему перечить начинал. А я как раз с ним языками схватился, когда Оксана его ко мне знакомить привела. Хотел было запретить ей отцовской волей замуж за него выходить, а потом думаю: к чему мне такой позор? Она ведь всё равно уйдет к нему, там на лице всё написано было. Ну и благословил. А сам в тот день так горькой накушался, аж перед Богданом стыдно было наутро.

Мы немного помолчали. Я по понятным причинам мать Валерьяна совершенно не знал, но мог понять чувства деда. Да и к Изюмову симпатии не испытывал ни на грош, особенно после того, как выяснилось, что его дух способен вселяться в тела своих кровных родственников.

А еще меня тревожило то, что я по-прежнему не понимал логики происходящего. Да, Николай Алексеевич решил освободиться от проблемного с точки зрения закона тела своего бастарда Ноября Косыгина — это непреложный факт, который подтверждается хотя бы тем, что он успел снять все деньги с подаренной карты. Но вселиться в меня ему вновь не дали. Емельян тоже под защитой. И отец должен был это предвидеть. Однако он всё равно сделал то, что сделал. Так на что он рассчитывал?

И тут до меня дошло…

— Дедуля, мы с тобой идиоты.

— За себя говори, чертяка, или обоснуй, — тут же отозвался Игорь Семенович.

— Да то, что где один бастард — там и два, и три быть могут. Отец к таким связям относился предельно цинично и ничего зазорного в них не видел. Поэтому нам бы надо выяснить, с кем он еще пересекался до встречи с Оксаной.

Семеныч аж крякнул и покачал головой.

— И как ты себе это мыслишь? Такие связи афишировать не принято. Ребенка могли как угодно записать, даже без отцовского отчества.

— Та же Октябрина в теории могла знать о других женщинах. Или хотя бы подозревать кого-то.

— На нее надежды мало. Говорю же: замкнулась в себе. Как бы не пришлось её в тюремную лечебницу переводить. Очень уж похоже на то, что бедная женщина с ума сходит.

— А если от противного пойти? Гены у Изюмова сильные, следовательно, дети с большой долей вероятности получились некромантами. И отправились получать высшее образование.

— А в каком филиале? — желчно поинтересовался Игорь Семенович. — Изюмов до женитьбы любил путешествовать. Так что бастарды его могут обнаружиться где угодно. Будешь все эти сотни, а то и тысячи человек с лупой проверять?

— Чем не вариант рассматривать только детей от матерей-одиночек?

— А если мать успела подсуетиться и вовремя вышла замуж за другого мужчину? Который ребенку и фамилию, и отчество свое подарил?

Вновь повисла тяжелая пауза.

— А хотя бы центральный филиал ты проверить сможешь? Тайник-то свой Изюмов по-любому где-то в столице обустроил.

— Проверю, но нутром чую: пустышку тянем. Вот представим чисто теоретически, что у отца твоего есть еще бастард. Да хоть в том же Ипатьевске! До начала учебы еще неделя с небольшим. Он просто едет в столицу якобы посмотреть город или придумывает себе повод для посещения центрального филиала Государственной магической академии, а сам опустошает тайник и возвращается. И что ты предлагаешь? Изучать списки всех, кто за эту неделю в столицу прибудет? А если он, скажем, вместе с приятелем на машине отправится? Его ты как вычислишь? Реально иголка в стоге сена.

— Другого плана у меня нет, — я развел руками и, видимо, сделал это неосторожно, потому что левую руку душевно дернуло, у меня аж искры из глаз полетели.

Расстались мы с дедом взаимно недовольные друг другом. Видимо, потому что признавали правоту оппонента, но и от своей позиции отказываться не спешили.

На следующий день служителей Всесоздателю в моей палате уже не было. Логично. Одно дело отгонять от меня дух отца, когда я под наркозом. А сейчас, когда я уже не рисковал обнаружить себя в беспамятстве и вполне мог постоять за себя, необходимость в круглосуточном молебне пропала. Но отчего-то все равно было жалко. Мне нравилось вслушиваться в размеренный речитатив, который удивительным образом успокаивал мой взбаламученный последними событиями дух.

Дед тоже не приехал. Видимо, новостей, которыми можно было бы похвастаться, у него не было, а продолжать нашу тягостную дискуссию по поводу того, где нам имеет смысл искать очередного бастарда Изюмова, он не рвался. Впрочем, я ничуть не огорчился этому обстоятельству.

Врач сказал, что заживление идет отлично, гнойных выделений нет, то есть рана не инфицирована. А значит, если есть желание, то завтра после очередной перевязки можно будет выписаться.

В общем, у меня оставался, считай, еще целый свободный день, чтобы от души полодырничать. И разумеется, в какой-то момент в голову пришла очередная гениальная мысль.

«Малой, а ты мне можешь сказать: дух Изюмова, когда он еще в своем теле находился, и он же, но в теле Ноября, для тебя как-то отличались между собой?»

Филин молчал преступно долго, секунд тридцать, пожалуй, а затем ответил с некоторым удивлением.

«А знаешь, пожалуй, что и нет».

«Если ты вновь такой дух в другом теле ощутишь, сможешь сообразить, что ты уже его раньше встречал?»

«Смогу, разумеется!»

Призрачный план, набросанный, что называется, на коленке, начал обретать очертания. Я изучу списки всех студентов-некромантов. Найду самые подходящие по ряду критериев кандидатуры и отправлю Филина их проверять. В конце концов, надо же хоть что-то делать в такой ситуации⁈

Хотя на месте Изюмова, выбери он тело очередного студента центрального филиала, я бы предпочел перевестись в любой другой город, лишь бы только оказаться подальше от меня. Он ведь должен понимать причинно-следственную связь: он позволил себе злые эманации в мой адрес, чем и привлек мое внимание. Я рассказал об этом деду. Дед с коллегами объявили Ноября в розыск. Следовательно, чтобы не наступать на те же грабли, Изюмов должен маскировать свое истинное отношение ко мне: либо постоянно носить артефакт сокрытия, либо как минимум не думать обо мне плохо.

Со вторым пунктом сразу пролет: Николай Алексеевич меня ненавидит. А что до первого пункта, опять-таки нужен артефакт. И если его прошлая покупка была разовой акцией, то новый ему взять попросту негде. Поэтому отдельно буду смотреть, кто из студентов нужного мне факультета вдруг запросил себе перевод в самом начале учебного года.

Вот по чему буду слегка скучать, выписавшись из больницы, так это по местной еде. Я понимаю, что усиленное питание обусловлено большой кровопотерей, но с каким же наслаждением я сжирал всё, что мне приносили! Рыба и мясо, гранатовый сок и питьевые йогурты для повышения иммунитета. Пожалуй, зайду потом в аптеку и куплю себе сразу упаковку того же гематогена. Знаю, приедается он довольно быстро, но вместо конфет к кофе или чаю пойдет просто изумительно.

Единственное, что слегка выбешивало, так это боль в руке: то тянущая, то дергающая. Но тут, как объяснил лечащий врач, без неприятных ощущений никак не обойтись. Разве что обезболом закинуться, если из-за боли не удастся заснуть. Но я решил, что как-нибудь справлюсь с этой проблемой собственными силами.

В день выписки дед отдельно предупредил, что выслал известного мне водителя, чтобы тот доставил меня в Академию. Я от всей души поблагодарил Семеныча, поскольку уже прикидывал, как вызвать отсюда такси. Ехать общественным транспортом не хотелось просто категорически. Если кто-то в толчее схватит меня за больную руку или хотя бы неудачно её заденет, я могу и не сдержаться: выскажу обидчику, какой он Хуан, чем, вполне вероятно, спровоцирую эпическую свару. Так что нет-нет: даешь индивидуальные поездки. Как минимум до тех пор, пока рука не заживет окончательно.

Завидев меня в общаге, Евстигней обрадовался, как родному. Я аккуратно порасспрашивал его о том, о сем, и должен был признать, что дедуля свое обещание выполнил: коменданта на допросы дергали крайне аккуратно и никаких левых признаний из него выбить не пытались. В конце еще раз поблагодарил за спасение и, сославшись на усталость после ранения, отбыл в свою комнату.

Мне еще предстояло успеть совершить массу дел: заказать еду и напитки, почитать учебники по магии воздуха для начинающих. Ну и провести хотя бы предварительную выборку среди студентов-некромантов. Причем девушек можно из списка выкидывать смело. Изюмов тот ещё шовинист. Для него оказаться в женском теле — просто неприемлемо, товарищ весьма брезглив. А значит, задача несколько упрощается.

Как со мной это частенько и случается, я увлекся и провозился со своим расследованием до поздней ночи. Однако теперь у меня был список на двадцать человек, которые по тем или иным критериям могли в теории оказаться бастардами Изюмова. Я ознакомил Филина с этим списком и отправил его в общежитие к некромантам. Пусть полетает, осмотрится на месте. Ему теперь там еще долго ошиваться придется.

Спать я ложился с чувством глубокого удовлетворения от проделанной работы. Однако дальфон вдруг сообщил, что я кому-то срочно понадобился на ночь глядя. Был большой соблазн проигнорировать сигнал, но… вы же помните: я — любопытный. Поэтому полез читать.

Странно. Глафира просит, если я не сплю, дай ей знать, чтобы она мне позвонила. Ладно, послушаем, что хочет сказать мне мачеха…