Царство Сибирское

Глава 9

Глава девятая.

Омск. Дом генерала Соснова.

Дом, который я занимаю со своим многочисленным семейством находился практически в центре Омска, выходя высокими, «французскими» окнами на берег реки Омь. Сегодня ночью я проснулся от странного шума под окнами. Погладив по плечу завозившуюся жены, я выскользнул из-под одеяла и шлепая голыми пятками по остывшему полу, подошел к окну и выглянул на улицу, чуть отодвинув в сторону тяжелую ткань портеры.

Внизу, по улице Тверской двигалась огромная колонна гужевых подвод, еле видимая в тусклом свете уличных фонарей. Колонна тянулась бесконечной темной змеей, которой, казалось нет конца и края. Стоя у окна на холодном паркетном полу, я насчитал восемьдесят шесть подвод, то явно я начал считать примерно с середины обоза. Телеги были груженные каким-то грузом, но людей, кроме возчиков, с ними не было, и на нападение эта сцена совсем не походила, поэтому я решив, что выясню причину странного ночного вояжа завтра утром, вернулся в постель, прижался к теплому телу Гюлер…

Поворочавшись пять минут, я понял, что сон улетучился, сердце сдавило тревогой и мне лучше поговорить. Пришлось обуваться, накидывать на себя теплый халат, шапку, совать в карман халата один из малых револьверов и выходить на крыльцо, где неторопливо прохаживался часовой.

— Доброй ночи, Петраков. — в охране дома я знал каждого: — ты случайно подводы не считал.

— Здравия желаю, ваша светлость. Считал, но не сначала, три десятка первых пропустил, а потом начал. Насчитал двести три подводы.

— Молодец, Есислав. — я сунул руку в карман и одарил бойца стальной монетой, благо, в нашем «военторге» они принимались как средство платежа, а покупки, сделанные моими служащими в чужих лавках считались дурным тоном

— Не видел, куда они направились?

— Видел, ваша светлость. С Тверской на мост свернули, а потом, по тому берегу покатили…- часовой махнул рукой куда-то на северо-восток.

— Охрана была?

— Была, но мало совсем, десяток человек впереди и в хвосте обоза на подводах ехали.

— Понял тебя…- я поежился: — Ладно, неси службу.

Я нырнул в тепло дома, а часовой остался на холоде. Весна уже пришла в Омск, превратив грязный снег в жирную грязь, но, по ночам было ощутимо холодно, сырым холодом явственно тянуло с реки. Правда я, как бытовик-тыловик сделал все, чтобы мои солдаты не мерзли на постах, снабдив войска, не побоюсь этих слов, самым удобным обмундированием и снаряжением, так что, сейчас единственный противник у оставшегося на посту Петракова — скука и желание уснуть.

Утром, после завтрака, я дал команду запрячь коня, и взяв с собой четверку личного всадников конвоя отправился на разведку.

Омск, безусловно — главный город этой России, и дворники в нем работают почти также хорошо, как в столичном Ярославле, но скрыть до конца следы передвижения огромного обоза местные работники метлы и совка не успели. Конские «яблоки», следы грязных колес на брусчатке — не надо быть Следопытом, чтобы пройти по следу гужевой колонны, а проехав еще немного, туда, где булыжная мостовая или вкрапления асфальта закончились, я понял, что со следа я не собьюсь. Две с половиной сотен груженых телег, своими узкими колесами просто разбили подтаявшую дорогу, так что я направил коня на обочину, чтобы жеребец не переломал ноги.

Ехать по следам пришлось совсем недолго. Сразу за последними домиками рабочей слободы, с номерными улицами Гороховыми, открылись многочисленные строения крупного промышленного предприятия, которое, согласно вывески над воротами «Кирпичный завод общества Прохорова и К».

Завод выглядел неживым, что было неудивительным — в Сибири кирпичные заводы зимой обычно не работали. Но следы обоза однозначно вели к запертым воротам предприятия. А еще, при свете дня я разглядел между двумя глубокими колеями, продавленными многочисленными тележными колесами, несколько зернышек пшеницы — видимо, один из мешков прохудился и содержимое сыпалось на дорогу.

Не поворачивая головы в сторону ворот завода, из сторожки которого, как раз вылезла пара сторожей и внимательно смотрела в нашу сторону, я направил коня дальше по дороге, пока крыши заводских цехов не скрылись из виду, после чего взял левее, объехал по дуге казенные пороховые склады, после чего вернулся в город, где меня ждали странные новости.

— В город приехала комиссия из Ярославля…- за обедом доложила последние городские новости Вера Бухматова, что, успела, всего за несколько дней, взяв мою жену в компаньонки, нанесла несколько визитов и вполне вписалась в местное общество. Возможно, если бы кто-то проанализировал дату гибели супруга Веры Игоревны и возраст ее ребенка, ее бы не приняли в «приличных» домах, но столица слишком далека от Омска и подробностей личной жизни госпожи Бухматовой никто в городе не знал.

Я поднял голову от тарелки, демонстрируя максимальную заинтересованность.

— Пока начальник комиссии завтракал у господина губернатора, офицеры и чиновники, что с ним приехали, посетили большинство продуктовых и других складов в городе, опечатали их и взяли под караул. Говорят, что будут все продукты за Урал вывозить, и какие-то карточки вводить…

Теперь мне стала понятна причина ночного движения обоза по центральным улицам города. Видимо, мой враг, господин Прохоров своевременно получил сообщение о приезде столичных комиссаров, или эмиссаров, не знаю, как правильно их назвать.

— Простите, Вера Игоревна, что вы сказали… — я на минуту задумался и пропустил что-то важное.

— Сегодня вечером, в доме губернатора дают прием в честь начальника комиссии генерала Милованова…

— Кхм…

Н-да. Велика Россия, а вот появился в городе человек, встречаться с которым мне совсем не хочется. Не настолько я пока крут, чтобы бодаться с представителем столичной контрразведки, тем более, прибывшим с чрезвычайными полномочиями.

— Нам приглашение прислали?

— Нет, не было пока. — Гюлер посмотрела на меня со значением.

Она была права. Время уже три часа пополудни, а приглашение на званый вечер в доме губернатора до сих пор не доставлено, а это уже умаление моей чести, ибо я в городе фигура достаточно высокопоставленная. И даже если я лично не желаю встречаться с посланником центра, Гюлер, со своей компаньонкой госпожой Бахмутовой вполне могли достойно представлять дом князей Булатовых на этом вечере в доме губернатора.

Я кивнул горничной и она, бесшумно подойдя, налила в мою кружку свежего чая.

Я пил его маленькими глотками, но не чувствовал вкуса одного из лучших сортов дорогого китайского напитка. Не дают великосветские интриги мне жить спокойно, опять надо куда-то бежать и что-то решать. Самое главное, что непонятно, в чем причина такого наглого игнорирования — моя личность, или происхождение моей супруги? Одно хорошо — мне, для прояснения этого вопроса надо лишь дать задание специально обученным людям. Не скажу, что моя контрразведка идеальна, но кое-чему они уже обучены, поэтому выяснить циркулирующие по городу слухи они вполне способны. А то, что слухи будут циркулировать, у меня никакого сомнения нет. Отсутствие одного из высших аристократов, в городских масштабах, конечно, на приеме у губернатора уже сегодня станет темой для самого горячего обсуждения в определенных кругах.

Следующий день ясности не принес. Разговоры о нашем с Гюлер отсутствии на вчерашнем приеме по городу циркулировали, правда ясности в его причине никто пока не знал. Генерал Милованов был представлен гостям званного ужина, как чрезвычайный комиссар по снабжению по эту сторону Уральских гор. На приеме был зачитан указ Государя-Императора о введении на территории Сибири и прилегающих территорий чрезвычайной продовольственной ситуации, согласно которому во всех местностях, куда могла дотянуться рука имперской власти, устанавливалось что-то типа продразверстки. Во-исполнение Указа, уже были взяты под охрану пара крупнейших городских продовольственных склада, а также мельницы и городская бойня. Мелкие склады подвергались тотальной очистке от всех пищевых запасов.

Приглашенные на званный ужин, часть из которых имели доли в торговле или производстве продуктов, на слова эмиссара Императора только удрученно крякали, но возражать никто не посмел.

По городу рыскали десяток вооруженных групп, выискивая запасы продуктов, а на перспективу — формировались заготовительные отряды, кои должны были вывернуть крестьянские кладовые в окрестных деревнях.

Слава Богам, телеграф пока не перешел под контроль военных властей, поэтому я успел дать телеграмму в Покровск о приостановке поставок продовольствия в Омск. Две скоростные баржи встали на рейде станицы Черлакская, что отстояла от Омска на расстоянии в сто пятьдесят верст. Но вопрос в продуктами надо решать немедленно. У меня в Омске и окрестностях было расквартировано почти пятьсот человек, которые хотели кушать каждый день и не по одному разу.

Ситуация в городе складывалась нервная. Хлебные, мясные и прочие лавки были закрыты. Власти обещали за пару дней распечатать и раздать обывателям хлебные карточки, из расчета фунт хлеба на взрослого человека в день. О карточках на другие продукты речи пока не было. Муку на рынке продавали из-под полы люди купца первой Прохорова Зната Колыча. Естественно, что за двое суток цена на муку взлетела в два раза и готовилась рвануть еще выше.

С другой стороны, новые реальности — это новые возможности. В последнее время поток переселенцев из России в мои земли, а тут должен сработать такой стимул, как голод. И хотя до голода еще далеко, но, при таком отношении имперских комиссаров к населению, до голодных волнений осталось совсем немного.

Так прошло несколько дней — губернское управление отпечатало карточки, после чего принялось их раздавать и начались скандалы. Мобилизованные на это дело дворники, городовые и чиновники всех ведомств за два дня обошли все дома в городе и отчитались о образцово выполненной работе, а на третий день у дверей казенного учреждения собрались толпа жаждущих получить карточки. Голодные люди орали под окнами городской управы, плакали дети, а за толстыми стенами присутственного места исполнительная власть пыталась разобраться в произошедшем. Толстые амбарные книги, в которых были проставлены все домохозяйства, количество жителей и подписи, подтверждающие получение ценной бумаги.

— Отвечайте, канальи! — орал тучный столоначальник на «бригаду раздачи», состоящую из городового и двух дворников: — На улице Иркутской всем жильцам выдали карточки на хлеб, на следующий месяц?

— Как есть все, ваше благородие. — под дружное кивание дворников, браво отвечал усатый городовой, стараясь дышать в сторону от важного начальника густой смесью столового вина, чеснока и копченого сала.

— А почему люди пришли жаловаться, что вы им ничего не выдали? — столоначальник вытер вспотевшую красную лысину большим носовым платком — в управе было жарко, не по погоде, натоплено.

— Так народец на Иркутской — известные мошенники и горлопаны, им лишь бы поорать и бунтовать. А у нас все записано, каждый домохозяин самолично расписался, ну или баба ихняя. Вот, сами можете, ваше благородие, в этом убедится.

Действительно, серые страницы амбарной книги густо были усеяны крестами, заменявшими подпись для большинства неграмотного населения, лишь изредка разбавляемые какими-то подобиями подписей.

— Эй, кто там! — крикнул столоначальник в коридор и велел появившемуся на пороге кабинета курьеру привести из толпы скандалящих горожан кого-нибудь с улицы Иркутской.

Через пять минут чиновник уже «пытал» худого мужика в драной пиджаке: — Как твоя фамилия и в каком доме проживаешь?

— Хомяков я, Истома, квартирую в отдельной комнате в подвале доме купца Слонова.

— Карточки получал?

— Я ваше благородие врать не обучен, не давали нам никаких карточек.

— А это что? — чиновник ткнул пальцем в строку на одной из страниц амбарной книги.

— Так я грамоте не обучен.

— Тут написано, что Хомякову Истоме, сыну Нерослава выданы карточки на двух взрослых м трех ребятишек.

— Да барин, ты хоть режь меня, никаких карточек я не получаю

Детишки второй день ревут голодные, а ты говоришь, ч

— Но крест то твой здесь стоит?

— Крест похож на мой, но никаких карточек я в глаза не видел, и городовой Силантий Огнедарыч к нам не заходил, предками клянусь…

— Гоните его в шею…- чиновник без сил упал в глубокое кожаное кресло и принялся усиленно обмахиваться платком, пытаясь сообразить, что можно предпринять в данной ситуации. Ситуация была патовой. Было ясно, что дворники и городовые, понаставили кучу лишних крестов и уже реализовали полученный хлеб, а вот где взять дополнительный провиант чиновники не представляли. Суровый генерал из столицы четко выделил городу зерно согласно фискальным спискам управы и ни о каких дополнительных поставках провианта слышать не хотел, а губернатор заявил, что это дело городских чиновников, и он в него влезать не будет.

Набережная реки Оми. Улица Тверская.

Волнения голодающих подавили в зародыше. Генерал Милованов отозвал из деревень отряды продразверстки, набранные из обитателей городского «дна» за усиленный паек. В результате короткой и яростной драки у ступеней губернаторского дома голодающие были избиты. Троих убитых увезли в мертвецкую, кровь смыли, выбитые зубы смел, недовольно бурчащий, дворник. А, не добившийся правды, народ, подхватив пожитки и детей, двинулся в вербовочные пункты Великого княжества Семиречье.

Завербованный народ напротив моего дома начал собираться с вечера. Палаток в центре города никто ставить не разрешил, но вот запретить поставить во дворе моего дома две полевые кухни мне запретить никто не мог. На мнение «чистой» публики, что фыркала и морщила носы при виде шумного табора напротив моих ворот, мне было наплевать. Люди получали деревянную миску горячего варева, четверть каравая хлеба на человека, ужинали на широкой мостовой и укладывались спать. Завтра, с рассвета, их ждал горячий завтрак и погрузка на баржу, которая увезет их на юг, к теплу и сытой жизни.

Баржи подвалили к берегу на рассвете. Не выспавшиеся, после ночевки на камнях мостовой, мужики, мрачно ругаясь, отправились разгружать суда, а женщины, старики и детишки все пытались подобраться поближе к дымящимся кухням, где повара готовили кулеш на сале, чтобы покормить людей перед дальней дорогой.

Что не говори, но Омск — это большая деревня. Не успели мобилизованные «переселенцы» разгрузить вторую баржу, когда из-за стрелки в месте слияния Иртыша и Оми показался портовый буксир с вооруженными людьми на борту. Уверенно разрезая высокую волну, буксир, окутанный облаком черного дыма из закопчённой трубы, ходко добежал до моста через Омь, нырнул под мост…

Раздался металлический скрежет, крики людей, и небольшой кораблик, со свернутой набок трубой, начал сдавать назад, видимо, по габаритам не прошло судно под арками моста.

Буксир сдал назад и, застопорив ход, бросил якорь. Несколько темных фигурок облепили свернутую трубу, пытаясь что-то исправить. Кто-то с мостика что-то орал в медный раструб громкоговорителя, перекрикиваясь с берегом.

А через полчаса на улицу свернула небольшая колонна, рядом с которой гарцевало несколько всадников. Около сотни разномастно одетых людей, которых объединяло только наличие оружия и белых нарукавных повязок, старательно пытались держать шаг и некое подобие строя, но шли уверенно и неотвратимо, пока не уперлись с шеренгу блестящих штыков.