Бремя власти IV

Глава 17

«Мудрость уличной драки гласит: если конфликта не избежать — бей первым! Если ты не мастер единоборств — бей первым! Если нападающих больше одного — бей первым! Если оппонент вошёл в твоё личное пространство — снова бей! Пусть лучше трое судят, чем четверо несут».

Дмитрий Рус

Николай вжался в шершавый камень, словно хотел слиться с ним, словно желал стать частью этой холодной, безмолвной скалы. Осень дышала в спину ледяным дыханием, и ветер, продираясь сквозь ущелья, выл тихой голодной волчицей.

Наверху, в сизой мгле, висела одинокая луна-обманщица. Она отбрасывала длинные, искаженные тени, в которых с легкостью можно было спрятать как смерть, так и обыденный страх.

За спиной Николая, прижавшись к холодному камню, замер его отряд. Горстка призраков. Бывалые диверсанты и маги, чьи наэлектризованные магией пальцы непроизвольно сжимались в ожидании приказа.

От Нальчика до турецкого стана протянулся адский путь, вымощенный бесшумными убийствами. Они скользили тенями, и каждый снятый дозорный звучал горловым хрустом, коротким стоном, предсмертным хрипом. Все это оставляло на душе липкий привкус страха. «Всех ли положили? Не упустили ли кого?» — эта мысль глодала Николая изнутри, не давая покоя. Один выживший разведчик, — и на их операции можно было ставить крест.

Он заставил себя дышать глубже и снова посмотрел вниз. Лагерь османов раскинулся в долине, как гигантский, дремлющий монстр. Костры мигали, словно сотни желтых глаз. Доносились обрывки далеких песен, грубый смех и ржание коней. В самом центре, на идеально ровном плацу, стояли в безупречном строю паровые големы. Десятки стальных исполинов, их полированная броня холодно отсвечивала лунным светом. Рядом ютились аккуратные штабеля ящиков, бочки, палатки интендантов. Картина идиотского порядка…

«Собрать всю дорогую технику в одном месте — все равно что подписать ей смертный приговор. Величайшая глупость!» — мысленно резюмировал Николай, и на его губах дрогнула сухая улыбка. Эта глупость была ему только на руку.

Он обернулся. Взгляд скользнул по лицам магов. Они ждали, затаив дыхание. В их глазах читалась не просто готовность, а жажда действия, желание выпустить накопленную смертоносную энергию.

Соболев медленно поднял руку. Ладонь его была обращена к небу. И в ней, послушная его воле, родилась маленькая звезда. Она росла, пожирая воздух, со свистом и треском вбирая в себя магию пространства — раскаленный добела шар чистого огня, заклинание уровня грандмастера. Сила, к которой он так долго шел, теперь клокотала в его жилах. Послушная и страшная.

Его холодные глаза провели линию к складам боеприпасов, к выстроенным в ряд големам, к самому сердцу вражеской самонадеянности. Затем он встретился взглядом со старшим магом, седым ветераном с орденом на груди. Тот коротко, как сапер перед подрывом, кивнул: «Мы готовы.»

Голос Николая негромко разрезал ночь:

— Пли!

Он швырнул огненный шар. Пульсара понесся вниз, оставляя за собой шлейф искр. Падающая звезда, несущая смертоносное возмездие. Не иначе!

И следом, как стая голодных коршунов, ринулись десятки других заклинаний — бирюзовые сгустки ледяной ярости, невидимые молоты телекинеза, багровые молнии, рвущие ткань мира.

На мгновение время замерло. Лагерь продолжал жить своей беспечной жизнью. А потом…

Грохот первого взрыва подбросил в воздух штабель ящиков. Второй рванул с такой силой, что ослепительная вспышка на миг обратила ночь в день. Огненный смерч, алый и яростный, взмыл к небу, пожирая склады, бочки, палатки. Паровые големы, эти гордые символы мощи, замигали алым заревом и начали рушиться, как карточные домики, разбрасывая раскаленные обломки, похожие на внутренности механических титанов. В лагере воцарился неописуемый хаос. Крики ужаса, сигналы боевых рожков, беспорядочная, истеричная стрельба в темноту, в невидимого врага.

Николай не стал ждать ответного удара. Он уже был на ногах, его сердце колотилось от лихорадочного, дикого восторга.

— По коням! — его крик перекрыл грохот. Он вскочил в седло, чувствуя, как напряглась под ним горячая грива лошади. — И ходу! Ходу!!!

Они рванули прочь со скалистой площадки, как стая призраков. Первая пуля просвистела мимо уха, потом вторая. Сзади, из охваченного пламенем и паникой ада, уже поднималась погоня — яростная, слепая месть османов. Но первый удар был нанесен. И Николай, пригнувшись к шее лошади, мчался в ночь, чувствуя на губах соленый привкус победы и кавказского ветра.

Анна шла по каменному чреву форта, и каждый ее шаг отдавался в душе оглушительным эхом. Гул предстоящей войны с демонами смешивался с воем внутренней бури. Она, конечно, ждала встречи с магистрами… Но все это казалось ей такими далекими перспективами…

— Сестра Анна!

Твердый голос заставил ее вздрогнуть, как от удара. Она обернулась. Помяни черта! Перед ней возникла целая звезда самых могущественных магов инквизиции. Они были облачены в белоснежные робы, будто только что сошли с церковного подиума, а не проделали долгий путь. Впереди стоял магистр Павел. Его глаза, выцветшие от времени, смотрели на нее с тяжелой, усталой проницательностью.

— Рады видеть вас в добром здравии! — продолжил он, но в его голосе не было ни капли искренней радости. — Не проводите нас к Императору? Будет замечательно, если вы засвидетельствуете наш разговор.

Внутри нее всё сжалось в тугой, болезненный узел. Одна часть, темная и ликующая, кричала: «Да! Наконец-то! Старицкий прислал не просто помощь, а меч правосудия! Этот монстр, этот убийца Глеба, узурпатор, отнявший трон у матери, получит по заслугам!». От этой мысли по телу разливалось ядовитое, сладкое тепло…

Но тут же, из самых потаенных, затоптанных глубин, поднимался другой голос, тихий и надрывный, полный стыда: «А вдруг? Вдруг он погибнет?». И следом — леденящий душу ужас. Она становилась предательницей. Той, что ведет палачей к тому, кто… кто носил корону. Пусть и самонадеянно. Пусть он и был чудовищем. Но он по-прежнему был ЕЁ Императором.

«Хотя какого чёрта⁈ — раздраженно подумала девушка. — Он убил Глеба! Хладнокровно, на моих глазах! Он отнял у меня всё. Абсолютно всё!»

Этот внутренний крик, полный ненависти и боли, придал ей сил. Она заставила мышцы лица растянуться. Холодная, безупречная, придворная улыбка, которой когда-то учила её мать, легла на её губы как влитая.

— С удовольствием вас провожу, господа! — голос Анны прозвучал почти мелодично, без единой ноты тревоги.

Она развернулась и пошла впереди них, чувствуя на своей спине их тяжелые, сканирующие взгляды. Каждый шаг по холодному камню отдавался в сердце уколом. Она вела их по лабиринту коридоров, и ей казалось, что она ведет себя на эшафот, на собственную казнь. Но улыбка не сходила с её лица. Иудина улыбка, оплаченная памятью о мертвом возлюбленном и яростью к узурпатору, что так легко отказался от нее.

Орловская захлопнула дверь своих покоев, повернула ключ и прислонилась к дереву спиной, как будто пытаясь удержать натиск всего мира. В руке у неё болтался бокал. Вино было дешёвым, кислым, но она почти не чувствовала вкуса. Она пила его, чтобы стать храбрее. Смешная, жалкая храбрость на дне стеклянного сосуда.

Она подошла к окну. За свинцовым стеклом лежала земля Пограничья — унылая, серая, отравленная до самых недр. Выжженная пустошь, усеянная костями мёртвых деревьев. Пейзаж идеально соответствовал её рассудку — выцветшему, безнадёжному, не способному родить ни одной живой мысли, кроме тоски.

Горечь топорщилась в горле морским ежом.

Он охладел. Так быстро. Так беспощадно. Будто кто-то выключил внутри него печь, в которой горела их страсть. Она ненавидела эту жизнь, эту вечную войну, эту проклятую землю. Но больше всего она ненавидела собственное бессилие.

Она понимала разумом. Он сразился с чем-то ужасным. Он что-то потерял в той битве. Но как это вернуть? Что сделать? Умолять, как последняя дура? Угрожать? Приказать по праву будущей супруги?

«Всё равно буду выглядеть полной дурой», — прошептала Валерия в гнетущую тишину комнаты. Но оставаться здесь, в четырёх стенах, наедине с этой грызущей тоской, было невыносимее любого унижения.

Она решилась. Рывком поставила бокал на подоконник, распахнула дверь и вышла в коридор. Благо его покои были рядом. Не церемонясь, она с ноги распахнула тяжелую дубовую дверь.

Николай стоял за столом, склонившись над развернутой картой аномальных земель. Линии и условные знаки покрывали её пестрой паутиной. Его профиль в свете масляной лампы был резок и безмятежно спокоен. Он поднял голову. Его янтарные, медовые глаза, когда-то полные такого огня, что она готова была сгореть в нём, теперь излучали пустынный, безжизненный холод. Он не улыбнулся. Не нахмурился. Его лицо было маской абсолютного, леденящего безразличия.

— Валерия… — он произнёс её имя, и оно прозвучало как констатация факта, как «стол» или «окно». — Любовь моя.

— Разве ещё любовь? — её голос сорвался, сдерживаемые эмоции прорвались наружу, как лава. — Разве ты не остыл ко мне окончательно и бесповоротно⁈

Он медленно отложил циркуль в сторону и подошёл к ней. На его лице появилась вымученная, отвратительно-искусственная улыбка, кривая маска чувственного человека, натянутая на пустоту. Он обнял её. Его руки обвили её талию, но они были холодны, как сталь клинка. В его объятиях не было ни тепла, ни страсти, ни того трепета, от которого у неё перехватывало дыхание. Лишь пустота. Ледяное, бездушное объятие космоса.

— Мои чувства к тебе не остыли. — сказал Николай. — Но моё положение сейчас не позволяет мне думать ни о чём другом, кроме дела. Ты как охотница должна понимать это.

Она с силой оттолкнула его, отшатнулась на шаг, пристально вглядываясь в его глаза, пытаясь найти там хоть искру, хоть тень того Николая, который сжигал её одним взглядом.

— Нет… — её голос дрогнул. — Я не вижу того, что между нами когда-то было. Да и тяжёлые обстоятельства тебе не мешали в прошлом проявлять страсть и интерес к женщинам. Помнишь, после битвы за Москву, на дирижабле? Ты был измотан, но в тебе горело пламя! А сейчас… ты как выключенный пульсар.

Он развёл руками. Жест раздражённого ментора, уставшего от капризного, неразумного ребёнка.

— Чего ты от меня хочешь? Что я должен сказать, чтобы утешить тебя? Конкретные слова?

— Скажи, что я не стану для тебя второй Анной! — выкрикнула она, и тут же почувствовала жгучий стыд. Ревность, глупая, унизительная, неподконтрольная ревность, вырвалась на свободу, обнажив её уязвимость.

Он посмотрел на неё, и в глубине его янтарных озер на секунду мелькнуло что-то… знакомое. Что-то старое, человеческое. Но тут же погасло, поглощенное вселенским равнодушием.

— Я всегда буду любить тебя. — это прозвучало как заученная мантра. — Да и воспоминания о бывших ни к чему хорошему не приводят…

Это была ложь. Она почувствовала это каждой клеткой своего тела. Фальшь резанула слух, вызвала физическое отвращение, подступивший к горлу ком. Она вздохнула, собираясь с силами для последнего, отчаянного аргумента.

— Хорошо… — тихо произнесла она. — Я поверю тебе на слово и уйду, если ты ответишь мне честно… — она сделала паузу, ловя его взгляд, пытаясь пробиться сквозь ледяную броню. — Что произошло в той битве, когда ты ушел с Коловратом? Что ты там потерял?

— Ты хочешь узнать детали боя? — он слегка склонил голову набок.

— Я говорю не про бой! — её голос снова сорвался. — А про нечто такое, про что ты не хочешь говорить… про что ты не можешь говорить… — девушка неопределенно махнула рукой. — К тому же я видела, как ты бредил во сне. Ты вспоминал женщин и детей, которых когда-то любил… на других Гранях, в других мирах… — она заглянула в самую глубь его пустых глаз, пытаясь найти там того, кого любила. — Ты точно мой Николай? Тот самый Николай, который клялся мне в вечной любви?

Император даже не изменился в лице. Ни один мускул не выдал его внутренней бури.

— Это была просто лихорадка, Валерия. Просто бред. Усталость.

Боль, разочарование, ярость, отчаяние — всё это слилось в единый, сокрушительный импульс. Тело среагировало само, защищая её разум от этой невыносимой лжи. Её кулак прямым и жестким джебом, отработанным до автоматизма, со всей силой, на которую она была способна, врезался ему в челюсть.

Голова императора дёрнулась назад. Он сделал шаг, сохраняя равновесие с кошачьей грацией. Ни тени гнева, ни удивления, ни даже боли — ничего не отразилось на его лице. Он просто смотрел на неё, как смотрят на внезапно начавшийся дождь.

А её затошнило. От всей этой ситуации, от его мертвенного спокойствия, от своей потери контроля, от лжи, которая висела в воздухе, как трупный смрад. Комок подкатил к горлу. Она приложила ладонь ко рту, её глаза расширились от паники и стыда. Она не могла здесь оставаться ни секунды. Ни секунды!

Она повернулась и бросилась к двери. Распахнула её. И застыла на пороге, как вкопанная. В коридоре, в нескольких шагах, стояли Анна и пятеро мрачных инквизиторов в белых робах. Все смотрели на неё. На её искажённое от спазма лицо, на прижатую ко рту руку, на её унижение.

Она не сказала ни слова. Рвотный позыв оказался сильнее гордости и любопытства. Она оттолкнула Анну плечом и, пригнувшись, побежала по коридору, обратно в свою каменную клетку, оставляя за собой шлейф тягостного, унизительного молчания.

Я медленно провёл пальцами по ушибленной челюсти. Валерия била от души, вложив в удар всю свою боль и разочарование. Я понимал, что заслужил это. Логически. Но не испытывал ни гнева, ни обиды, ни даже досады.

Ко мне на порог, в проём, где только что исчезла Валерия, вошла Анна. А за ней — пятерка церковнослужителей. Их ауры, сдержанные и могущественные, упёрлись в меня, как щупы высокоточных приборов, готовых вскрыть обшивку и добраться до ядра. Один из них, самый старший, сделал шаг вперёд. Он не поклонился и не проявил ни тени уважения, положенного монарху.

— Здравствуйте, Ваше Высочество! — его голос показался мне отполированным, как речной голыш. — Я магистр Павел — из инквизиции. У нас с братьями есть к вам несколько вопросов.

Я прекрасно понимал, что сейчас будет. Обыск души. Диагностика ереси. Они, как гончие, учуяли запах скверны во мне, не понимая, что она уже укрощена, переплавлена, что она — мой новый, страшный инструмент, а не хозяин.

Я изобразил на лице тёплую, открытую, почти простодушную улыбку. Маска гостеприимного, немного уставшего от забот монарха.

— Конечно! Я всегда рад встрече со служителями церкви! — я широко улыбнулся, делая вид, что не замечаю их нарочитой грубости. — Анна не даст соврать! — я кивнул в её сторону. Девушка покраснела, как маков цвет, и опустила глаза, не в силах выдержать мой взгляд. — К тому же мы сейчас на пороге большой войны с нечистью! Ваша помощь будет как нельзя кстати. Буду рад, если вы присоединитесь к нам!

Павел хмыкнул. Но его выцветшие глаза были непроницаемы.

— Это возможно, государь, но сперва я предлагаю обсудить важные вопросы на улице, за пределами замка. — он сделал лёгкий, почти извиняющийся жест рукой. — Мало ли кто услышит нас? В последнее время совсем нет никакого спасения от западных шпионов! А дело и вправду очень важное. Касается безопасности самой Империи.

«На улицу. Подальше от свидетелей. Где камень не будет иметь ушей, а стены — глаз. Где проще будет применить силу, если диагноз окажется неутешительным», — мгновенно проанализировал я. Они боялись скандала, боялись открытого противостояния внутри форта, где авторитет Императора, даже такого, как я, мог перевесить их собственный.

Я холодно кивнул, сбрасывая маску радушия.

— Как пожелаете. Свежий воздух прочистит нам головы.

И вышел. Пятерка магистров тут же бесшумно окружила меня, взяв в живое, дышащее кольцо. Я почувствовал, как тончайшие, почти невидимые щупальца их аур протянулись ко мне, начали сканировать, ощупывать мою собственную ауру, впивались в её слои, пытаясь найти гниль. Это было грубейшее нарушение магического этикета! Неслыханная наглость для любого мага! Но я позволил им это. Фанатики, ослеплённые догмой, они чувствовали угрозу, не осознавая, что я — единственное их спасение от той тьмы, что ждёт за Пограничьем. Они искали демона, а нашли нечто, что лежало за гранью их понимания.

Мы вышли во внутренний двор форта, залитый бледным светом луны. Воздух был холодным и колким, пахло осенним тленом, дымом и озоном от работающих генераторов. Магистры не останавливались. Они мягко, но настойчиво направляли меня дальше, к главным воротам, предлагая «прогуляться» за стены, в «нормальную», ещё не тронутую скверной зону Сибири. Я спокойно согласился.

Моё сердце билось ровно, как отлаженный метроном. Я уже просчитал все варианты, все развилки этого диалога. Убить их я не мог. Слишком шумно, слишком много свидетелей. Слишком сильно ударит по репутации, по предстоящей операции, по моральному духу гарнизона. Придётся выдержать этот экзамен. Пройти эту проверку на прочность. В своей победе, в своей правоте, я не сомневался ни на йоту.

Краем глаза я заметил движение у ворот. Из тени, как вырастающий из земли исполин, вышел Коловрат. Он стоял, скрестив свои могучие руки на груди, и его медвежий взгляд был пристален, тяжёл и безжалостен. Он всё понял без слов. Увидев, как меня в кольце ведут пятеро магистров, он мгновенно оценил ситуацию и заподозрил неладное.

К нему, робко переминаясь с ноги на ногу, присоединилась Анна, её лицо было бледным полотном.

А следом, вытирая губы тыльной стороной ладони, вышла и Валерия. Она была бледна, но слез больше не было. Её сухие и горячие глаза были прикованы ко мне. В ней что-то происходило, клокотало, но я не мог понять — что именно. Возможно, её тошнило от нервного перенапряжения. Возможно, от осознания всей глубины моего падения.

Мы шли молча. Только хруст промёрзшей земли под нашими ногами нарушал гнетущую тишину. Отойдя на приличное расстояние от цитадели, мы остановились на небольшом плато, окруженном частоколом чёрных, безмолвных сосен. Они стояли, как немые свидетели грядущего суда.

Коловрат, не говоря ни слова, демонстративно растолкал плечами магистров и прошел ко мне за спину. Его молчаливая, грубая поддержка была весомее любых клятв и речей. Я поднял руку, жестом останавливая друга. Всё в порядке. Всё под контролем. Мне не нужен был заступник. Мне нужен был свидетель.

Магистр Павел вышел вперёд. Его белая роба казалась призрачным пятном в ночи.

— Скажите, государь… — начал он. — Как так вышло, что вы сейчас одновременно находитесь на Кавказе, командуя войсками в войне с османами, и тут, в Сибири?

Я улыбнулся. Лёгкая, уверенная улыбка политика, привыкшего к каверзным вопросам.

— У меня свои, проверенные способы управления страной, магистр. Мобильность и оперативность — залог успеха для любой власти в наше неспокойное время.

— Почему от вас так сильно фонит скверной? — его следующий вопрос прозвучал резко и без предупреждения. — Ваша аура… она пропитана ею. Как болото, которое вот-вот поглотит всё живое.

Я решил на секунду опустить маску. Сказать им часть правды. Горькую, неприкрытую правду воина.

— Потому что я часто сражаюсь с ней. Потому что я хожу туда, где вы боитесь ступить ногой. — я посмотрел ему прямо в глаза. — А чтобы победить чуму, иногда нужно вдохнуть её яд, пройти через болезнь и выработать иммунитет. Я не ношу перчаток, магистр. Я работаю голыми руками. И часто пачкаюсь…

— А мне кажется, что вы — демон, — холодно, без тени сомнения, парировал Павел. — Или, в лучшем случае, его сосуд.

За моей спиной Коловрат фыркнул. Громко, вызывающе, с откровенным презрением. Его смех, хриплый и дикий, прозвучал кощунственно в этой напряженной тишине.

Павел перевёл на него свой тяжёлый, обвинительный взгляд.

— А вы… вы — демонопоклонник. Питаетесь демонической плотью. — его голос набрал силу и праведный гнев. — Увиденного и прочувствованного мной вполне хватило, чтобы считать вас виновными. Вы оба нарушили все устои веры и света и стали такими же монстрами, с какими призваны бороться! А теперь пытаетесь повести весь Сибирский гарнизон на верную смерть в своей безумной авантюре! — Он снова посмотрел на меня, и в его выцветших глазах вспыхнул огонь фанатичной, непоколебимой веры в свою правоту. — Вы мне не император! Вы — ересь, которую нужно очистить!

Вот она. Точка невозврата. Они пришли не за правдой. Они пришли с готовым приговором. Их вердикт был вынесен ещё до начала этого разговора.

Я перестал улыбаться. Вся наигранная теплота, всё светское подобострастие исчезли без следа. Я посмотрел на них — на этих пятерых служителей мёртвой догмы, на бледную, испуганную Анну, на напряжённую, затаившую дыхание Валерию, на хмурого, готового ко всему Коловрата. Я видел их страх, их ненависть, их сомнения.

— Порою… — сказал я тихо. — Чтобы сразиться со зверем, нужно самому заглянуть в его глаза. А чтобы победить его… нужно самому стать зверем. Хотя бы на время.

И я щёлкнул пальцами.

Моя аура, до этого сжатая, скованная и тщательно контролируемая, ВЗОРВАЛАСЬ. Это было рождение новой звезды. Волна чудовищной, нечеловеческой мощи, слепящей смеси сияющей солнечной ярости и древнего, леденящего душу до самого основания хаоса Спящего, ударила от меня во все стороны. Гнилая осенняя листва, окутанная инеем, мгновенно испарилась вокруг. Земля под ногами потрескалась, и из трещин брызнул свет. Сосны вокруг согнулись до земли, как былинки, с них посыпалась хвоя, превращаясь в пепел. Воздух засверкал и заплакал, не выдерживая давления двух фундаментальных сил, слившихся в одном существе.

Магистры отшатнулись, инстинктивно возводя самые мощные защитные щиты. Их лица, прежде непроницаемые, исказились гримасой первобытного ужаса и абсолютного неверия. Они почувствовали это. Не просто силу. Не просто скверну. Они почувствовали нечто, что лежало за гранью их догм, за гранью их веры. Не демона. Не бога. Нечто Третье. Нечто Древнее. И Нечто Пустое.

Я стоял в эпицентре этого магического шторма, мой плащ трепетал на невидимом ветру, сотканном из мощи и безумия, а в глазах горел холодный, безразличный огонь вселенской пустоты. Я смотрел на них, и в этой тишине, оглушённой рёвом моей высвобожденной сути, висел один-единственный, невысказанный вопрос, обращенный и к ним: «Ну что, святые отцы? Готовы ли вы теперь сразиться со своим императором?»