Брандвахта

Фрагмент 24

47

Ох, как матерился на меня Некрасов, пока я снимал с себя камуфляж, залитый кровью! А потом, обколов местной анастезией, искал зондом застрявшую в мягких тканях пулю и вынимал её, сделав надрез.

— Это — работа хирурга, а не врача скорой помощи! Да и не в таких антисанитарных условиях делается подобное! Что ты там опять натворил, что в тебя стреляли?

— Тоже стрелял, — не стал скрывать я. — Только точнее.

— А без стрельбы никак нельзя было обойтись?

— Нет.

Узнает, узнает, что я натворил. Только не сейчас. Сейчас я и сам под впечатлением от устроенного мной беспредела.

— Мне напиться сегодня можно?

— Хрен тебе, а не алкоголь! Сначала грязи в рану нанесут, а потом им выпивку давай. Я антибиотиками тебя наколоть должен. Немедленно! А они с алкоголем дают самую непредсказуемую реакцию. Вплоть до комы и даже кирдыка.

Ладно, будем считать, что напугал.

— Всё, наложил я тебе швы. Начнут раны болеть — жри эти таблетки. А Надюшке не забудь сказать спасибо за то, что она не только хороший набор препаратов подобрала, но и инструменты с медицинскими материалами. Дренаж я тебе поставил, и его, и швы сниму, когда можно будет. Ну, а со сломанным ребром — мучайся, если не умеешь себя беречь. И радуйся, что пуля в тебя с большого расстояния прилетела, а не в упор.

— А ты откуда знаешь про расстояние?

— От верблюда! Думаешь, я ни разу стрелянных и ПМ не видел? Если бы шагов с пяти стреляли, то дырка у тебя бы и в лёгком была. И хрен бы я её смог достать.

Саня ушёл мыть руки, а Бивалькевич осталась меня бинтовать.

— Кто это тебя?

— Сипатый.

Пристальный взгляд почти чёрных глаз из-под прикрывающей волосы косынки мне в глаза.

— Мстить ездил?

— Да.

— Ему?

— Всем, кого смог найти.

— Спасибо, — послышался её тихий голос через несколько секунд.

— Не только ради тебя, старался, но и ради себя тоже. Надь, а это правда, что выпить нельзя? Боюсь, я свихнусь после того, что натворил.

— К сожалению, правда. Давай, я лучше тебе успокоительного и снотворного «пропишу».

— Ага. Как в анекдоте: мне таблеток от жадности, только побольше, побольше.

— Хорошо. Будет тебе максимально разрешённая суточная доза. Всё так жёстко было?

— Не жёстко, Надя. Жутко! Я же говорю: свихнуться боюсь, вспоминая.

Она набрал щепотку каких-то «колёс» и высыпала мне в ладонь.

— Пей. И иди спать. Минут через пять начнёт действовать.

Успел сходить в туалет и что-то ухватить на ходу на кухне. Пока давился под неодобрительным взглядом Ольги (недовольна тем, что я отказался от всего, чем она собиралась меня накормить), действительно почувствовал, что начали тяжелеть веки. А как упал в постель (какой там «упал»? Со сломанным ребром и начавшей отходить анестезией? Аккуратненько опустился!), почти мгновенно вырубился. Проснулся уже по темноте, вспоминая, что, вроде бы, приходила Надежда, чтобы поставить мне укол. В полуяви я, кажется, с её какого-то по счёту требования всё-таки повернулся на бок, но вколола ли они мне «дозу» или нет, сказать точно не могу. И лучшее в этом сне то, что никаких брызг крови, никаких разлетающихся ошмётков мозговой ткани, как я опасался, не привиделось.

Проснулся и почувствовал, что к моему боку под одеялом прижимается что-то тёплое и мягкое. Прильнувшее ещё плотнее, когда я попытался понять, что это. Точнее, кто, поскольку уже сообразил, что явно не стопка верхней одежды. А ведь эти формы я уже трогал!

— Фая? Почему ты здесь?

— Не спалось. А Надя попросила заглядывать к тебе, и, если ты не проснёшься часа через два, разбудить её.

Надя, значит, виновата?

— А зачем каждый раз бегать? Вот я и решила, что эти два часа побуду рядом с тобой. Всё равно ведь не спится.

И поэтому под ночнушкой даже трусиков нет. Хотя, конечно, я понятия не имею, надевает ли она их, когда ложится спать в своей каюте.

— Я ведь тоже переживаю, мне ведь тоже хочется побыть рядом с кем-нибудь…

— Ну, тогда побудь, — буркнул я, слезая с кровати и морщась от боли в сломанном ребре.

— А ты куда?

— Я же спал, хрен знает, сколько часов. В туалет хочу, аж из ушей плещется!

Негромкое хихиканье показало, что наше школярское образное выражение в Уфе хождения не имеет. Интересно, а анекдот про «мне нужно помочь другу, с которым я тебя познакомлю чуть позже», она слышала?

Ну, скажем, с этим «другом» она уже знакома. А вот стОит ли сегодня ей продолжать с ним знакомство? Только что ведь жену похоронил. А она — мужика, который, по её словам, ей нравится. Но ведь пришла. И явно не для того, чтобы просто подержать меня за ручку, грустно глядя мне в глаза. Вон, Саша Некрасов и не скрывает, что гулял от своей «лучшей на свете голубки» налево и направо, но ему это не мешало её любить. До сих пор любить, даже после её смерти. И я Наташу до сих пор люблю и, наверное, ещё долго любить буду. Становиться из-за этого монахом? Да какой, к чёрту, из меня монах после того, что я сегодня натворил? Как бы из ада, когда концы отдам, не выгнали за плохое поведение при жизни! И нечего паясничать, что мы, ради соблюдения приличий, «будем медленно и печально». Природа ведь, мать её за ногу, своего требует. Вон, еле помочился из этих самых проказ природы.

Всё-таки, похоже, я свихнулся из-за пережитого и устроенного мной, раз так рассуждаю. «А я сошла с ума! Какая жалость…» Хотя… Хотя психиатры говорят, что сумасшедшие не осознают своего сумасшествия. Как же мой случай, когда резко меняется восприятие добра и зла, хорошего и плохого, называется? Кажется, посттравматический синдром… Нет, случившийся не из-за пули в грудь, а из-за гибели чуть ли не на моих глазах, дорогих мне людей.

В то же время, для меня это, всё-таки, не первый и не самый ужасный случай. Тот же апокалипсис был куда кошмарнее и по масштабам, и по последствиям. Почему тогда меня именно теперь так шарахнуло по мозгам? Объяснение вижу только в одном: какой бы гибкой ни была человеческая психика, но и у неё есть пределы эластичности. Похоже, я своего достиг. И сорвался. Чем только усугубил ситуацию. Проспал часов двенадцать, и стал чуть более нормально мыслить. И понял, что прежним уже больше не стану.

Нет, надо заканчивать с этими копаниями в собственной душе! Иначе точно не отделаюсь посттравматическим синдромом!

Нафикова ускользнула от меня перед рассветом. Отсыпаться. Хоть у нас ничего и не было (попробуйте трахаться, когда каждое шевеление отдаётся болью в груди), просто лежали и говорили. Она ускользнула, а я следом шмыгнул на кухню: жрать хотелось неимоверно! Мало того, что вчера почти ничего не ел, а последние съедобные крохи упали мне в желудок хренову тучу часов назад, так и ещё наложилось то, что организм требовал «стройматериалов» для заживления раны и восполнения потерь крови. Набил брюхо тем, что нашёл, и пошёл на палубу курить.

Светало. Судя по почти безоблачному небу, погода действительно налаживается. По крайней мере, несколько тёплых дней у нас впереди. Потом, конечно, снова пойдут дожди, но хоть какая-то передышка между ними появилась. А там и к зиме готовиться нужно будет: вон, жёлтых листьев на деревья, растущих на перешейке между «нашим» озером и Белой, всё больше и больше. И за столом на палубе уже не посидишь поутру в одной футболке: прохладно. Очень прохладно!

Ко мне выбрел полусонный Васёк.

— А ты чего подскочил?

— Не спится, — буркнул тот, поёживаясь. — А чё так холодно-то?

— Так ведь сентябрь на дворе. Осень. Не мёрзни, иди в каюту, а то Ритка проснётся, тебя потеряет. С ней теплее.

— Все уже знают, — недовольно пробурчал пацан. — А может, она просто у меня спит, потому что за меня переживает?

— Вась, да что ты оправдываешься? Взрослый же уже. Кончатся у неё сегодня-завтра «те самые дни», и мужчиной уже станешь. Вот и привыкай быть мужчиной и в словах, и в делах.

— Вот я и хочу быть им. В делах… За сестру отомстить хочу! — помолчав, выпалил он.

— Забудь.

— Почему это? — взвился он. — Почему я не могу совершить по-настоящему мужской поступок? Как я могу быть настоящим мужчиной, если ты запрещаешь мне его совершить?

— Потому что поздно. Некому больше мстить.

Васька растерянно посмотрел на меня. На мою чуть скособоченную от боли в груди фигуру.

— Расскажи!

Я покачал головой.

— Я этого не хотел бы даже на Страшном Суде вспоминать. Тебе достаточно знать то, что от почти всех, кто в той или иной мере виноват в смерти твоей сестры, даже трупов не осталось. Дым от пожаров вчера в районе Колонии Матросова видел? Вот в этих пожарах их тушки и сгорели. Всё, переключай свою думалку на какие-нибудь другие, полезные дела.

— Например?

— Например, как нам пережить скорую долгую зиму и не свихнуться от безделья.

48

Настал день — навалились заботы, потихоньку вытеснившие из головы дурные мысли. Сразу после завтрака на мне испытал командный голос наш доктор, с первых же дней получивший врачебную практику (напомню, что у нас ещё и Иван Романович охромел после того, как получил несколько дробин в бедро).

— Больной, пора на перевязку!

Как я заметил, он уже начал «реформы» в «медкабинете», организованном Бивалькевич ещё в первые дни после её появления на брандвахте. У Нади ведь, учитывая её специальность, больше теоретические знания в медицине, а у него — именно практические. Пусть и собственный приём в поликлинике не вёл, но как должна быть устроена и оборудована процедурная, совмещённая у нас ещё и с приёмной, знает отлично.

Состояние раны он оценил как нормальное. То, что она побаливает и тянет, он тоже посчитал нормальным явлением.

— Главное — чтобы боль была не дёргающей, и никакие «тараканы» в ней не «бегали», — процитировал он выражение о возникающих ощущениях какого-то из известных только ему больных.

Но запретил и мне, и Деду отправляться в затон вместе с нашими «водоплавающими». Ему — из-за того, что клал его «на операцию»: вынимать из бедра сидящие там дробины, поскольку Бивалькевич, оказывавшей первую помощь Кречетову, пока было не до этого.

Дело в том, что мужики за позавчера и вчера всё-таки сконструировали устройство, которое позволит нам «подползать» ближе к берегу и «отползать» от него, когда требуется то или иное. И им нужно было сплавать в Кузнецовский затон, чтобы привезти всё необходимое. Вроде, обещают справиться и вдвоём. Только идти придётся не на «казанке», а на «Жулане». Нет, не вдвоём, а втроём: как же без «юнги» Антошки-то?

Оказывается, пока я вчера сначала злодействовал, а потом дрых без задних ног, мужики обследовали прилегающую к нашей новой стоянке территорию. Весь полуостров восточнее стоянки, вплоть до выхода из озера в Белую, и местность западнее, до самого дальнего, самого маленького из пяти озёр цепочки бывших песчаных карьеров. Там, у предпоследнего карьера, перешеек между рекой и ним вообще сужался метров до сорока. И если бы у нас была возможность выделить людей для организации передового поста, то именно в этом месте следовало бы его организовать. Но… Но нет у нас для этого народа. Физически нет! Потому и придётся те полторы-две недели, в которые ещё брат оценил время пребывания нашего «Ноева ковчега» в укрытии, защищаться от незваных гостей водной преградой. А роль «часового» будет выполнять бегающий по палубе Шарик.

После случившегося в Колонии Матросова меня лично очень радовало то, что теперь мы довольно далеко от ближайшего населённого места. По прикидке, сделанной по всё тому же атласу автодорог, по этим самым технологическим дорожкам, с учётом излучин Белой, до самой крупной деревни в окрестностях, Чесноковки, километров пять с половиной. До Зубово, расположенного уже за Оренбургским трактом, четыре с половиной, а до Лебяжьего и примыкающих к нему садов, тоже за шоссе, чуть больше четырёх. Для бешеной собаки, конечно, и семь вёрст не крюк, но, чтобы обнаружить нас здесь, принять решение о проверке, кто это тут к ним «присоседился», нужно время. Учитывая же, что по некогда очень оживлённой «Пекинке» теперь за день проезжает одна-две машины, ещё минимум денёк до этого момента у нас есть. Потому я и ограничился в качестве охранника для женщин, отправившихся на «полуостров» за грибами, одним Васьком, вооружённым пистолетом.

Да! За грибами! В лесу, растущем на нём, ребята вчера обнаружили сыроежки, вылезшие после недавних дождей. Прежнее место всё-таки было в черте города, и всё, что находили в тамошнем лесу, относилось, в основном, к категории «поганки». А тут — самые настоящие съедобные! Мало того, их, в полном соответствии с названием, можно есть даже сырыми. Ну, до этого мы не дойдём, будем жарить, но такой деликатес (в наших условиях) упустить нельзя!

А ещё… А ещё барышень наших надо выгуливать. Чтобы хоть как-то сдержать заложенный в их натуре инстинкт превращения любого женского коллектива в клубок змей, норовящих покусать друг друга при первой же возможности. Я сегодня ночью наслушался от Фаи, кто из них кого недолюбливает, кто кому что сказал, кто на что обиделся. От безделья это всё. И от того, что основную часть суток им приходится топтаться на одном «пятачке».

Вернулись они повеселевшие, вдохновлённые. Приволокли, в общей сложности, пару пакетов грибов. И не только сыроежек. Были среди них и такие, которые я, ходя «на тихую охоту», не брал, не зная, как готовить. Городская жительница Бородина, взявшаяся варить грибной суп и жарить грибы с картошкой, тоже очень засомневалась, но тут вылезла Вафина, совсем уж «загнанная под шконку» из-за истории с Шамилем и Фельдман, которая взялась готовить их. Главное — чистка и мойка грибов прошла без кислых физиономий и «косяков» друг на друга. Ничего, я вас ещё на рыбалку подсажу!

На перспективу озера для рыбной ловли я обратил внимание, ещё когда «Волгарь» тащил брандвахту на место её нынешней стоянки. Озеро по местным меркам достаточно крупное, рыбной мелюзги, как я заметил уже на стоянке, много, судя по всплескам, щучка и крупный окунь водятся. Так что завтра днём я просто с удочкой посижу, а уж к вечеру мы с Васей поставим на пробу одну из сетёшек, «прихваченных» когда-то из охотничьего магазина.

Тарахтение движка «Жулана» выгнало на палубу практически всех: ну, мало, мало у нас «развлечений», и даже столь незначительное событие привлекает всеобщее внимание. Ещё ничего не известно о том, как прошла вылазка, но по лицам ребят видно, что ничего чрезвычайного не случилось.

— Ты чего там такого натворил, что от нас люди шарахаются? — закончив со швартовкой и перебравшись на борт брандвахты, задал мне вопрос Гришка.

Надо же, какими впечатлительными оказались обыватели с района Колонии Матросова! Они же даже не видели того, что было внутри сгоревших домов. И вообще должны радоваться тому, что я избавил их от самой отпетой алкашни, с которой у них ещё было бы проблем — выше крыши. Но разглагольствовать на эту тему не стал. Просто проигнорировал вопрос.

— Ты лучше скажи, что с мазутой на реке и в затоне?

— Кажется, чуть поменьше по реке тащит. Но затон полностью забит плёнкой. По берегу её уже целые валики накопились, песок пропитали гадостью.

Хреново. Очень хреново. Мало того, что кирдык птицам, севшим на гладь затона, рыбе, которая в его глубине начнёт задыхаться из-за прекращения обмена кислородом с атмосферой, так ещё и вода будет вонять нефтепродуктами не одну неделю, даже когда нефтяную дрянь с поверхности всё-таки унесёт в реку.

— Люди говорят, что приезжали какие-то перцы из «Цветов Башкирии». С наездом. Требовали вернуть награбленные у них муку и крупы.

Проснулись, блин! Сколько уже времени прошло, а они только раздуплились.

Впрочем, скорее всего, радиофобия и их затронула. Пока истерили, пока восстанавливали порядок среди несбежавших и заново организовывали охрану элеваторов и поселения, пока разобрались, что не было никакого ядрёного взрыва и радиоактивного заражения…

— Ну, и что они этим перцам ответили?

— Перевели стрелки, — заржал Григорий. — На сбежавших из города, на Сипатого, которого ты грохнул, и на нас. Типа, что-то увезли с собой, львиная доля награбленных запасов сгорела в хате «предпринимателя» и хатах алкашни, которые он использовал под склады. А мы и вовсе куда-то слиняли по реке, увезя с собой остатки. Им же вообще почти ничего не досталось, поскольку они в том набеге не участвовали. В общем, не обижайте, люди добрые, не забирайте последние корочки хлеба. Мы в затон пришли, когда «цветоводы» уже там покрутились, убедились, что нас и след простыл, и восвояси убрались.

Не было у нас могущественных врагов, так с этим блудняком на Мелькомбинате — появились. И ведь наверняка до них скоро дойдёт весть, что мы не так далеко ушли. А значит, надо срочно эту придуманную мужиками систему «защиты водной преградой» строить.

— Привезли то, что хотели?