Брандвахта

Фрагмент 16

31

Жарко стало уже с утра. Даже не столько жарко, сколько душно.

— Наверное, гроза будет, — снова принялся играть в болгарскую пророчицу Вангу наш «метеоролог». — Такая духота часто случается перед грозой.

Вполне может быть. У нас, на Урале середина августа — всё-таки ещё лето. Особенно здесь, в районе Уфы, где климат намного теплее, чем в моих родных краях, на восточных склонах гор. И осадков выпадает куда больше.

Ох, уж эти осадки! Мало того, что пришлось тщательно прятать от дождей привезённый из Прибельского сахар, так ещё и разбираться с мукОй, добытой на Мелькомбинате. Часть мешков, пролежав два месяца на барже, оказалась подмоченной, мука в них взялась прочнейшей коркой. Вот теперь мужики и пластаются без выходных, строя на одном из «наших» крайних к реке участков в частном секторе что-то навроде таёжного лабаза: склад из профнастила, стоящий «на курьих ножках». Чтобы мыши да крысы не смогли забраться с земли. Несмотря на массовое вымирание всей живности, этих тварей, которых, видимо, частично защитил от излучения слой земли, по-прежнему дохрена. Да и плодятся они стремительно.

Да хрен бы с тем, что они что-то там погрызут! Не так уж и много они способны сожрать при наличии пищи для них во всё ещё пустующих домах. Проблема в том, что район Уфы является природным очагом мышиной лихорадки, которой можно заразиться, даже попив воды из кружки, куда сунула нос или лапки хвостатая переносчица. Не говоря уже о «случайно затесавшемся» в продукты мышином помёте. Для самих грызунов она неопасна, а вот у людей и смертельные исходы случаются.

Конструкция «лабаза» простая: три ряда вкопанных в землю и «заглушенных» по низу обрезков железных труб-«соток», по верху которых приварены привезённые откуда-то (я, как калека, за ними не ездил, но подозреваю, что с никому теперь ненужной металлобазы неподалёку от аэропорта) швеллеры. Поверх швеллеров приварены листы железа, играющие роль пола. К ним же приварены и стальные уголки, являющиеся каркасом будущих стен склада. Каркас обошьётся профнастилом, снятым с заборов вокруг «крутых» усадеб. С крышей тоже заморачиваться не стали, посчитав, что достаточно будет односкатной. Как утверждает Наталья, просчитывавшая конструкцию, перекрытие выдержит давление метров трёх снега.

— Лишь бы сваи не просели от такой нагрузки.

«Почти» без выходных, это не совсем точно. Поскольку братец всё-таки смилостивился и объявил, что сегодня строители пашут только до трёх часов дня. Иначе просто сдохнут на таком пекле. Ну, а где мужики, там и их женщины. Пусть и работа у них была при куда более комфортной температуре: они занимались наведением порядка в погребах. Скоро ведь картошку копать, а её всю зиму где-то надо будет хранить. Тем более, уже три семьи — Григорий со Светланой, Антошкой и Ритой, Колющенко с Людмилой, и Садык с Лилей — собрались «перебраться на землю» с нашего «Ноева Ковчега». Не считая Ивана Романовича, изначально живущего в доме.

Мужики пахали, а мы с одноногим сторожем, два калеки, занимались испытанием раций, которые брат всё-таки настроил, и зарядил им аккумуляторы. Сначала я уехал на «своём» Москвиче к улице Софьи Перовской, откуда свободно связался с брандвахтой. Данилыч предупреждал, что «Моторолы» ультракоротковолновые, держат связь только в зоне «условной» прямой видимости, и складки местности для них — помеха. Но Перовской — это гора, и с неё качество звучания речи отличное. Стоит же сунуться чуть дальше по улице Степана Кувыкина, как связь пропадает. Или проехать за вершину горы на той же Перовской.

Потом я взял алюминиевую лодку «Казанка» с мотором, надыбанную где-то Григорием, и покатался на ней по реке. Вплоть до излучины, где Белая ближе всего подходит к Оренбургскому тракту (включая чуть более близкий Мелькомбинат), тоже приём нормальный. Потом начинает сказываться бугор «полуострова», являющегося нашими «владениями», и связь становится неустойчивой. И вверх по течению, вплоть до моста трассы М5 через Белую, всё хорошо работает, а потом — как обрезает. Видимо, экранирует высокая насыпь шоссе, выводящая к мосту.

Одним словом, «Моторолы» обеспечили нас индивидуальной связью не только в наших «владениях», но и в их ближайших окрестностях. И не придётся больше Деду палить из ружьянки при появлении каких-нибудь чужаков.

Завершить укороченный рабочий день народ решил групповым купанием на «нашем» озере. Место удобное, с песчаным пляжем, который ещё до апокалипсиса успели «прихватизировать» какие-то коммерсы: построили (тоже «на курьих ножках») сарай для пляжных лежаков и будку сторожа этого «богатства», одновременно бывшего ещё и типа-спасателем. Если судить по надписи на этом «скворечнике» и висящим на её стенках спасательным кругам. Как я уже и говорил, место, полностью закрытое от взоров тех, кто плывёт по реке, чуть изгибающейся протокой.

В общем, загрузились в «Рафик» и покатили по лесной дорожке к озерку. Я — за водителя, поскольку Данилыч наотрез отказался отпускать наш «малинник» без вооружённого охранника, а мне пока купаться нельзя. Вот и буду, обнимая «укорот», завидовать людям, пока они балдеют в тёпленькой водичке. И время от времени докладывать на брандвахту по новой игрушке, что у нас всё в порядке. Ну, может, выберу возможность зайти в воду по пояс, «трусы намочить», когда совсем уж духота припрёт. Хоть так, в отличие от супруги, которой из-за «критических дней», даже это «не светит»: не складывается у неё что-то с тампаксами, она прокладками пользуется.

Пока народ резвился, я осваивал территорию. Поднялся, пусть и не без трудностей (подвёрнутая нога до сих пор побаливает при нагрузках, зараза), по крутой железной лестнице в сторожку. Замок с неё ребята сбили, ещё когда разведывали «наш» полуостров. Сторож, если судить по бутылкам из-под портвешка и водки, в ночь апокалипсиса тоже бухал. Причём, не один. А потом, не дождавшись смены, упорол в город и больше не вернулся.

Продуманно сделано! Три окна, выходящие на разные стороны. Чтобы «голубятня», выкрашенная бледно-голубой краской, под палящими солнечными лучами не превращалась в духовку, перед стёклами под углом набиты дощечки-жалюзи. И тень дают, и обзору сверху на пляж не мешают. Плюс открывающиеся вовнутрь створки, позволяющие создать сквозняк при практически любом направлении ветра. Стол, стул, маленький холодильник со стоящими на нём электрочайником и электроплиткой, полка для нескольких тарелок и «питьевой» посуды, ведро с питьевой водой под крышкой, вешалка для одежды, широкий, «полутораспальный» топчан под размер ватного матраса. Даже заправленный «армейским» одеялом. В приоткрытом ящике стола видна пара свечек и коробок спичек. Видимо, на случай отключения электричества.

Оторвались «отдыхающие» по полной программе. И заплывы к середине озерка устраивали, и на песочке лежали, и даже привезённый Сабировым волейбольный мяч поколотили. Так что, когда пришла пора «сматывать удочки», садились в «Рафик» жутко довольные.

Правда, уехать не получилось. Всё вышло, как в поговорке: я на газ, а он погас. В смысле — двигатель маршрутки. Причём, и второй раз, и третий, и четвёртый. На холостых оборотах работает, а стоит прижать педаль газа, чтобы тронуть тяжёлую, заполненную людьми машину по песку, как глохнет.

— Похоже, карбюратор мыть придётся, — почесав затылок, объявил я. — А это — дело небыстрое. Так что, дорогие товарищи, придётся вам пешочком до брандвахты топать, пока я с ним вожусь. Заведу — приеду.

— Помочь? — тут же вызвался моторист Садык.

— А смысл? Вдвоём мы только мешать друг другу будем. Иди вместе со всеми, я справлюсь. И автомат прихватите.

Проводил взглядом вереницу людей, уходящих по дорожке, распахнул настежь все двери машины, чтобы не сжариться, и принялся снимать крышку, прикрывающую двигатель: у РАФа доступ к верхней части мотора прямо из салона.

Примерно через час вышел на связь брат.

— Как там у тебя?

— Карбюратор снял. Мою, продуваю жиклёры, — отчитался я. — Похоже, последний раз это делали года три назад.

Пока перекуривал (подальше от разобранного узла) и переводил дух от бензиновых паров, которыми надышался при сегодняшней духоте, на дорожке показалось новое действующее лицо. Нафикова, волокущая в руках какой-то узелок.

— Оля сегодня просто изумительные пироги испекла. И Наташа, когда узнала, что я хочу сбегать искупнуться, попросила отнести тебе пару кусочков, пока не остыли.

В общем-то, основную работу я сделал, осталось только закончить сборку и поставить карбюратор на место. Так что попросил Фаю полить мне на руки, сел жевать пироги. Действительно, очень вкусные. И лишь насытившись, занялся завершением ремонта. Слышал, как она вышла из воды на берег, а потом, хрустя, песком, подошла к машине. Но совсем не ожидал, что она вдруг испуганно вскрикнет.

— Что случилось?

— Володя, смотри!

Солнце уже клонится к закату, поэтому ему совершенно не мешает освещать нас чёрная туча, стремительно приближающаяся с юга. Не тёмно-синяя, а буквально чёрная. Тонким, всего-то пару сотен метров высотой, слоем ползущая, как мне показалось, буквально над верхушками деревьев. За всю свою сознательную жизнь я такой черноты в облаках не видел!

— Быстро закрывай все двери машины и лезь в салон!

— Может, я до брандвахты успею добежать?

— Фиг ты успеешь! Она над нами будет минут через пять.

Карбюратор на месте, но его ещё надо прикрутить, а пяти минут для этого мне не хватит. Куда же я эту рацию засунул?

— Мужики, бегом прячьте всё внутрь и закрывайте окна.

— А что такое? — отозвался Алексей.

— На юг глянь!

— Бля-а-а! — раздалось в динамике рации.

32

Стемнело в мгновенье. И следом за этим ветер принялся раскачивать микроавтобус, осыпая его клубами поднятого песка. У нас всё закрыто, к нам этот песок не попадёт. Работать мешает только раскачивание микроавтобуса: того и гляди гайку или ключ уроню.

Из салона новое «ой!» Повернул голову к девушке, показывающей рукой в окошко. Бляха муха! Дальний берег озерка, находящийся метров за двести пятьдесят от нас, исчез! И белая стена, скрывшая его, стремительно несётся на нас.

Тяжёлые капли забарабанили по крыше, но их «дробь» практически мгновенно превратилась в непрерывный шум. И вокруг всё исчезло. Буквально всё, даже берег озера, от которого «рафик» стоит всего-то в десятке метров. Темень! Почти ночная темень!

Машина качнулась намного сильнее, чем раньше. Порыв ветра с дождём! Нет, так не пойдёт. Даже если я сейчас прикручу этот чёртов топливопровод, и заведу машину, даже не устанавливая воздушный фильтр, то ехать просто невозможно: ни хрена не видно. А брызги воды из-под двигателя забрасывает даже сюда. Она же в карбюратор попадёт, и его снова придётся снимать!

Кое-как нахлобучил коробку воздушного фильтра и сел «любоваться» стихией.

Впрочем, какое «любоваться»? Едва я прикрыл крышку двигательного отсека, как всё загрохотало. Так, будто вокруг меня рота солдат палит из автоматов. Град! Огромный, в половину куриного яйца, молотит в правый борт маршрутки и вскользь — в лобовое стекло. Какой-то в половину, а какой-то, как только что долбанувший в «лобовуху», и в целое. Пожалуй, если бы ударил не вскользь, то стекло бы не выдержало.

Стёкла мгновенно запотели: в салоне РАФа по-прежнему жарко, а снаружи, похоже, температура резко упала. Машинально протёр его, чтобы видеть, во что мы вляпались, и оглянулся на побледневшую от страха Фаю.

— Мне страшно, — пропищала она.

— Всё нормально будет, — перекрикивая грохот градин, попытался я её приободрить. — Кажется, уже стихает.

Ага. На полминуты действительно стало чуть тише, а потом долбануло с новой силой. Причём, удивительно, что всё это происходило без молний и грома.

Снова провёл тряпкой по стеклу. Офигеть! Песок вокруг машины — не желтоватый, а белый! От сплошного слоя градин на нём. Прыгающих, когда по ним попадает новая ледышка. И с размером их я не ошибся: и с куриное яйцо попадаются, и с яблоко средних размеров.

Кажется, град прекратился. Но льёт — как во время виденного мной только в кино тропического ливня.

Потоки воды с небес стихли минут через пятнадцать. Посветлело. Нет, вру. Не посветлело, а предночная тьма сменилась просто сумерками. По пляжику бегут мощные ручьи, унося в воду озера градины. Всё, закончился купальный сезон. Даже если после этого снова установится тепло, то после такого количества ледышек, плавающих по его поверхности, оно прогреется очень нескоро. Почти к сентябрю, который в этих краях уже совсем не лето.

— Кажется, пережили, — улыбнулся я перепуганной девушке. — Сейчас ремонт закончу, и домой поедем.

Ну, да. Там, «за бортом» продолжает лить, но уже не так сильно. Вон, даже противоположный берег озера просматривается. Чуть-чуть. Но над нами-то не каплет.

В карбюратор, к счастью, вода почти не попала. Так, пара капелек, которые я протёр тряпкой. А дальше — фигня осталась. Прикрутил нижнюю часть корпуса воздушного фильтра, вставил сам фильтр, прикрутил «барашек» его крышки. Подкачал бензин ручным насосом. Поворот ключом, и мотор заурчал. Пару раз газанул для верности. Нет, работает. Пусть молотит, греется, пока я закрываю моторный отсек.

Дворники уже справляются с дождём и не на максимальной скорости. А в свете фар блестит ледяное «дорожное покрытие».

— Как у тебя дела, Максимыч? — ожила рация.

— Ремонт закончил. Выезжаю. А у вас как?

— Жуть! Со стороны берега и с южного торца несколько стёкол побило. Пару деревьев на берегу выворотило с корнями.

Тронулись! Под колёсами хрустят ледышки. Лишь бы нигде не забуксовать в какой-нибудь луже, которые наверняка после такого ливня появились. Так что, выехав на дорожке, врубил вторую передачу, чтобы тащиться «внатяг». И почти сразу встал: поперёк дороги лежит огромная, в толщину человеческого тела, ветка старого тополя. Тополя при стихийных бедствиях ломаются в первую очередь: слишком хрупкая древесина. Ни одному, ни даже вдвоём такую даже с места не сдвинуть. Тут без долгой работы с бензопилой не обойтись. И это не факт, что та ветка — единственная преграда.

Вызвал брандвахту, рассказал ситуацию.

— Пешком дойдёте?

— Данилыч, ты на землю глянь. На ней же слой льда, толщиной сантиметров десять. И дождь лить не перестаёт, а Фая сюда пришла в одном купальнике и кроссовках. Она же околеет, пока мы топаем. Да и моя нога, боюсь, не сдюжит такого: подверну опять на какой-нибудь ледышке, и меня самого надо будет на руках тащить. Вернусь на берег, до утра или в машине, или в «голубятне» спасателей перекантуемся, а там — будет день, будет пища.

Кстати, про пищу, которой у нас нет… Ничего, с голода до завтра не помрём.

В общем, кое-как задним ходом выполз на открытое место и постарался поближе подобраться к лестнице сторожки. Пассажирской дверью салона.

— Я отвернусь, а ты пописяй под сторожкой. Потом, когда согреешься, выходить наружу будет сложнее. И поднимайся по лестнице в будку: там дверь открыта. А я повторю твой «подвиг» и тоже приду.

Нет, под будку она не пошла. Пристроилась где-то за машиной, чтобы даже в зеркала не было видно. Стеснительная, блин. Да ведь и я не извращенец, чтобы подсматривать за справляющей нужду женщиной.

В общем, купальник стал… как после купания. И я, приковыляв по скользкой лестнице наверх, тут же согнал Фаю с кровати, на которую она, стуча зубами, уселась:

— Ты же, блин, сейчас всё промочишь! Снимай с себя свои тряпки, лезь под одеяло и грейся. А я их отожму и повешу сушиться. Думаю, за пару часов чуть просохнут, и сможешь их снова надеть. Да что ты башкой мотаешь? Не насилую я женщин! Не прикалывает меня, когда они при этом орут, царапаются и дерутся, — начал я злиться.

Конечно, гигиеническое состояние постельного белья в этой сторожке очень даже спорное, но выбор у девушки небольшой: или воспользоваться им, или замёрзнуть.

Пока Фая возилась, нашёл ещё одну пользу от тутошних жалюзи: защитили окна от града. Данилыч-то, вон, говорит, что на брандвахте сразу несколько стёкол высадило.

Закончив с тряпьём, зажёг свечку. С огоньком хоть чуточку веселее. Домик, к счастью, выстыть после дневной жары не успел, сидеть в одних трусах не так уж и холодно. Но это ненадолго. Температура-то снаружи упала градусов на десять-двенадцать, так что скоро и у нас холодать начнёт, а наше дыхание и этот очень уж сомнительный источник тепла хоть чуть-чуть замедлят «похолодание».

Доложил по рации, что устроились, предупредил, что на ночь выключаю аппарат: он сегодня много работал, боюсь, за ночь батарея может окончательно сесть. Под шелест так и не прекращающегося дождя поделились с согревшейся под одеялом Фаей впечатлениями о буре. Та, кажется, окончательно успокоилась из-за того, что я не претендую на её тело. За окнами окончательно стемнело.

— Там купальник ещё не просох? Ты ведь, наверное, тоже замёрз.

Замёрз. Но куда деваться, ежели ты такая перепуганная мужиками? Чтобы не было лишних вопросов, просто принёс ей верхнюю часть купального наряда. Всё ещё мокрую: влажность почти стопроцентная, вещи сохнут очень плохо.

— Может, с тобой одеялом поделиться? Если ты ко мне приставать не будешь…

— Не буду.

— Смотри: ты пообещал! — подвинулась она к стенке. — А свечка пусть горит: с ней так уютно.

Честное слово, не приставал. Да, подсунул одну руку под шею, а вторую закинул на девушку где-то в районе талии, прижался к её тёплой мягкой спине. И минут через десять действительно согрелся. А ещё минут через десять вырубился под её тихое сопение.

Эротический сон был потрясающе правдоподобным. Я мну рукой мягкую, тёплую грудь, её владелица изгибается, «помогая» мне. Вздыбившееся твердокаменное «хозяйство» касается влажной плоти, готовой принять его. Задвигаю «окаянный отросток» настолько глубоко, насколько могу, и перед тем, как проснуться, в башке мелькает мысль: «Вот до чего может довести человека третья ночь воздержания!» Но разбудила меня не она, а тихий стон, прозвучавший наяву.

Не сон! Труселя приспущены, в мою ладонь вжимается та самая мягкая, тёплая грудь, вторая крепко прижата к женскому животу, а я — глубоко-глубоко в Фае. Вовсе не отбивающейся от меня, а пытающейся ещё больше вжаться пухленькой попкой в мои бёдра после того, как я замер от неожиданного пробуждения.

Вот тебе и пообещал не приставать! И ведь, честное слово, почти не думал нарушать это обещание.