Брандвахта

Фрагмент 19

37

На мигание светом Виктор, конечно, остановился, хоть по тому, как летел РАФ было видно, что мужик нервничает и торопится.

— Далеко собрались?

Да что там спрашивать? Видно же, что задние рессоры просели из-за того, что в машине какой-то груз. Они с Ольгой что, решили устроить «облегчённую версию» истории с Шамилькой и Фельдман?

— Нахер отсюда!

— Что случилось?

— А то ты ничего про атомную бомбу не слышал⁈ На х*й мне не сдалось рентгены от её следа заражения глотать! Двоюродный дед под след испытаний на Тоцком полигоне попал, за полгода загнулся от белокровия.

— Про какую атомную бомбу? Не было никакой атомной бомбы. Скорее всего, рванули склады с ракетами для установок ПВО. И заражения никакого нет. Максимыч, покажи ему.

Я запустил приборчик, и продемонстрировал результат экскаваторщику.

— Пятнадцать микрорентген в час. Естественная норма — от восьми до восемнадцати.

Оля тоже вылезла из машины и подошла к нам. Но Виктор не унимался, хоть и сбавил обороты агрессии.

— После Тоцка тоже говорили, что всё в пределах естественной нормы…

— Говорить можно всё, что угодно, если ты не видишь показаний прибора. А тебе эти показания показывают. Вовка, сделай новый замер.

— Четырнадцать микрорентген.

И Бородина молча заглядывает на экранчик. Она — хоть и флегма, но всё равно видно, что на взводе. Хотя, может быть, виновата в этом не радиофобия, а истерика сожителя.

Пожалуй, так и есть.

— Я же тебе говорила, что надо Андрея с Володей дождаться. И никуда они не сбежали, а скоро вернутся. В общем, Витя, ты как хочешь, а я никуда не еду.

— А я — еду!

В сердцах Латыев открыл дверь микроавтобуса и принялся чуть ли не вышвыривать вещи, собранные нашей кулинаршей. Прямо на дорогу.

Не так, чтобы очень они затарились. Так, по паре мешков муки, круп, сахара, несколько коробок с консервами и чем-то ещё фасованным. «Серьёзного» оружия нет, только пара «затрофееных» мной обрезов. Спасибо, что хоть в этом деле не пытался «обнести» оставшихся на брандвахте.

Бл*дь, да что на него нашло? Не мужик, а истеричка в день предменструального синдрома! У него просто на физиономии написано, что в этом состоянии он просто жаждет сцепиться с нами, если мы скажем что-нибудь против его решения. Только мы с братом стоим и молча курим, наблюдая, как он выгружает ольгины вещи. Да и она явно не горит продолжать разговор, явно происходивший между ними до этого.

Хлобыстнула одна дверь, вторая. «Рафик» взвыл мотором и рванул с места с пробуксовкой. Ну, явно не в себе человек!

— Ну, и пусть он сам теперь носит те мои нестиранные лифчики с трусами, которые не выгрузил!

Мы с Андрюхой чуть не легли, услышав эти слова и представив экскаваторщика, примеряющего женское бельё.

Распихали сумки и пакеты в багажник и салон, Оля уселась на сиденье за мной и всю оставшуюся дорогу молчала. А мы проявляли такт, не расспрашивая, какая муха укусила Витьку.

Сразу же бросилось в глаза то, что на «парковке» перед брандвахтой нет «Ниссана».

— Ещё кто-то сбежал, что ли? — помрачнел Андрей.

— Лиля Садыку такое устроила, что ему пришлось тоже собраться…

— А остальные?

— Наташа с Женей уговаривали их, чтобы они вас дождались. Садык тоже пытался свою мамзелю уговорить, но она же беременная, он её старается не расстраивать, — прозвучал в голосе Бородиной откровенный яд.

— Андрей, Володя! Я не смогла их удержать, — бросилась к нам Натка.

— Ну, и хрен с ними! — зло махнул рукой «директор Башинтеркома» и повысил голос, чтобы слышали все обитатели брандвахты, тревожно столпившиеся на палубе. — Рассказываю всем, чтобы не повторяться. Мы привезли дозиметр. И он показывает, что никакого радиоактивного заражения в городе нет. От слова «вообще». Радиационный фон в пределах естественной нормы. Володя, сколько сейчас нащёлкало?

— Четырнадцать.

Ага. «Петька, прибор». «Восемьдесят!». «Чего восемьдесят?» «А какой прибор?»

— Четырнадцать микрорентген в час при естественной норме от восьми до восемнадцати. Напомню: даже при шестидесяти-семидесяти микрорентгенах можно годами жить, не опасаясь за то, что получишь критическое облучение. Всем ясно?

— А что тогда это был за взрыв?

— Да что ты, Римма, не слышала? — махнул рукой Колющенко. — Я же рассказывал: похоже, склады с зенитными ракетами в воинской части ПВО рванули.

То, что брат нервничал весь остаток дня, было заметно по тому, как он бесконечно курит, а при этом ожесточённо грызёт зубами фильтр сигареты. А вечером и вовсе закрылся в радиорубке, из-за дверей которой время от времени доносилось то его бубнение в микрофон, то перестук ключа радиостанции, отбивающего морзянку.

Утром, когда я уже заменил на посту Лёху, он тоже выбрел на палубу, накинув на плечи какую-то курточку (уже не лето, и по утрам на воде весьма прохладно). Вымотанный, красноглазый от недосыпания, покашливающий от выкуренного за ночь.

— Прав ты был, Максимыч. Были на атомных станциях аварии. Потому и фон выше, чем до катаклизма: по всей планете ведь радиоактивное говно ветром растащило. У нас ещё — фигня. А хохлам опять не повезло: у них снова реактор рванул. На этот раз — в районе Ровно. В Америке что-то бабахало. В общем, пятнадцать микрорентген вместо девяти-десяти, нормальных в Уфе до катаклизма — очень даже объясняются. Может, в первые недели после случившегося и больше было: нам уже не узнать. И хранилища боеприпасов вояки взрывают, потому что охранять их уже не в состоянии. Расположенные на поверхности взрывают, а у подземных — взрывами замуровывают входы. Особенно — у тех, где ядерное оружие хранится.

— Лучше бы они порядок в стране попытались навести…

Андрей только махнул рукой.

— А где им силы взять для этого? Ты же знаешь: выжили, преимущественно, те, кто были «под градусом». И два-три процента трезвых. Так что считай: солдат-срочников почти не осталось. Ну, за исключением тех, кто на дежурстве в каком-нибудь бункере сидел. Офицеры, хоть и любят бухнуть, но и среди них хватает трезвенников, а также тех, кому по роду службы бухать не положено. Какая у нас там численность армии «до того» была?

— Что-то около двух с половиной миллионов…

— Вот и считай: больше трёхсот тысяч на всю страну точно не осталось. Минус те, кто дезертировали и решили, что выживать лично — главнее, чем порядок наводить. Ладно, хрен с ним. Давай добавим к этому тысяч пятьдесят ментов и чекистов, у которых ещё остатки чувства долга в душе шевелятся. На всю страну, братец. На всю страну от Чукотки до Калининграда! Им бы со своим очень немалы хозяйством сначала разобраться. Вот и разбираются: сам же говорил, что по трассе их колонна куда-то на запад шла. Может, это они склады в Алкино и рванули…

А что? Вполне могли. Охранять-то эти склады всё равно некому. Вот и могли уничтожить «методом подрыва» ставшие совершенно бесполезными после невиданной по силе электромагнитной бури ракеты, сложные, напичканные до предела электроникой. Хорошо, если так, и взрыв — дело рук не шаловливых ручек каких-либо местных долбоё… Ну, вы поняли. Судя по мощности бабаха, ближайшим деревням при нём явно не поздоровилось, а вояки бы людей в них о грядущем светопреставлении известили, уехать заставили бы.

— Я ещё другое в эфире выяснил. В ряде городов появились объявления. Военным, милиционерам и тем же чекистам командование военных округов предлагает явиться на некие областные «сборные пункты». Не те, в которых призывников «маринуют», пока за ними «покупатели» не приедут, а созданные при крупных воинских частях. А иногда — и на «межобластные». Так что зря ты, Максимыч, на вояк волну гонишь. Как-то они начинают шевелиться.

Может быть. Может, и начинают. Только когда ждать того, что ни «раскачаются»? Осень ведь уже на пороге. Пока соберутся, пока организуются, пока у себя в рядах порядок наведут, пока планы выработают, пока начнут действовать, уже зима начнётся. То есть, зиму нам по-любому придётся копырсаться, внимательно глядя, чтобы нас никакие ухари не подмяли.

— В общем, так: я пошёл отсыпаться, а ты командуй людьми. Про вояк пока ничего не рассказывай, чтобы не обнадёживать раньше времени. Работать надо, а не лясы точить: сегодня начинаем уборочную страду, пока погода стоит. Картошка, картошка и ещё раз картошка!

Тоже мне, дедушка Ленин нашёлся с его лозунгами для бывших комсомольцев!

38

Истерика у некоторых наших закончилась, но обеспокоенность осталась, так что первым делом, выходя на палубу, народ интересовался:

— Как радиация?

Да в норме та радиация, в норме! Плавает от замера к замеру от 12 до 17 микрорентген. Что, в общем-то, тоже нормальное явление. Хуже другое. Из Уфимки появились радужные разводы на поверхности воды. Хрен его знает, отчего. То ли у какого-то кораблика выше по течению топливный бак проржавел, то ли остатки нефтепродуктов со сгоревшего нефтеперерабатывающего завода предыдущими дождями в реку смыло.

Поглядел на них, и вспомнилась старая песенка:

В лужах солнце, в лужах дети

Позабыли всё на свете.

В этой луже из бензина

Появился замок синий.

Разноцветные пираты,

Разноцветные повесы,

Ярко-красные солдаты

И зелёные принцессы.

Ну, а взрослым — им не нужен

И ни замок, и ни лужи.

Эти лужи лишь мешают,

Их домой не пропускают

День короток, день не вечен,

День пройдёт, наступит вечер.

До утра замолкнут птицы,

Только детям будут сниться

Разноцветные пираты,

Разноцветные повесы,

Ярко-красные солдаты

И зелёные принцессы.

Видно, и я стал взрослым, если все эти рисуемые фантазией замки, пираты и принцессы не радуют, а вызывают беспокойство. Главное, что радужные пятна небольшие, да и нечасто проплывают, чтобы бить тревогу из-за загрязнения воды, которую мы пьём. И так, блин, и канализация, и водозабор в одной луже (пусть в очень большой, и разнесены они при помощи водозаборной трубы метров на сорок: специально цепляли гофрированные шланги от говновозок к выходной трубе канализации), так что воду приходится кипятить.

Вот сегодня и пригодились мешки, которые ребята привезли с сахарного завода в Прибельском. В чём я и убедился, передав пост проснувшемуся Алексею: все картошку копают, включая поспавшего пару часов брата, и мне отлынивать нечего. Перерыв сделали лишь для того, чтобы сходить на обед, над которым потрудилась Бородина, пообещавшая, что на ужин будет молодая, только что добытая картошка с тушёнкой. Ну, и торт, конечно же.

— Самые большие куски — победителям соцсоревнования, — пошутила она.

А поскольку таким был признан работавший наравне со взрослыми Антошка, то ему самый солидный кусмень и достался. И право облизать кастрюльку, в которой Ольга мешала крем.

Несмотря на то, что наш коллектив уменьшился на трёх человек, жизнь продолжается. О них старательно не вспоминали целый день. Ни во время работы, ни вечером, когда почти все (кроме часового и улизнувших на дальний от него край палубы Васьки с Ритой) уселись смотреть перед сном какую-то старую кинокомедию. Односерийную, чтобы упахавшиеся люди могли чуть расслабиться перед тем, как бухнуться спать. Ну, и кроме меня и Андрюхи, утащившего вашего покорного слугу в радиорубку. Послушать то, что творится в радиолюбительском эфире.

У него в тетрадке, которую он называет «журнал фиксации сеансов связи», позывные, радиочастоты и местонахождение людей, с которыми он связывается. Как оказалось, вчера ночью кое-кому брат успел «дать задание» разузнать подробнее, что там у них творится со сбором военных. Вот и слушали через небольшой динамик тех, кто что-то мог рассказать.

В общем, если не считать паники по поводу взрыва в воинской части, ситуация в Уфе не особо отличается от того, что происходит в крупных городах по всей стране. Везде люди бегут из многоэтажек в частную застройку или деревни, банды воюют за контроль над территорией и ресурсами. Особенно грустно в регионах, с 1930-х широко использовавшихся для размещения лагерей: Мордовия, Кировская область, Коми АССР, Пермская область, Свердловская… Там ведь многие, отсидевшие срок, и оставались, а уголовные замашки бывших зэ-ка никуда не делись. Вот эти персонажи и «рулят», быстро подмяв под себя всех местных приблатнённых «сявок». Прав Данилыч, навести порядок там будет очень сложно и долго. И кроваво.

Что касается «великого выселения народа», то у нас, по нашим наблюдениям и по информации от Ивана Романовича, «на районе», осталась едва треть тех, кто успел перебраться на «полуостров» после катаклизма. Неприятно, что ни один из алкашей не сбежал.

— Кто-то им в уши напел, что пьяных радиация «не трогает», вот они с вечера и «насинячились» до свинского состояния.

На следующий день к нашему почину присоединились и многие оставшиеся. Так что район Колонии Матросова вступил в «битву за урожай». Район вступил, а мы к вечеру её завершили. Вафина, верная долгу «кладовщицы», насчитала, что мы за два дня накопали аж четыреста девяносто мешков картошки, около пятнадцати тонн навскидку (кто ж её взвешивать будет?). На зиму однозначно хватит, если учитывать, что нашей семье из четырёх человек, пока мы жили в деревне, шестисот-семисот килограммов хватало до нового урожая «за глаза», без малейшей экономии. Ну, да. Круп и макаронов у нас будет идти меньше, чем в те времена уходило, но картошка — такой продукт, который можно готовить множеством способов, и он не надоедает.

Третий день потратили на то, чтобы опустить добытый урожай в погреба и прочие хранилища, имеющиеся во многих усадьбах. Но это — работа преимущественно мужская, так что девчонки, намаявшиеся за два дня, стоя раком над картофельными грядками, приходили в себя. Спины разболелись практически у всех, но настроение у них было, можно сказать, праздничное: то, что мы теперь обеспечены «вторым хлебом» на всю зиму, понимают все.

— Пара дней передышки, и примутся за остальные «дары природы», — планировал брат.

Какие остальные? Яблоки, которые в этом году неплохо уродились. Груши. Помидоры, последние огурцы, морковка, прочие свёклы-репы-редьки, высаженные ещё прежними владелицами «наших» домов. Огородные ягоды собрали ещё раньше. Собрали, часть съели, а часть законсервировали: ну, неистребима страсть наших советских женщин к приготовлению варенья и компотов, даже если их запасов, найденных по подвалам и гаражным ямам, хватит на несколько лет.

В общем целом часов до трёх дня покончили и с этим, из-за чего, чтобы не бросать дело на фактически завершающем этапе, задержали обед. После которого, во время «законного» перекура на палубе, к брату подошла наша «штатная» повариха.

— Андрей, ты не мог бы свозить меня в город на квартиру?

— Что ты там забыла?

— Ну, ты же знаешь, что этот козёл часть моего белья увёз. Извини за подробности, но мне просто нечего из трусов надеть.

— Ты же, насколько помню, из вашей с Митькой квартиры все вещи забирала.

— Из нашей с ним — да. Только у меня они были ещё в одной, о которой он не знал, в квартире родственницы.

Вот, блин, шалава!

Андрей поморщился, поняв намёк на то, для чего жена его лучшего школьного друга использовала эту «тайную» квартиру, и буркнул:

— Пусть Вовка тебя свозит.

— Да мне без разницы…

С сигнализацией «Волги» Барисыча обращаться я умел. Брательник ещё в начале нашей эпопеи рассказал, что создатель «Башинтеркома» купил какую-то «навороченную» модель «сигналки», пускающей при несанкционированном доступе в салон газ из баллончика. Точнее, смесь нервно-паралитического и слезоточивого. Только баллончик устанавливать не стал.

— Ну, его нафиг! Мало того, что вора парализует, так он ещё и соплями насмерть захлебнётся. А мне — отвечай за него.

Очень далеко ехать не пришлось. Пришлось долго карабкаться по лестницам одной из двадцатиэтажных «свечек» неподалёку от Госцирка: лифты-то не работают. На семнадцатый этаж. Зато вид из окон открылся просто потрясающий. На весь город и его окрестности. Здесь, на северной стороне дома, чудовищной грозой даже стёкла не побило. И мародёры, в отличие от района Восьмиэтажки, на такую верхотуру поленились карабкаться, чтобы двери выламывать. Трупный запах, конечно, чувствуется и тут, но не такой ужасающий, как это было в первые недели после катаклизма.

Да уж! Кажется, вовремя мы картошку выкопали: с запада на горизонте просматривается серая пелена. Похоже, несущая первые осенние дожди.

Оля довольно быстро нашла нужные ей вещи, распиханные по шкафам, повозилась на кухне, гремя какой-то кухонной утварью и шурша пакетами, потом в ванной комнате. Я не вмешивался: ей лучше знать, что может пригодиться в нашем хозяйстве. Минут пятнадцать, и пара сумок стоят в прихожке. А она, встав перед так и не застеленной большой кроватью, на которую, собирая шмотки, бросила комплект нижнего белья, принялась расстёгивать джинсы.

— Отворачиваться тебя я не прошу. Даже наоборот… Я теперь — женщина одинокая, так что принимай участие в том, чтобы удовлетворить мои естественные потребности силами коллектива, — уставилась на меня Бородина своим «фирменным» взглядом.