Брандвахта

Фрагмент 10

19

Я всё удивлялся тому, что оставшиеся без обслуживающего персонала электростанции продолжают работать, подавая энергию в сеть. Но закончилась и эта лафа. Что произошло, нам, конечно, никто не доложил, но как-то среди дня кто-то из женщин обратил внимание на то, что не тарахтят моторы холодильников. И лампочки внутри них не светятся, когда открываешь дверцы.

Ясное дело, вряд ли что-то случилось с самими агрегатами, например, волжских ГЭС. Скорее, с системами распределения энергопотоков. Но факт есть факт: Уфа теперь осталась без электричества. А это, когда придёт зима, полный писец! Хоть я и злорадствую по поводу тех, кто убивался, грабя «крутую» технику в магазинах электроники, но «свет в розетке» оставался единственной надеждой многих уфимцев выжить в городских квартирах, когда придут холода.

Нам-то что? У нас и генератор есть, и отопительный котёл стоит. И дома частного сектора, в большинстве своём, имеют печки, которые можно топить дровами. Почти все, поскольку лишь несколько «крутых» домовладельцев успели перевести отопление на газ или электричество. Но это — редчайшее исключение, касающееся в нашем районе лишь двух не до конца достроенных коттеджей.

Генератор мы, конечно, запустили. А вскоре пришлось включать и отопление: погода испортилась, и к обложным дождям добавилась холодина. Не морозы, а промозглая погода с температурой воздуха градусов 14–15, которые на воде ощущались именно как собачий холод. Такое на Урале — не редкость даже среди лета. Так что в слова Васьки, винящего в этом осевшую в атмосферу кометную пыль, можно верить, а можно и не верить. У каждого из нас — свои тараканы в голове, а Васёк зациклился на этой «кометной теории». Ну, и пусть её доказывает. Преимущественно, конечно, Рите, которая чуть-чуть освоилась и, увидев, что ей у нас ничто не грозит, превратилась в достаточно бойкую девчонку. Главное — чтобы он под руку не лез, пока я пытаюсь приручать его сестру.

А вы думали, что она такая покладистая заенька, во всём покорная воле мужа? Хренушки вам! Характерец ещё тот, и искры между нами, бывает, летят такие, что за пожарную безопасность брандвахты становится страшно. В основном грызёмся, конечно, по мелочам и из-за недопонимания, чего другой хочет: всё-таки два взрослых человека, воспитывавшихся в разных условиях, имеющих разные интересы. Ведь живём-то мы вместе даже меньше месяца. Главное — оба понимаем, что каждый хочет, как лучше, и никуда нам друг от друга не деться. Я лично поймал себя на том, что люблю её, да и она ко мне тянется, несмотря на размолвки. И способ примирения уже нашли — секс животворящий, после которого и появляется возможность выяснить, кто что имел в виду, кто что не так понял. А ещё — двоим в одной постели однозначно теплее, чем если спать порознь. Шутка, конечно! Позаимствованная из старой комедии «Большие гонки», где Великий Лесли рассказывал будущей подружке, что два индейца в одном спальном мешке никогда не замёрзнут. Но шутка, уже ставшая семейным приколом, позволяющим нивелировать совсем уж мелкие противоречия.

Из-за того, что резко вырос расход топлива, и появилась потребность в «стратегическом» запасе солярки. Таком, чтобы и на зиму хватило. И не только для отопления, «Камаза», японского фургончика и экскаватора, но и катера «Жулан», мотор которого всё-таки отремонтировал Гришка. Отремонтировал, перегнал катер из дальнего «угла» затона и пришвартовал к брандвахте, откровенно смущаясь тем, как принялась нахваливать его Светлана: «я же говорила, что у него золотые руки».

Кстати, про экскаватор. То ли по собственной инициативе, то ли по согласованию с Данилычем, но Латыев перекопал неглубокими траншеями улицы Бельскую и Пугачёва в месте, где они сходятся возле набережной, улицу Генерала Рылеева в месте, где она пересекается с Пугачёва, и проезд с Армавирской на Пугачёва. Если не считать Колгуевской, оставшейся единственной улочкой, по которой наш район соединён с «большим миром», то получился этакий небольшой «остров», на котором обитаем только мы и с десяток семей в частном секторе.

Те, конечно, принялись наезжать на самоуправство и возникшее неудобство, но Виктор их быстро осадил:

— Вам что, хочется, чтобы сюда любой уфимский бандит мог спокойно приехать? Вы местные, вы и по Колгуевской выберетесь на машине: вон, сколько их без дела стоит. А чужакам ещё поискать надо, как сюда проехать. Будь на то моя воля, я бы и её экскаватором перегородил, чтобы чужие не шлялись, так ведь и вам же надо в город выбираться.

Пожалуй, кое-кого он этими словами подтолкнул к тому, чтобы и они занялись мародёркой. По крайней мере, «оприходовали» кое-какой оставшийся бесхозным автотранспорт.

В «операции» по поиску цистерны для перевозки солярки я участвовал в качестве «боевика». Попросту говоря, сидел пассажиром с автоматом наготове, пока мы ехали на барисычевой «Волге» к какой-то автобазе, местонахождение которой я даже не запомнил, а потом охранял возившихся с машиной брата и Латыева. Те сначала запускали мотор «Маза» и ждали, пока компрессор доведёт давление воздуха в тормозной системе до нужного уровня, а потом насос накачает полную ёмкость из зарытой в землю цистерны служебной заправки автопарка. Заодно и слили из бака какого-то «стотридцачика» бензин для «Волжанки».

Насколько, блин, после этого катаклизма в некоторых вещах стало проще! Нужна машина и топливо — бери и не думай о том, что это не твоё. Даже если кому-то до этого есть дело, то люди просто покосятся на автомат, висящий у тебя на плече, и промолчат. Ну, или что-то скажут, но без особого наезда. Как дедок, возившийся в ремонтном цехе базы.

— Ребята, вы бы хоть совесть имели: ну, заправили машину-другую. Зачем же целыми цистернами вывозите? Не ваше же это.

— Не наше, отец. Ничьё. Потому и берём, что нужно нам то, что никому теперь не принадлежит. Или ты всему этому хозяин?

— Да какой там хозяин, — махнул рукой мужик. — Проработал тут просто всю жизнь. А когда базу перерегистрировали как акционерное общество, «акционером» стал. Вместе со всеми другими работниками. Тем-то, какие после этого мора живы остались, не до того стало, а я всё никак без работы не могу. Хоть и делать тут нечего, но ведь не отпускает. Тем более, совсем сюда пришлось перебраться.

— А что такое?

— Да невозможно в квартире жить от запаха мертвечины. Людей ведь вон сколько померло, некому мёртвых из квартир выносить и хоронить. А тут — похоронил сторожей да диспетчера, и дышать стало можно. Не слышали, отчего такое случилось?

Рассказал деду, которому уже год, как пора сидеть на пенсии, о том, что мы знаем и о чём догадываемся. Заодно и поведал, для чего нам солярка.

— Значит, правильно я сделал, что старуху не послушался и выпил с устатку после того, как ей мебель передвинул, которую ей приспичило по то ли шен-шую, то ли по какому хер-х*ю расставить. Да вот точно ли, что выжили только те, кто выпивши был?

Что-то он знает. Явно что-то знает, если так внимательно на нас смотрит.

— Не знаю, батя. Может, кто и выжил из не пивших. Животные, вон, тоже вообще не «употребляют», а мы уже и кошек живых видели, и щенка себе нашли, и кое-какие птицы, бывает, пролетают.

— Ну, а вообще чем промышляете? Ну, кроме грабежей, — кивнул дед на мой автомат.

Смелый, однако! Не побоялся грабителей грабителями назвать.

— Зря ты, отец, так плохо про нас думаешь. Грабить, конечно, приходится, чтобы с голоду не околеть. Только ведь и ты, как мне кажется, не святым духом питаешься. Признайся: ведь наверняка же что-нибудь съестное из магазинов вынес.

— Ну, брал понемногу… Пока было что брать. Не помирать же с голода.

— Вот и мы брали и берём, чтобы ноги не протянуть. Только не у людей отнимаем, а то, что бесхозное лежит. А это, — похлопал я по «Ксюхе». — Было у нас уже такое, что пытались у меня жену отнять. Ну, и в ребят стреляли.

— Жену? Так у вас и бабы есть?

— И женщины есть, которых в городе, знакомых наших, собрали к себе. И подростки. И случайно прибившиеся. И тебя можем принять, если захочешь: сам же говоришь, что в магазинах брать уже нечего, а кушать-то каждый день хочется. И не по одному разу. Железки-то, с которыми ты возишься, не укусишь, а машинное масло на хлеб не намажешь. Просто потому, что хлеба нет. А у нас в районе Колонии Матросова куча домов пустует, хозяев которых мы похоронили. Выбирай любой, если не захочешь в нашем «общежитии» жить. И урожай скоро на огородах поспеет.

— Да я-то ладно. Пожил своё, а вот… Эх, была не была! Фая, Антошка! — гаркнул «акционер». — А ну, идите сюда! Их, главное, возьмите: пропадут ведь тут. А Файку какие-нибудь ухари «оприходуют» да «колхозной женой» заставят быть: мне уж приходилось её от парочки таких отбивать, когда мы с ней в магазин ходили. Вот и прячу с тех пор тут, у себя. Соседка моя по подъезду. Только не прав ты: трезвая она была, когда всё случилось. И Антошка по малолетству не мог выпивши быть.

20

Значит, всё-таки и некоторые трезвые выжили? Это обнадёживает. Пусть, их и ничтожное количество, но сам факт того, что будущее общества станут определять не только «колдыри», не может не радовать.

Нет, ни себя, ни брата, ни прочих обитателей брандвахты я не считаю пьячугами. Мы с Данилычем, например, к выпивке равнодушны: можем выпить, а можем и «пройти мимо». Да и у Натальи я не заметил никакой тяги к спиртному. Как и у прочих, за исключением Григория.

Короче, ехали мы через полгорода не двумя, а тремя машинами. Впереди Данилыч на «Волге», на переднем пассажирском сиденье которой гордо восседал шестилетний Антошка, а на заднем лежала (молодые женщины по нынешним временам — самый дорогой «товар» среди некоторых категорий выжившего населения, и не стоит дразнить гусей наличием у нас такого богатства) светловолосая двадцатилетняя пухленькая воспитательница детского сада. Далее мы с Виктором за рулём «Маза»-топливозаправщика и мной, задравшим автомат под самое горло, чтобы оружие было видно сквозь лобовое стекло. И завершал колонну дед Иван на тентованном «Камазе», накануне апокалипсиса привёзшем сгущёнку с Карламанского молококонсервного завода, но не успевшем встать под разгрузку на продуктовой базе. Вот этим-то, в основном, и питалась троица, обосновавшаяся на автобазе. И если им та сгущёнка и концентрированное молоко уже в печёнках сидели, то для нас будет шикарным продовольственным подспорьем на грядущую зиму.

Фая Нафикова (досталась же от родителей фамилия!) и Антошка, которого девушка подобрала на улице, когда тот с перепугу сбежал из квартиры с мёртвыми родителями, конечно же, захотели остаться на брандвахте. Пацан — из любопытства, поскольку такого «чуда техники» никогда не видел. Его, кстати, тоже сразу же «взяла в оборот» наша чадолюбивая Светлана. Воспитательница, напуганная беспределом в городе, из-за чувства защищённости, которое впервые со страшной ночи ощутила среди людей, более или менее близких ей по возрасту. Иван Романович Кречетов походил, посмотрел, но заявил, что уже привык к одиночеству, «а старуху мою не вернуть», и объявил, что переберётся в один из выморочных домиков. «Самый маленький, который найдётся».

— Люблю в земле покопаться. Да и вообще без работы не могу. Не случись у Полины того перелома, ни за что бы дачу не продал.

И нашёлся такой домик. Не то, чтобы самый маленький, но расположенный поблизости от Кузнецовского Затона и довольно ухоженный. Так что первые дни, пока дед обустраивался, бегал к нам «столоваться». Потом же приспособился готовить на домашнем очаге и только брал у нас недостающие продукты, включая хлеб, который пекла в духовке Оля Бородина. «Бородинский», как мы его назвали в шутку (настоящий «Бородинский» чёрный, а наша кулинар, за неимением ржаной муки, печёт белый, пышный на «домашней» закваске).

Долго отмахивался он и от двустволки, которую ему навяливали мы с братом.

— Да кому я, старый пердун, нужен, чтобы ружьё у себя держать?

— Ты, дядя Ваня, может, и никому не нужен. А вот когда в воздух пальнёшь, если что-то не так, то мы услышим и будем готовы к неприятностям.

Только тем и уговорили.

Эти почти две недели похолодания и нудных мелких дождей, кажется, окончательно погасивших пожар не нефтеперерабатывающем заводе (а может, там всё и само собой догорело) стали причиной роста численности населения района частной застройки. Обитатели многоэтажек с улицы Степана Кувыкина и с новых районов, поднявшихся на улице Менделеева, потянулись в частный сектор Колонии Матросова. Ну, не считая тех, кто жил в девятиэтажках, прилегающих непосредственно к зданию «ментовского института», построенного на месте той самой детской колонии, где перед войной отбывал срок Александр Матросов.

Только вглубь частной застройки, в сторону затона они старались не соваться. Видимо, «старожилы» напели в уши желающим обосноваться, что там живут какие-то «отмороженные бандиты», к которым подойти-то страшно. Не потому, что действительно нас боялись, а просто быстро сообразили: чем больше народа, тем меньше им достанется того, что можно «подчистить» в выморочных домах. И «толкнуть» на стихийном продовольственном рынке, образовавшемся в районе Монумента Дружбы.

Впрочем, к нам бежало из пропавших запахом смерти многоэтажек не так уж и много народа. Кто-то перебирался на дачи, находящиеся в пойме рек Белая и Дёма к югу от города, кто-то занимал дома частного сектора на горе между улицами Софьи Перовской и Пугачёва или селился в частной застройке, тянущейся вдоль речки Сутолока, впадающей в Белую как раз возле Монумента Дружбы. Основная же масса уцелевшего населения Старой Уфы, насколько нам известно, медленно, но верно переселяется в огромный массив «своих домов» в Нижегородке, пойменном участке излучины Белой, расположенном к западу от исторического центра города. Те, кто не уехал «на историческую родину», в башкирские сёла, из которых когда-то перебрался в столицу. Кто-то бежал, кто-то, смирившись с запахом, от которого в городе не спрятаться нигде, продолжал жить. Без света, без тепла, без водопровода. До чего же бывшие советские люди живучие, если требуется обитать в нечеловеческих условиях!

Закончив ремонт катера типа «Путейский», устанавливавшего когда-то бакены на фарватере, Григорий загорелся новой идеей.

— Нам нужен собственный буксир.

— Зачем? — удивился Андрей.

— А вдруг придётся что-нибудь ценное на барже притарабанить. А у нас уже есть, чем.

— А пассажирский теплоход тебе не нужен? Вон, у пристани городского порта стоит такой.

— Не, теплоход излишним будет. А вот буксир-толкач — самое то. Тем более, один тут неподалёку есть.

Он имел в виду ту сцепку пустой баржи и толкача, что застряла между опорами шоссейного моста на обходе трассы М5 и береговой отмелью.

— Данилыч, тут недалеко, мили четыре по воде будет. Если там движок в порядке, я за полдня обернусь. Зато представляешь, какая это вещь?

— Не представляю.

— Значит, увидишь.

В общем-то, занимать чем-то иным механика в день, объявленный выходным, было грешно, и брат махнул рукой. А Гришка, сблатовав Сергея, завёл мотор «Жулана», и их посудина через пару минут после того, как отшвартовалась от брандвахты, скрылась за поворотом Белой.

И ведь не соврал, зараза. Часа через четыре, мощно урча двигателем, громадина с гордой надписью «Волгарь-15» на ходовой рубке и прикреплённой перед ним баржей преодолела течение Уфы, сливающейся с Белой, и медленно вползла в затон. А следом, едва не вылетев на отмель (Серый несколько не рассчитал скорость течения вод Уфимки), в стоячие воды вкатился и «Жулан». Только если опытный судоводитель, управляющий буксиром, довольно смело прижался к берегу и побежал бросать якоря, то матрос с брандвахты так и остался болтаться посреди фарватера затона, дожидаясь, когда Гриша сойдёт на берег, надует резиновую лодку и переправится на «Путейский», чтобы вернуть его на «законное» место у борта брандвахты.

— Повозиться, конечно, пришлось, чтобы буксир от опоры «отклеить» и баржу с мели снять. Вон, видишь, вся краска на борту «Волгаря» ободрана. Был бы Серёга поопытней, так и без этого обошлось бы. Но, я тебе скажу, Данилыч, посудина того стОит, чтобы мы с ней е… мучились там, у моста. Двигатели как часики работают!

— Вы, мужики, как дети. Только у вас игрушки побольше, — махнула рукой на сожителя Светлана.

— Да ладно, Светка, не ворчи. Вот увидишь, пригодится нам когда-нибудь этот красавец.

— Да я, если и буду ворчать, то только из-за того, что Антошку за собой потащили.

— Не таскали мы его никуда. Он сам втихаря на «Жулан» пробрался. Интересно ему. Ну, и не возвращаться же нам, чтобы его высадить, когда он в рубку припёрся. Пусть учится! Может, из него со временем хороший моряк вырастет. Верно, Антоха?

— Да, дядь Гриша, — пропищал мелкий, очень довольный приключением, в котором принял участие.