Бездарь из столицы

Глава 7. Боль преображения

Лазер работал с гипнотической красотой и точностью. Марк не отрывал от него глаз, завороженный этим зрелищем. Он не просто наблюдал за машиной — он чувствовал каждый импульс луча, каждое микроскопическое движение каретки, будто это было продолжением его собственной воли. Парень больше не был просто носителем знания — он был дирижером, управляющим симфонией из света, энергии и древней магии.

Часы пролетели незаметно. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь грязное окно, сменился сумеречными городскими бликами, а затем и глухой ночной тьмой. Марк не включал основной свет — лишь тусклая настольная лампа и собственное свечение монитора освещали его лицо, застывшее в маске предельной концентрации. Периодически он подходил к станку и отслеживал процесс гравировки.

И вот спустя почти десять часов парень понял, что что-то идет не так… Ледяной червячок паники скользнул по его позвоночнику. Он прищурился, вглядываясь в рубин. Лазер продолжал свою ювелирную работу, но свободного места на идеальной поверхности камня почти не оставалось, а до завершения главного, финального рунического контура — того самого, что должен был замкнуть цепь и активировать всю систему, — было еще далеко. У него еще была надежда, что все идет по плану и это просто вспышка его волнения. Но спустя еще час Марк увидел, что рунные цепочки начинали наезжать друг на друга, сливаясь в беспорядочные, хаотичные линии.

«Нет. НЕТ!» — мысленный вопль оглушил его сильнее любого звука.

Он рванул к компьютеру, с силой ударив по клавише «Пауза». Лазер остановил свою работу. В наступившей тишине Марк слышал лишь бешеный стук собственного сердца. Он лихорадочно стал пролистывать виртуальные чертежи, сверяя их с тем, что было нанесено на камень. Все было идеально, каждый символ на своем месте… но их было слишком много. Они не помещались.

Парень откинулся на спинку стула и погрузился в свое сознание, вызывая перед глазами схему Кайрона, Он просматривал ее символ за символом, сверяя со своим кодом, пытаясь найти ошибку. И тогда он ее увидел. Не ошибку в расчетах, а ошибку в восприятии.

Он, Марк, человек, выросший в мире плоских экранов и двумерных чертежей, смотрел на формулу как на невероятно сложный, но линейный узор. Его мозг сам уместил ее на поверхности, как обычную гравировку.

Но Кайрон мыслил иначе. Он мыслил объемно. Его руны не лежали в одной плоскости — они были многослойными, трехмерными, как замысловатая голограмма или структура ДНК. По факту из-за ошибки восприятия Марк пытался уместить объемный куб в площадь квадрата. Но это было невозможно. Детская, глупая, но фундаментальная оплошность. Оплошность существа, ограниченного своим опытом, пытающегося постичь наследие того, для кого дополнительные измерения были такой же реальностью, как для него — длина и ширина.

Отчаяние, черное и липкое, накатило на него, грозясь поглотить. Перед глазами встали все потраченные деньги, все бессонные ночи, все надежды. Они превращались в пыль из-за такой ерунды. Он вытащил из станка первый, незавершенный рубин. Тот был холодным и выглядел как кусок стекла, который чем-то поцарапали ради баловства. Судорожная попытка сточить гравировку привела только к тому, что парень окончательно испортил камень.

Марк замер, со всей силы сжимая в руке кристалл-неудачу. И вдруг ярость — чистая, животная, направленная не на древнего, а на собственную ограниченность — выжгла из парня все отчаяние.

«Нет! — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Я не сдамся. Я не позволю этому остановить меня». Он швырнул негодный рубин в угол комнаты. Тот ударился о стену и покатился под стол, где и остановился, являясь неоспоримым доказательством его первой неудачи.

Следующие три дня прошли в новом витке безумия. Марк почти не спал, он адаптировал свою программу. Теперь он понимал свою ошибку. Его мозг, ломая себя, пытался мыслить категориями многомерной геометрии. Он представлял рубин не как шар, а как сферу, внутри которой можно было создавать слои, уровни, целые миры из рун. Он изменил алгоритмы лазера, заставив луч фокусироваться на разной глубине, выжигая символы сначала внутри кристалла, а потом на его поверхности.

Это был титанический труд. Каждое новое изменение отнимало его последние силы. Только медитативная практика древних спасала его тело и давало разуму передышку и возможность увидеть задачу под новым углом. И вот, спустя семьдесят два часа, он снова был готов.

В держателе лежал второй рубин. Чистый, нетронутый, полный потенциала. Марк запустил программу, и танец лазера начался вновь. Но на этот раз все было иначе. Луч работал глубже, его движения были еще более точными и сложными. Иногда казалось, что он ничего не делает — просто зависает в одной точке, но в это время он творил магию в глубине кристалла.

На этот раз процесс занял почти сутки. Марк не отходил от станка, лишь несколько раз он отлучился на то, чтобы выпить стакан воды. Он следил за каждым микронным шагом лазера, сверяясь с обновленной объемной моделью на экране. И наконец, спустя двадцать два часа, без каких-либо спецэффектов лазер погас, а сам гравер затих.

Парень не сразу осмелился подойти. Несколько минут он сидел, глядя сквозь монитор, а после медленно поднялся и, затаив дыхание, заглянул в держатель. Он замер…Рубин был целиком покрыт тончайшей вязью неразличимой глазу. Если не знать о гравировке, то можно было подумать, что камень просто припорошен пудрой. Никаких видимых линий, никаких узоров.

Но он светился. Из самой сердцевины, из глубины кристалла, исходил едва заметный, но невероятно красивый пульсирующий свет. Рубин был живым. Совершенным. Целым миром, заключенным в прозрачную сферу.

Дрожащей рукой Марк извлек его. Этот камень был теплым и тяжелым. Он казался гораздо плотнее, чем должен был быть. Внутри него, в его глубине, танцевали и переливались невидимые глазу узоры — настоящая формула Кайрона, воплощенная в трех измерениях. Он сделал это. Он исправил ошибку. Он СОЗДАЛ!

Марк стоял посреди своей замусоренной, пропахшей озоном комнаты и держал в руке невозможное. Свое будущее. Ключ к мести и спасению. И впервые за долгие недели на его лице появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку. Это была не улыбка торжества и самовосхваления, а робкая улыбка надежды. Надежды на то, что теперь то все будет хорошо.

Парень собрался приступить к внедрению артефакта в ту же секунду, пока не исчезла его решимость. Он осознавал, что с каждой пройденной минутой, с каждым часом ему будет все сложнее решиться на последний, безрассудный шаг. В его голове попеременно сражалось два чувства. Первое — чувство страха, не за себя, а за неудачу, которая погубит не только его, но и его сестру. Второе — вера в то, что все получится, в то, что у него просто не осталось другого пути и выбор был сделан еще четыре недели назад, после нажатия одной клавиши.

И только в последний момент благоразумие взяло верх над его бушующими эмоциями. Он посмотрел на себя в зеркало — парень и раньше не отличался плотным телосложением из-за хронического недоедания. Сейчас же на него смотрела тень его былого «я». Впалые щеки, воспаленные глаза с полопавшимися капиллярами и взгляд безумца, который пугал его самого. Марк вспомнил, что платой для артефакта будет его жизненная сила, сила, которую он так бездумно растрачивал последние 30 дней.

Пять дней… Он дал себе пять дней на восстановление. Сто двадцать часов, которые он посвятит сну, еде и отдыху. Парень понял, что просто не сможет решиться на внедрение, если перерыв будет хоть на день дольше.

Чтобы не подвергать себя искушению, Марк укутал рубин плотной тканью, положил его в коробку и убрал ее на самый дальний край своего стола. Парень, впервые за несколько дней принял душ, только сейчас осознав, что от него исходит запах хуже, чем от бездомного из подворотни столицы. После он переместился на кухню, где уничтожил последние остатки своих продуктов. А дальше его ждала кровать и сон. Сон не по расписанию, а до полного восстановления организма.

Восемь часов. Именно столько он позволил провести себе в кровати. Его разбудил не будильник, а невыносимый голод. Марк осознал, что его тело, изможденное неделями нервного напряжения, требовало большого количества ресурсов для восстановления.

Еда… Еда стала главной задачей и главной статьей расходов, истощившей жалкие остатки его кредитов. Дешевая лапша и концентраты были забыты. Теперь его скромная кухня была завалена простой, но сытной и полезной пищей: крупы, куриная грудка, яйца, сезонные овощи, творог. Он готовил большими порциями, заставляя себя съедать все, даже когда есть не хотелось. Каждый прием пищи был не удовольствием, а заправкой топливом машины под названием «тело» перед решающим заездом.

И вот остался еще день от запланированного отдыха, а все запасы снова подошли к концу. Денег оставалось в обрез, и парень принял для себя волевое решение — ему придется выбраться из своей берлоги и добраться до рынка.

Все эти дни он гнал от себя мысль, что его могут разыскивать все кланы столицы. Он специально отгородил себя от новостей внешнего мира, боясь накликать на себя беду своими запросами в сеть. Парень вздрагивал каждый раз, когда за окном раздавался рев мотора проезжающей мимо машины. Но сейчас, смотря на остатки своей наличности он понял, что другого выхода нет. Ему придется выйти в большой и опасный мир под названием — Столица Российской Империи.

С неохотой, испытывая глухое раздражение от необходимости покидать свой дом, Марк натянул самый простой и поношенный серый свитер и потрепанные джинсы, засунул в карман последние кредиты и вышел из дома. Воздух на улице показался ему неестественно чистым и громким. Скрип тормозов проезжающего мимо такси, гул голосов прохожих, фоновый шум города — все это било по слуху, отзываясь болезненным эхом в его черепе. За месяц самоизоляции парень полностью отвык от всех этих атрибутов большого города. Он чувствовал себя голым, уязвимым, будто на его лбу была выжжена надпись: «У меня есть великая тайна».

И тут же, как по заказу, из соседней двери выпорхнула фигура, которую он меньше всего хотел видеть. Мария Степановна. Пожилая, вечно недовольная жизнью соседка, чье главное занятие заключалось в сборе и переработке сплетен.

— Маркуша! Родной! — ее голос, слащавый и притворно-сочувствующий, заставил его внутренне содрогнуться. — Сколько тебя не видно! Я уж думала, ты совсем зачах от горя…

Парень попытался пройти мимо, сделав вид, что не слышит, но соседка ловко преградила ему путь, успев бросить оценивающий взгляд на его потертую одежду и уставшее лицо.

— Ты так похудел… — она качала головой, причмокивая губами. — Небось, денег на нормальную еду нет? Ну конечно, на кого ты теперь надеяться-то можешь? Родителей нет… царствие им небесное… сестричка сама практически на том свете… — она сделала паузу, в ее глазах читалось не сострадание, а жгучее, неприкрытое торжество. — Тяжело без…неодаренному в нашем мире, ох тяжело… Особенно, когда такое горе на семью обрушивается. Бедный, бедный мальчик…

Марк стиснул зубы. Он всегда знал о ее скверном характере и зависти. Их семья, хоть и простая, но дружная и полная надежд, всегда была бельмом на глазу у этой одинокой, озлобленной женщины. А теперь, когда от семьи остался лишь он да больная сестра, она наслаждалась их падением.

— Спасибо за участие, Мария Степановна, — сквозь зубы выдавил он, пытаясь обойти ее. — У меня дела.

— Да уж, дела… — фыркнула она ему в спину. — Какие дела у бездаря? На свалку спешишь? Или радиоактивную землю грузить? Смотри, Маркуша, здоровье-то береги. Одно оно у тебя осталось…

Марк уже не слушал ее причитаний, отдаляясь от ее визгливого голоса прочь по улице. Ее ядовитое: «Удачи!» — донеслось ему вслед. Каждый ее укол, каждое напоминание о его статусе лишь закаляли его решимость. Он шел, сжав кулаки в карманах, чувствуя, как жгучая ненависть ко всему этому миру, ко всей этой системе, придает ему сил.

По дороге ему повсюду мерещились тени. Вот мужчина в темном плаще слишком долго смотрит на витрину, в которой отражается он. Вот автомобиль проехал очень медленно для данного участка дороги, будто высматривая кого-то. Параноидальный страх, поселившийся в нем с того дня в котловане, шептал, что за ним охотятся, что сеть Новгородовых вот-вот набросится на него.

Но рациональная часть мозга, еще не до конца затуманенная страхом, понимала — всем на него просто плевать. Он — НИКТО. Бездарь с радиационных раскопок. Его исчезновение на месяц не вызовет ни у кого вопросов. Эта мысль была одновременно унизительной и… освобождающей. Его никто не искал. Пока он не сделает что-то выходящее за рамки своего статуса у него будет время.

Рынок встретил его оглушительной какофонией запахов и звуков. Крики зазывал, ароматы специй, копченостей и свежего хлеба. Вокруг сновали другие люди и никому не было дела до проблем и переживаний парня. В очередной раз он задумался о том, как же ему подходит определение древнего — песчинка. Он действительно был песчинкой в общем потоке таких же уставших, замученных людей. Парень двигался на автопилоте, покупая заранее составленный список продуктов: гречка, курица, морковь, лук. Его скромный бюджет таял на глазах.

И вот, расплачиваясь за десяток яиц у лотка с фермерской продукцией, он услышал обрывок разговора двух мужчин у соседнего прилавка с вяленым мясом — типичных авантюристов низкого ранга, судя по потрепанным ботинкам и скромным, но функциональным перстням на пальцах.

— …значит, эдикт таки возобновили! — с жаром говорил один, коренастый, с лицом, обветренным ветром и солнцем. — С понедельника официально. Гильдия уже рассылает уведомления.

— Да уж… — его собеседник, более молодой, чесал затылок. — Шанс, конечно, но… до пятого ранга-то еще допрыгнуть надо. Кому это по силам?

— А ты думал, аристократом просто стать? — фыркнул первый. — Зато дорога открыта. Не в слугах у кланов всю жизнь прозябать, а самому встать с ними наравне!

Марк замер с купюрой в руке. Эдикт? Возобновили? Его сердце пропустило удар. Он повернулся к продавцу, старому, грузному мужчине с усталыми глазами, отсчитывающему ему сдачу.

— Простите, о каком эдикте речь? — спросил Марк, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Продавец поднял на него взгляд, брови удивленно поползли вверх.

— Ты где пропадал, парень, если про эдикт Императора не слышал? — он снова взглянул на его скромные покупки, на немудреную одежду. — Его Величество вновь даровал возможность простолюдинам выслуги в аристократы. Достигни пятого ранга по любому из путей — и проси аудиенции. Проверят — и, если все чисто, и нет долгов перед Империей, а дар настоящий — пожалуют герб, земли, титул. Суровый путь, но шанс. Единственный, чтоб с самого дна на вершину подняться.

В глазах Марка на мгновение вспыхнула надежда. Ослепительная, обжигающая. Путь. Законный путь к силе, к мести, к спасению Лизы! Он не должен будет прятаться, он мог…

И в этот момент взгляд продавца, скользнув по его рукам, ищущим в кармане мелочь, задержался на его пустых пальцах. Натруженных, с мозолями и шрамами от припоя, но пустых. Интерес к разговору в глазах мужчины сразу погас, сменившись на мгновение чем-то другим… Скукой? Легким, почти незаметным презрением? Он ничего не сказал. Просто протянул сдачу и безразлично повернулся к следующему покупателю:

— Вам чего, гражданин?

Этого молчаливого взгляда, этого мгновенного обесценивания, оказалось достаточно. Ледяная волна смыла вспышку надежды. Законный путь? Для одаренных. Для тех, у кого уже есть сила. У него ничего не было. Только пустые руки и знание, которое он не мог использовать.

Парень молча взял свою сдачу и пакет с продуктами, развернулся и пошел прочь. Его решимость, и без того стальная, накалилась докрасна. Ему надоело быть пылью. Надоело быть тем, на кого смотрят с жалостью или презрением. Надоело быть никем. Обратная дорога прошла как в тумане. Паника и паранойя отступили, их место заняла холодная, всепоглощающая ярость и решимость. Он шел, не видя ничего вокруг, сжимая пакет так, что костяшки пальцев побелели.

Следующий день прошел в том же режиме: сон, еда, практика. Но теперь в его движениях была не просто необходимость, а яростная, свирепая целеустремленность. Каждый кусок пищи был кирпичиком в фундаменте его будущей силы. Каждый вдох — шагом к преображению.

И вот настал долгожданный момент… Вечер пятого дня. В комнате было прибрано. Пол чист, стол пуст. На нем лежали только три предмета: один из рубинов, сверкающий в свете лампы своим идеальным, смертоносным узором; стерильный скальпель из аптечки; и чистая ткань.

Марк двигался посреди комнаты, совершая последний, медленный цикл древних упражнений. Его дыхание было ровным, сердце билось спокойно и мощно. Страх ушел. Осталась только тишина и непоколебимая воля. Он был готов.

Парень подошел к столу, взял скальпель и рубин. Лег на спину на голый матрас, подложив под голову свернутое одеяло. Его лицо было бледным, но абсолютно спокойным. Он приложил холодный кристалл к коже на груди, чуть левее центра, туда, где под ребрами чувствовался размеренный стук сердца. Пометил точку. Взял скальпель.

Лезвие блеснуло, холодное и острое. Боль была резкой, но незначительной. Капля крови выступила и покатилась по коже. Он надавил сильнее и сделал более глубокий надрез. Боль усилилась, стала жгучей, кровь закапала с его груди. Парень отложил скальпель, взяв рубин. Его рука не дрогнула.

«Для Лизы, — подумал он. Для мести».

Марк вспомнил все самые тяжелые моменты своей жизни, всю несправедливость, свалившуюся на его семью. Он разжег свою ярость до предела и сильным, точным движением вдавил идеально отполированный камень в свежую, кровоточащую рану. И после мир для него взорвался!

Как же глубоко ошибался парень, когда думал, что боль от заполняющих голову знаний была самой сильной на свете. То, что он испытывал сейчас было не болью. Это было нечто, не имеющее названия в человеческом языке. Это было всесокрушающее чувство абсолютного, тотального разрушения. Будто вселенная, протестовала против вмешательства в свои фундаментальные законы.

Белый, слепящий, абсолютный свет ударил ему в глаза, хотя они и были закрыты. Огненная молния вонзилась в грудину, раскалывая кости, прожигая плоть, испепеляя нервы. Его тело вздыбилось в немой судороге, выгнувшись в неестественной дуге. Он не закричал — у него не было на это воздуха. Легкие отказались работать, сжатые тисками невыразимой агонии.

Казалось, каждая клетка его тела одновременно разрывалась на части и сжигалась в адском пламени. Его сознание, еще секунду назад ясное и твердое, затопила лавина чистого, нефильтрованного хаоса. Визг разрываемой материи. Гул рождающихся и умирающих галактик. Холод пустоты между мирами.

Парень чувствовал, как рубин в его груди — уже не камень, а сгусток ярости и света, перемещается внутрь тела и начинает работать. Он впивался в его плоть тысячами невидимых щупалец, сплетаясь с нервными окончаниями, с кровеносными сосудами, с самой душой. Это был не имплант. Это было сращивание. Насильственное, грубое, беспощадное.

Где-то на краю сознания, сквозь всепоглощающую боль, он ощутил импульс. Тот самый, на который был рассчитан артефакт. Его жизненная сила, его воля, его боль, его ненависть — все, что он вложил в этот момент, — было схвачено механизмом и использовано как искра для розжига. В его груди что-то щелкнуло.

И боль…изменилась. Она не уменьшилась. Нет. Она стала упорядоченной. Из хаотичного наказания она превратилась в инструмент. Четкий, безжалостный, методичный инструмент перестройки. Он чувствовал, как его мышцы рвутся и срастаются заново, становясь плотнее. Как кости сжимаются, наполняясь странной тяжестью. Как нервная система перезагружается, проводя импульсы с невыносимой, обжигающей скоростью. Он чувствовал, как в его теле прожигаются и формируются магические каналы.

Парень лежал, пригвожденный к кровати агонией, и чувствовал, как умирает Марк Светлов, жалкий бездарь. И рождается… кто-то другой. Кто-то, чье первое ощущение в этом мире было — всепоглощающая, испепеляющая БОЛЬ. И в самом конце этого ада, перед тем как провалиться в спасительное забытье, он почувствовал первый, крошечный толчок. Слабый, едва заметный ритм, отличный от бешеной дрожи боли. Ритм, идущий из глубины груди, от самого кристалла.

Тук. Тук. Тук.

Ровно. Методично. Неумолимо. Как тиканье часов, отсчитывающих начало его новой жизни. Марк не знал какой она будет, но он точно знал, что завтра глаза откроет уже совершенно другой человек…

В то время пока Марк проходил свою эволюцию, в поместье Новгородовых шло совещание, напрямую касающееся парня. Глава клана, Лев Новгородов, быр хмур и совершенно этого не скрывал. Сегодня ни одна новость не могла его порадовать. Руководители направлений заканчивали свои доклады и одновременно заканчивалось его терпение. Финансовый директор отчитался о падении доходов на семь процентов из-за нестабильности на рынке. Начальник безопасности доложил об увеличении активности кровавого культа в пригородных зонах. Каждая новость была словно маленький камень, ложившийся на весы его плохого настроения.

И вот настала очередь главной темы — проекта «Дыра». К трибуне вызвали главного аналитика клана, мужчину с бледным, осунувшимся лицом ученого, замученного неразрешимой задачей. Он нервно поправил очки.

— Господин Новгородов, — его голос звучал устало и апатично. — По объекту семь-бэ… проще говоря, «Дыре». Отчет за истекший период. Команда закончила полное сканирование и разбор подземного помещения.

Он щелкнул пультом, и на проекторе высветилась идеальная схема убежища Кайрона.

— Символика… Ее количество огромно. Мы насчитали несколько тысяч уникальных знаков, нанесенных с непостижимой точностью. Они покрывают стены, пол, частично уцелевший потолок. Мы проверили все языковые архивы. Совпадений нет. Ни единого. Это абсолютно неизвестная языковая или руническая система. Никакой расшифровке она пока не поддается. Мы не можем понять ни принцип ее построения, ни смысл. Но мы точно уверенны что это наследие Древних.

Лев Новгородов перестал барабанить пальцами. Его взгляд стал тяжелым, как свинец.

— Продолжайте.

— Что касается артефактов… — аналитик сглотнул. — Помещение пусто. Абсолютно. За исключением каменной пыли на полу, следов обрушения и… остаточных следов крови. Если там что-то и было — это что-то забрал тот, кто провалился первым.

В зале повисла тишина, которую можно было резать ножом. Лев медленно перевел взгляд на своего сына, Кирилла, сидевшего чуть поодаль и всеми силами старающегося выглядеть невидимым.

— Новости по его поиску? — спросил Лев, и его тихий голос прозвучал громче любого крика.

На этот раз ответил начальник службы безопасности, сухопарый мужчина с каменным лицом.

— Мы прочесали все трущобы, все притоны, все больницы и морги, куда мог бы попасть человек с подобными травмами. Опрашивали всех, кто хоть как-то связан с «ЭкоСтар-утилизацией». Никаких зацепок. Большинство рабочих отбросы общества — бездари без документов, без семей. Они часто гибнут, их не ищут. Наши аналитики дали прогноз: с вероятностью в восемьдесят семь процентов тот человек был не одарен и скончался от полученных при падении травм и последующего радиационного облучения где-нибудь в канализационном коллекторе. Судя по косвенным следам, он выбирался из «дыры» несколько часов. Здоровому человеку понадобилось бы на это десяток минут. Если бы он был жив, он бы уже давно попытался продать вынесенные артефакты. Тот контингент, который там работает не может прогнозировать последствия своих действий, а будет думать только о получении возможной прибыли. Я считаю, что его поиск— пустая трата ресурсов клана. Мы ищем иголку в стоге сена.

Лев Новгородов медленно поднялся из-за стола. Его фигура, нависала над подчиненными монолитной глыбой.

— Пустая трата ресурсов, — повторил он безразличным тоном. — Ресурсов, которые мы тратим из-за торопливого, идиотского решения.

Все взгляды, будто по команде, снова устремились на Кирилла. Тот попытался сохранить надменность, но под тяжелым взглядом отца его уверенность таяла на глазах.

— Я… я действовал так, как считал нужным для безопасности клана! — попытался он парировать, но голос дрогнул.

— Ты действовал как щенок, испугавшийся собственной тени! — голос Льва оставался тихим, но каждое слово било точно в цель. — Ты уничтожил единственных свидетелей, которые могли бы нам что-то рассказать! Ты заставил нас месяц вести слепую игру, упуская время и давая настоящему виновнику, если он жив, еще большую фору! Из-за твоей «оперативности» мы получили пустую комнату и гору бесполезных символов!

Он не кричал. Он излагал факты. И от этого было еще страшнее. Кирилл опустил глаза, его руки сжались в кулаки, чтобы скрыть дрожание пальцев. Лев тяжело вздохнул и снова сел в кресло, всем видом показывая, что разговор окончен.

— Из-за указа императора мы не можем сейчас распылять наши ресурсы. Сейчас приоритетом будет привлечение на свою сторону сильных одаренных простолюдинов. Нам необходимо учиться выстраивать с ними взаимовыгодные отношения. Время, когда на них можно было плевать, к сожалению, закончилось. Поэтому я приказываю закрыть проект «Дыра». Все полученные данные засекретить, а плиты перенести в центральное хранилище клана. Пусть через десятки или сотни лет мы или наши потомки разгадают эту загадку.

— Все понятно, господин, — руководитель службы безопасности склонился в глубоком поклоне.

— А насчет иголки…Установить минимальное наблюдение за всеми, кто проявляет интерес к руинам Древних. За аукционами, черным рынком, гильдией авантюристов. Искать аномалии. Не человека — аномалии. Кто начнет торговать странными артефактами. Кто начнет проявлять необъяснимый рост силы. Кто начнет задавать не те вопросы. Искать тень, а не человека. Вдруг иголочка да найдется.

Совещание было окончено. Люди поспешно стали покидать зал, стараясь не шуметь. Лев Новгородов остался сидеть один в огромном, пустом зале, глядя на проекцию пустой комнаты с нечитаемыми символами — на памятник величайшей неудачи его клана и глупости его наследника.