Бездарь из столицы

Глава 3. Наследник древнего

Сознание возвращалось к Марку медленно, нехотя, будто выныривая из густой, вязкой смолы. Первое что он почувствовал, придя в себя — БОЛЬ и ХОЛОД!

Боль была невыносимой, она будто раздирала все его тело на части. Из носа и ушей текла кровь. Он был пуст. Выпотрошен. Разорван изнутри. Голова раскалывалась, а каждый вздох отдавался огненной резью в ребрах. Но он был здесь. В своем теле. В своей, а не чужой, боли. Холодом же тянуло от плиты, на которой он лежал. Казалось, что она хочет вытянуть последнее живое тепло парня в бессильной злобе от проигранного сражения.

Марк судорожно дышал, и его легкие снова наполнялись спертым, пыльным, но таким настоящим воздухом подземелья. Он медленно, с невероятным усилием, повернул голову. Его взгляд упал на каменную плиту. Свет рун, еще недавно яростный и багровый, теперь был едва заметным, угасающим свечением. Лишь кое-где еще тлели отдельные линии, слабо подсвечивая кровь парня, запекшуюся в замысловатых узорах.

Победа. Она не ощущалась триумфом. Она ощущалась как самое сокрушительное, изматывающее поражение в его жизни. Он выиграл битву, но чувствовал, что проиграл всего себя. Не было сил даже пошевелиться. Он просто лежал, смотря в непроглядный мрак свода, и слушал, как его собственное сердце медленно, прерывисто, но всё же бьется.

Прошли минуты. Или часы. Время потеряло смысл. Постепенно дрожь стала стихать, уступая место леденящей слабости. Марк осознал, что если ничего не сделает, то так и останется лежать на камне, а утром первые рабочие найдут его остывший труп.

«Лиза…» — первая ясная мысль пробилась сквозь боль и апатию. «Я должен… должен выбраться. Для Лизы».

С нечеловеческим усилием, опираясь на дрожащие, непослушные руки, он оттолкнулся от плиты и сел. Тишина была звенящей, абсолютной. Ни гула техники сверху, ни голосов — ночь еще не уступила свои права новому дню. С трудом сфокусировав взгляд он попытался осмотреться. Ничего, кроме мрака.

Его пальцы, дрожа от слабости, начали шарить по поверхности под ним. Раньше плита была гладкой, как стекло, и испещренной тончайшими узорами. Теперь под пальцами была грубая, пористая фактура, словно камень был изъеден временем…И тогда в его сознании, еще не окрепшем, вспыхнуло первое чужое воспоминание. Яркое, как молния, и горькое, как полынь.

«…Он — Кайрон — сидел в кресле из полированного черного дерева, а все пространство рядом завалено свитками с расчетами. Перед ним на столе лежали безупречные чертежи. Не артефакта, а целой системы — сложнейшей, гениальной, способной постоянно развивать тело, дух, а главное мозг носителя, медленно, но неотвратимо ведя его к истинному бессмертию через вечную эволюцию. Это была его мечта. Его великая теория. Но на пути стояла непреодолимая преграда — материя. Для нанесения тысяч взаимосвязанных рун требовался идеальный проводник колоссальных размеров. Безупречный рубин, величиной с его особняк. Такого в природе не существовало. Его гений был в ловушке, которую не мог преодолеть.

Годы шли. Тело старело. Мозг, самый сложный и неподвластный даже его гению инструмент, начинал давать сбои. Отчаяние гнало его вперед. И он нашел другое решение. Грубое, прямое, рискованное. Если нельзя сохранить себя через развитие, можно просто перенести сознание в нового, молодого носителя. Украсть чужую жизнь. Он создал «Камень Души» — эту плиту. Не идеальное решение, а костыль, ловушку, банку для своей души, пока не найдется способ реализовать главный план. Он презирал свое творение, но это была его единственная надежда к которой он до последнего не хотел прибегать. Тогда-то он и рассказал о своей теории бессмертия остальным Аэтирийцам, надеясь на их помощь, но получил попытку захвата его знаний…»

Воспоминание исчезло так же резко, как и появилось, оставив после себя вкус горечи и гениального безумия. Марк снова ощутил под пальцами грубую, рассыпающуюся поверхность. Он осознал — плита, артефакт тысячелетней давности, исполнила свое предназначение. Как будто дожидаясь его понимания раздался сухой, трескучий звук. Каменная поверхность окончательно погасла и рассыпалась горсткой пыли. Его кровь, пролитая недавно на плиту, исчезла вместе с ней.

Парень судорожно выругался и смахнул с себя остатки камня. Он надеялся, что не осталось никаких улик. Ничего, что могло бы связать его с этим местом. С трудом поднявшись на ноги, он начал осматривать себя. Карманы комбинезона были порваны, но в одном из них он нашел то, что искал — старый, потрескавшийся, но все еще живой коммуникатор. Экран был исцарапан, но не разбит. Дрожащим пальцем он тыкнул в кнопку включения.

Слепящий в темноте свет экрана вырвал из мрака кусок реальности. Марк зажмурился от вспышки боли, а потом медленно открыл глаза. Свет от коммуникатора был слабым. Жалким пятном в абсолютной тьме, но для парня он стал солнцем, вернувшим его к реальности. Он стоял в небольшом, круглом помещении. Стены были сложены из темного, почти черного камня. Воздух мерцал от пыли, поднятой его падением. Он не успел осмотреться. Внезапно боль в его голове ударила по вискам с новой силой, и Марк вновь рухнул на холодный пол, тихо стеная. Внутри его черепа творилось нечто невообразимое.

Это было похоже на то, как если бы в его голову вливали расплавленный металл — густой, тяжелый, обжигающий. Но это была не жидкость — это была информация. Чистое, ничем не разбавленное ЗНАНИЕ. Оно не приходило в виде слов или образов — по крайней мере, не сразу. Сначала это были просто… принципы. Ощущения. Понимание вещей, о которых он никогда не задумывался.

Он понимал, как энергия — та самая, что пронизывает весь мир, что питает силы одаренных и заставляет работать артефакты, — должна течь. Не хаотично, не грубыми потоками, как это представлялось современным эфирникам и террантам, а по сложным, идеально выверенным траекториям. Он вдруг понял, что сила — это не просто грубая мощь, это прежде всего контроль. Точность. Элегантность.

Знания. Огромные, непостижимые, чужие, опасные знания великого Артефактора Кайрона. Они кружились в темноте его разума, как рой ослепленных светом мотыльков, не находя выхода. Марк не мог сказать сколько продолжалась эта пытка, но в какой-то момент все прекратилось.

С трудом переведя дух, он вновь поднялся на ноги и включил на коммуникаторе фонарик, пытаясь лучше осветить помещение. Луч света, дрожащий и неровный, пополз по стенам. и теперь парень увидел, что блоки подогнаны так идеально, что между ними нельзя было просунуть лезвие. Ни следов раствора, ни сколов. Сами плиты были исписаны рунами и едва заметными очертаниями фресок, стертых временем.

Это были не просто камни. Каждый идеально подогнанный блок был… рассказом. В его голове всплывали термины, которых он никогда не знал: квантовая стабилизация структуры, резонансное гашение энтропии, принудительный порядок на атомарном уровне. Он смотрел на стену и знал, что ей десятки тысяч лет, что она пережила катаклизмы, способные стереть с лица земли современные города, и не получила ни единой трещины. Технология, недоступная его миру. Технология, которая казалась волшебством. Его взгляд скользнул по полу, где лежала груда пыли — все, что осталось от величайшего творения Кайрона, «Камня Души». И вновь воспоминание ударило его, как молотом.

«…Он — Кайрон — стоял на коленях перед почти законченной плитой. Его могущество, его гордость были ничем перед лицом надвигающейся смерти. Он, Великий Артефактор, был вынужден заниматься паллиативом. Созданием темницы для своей души. Он ненавидел эту плиту. Это был памятник его отступлению, его поражению. Но иного пути не было…»

Марк сглотнул ком в горле. Он стоял на прахе отчаяния древнего. Парень еще не успел перевести дух от данного видения, как волна очередных знаний хлынула в него настоящим потоком. Они стали структурироваться, обретать форму.

Руны. Не просто символы, а фундаментальные законы мироздания, закодированные в знаках. Каждый завиток, каждый угол — не произвол художника, а сложнейшая формула, описывающая взаимодействие энергий. Он смотрел на свои дрожащие пальцы и «видел», как они должны были бы двигаться, чтобы сплетать энергию в работающие узоры. Но его пальцы были пусты. В них не было силы.

Принципы создания и работы артефактов. Современные «артефакты», которые он видел у аристократов или на витринах аукционов, были грубыми поделками в сравнении с тем, что узнавал он. Примитивные контуры, колоссальные потери при работе, обязательный источник энергии в виде кристалла эфириума, требующий постоянной подзарядки — от накопителей или повышенного фона аномальной зоны. Знания Кайрона предлагали иное. Драгоценные металлы, камни и самодостаточность — первое великое открытие Древнего. Вечный двигатель, встроенный в саму структуру артефакта, питающийся от фона мира. Это была не магия — это была высшая математика реальности.

История Аэтерийцев. Эти воспоминания были обрывочными, как сны. Исполинские города, парящие в небе. Корабли, бороздящие не океаны, а пространство между континентами. Они не были богами. Они были учеными. Магами-инженерами, подчинившими себе законы физики и метафизики. И их погубила не война, не катастрофа, а зависть и страх перед гением одного из них — Кайрона.

И над всем этим, венчая все, как горная вершина, парила Теория. Та самая, что не давала Кайрону покоя. Не просто бессмертие души через переселение, а истинное бессмертие через бесконечное совершенствование. Постепенная, управляемая эволюция тела и духа, запускаемая артефактом невероятной сложности. Формула была готова. Чертежи завершены. Оставалось лишь воплотить. Но для этого требовался материал, которого не существовало в природе. И инструмент, которого не было в арсенале Аэтерийцев.

Марк застонал, сжимая виски ладонями. Его мозг, отточенный годами программирования, пытался систематизировать этот водопад информации, найти логику, структуру. Но масштаб был слишком велик. Он был муравьем, в которого влили библиотеку всех знаний человечества. Он ничего не понимал до конца, но ощущал масштаб. Вес. Ценность. Он был сокровищницей. Хранителем наследия цивилизации, ушедшей в небытие. Единственным человеком в мире, кто познал, как на самом деле должна работать магия. И это знание было самым страшным бременем, которое только можно было представить.

Парень выключил фонарик коммуникатора, и тьма снова частично поглотила его. Но теперь это была не слепая тьма заброшенного убежища. Это была тьма, наполненная призраками великого прошлого. Марк должен был отсюда выбраться. Не просто из этой каменной ловушки. Ему предстояло выбраться из ловушки собственного разума, научиться жить с этим грузом, спрятать его так, чтобы никто и никогда не догадался.

Паника, слепая и животная, снова попыталась поднять голову, сжать его ледяными пальцами. Марк судорожно сглотнул, заставляя себя дышать глубже. Ровнее. Он не мог позволить себе истерику. Не сейчас. Не здесь. Воспоминания о состоянии сестры, о равнодушных глазах судьи, о высокомерной ухмылке Антона Волкова стали его якорем. Он цеплялся за свою боль, за свою ненависть, как утопающий за соломинку. Они не давали ему разбиться о скалы безумия.

«Соберись, — приказал он себе мысленно, и голос прозвучал чужим, отстраненным, как эхо в пустой пещере. — Думай. Анализируй. Ты должен выбраться».

Постояв несколько минут и успокоившись, он снова поднял коммуникатор, заставляя дрожащую руку описывать медленные, плавные дуги. Луч света скользил по стенам, и теперь он смотрел на них не как испуганный зверь, а как… как инженер. Как наследник.

Его мозг, напитанный новыми данными, выхватывал детали, которые раньше бы он не заметил. Здесь, у пола, — едва заметная черта, обозначающая аварийный дренаж для отвода грунтовых вод. Там, выше, — аккуратные круглые углубления, в которых когда-то были закреплены светильники, питавшиеся не от проводов, а от общей энергосети убежища, уничтоженной командой Кайроса. Потолок, сводчатый и идеально ровный, не имел ни одной опорной балки — его держала та же сила, что стабилизировала стены, непостижимая технология Аэтерийцев.

И тут его взгляд упал на участок потолка в нескольких метрах от того места, где он лежал. Камни там выглядели иначе. Не так идеально подогнанными, поврежденными временем. Между ними виднелись сколы, трещины, а на полу лежала груда щебня и застывшей глины. Это было свежее повреждение. Очень свежее. Его падение. Он провалился сквозь землю в том месте.

Марк резко двинулся вперед. Боль в ребрах заставила его задохнуться, в глазах помутнело. Он замер, дожидаясь, когда волна спадет. Потом, двигаясь медленно, как глубокий старик, он подошел к месту обвала.

Осмотревшись, парень понял, что выбраться будет очень тяжело, но возможно — обвал образовал пологий склон. Цепляясь за выступы, он доберется до поверхности.

Он вернулся за своим шлемом, надел его на свою многострадальную голову и начал карабкаться вверх. Камни были острыми, они впивались в ладони и колени, но эта боль была почти приятной — она была реальной, земной, его собственной. Он отгребал руками мешающие обломки, а луч света выхватывал из тьмы узкую, почти вертикальную расщелину, уходящую вверх. Она была еле видна, но сквозь нее пробивался слабый, едва уловимый свет звезд. Надежда, острая и болезненная, кольнула его сильнее любого осколка, он удвоил свои усилия.

Марк уже преодолел треть пути, когда остановился пораженный пришедшей мыслью. Его будут искать. Точнее будут искать того, кто нашел данное убежище Древних. Петрович или кто-то другой обязательно поднимет тревогу. На место его падения придут. Сначала — чтобы разобраться. Но как только они увидят это… это место…

Его внутренний взор, наполненный знаниями Кайрона, дорисовывал картину. Они увидят не просто яму. Они увидят идеальную кладку. Технологию, которая не оставит сомнений — это творение Древних. Руины. Самая ценная, самая желанная находка для любого клана, для Империи.

И тогда начнется настоящая охота. Они перероют все. Спустят сюда сканеры, георадары, специалистов по магическому анализу. Они будут искать малейшие следы. Возможно, обнаружат остатки плиты и его крови. И они будут искать того, кто это сделал. Кто побывал здесь первым. Единственного свидетеля. И возможного обладателя сокровищ древних…ЕГО.

Даже если он выберется и сделает вид, что просто упал вниз, а после отлеживался без сознания где-то наверху, его ждут допросы. Жесткие и беспощадные. Клан, владеющий этой землей, не остановится ни перед чем. Они будут использовать ментальные плетения, сыворотку правды, все свои ресурсы, чтобы выведать у него всю информацию о данном месте.

Страх снова сдавил горло, холодный и липкий. Он был в ловушке втройне: в каменной могиле, в плену собственного разума, погребенного чужими знаниями и в сетях системы, которая сожрет его без раздумий, заподозрив в обладании хотя бы крупицей наследия древних.

Решение пришло мгновенно. Он должен был сделать две вещи. Первое — выбраться. Незаметно. Второе — забыть дорогу в это место навсегда. Он — жалкий бездарь, который вечером после смены спокойно отправился домой. Его тело, поврежденное радиацией и магическими возмущениями, могло отказать в любой момент. Поэтому никого не удивит тот факт, что он больше не появится здесь. Это место поглотило уже сотни таких же отчаявшихся бедолаг. Единственной опасностью был Петрович, ведь он мог догадаться, что это Марк остался на ночную подработку. Но и он знал только имя парня. Встряхнув головой, парень отбросил пустые переживания и продолжил подъем.

Спустя время, путь наверх превратился в мучение. Каждый сантиметр давался ценой ссадин, выступившей крови и хруста перегруженных мышц. Он поднимался по осыпающейся расщелине, то и дело задевая ссадинами острые выступы камней. То, что в начале казалось простым, было практически непосильно для его измученного и покалеченного тела. Свет от коммуникатора уже померк, батарея издыхала, оставляя его в почти полной тьме. Он ориентировался на ощупь и на слабый поток воздуха, тянувший сверху.

Мысли путались, разрываемые между болью, страхом и давящим грузом знаний. Обрывки рунических формул спорили в его сознании с необходимостью найти очередную точку опоры для ноги. Воспоминания о величии Аэтерийцев меркли перед простой, животной потребностью выбраться, сделать вдох полной грудью.

И вот, впереди показался слабый свет. Не искусственный, а тусклый, серый — свет предрассветного неба. Последние метры он прополз, почти теряя сознание от усилия. Каким-то чудом он преодолел подъем. Его пальцы вцепились в край ямы, в свежую землю обвала. Из последних сил парень напрягся и вывалился из дыры в грунте на холодную, влажную землю котлована.

Он лежал на спине, раскинув руки, и жадно, судорожно глотал воздух. Тот был свежим, холодным и невероятно вкусным. Над ним простиралось низкое, затянутое дымкой небо столицы, еще не окрашенное первыми лучами солнца. Марк понял, что до рассвета осталась пара часов. Он был на поверхности. На воле!

Поднявшись на ноги с огромным трудом, Марк осмотрелся. На участке никого не было. Если и были такие же сумасшедшие, оставшиеся на ночную смену, то они уже отправились домой. Адреналин начал отступать, и его накрыла волна абсолютной, всепоглощающей усталости. Каждая клетка тела стонала от боли и истощения. Но он не мог оставаться здесь. Стоило кому-то его увидеть — и вопросы начнутся немедленно. Почему он здесь? Почему весь в грязи и крови?

Он собрал последние силы и побрел вперед неуверенными медленными шагами, двигаясь не к проходной и специальному коридору для выхода из зоны, а вдоль забора, в сторону жилых кварталов. Однажды сторожил этого места показал ему замаскированный выход с участка, в обход проходной и дезактивационной камеры. Парень никогда не думал, что это знание ему пригодиться.

Путь домой превратился в мучительный сон наяву. Только невероятная удача и ранний час позволили ему покинуть район аристократов незамеченным. Пройдя еще несколько кварталов, он снял защитный комбинезон и выбросил его в мусорный бак вместе со шлемом. Утром мусор вывезут и отправят на переработку. Дальше он брел, почти не видя дороги перед собой, механически переставляя ноги. Его сознание было разорвано надвое. Одна часть, маленькая и испуганная, следила за дорогой, стараясь не упасть, не привлекать внимания. Другая, огромная и подавляющая, была поглощена чужим знанием.

Парень смотрел на редкие проезжающие мимо машины и «понимал» примитивность их бензинового двигателя. Прячась в тени, он услышал разговор двух проходящих мимо эфириков о проблемах с подзарядкой артефактов и чуть не засмеялся — горько, истерично — от простоты решения, которое буквально плавало в его голове. Марк был похож на нищего, бредущего по золотому руслу реки, с карманами, набитыми самородками, которые он не мог ни обменять, ни показать, ни даже выбросить.

Наконец, спустя пару часов, он увидел знакомый поворот. Улица стала уже, дома — проще, старее. Вот и его дом. Небольшой, одноэтажный, скромный, но свой. Когда родители купили его, вся семья была невероятно горда, ведь иметь в столице свое жилье было мечтой многих. В последние полгода парень часто задумывался о его продаже. Это помогло бы частично решить проблему оплаты клиники, но его сестра была технической совладелицей дома, и он не мог ничего сделать без ее согласия.

Марк с трудом нашел ключ, руки дрожали так, что он едва попал в замочную скважину. Дверь со скрипом открылась, впустив его в знакомый, пропахший пылью и одиночеством полумрак. Он не стал включать свет. Не стал раздеваться. Не пошел в душ смывать с себя грязь, кровь и память о подземном кошмаре. Он просто дошел до своей узкой, не застеленной кровати в маленькой спальне и рухнул на нее. Тело расслабилось, боль отступала, уступая место онемению и леденящей пустоте. Он лежал и смотрел в стену широко раскрытыми глазами, в которых отражался тусклый свет уличного фонаря.

Знания продолжали свой бесконечный, безумный хоровод в его голове. Руны, формулы, схемы, обрывки воспоминаний о чужих городах и чужих технологиях. Это было похоже на библиотеку, в которой одновременно рухнули все стеллажи, и все книги разом раскрылись на случайных страницах.

Он ничего не мог с этим поделать. Он не мог это выключить. Он не мог это понять. Он мог только лежать и принимать это. Словно его череп был сосудом, а теперь его наполнили до краев расплавленным золотом, которое вот-вот разорвет его изнутри.

«Что мне делать?» — пронеслось в голове, тихо, безнадежно. «Я ничего не могу. Я — никто. Бездарь. Они убьют меня, как только заподозрят. Они вырвут это из меня и выбросят, как мусор».

Парень сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь вызвать хоть какую-то другую боль, чтобы заглушить хаос в голове. Но это не помогало. Никаких идей не пришло. Только тьма. И тяжесть наследия древних, придавившая его к кровати, как надгробная плита.

Сон накрыл его черным, бездонным покрывалом. Ему снились города из света, простирающиеся до горизонта. Летающие корабли, пронзающие облака. И руны. Сотни, тысячи рун. Они плыли в темноте, складываясь в бесконечные, величественные, живые узоры, смысл которых был ему и непостижим, и до боли знаком, словно он знал их всегда. Снилось, что он ковал звезды и заставлял реки течь вспять.

А в это же время в нескольких километрах от его дома, в роскошном кабинете на верхнем этаже небоскреба из сияющего стекла и полированного черного гранита, бушевала тихая, но яростная буря.

За массивным письменным столом из окаменевшего мамонтового дерева сидел мужчина лет пятидесяти. Лев Новгородов, глава клана Новгородовых, эфирник ранга «Море». Его лицо было непроницаемой маской, но пальцы сжимали край стола так, что костяшки побелели. Перед ним, смотря в пол, стоял его сын, Кирилл. Его дорогой костюм был в пыли, а на руках виднелись ссадины. Он дышал тяжело, все еще находясь под властью адреналина.

— Повтори, — тихо, почти беззвучно произнес Лев.

— Отец, я все проверил лично! — выпалил Кирилл, его голос дрожал от возбуждения. — Бригадир Петрович вызвал меня, как только нашел… эту штуку. Идеальная кладка! Не наши технологии, даже не близко! Это они, Древние! Мы нашли нетронутое место! Я решил действовать быстро!

— И твоим «быстрым действием» была ликвидация трех свидетелей? — голос Льва был ледяным.

— Это же отбросы! Бездари и одаренный простолюдин! Кто о них вспомнит? — Кирилл попытался парировать, но под взглядом отца его уверенность таяла. — Они уже видели слишком много! Они могли проболтаться!

— Они были нитью, идиот! — Лев ударил кулаком по столу. — Нитью, которая могла привести нас к тому, кто там был первым! К тому, кто, возможно, уже успел что-то вынести! Ты оборвал ее своими руками!

В углу кабинета, неподвижно, как тень, стоял начальник службы безопасности. Его лицо не выражало ничего.

— Тихонов! — обернулся к нему Лев. — Данные на всех рабочих? Хоть что-то?

— Нет, господин Новгородов, — тотчас последовал ответ. — «ЭкоСтар-утилизация» принимает отбросов без договоров, чтобы не платить налоги и компенсацию за потерю здоровья. Никаких официальных записей. Только обезличенная карточка для ежедневного расчета и предъявление пропуска на проходной с именем и фотографией человека. На самой территории все находятся в защитных костюмах, закрывающих лицо. Я хотел поднять записи камеры на выходе из зоны санации, но у этих идиотов она не работает уже несколько недель. В том районе периодически происходят выбросы, которые выводят из строя сложную технику. Возможно что-то знал бригадир, но, к сожалению, он…

— Видишь? — Лев прервал отчет и снова перевел взгляд на сына, и в его глазах читался уже не гнев, а холодное, беспощадное разочарование. — Теперь у нас нет ничего. Ни свидетелей. Ни зацепок. Только дыра в земле и три трупа, которые ничего нам не расскажут.

— Но мы можем допросить всех, кто придет работать на тот участок, составить портреты. — попытался оправдаться Кирилл.

— И поднять такой шум, что на это место слетятся все стервятники в городе? Во главе с Волковыми? Нет. Ты уже наделал достаточно.

Лев тяжело вздохнул и откинулся в кресле.

— Тихонов, твои действия. Первое: засекретить находку. Официально — на участке произошел мощнейший выброс радиации, территория закрыта на карантин. Второе: начать тихий, точечный поиск. Смотреть за всеми. За кланами. Кто начнет проявлять нездоровый интерес к этому сектору? Кто начнет рыскать по больницам, ища человека с необычными травмами? Кто начнет скупать на черном рынке странные артефакты? Ищи аномалии. Любые.

— Слушаюсь, — кивнул Тихонов и бесшумно исчез за дверью.

Лев долго смотрел на сына, пока тот не опустил глаза.

— Твоя горячность сегодня, возможно, стоила нам всего. Запомни: настоящая сила не в том, чтобы бездумно бить кулаком. Она в том, чтобы тихо дергать за ниточки, пока твой враг не запутается в них и не повесится сам. Теперь иди. И не смей приближаться к тому месту без моего прямого приказа.

Когда Кирилл, понурившись, вышел, Лев подошел к окну. Где-то там, в большом городе, жил человек, которому сегодня несказанно повезло. Случайная жестокость его сына дала ему самый ценный ресурс — время.

— Беги, маленькая мышка, беги, — тихо прошептал Лев Новгородов. — Пока я не выследил тебя сам.