Без Вариантов

Глава 26

Военные похороны — это торжественно, в чем то красиво, а главное- четко организованно. Как не крути, в неразберихе сентября девяносто первого года, достойно организовать похороны вряд ли смог бы еще хоть кто-то.

Отделение роты почетного краула, исполнило троекратный салют над могилой, и провожающие потянулись с Новодевичьего Кладбища…

Три дня назад, примчавшись в Бурденко, я застал зареванную девушку, под охраной сумрачных абреков. Поблагодарил парней, дескать, буду должен. Они мрачно похлопали меня по плечу, и отвалили.

Усевшись в машину, Маслова безжизненно рассказала, что хирург объяснил — ничего сделать было нельзя. Сердце в лоскуты, он на ногах перенес инфаркт недавно, увы. И что дедушка в июле ездил на службу, вот вернувшись и слег. Чуть получше стало — снова куда-то поехал, тут ты, Лукин, его привез. Потом она замолчала и попросила сигарету.

Вполне уверенно затягиваясь, она безжизненно говорила, что дедушка был спокоен и добродушен. Узнав, что пакет ушел Лукину, сказал что так тому и быть. И что бы она не переживала. А сейчас…мне даже не дали его увидеть! Сказали ехать домой, со мной свяжутся…

Докурив, она повернула ручку магнитолы. Зазвучал «Have You Ever Seen The Rain», а она повертела головой.

— Ты куда меня везешь⁈

— На дачу.

— Не нужно дачу, Лукин. Нужно домой, в Институтский переулок. Там уже Варвара Степановна меня ждёт.

Пожал плечами, и свернул с набережной на мост.

— А расскажи о себе, Лукин? Вот ты про меня уже все выяснил, а сам?

— Что тебя интересует?

— Как ты познакомился с дедушкой? Сколько тебе лет? Где учился? И чем занимаешься, кроме этого вашего кооператива. И не вздумай врать, я сразу увижу.

— Иголки под ногти загонять планируешь? — я вырулил на Яузский Бульвар — или сразу убьешь?

— Перестань, Саш. Ты странный. Дед вообще сказал, что рад что мы познакомились.

— А еще что нибудь говорил?

— Да нет. Держал меня за руку и улыбался. Ему плохо было…

Н-да. Бедолага, теперь будет прокручивать в голове этот последний разговор и загоняться. Что не то сказала, не то спросила, и зачем то молчала…

— Да нечего мне рассказывать, Маш. Мне двадцать шесть. Из Тихвина. Учился, служил в армии. Окончил институт, устроился работать к приятелю.

— А какой институт?

— Питерский ЛИЭИ.

— Ничего удивительного, сразу видно, что ты не москвич.

— Ну да, не акаю, не говорю ехай, не ковыряюсь в носу.

— Ну да, питерские все время изображают из себя аристократов.

— Комплексы, Маш. Двести лет быть подножием трона, и стать областным центром. А в Москве, тем временем, даже дворник ближе к власти, чем директор питерского завода.

— Хм. Ты мог бы в Москву поехать, или еще где жить. Зачем Ленинград?

— Ты вряд ли поймешь — хмыкнул я — Зачем? Именно что бы жить в Питере. Ведь как там не жить? Там Растрелли, Кваренги, Ринальди. Своды, и арки, и дворы. Тяжелые чугунные, легкие прозрачные решетки. Всегда и везде воздух, пространство, и всё колеблется. И великие тени, которым не видно конца. И звук их шагов пока слышен. А кто-то не тень вовсе, кто-то жив еще. И ты посреди всего этого. А Москва что, Москва это круто.

— Знаешь, Лукин. Лучше бы ты в носу пальцем ковырялся.

— Я и говорю, Москва- это круто.

В салоне по прежнему играл Криденс, в грузовом отсеке перекатывалась какая то железка, на меня со злым прищуром смотрела девушка. А я что, я ничего, отвлеклась и ладно.

Мы, между тем, бульварами добрались до Петровки. По ней пересекли Садовое. Постояли на светофоре на Селезневку, и, совсем скоро, выехали на площадь Борьбы. Хотел дежурно пошутить, что надо бы как нибудь, все же чокнуться с Венечкой, но вовремя схватил себя за язык. Нет еще памятника Венечке и его возлюбленной.

В принципе, всем интересующимся известно, что вокруг театра Советской Армии, издавна селился высший командный состав той армии. Да и вообще, район Москвы, между Садовым кольцом, Сущевским валом, Бутырским валом, и проспектом Мира — место презанятное.

Бутырская тюрьма, главная российская синагога, и все это густо заселено высокопоставленными военными, а чуть позже, и ментами высоких чинов. А с семидесятых, здесь начала селится и солидная номенклатура.

Это к тому, что тихий Институтский перулок — место в общем то приятное. С одной стороны жилые дома, с другой стороны парк Сеченовской Больницы. Пусть и за забором, но туда явно можно попасть на прогулку. Застроен домами так называемой ЦКовской серии. Причем, как водится в самом справедливом государстве рабочих и крестьян, все строго по ранжиру. В двух домах этой серии, но попроще, живет номенклатурно-партийная пехота из ЦК и Совмина. А вот в доме номер двенадцать, что внешне не очень заметно, но существенно отличается от соседних — серьезные начальники.

Возле него мы и остановились. Мария, помявшись, сказала:

— Ты не зайдешь?

Не стал ехидничать, а просто кивнул. Рекреация на первом этаже, отделана мрамором, четыре лифта, чуть в стороне за столом с телефоном читает газету крепкий такой дед, в пиджаке с орденскими планками. На тумбе у стены стоит электросамовар, сахарница, чашки, и глубокая миска с сушками и конфетами.

— Маша! — воскликнул дед — как же это? Прими мои соболезнования!

— Вы уже знаете, Матвей Павлович? — слегка удивилась Маша.

— Варвара пол-часа назад объявилась — доложил дед — рассказала.

Маслова кивнула, и мы прошли к лифтам. В лифте мы молчали, и я видел, что ей сильно не по себе.

Квартира генерала на седьмом этаже. Две квартиры на этаж. Мария достала ключ и открыл левую, большую, двустворчатую дверь. В прихожей могло бы поместится мое нынешнее жилье, что на Сиреневом. А сама квартира занимает пол-этажа.

— Проходи, Лукин. Можно не разуваться — скептичсески оглядела она мои туристические ботинки.

— Здравствуй, Машенька! — раздалось откуда то сбоку.

На звук открываемой двери, к нам вышла та самая женщина, что тогда с остальными встречала генерала на даче. Она подошла и обняла Машку. Та было начала снова хлюпать, но потом отстранилась и сказала:

— Познакомься Варя. Это Саша Лукин. Дедушкин знакомый.

— Варвара Степановна — строго оглядела меня тетка, и снова перевела взгляд на Маслову — там этот приехал. Сидит, тебя дожидается. В гостиной. Тут все перерыли, Маша. Не пустила я его в кабинет.

Машка стремительно побледнела, и как то беспомощно посмотрела на меня.

— Этот, это кто? — счел нужным спросить я.

— Вячеслав — объяснила Варвара Степановна — адъютант Дмитрия Сергеевича.

— Ну и отлично — взял я управление на себя — нам как раз с ним нужно поговорить. Веди, Маш. Вы нас не беспокойте, Варвара Степановна, пока мы беседуем.

Мария, стала уже какой-то зеленоватой. Это она то, что я думаю? Она тем временем, решительно кивнула, и толкнула очередную большую, двустворчатую дверь.

Гостиная- большое помещение о трех окнах, с большим старинным столом орехового, кажется, дерева. Да и по прихожей, было видно, что жена генерала была не лишена вкуса. Все было изящно, сдержанно и без инвентарных бирок. Мысленно подосадовал, что не поинтересовался у Машки ее бабушкой. Достойная была тетка, похоже.

Адъютант сидел в кресле у журнального столика, что рядом с тумбой с алкоголем. На столике лежала фуражка с пехотным околышем и высокой тульей. Увидев входящую Маслову он вскочил и сказал:

— Маша, я…- закончить он не смог.

Машка фурией налетела на него, с целью расцарапать лицо, выковырять глаза и вспороть ногтями живот. Ну, так и есть. У этих двоих были чувства. По крайней мере, у нее. Мария, давая ему пощечины, орала про подонка, мерзавца и тварь, ненавижу, и прочие как ты мог. И я сообразил, что она имела ввиду, когда при знакомстве плакала мне в плечо про все вы уроды.

Ну, ситуация понятная. Майор Семин, из тех что нравятся бабам. На вид- лет тридцати. Несколько смахивает на фото в советских парикмахерских. Правильные черты лица. Крепенький, ухоженный, чисто выбритый, с волевым подбородком. Одет в мундир дорогого сукна, шитый явно не в простой армейской мастерской.

Понятно. Дача, эти двое ходят, посматривают друг на друга, он такой подтянутый, и спортивный. А она молодая девка, хочется любви и трахаться, тем более все подруги уже не по одному бойфренду поменяли. Ну и случилось. И, похоже, она всерьез влюбилась. А теперь не находит себе места от мысли, что это не она такая офигенная, а он в доверие втирался, по заданию врагов. А она — обычная дурочка.

И все это было мило, и даже трогательно, пока он не схватил ее за руки и она не вскрикнула. Кажется, он сделал ей больно. И я сказал:

— Отпусти девушку. Быстро.

— Ты еще кто такой? — брезгливости в этом тоне и взгляде, мне еще учится и учится.

Машка при этом вырывалась и ругалась уже матом сквозь зубы. И, как только она вырвала левую руку, я шагнул к ней вплотную, слегка ее отодвинул, и несколько неспортивно, но мощно пробил ему левой в печень.

Я никогда не боялся драться. Просто, чем дальше жил, тем меньше возникало необходимости. Наверное от этого меня так позорно, дважды, подловили слесаря, и легко оприходовал чечен. Ощущение молодого туловища подарило уверенность почти всемогущества. По молодости, я дрался более чем много. В армии, нас учили обычному офицерскому комплексу. Который, как всякая система, делал меня трудным противникам для гопников и всяческих якобы тейквандистов. Но это не отменяло чуть ли не с первого класса впитанное — не жди пока тебя окружат и исполнят положенные ритуалы. Бей сразу как поймешь, что драки не избежать. В этом случае есть шанс убежать, а нет, не так обидно получать. А потом и Ремарка прочитал, решив, что мы с Ремарком — чоткие пацаны.

Здесь было похожее рассуждение, хоть и несколько сложнее. Завалить этого индюка прямым с правой, не составляло ни малейшего труда. Но он был мне нужен с целым лицом. И я не стал стеснятся, пробивая ему, по сути, из за Машкиной спины.

Когда он согнулся выворачиваясь от боли, я рывком оттащил Маслову в сторону. И, за большой палец его левой руки, что так и держала ее запястье, вывернул ему руку за спину. Заодно и подсек, уронив на пол. И даже придержал, что бы он носом об пол не саданулся. Потом докрутив ему руку почти до затылка, упер ему в спину колено. Пыхтя, он здоровенный всеж, сказал Машке:

— Ты иди, руки помой, умойся. Я тут поговорить хочу.

Она испуганно закивала и пошла в сторону. А я, когда шаги стихли, саданул ему по почкам справа и удушливо- тихо спросил:

— Что они тебе пообещали? Не дергайся, сука. Не заставляй тебе руку ломать. Но если ты сейчас не заговоришь- сломаю. Считаю до трех. Раз.

И я, упираясь ему в спину, потянул его руку вверх и к затылку. Он при этом как-то сучил ногами и даже поскуливал. Но тут — заорал. И я скрепя сердце, еще раз, но уже по взрослому, засадил ему по почке. Он отключился. Ненадолго, секунд на тридцать. Но мне должно хватить.

Брюки ему поддерживал не форменный тренчик, а пижонский кожаный ремешок. Им я и скрутил ему руки за спиной, поминая Буслова. Потом перевернул, и критическим взглядом оглядел ему фейс. Все нормально. Он заморгал и пошевелился.

— Не шевелись, сделаю больно, — я сел на пол напротив его лица, фиксируя взглядом его глаза — я жду ответ на свой вопрос. Сколько они тебе пообещали. Лучше говори. Разозлюсь.

— Миллион долларов — прохрипел он — еще одну звездочку, и должность в Генштабе.

— Когда они к тебе подошли?

— В начале Июля. Удальцов сказал, что дело верное.

При этом он как-то испуганно косил мне за спину. Я обернулся. Там, у выхода стояла Машка и все это наблюдала и слушала.

Я встал и рыкнул:

— Ступай в ванную.

— Говно ты, Славик. Ничтожество — выплюнула Маслова и ушла.

А я развязал ему руки, и бросил ремень:

— Приведи себя в порядок. Будем разговаривать.

Достал сигареты. Как и ожидалось, пепельница была там же где и алкоголь. Я уселся в кресло, наблюдая как Семин, со второй попытки утвердился на ногах. Если всерьез бить по почке- это пипец как больно. А он еще словил по печени, да и левая рука у него пока не очень в рабочем. Так что я не сильно опасался. А когда он сообщил, что мне пиз@дец, он мне устроит, я лишь усмехнулся:

— Ты мне сейчас все расскажешь. Иначе на стол командующего округом ляжет милицейская сводка с описанием твоих художеств. Да и прессу можно подключить. Она в тебя вцепится. Ты понимаешь, что командующий не станет разбираться, особенно сейчас?

Я смотрел на него даже с сочувствием. Военные –люди подневольные. А уж этот Семин, и вовсе в тяжелой ситуации. Он, в ближайшее время, окажется в распоряжении кадровой службы, которая и определит его судьбу. И будет она не очень. Адъютант опального генерала… с какой то мутной историей. Могут и на гражданку выпнуть. Армию то сокращают. Вот он и повелся на посулы.

Он очевидно психанул, что от неожиданности и боли так быстро раскололся. Поэтому, в пустой след, пытался держать форс, типа- я офицер. Пока я, в простых выражениях, не приказал ему завалить хлебало, и отвечать на вопросы.

Все оказалось достаточно банально. Когда поступил приказ сворачиваться и готовится к выезду на Родину, все, что было в кабинете генерала Пачезерцева, упаковали и отправили к нему на дачу. Он и приказал, сам был на совещании в Праге. Поскольку, по журналам учета никаких секретов в кабинете не хранилось, упаковкой и отправкой под опись, занимался комендантский взвод, под присмотром дежурного.

Но, в конце июня, с Семиным связался его приятель по службе в Германии. Начальник секретчиков, тоже майор, Крошин Петр Андреевич. Рассказал, что у Пачезерцева остались документы на недвижимость СГВГ. Дескать, к генералу приезжал какой то деятель из Москвы, склонял того их передать ему. А Пачезерцев повел себя достойно, послал его.

В общем, этот Петя пообещал адъютанту учебу в академии, через еще одну звездочку, и дивизию в Подмосковии. Или службу в генштабе.

Рассказывая все это, майор Семин, достал из незамеченного мной портфеля одежную щетку, и принялся чистить китель и брюки. Я аж крякнул. И поинтересовался, что с похоронами.

Тот было начал сыпать информацией, но я его остановил, и напрягая голос, позвал женщин. Машка переоделась. Без раздражающе-дразнящего мини, с простым конским хвостом, и в джинсах с футболкой, она выглядела исключительно домашней пай-девочкой с покрасневшим носом и глазами.

С похоронами все оказалось, по сути, уже улажено. Существует специальная инструкция для подобных случаев. Там все четко расписано. Бурденко доложил о кончине военачальника. Семин, как положено, тоже доложил.

В ближайшее время будет сформирована траурная комиссия. Во главе с командующим округом, генерал — лейтенантом Топоровым Владимиром Михайловичем. Оказывается, глава этой комиссии, не может быть по званию ниже чем покойник.

Похороны — за счет министерства. Прощание — в зале прощаний Бурденко. Хоронить будут на Новодевичьем, к жене. Машкина бабушка, оказалась крупной функционершей Союза Писателей, удостоенной Новодевичьего. Сегодня, в вечерних газетах, завтра, в Красной Звезде, будет некролог. Поминки, в банкетном зале в гостиницы ' Славянка'.

Похороны, послезавтра, в двенадцать. Майор Семин -распорядитель-координатор.

— Мне назначат начальника, понятно, — пояснил Семинн — но он будет лишь для представительности. Я все организую. Не переживайте.

В процессе доклада, речь Семина снова стала вальяжной, с несколько партикулярными нотками. Ну, так-то да. Адъютант генерала отставника — почти член семьи. Это в войсках, у генерал — лейтенанта, по-любому, мощный аппарат и тысяча курьеров. А здесь — тихие, семейные посиделки, где один из семьи рассказывает про решение проблем.

Впрочем, Машка слушала рассеянно, по всему судя, прикидывала как бы садануть предателя стулом по башке. А Варвара Степановна была собрана и рассудительна. И Семин, на ее вопросы отвечал и вовсе слегка снисходительно.

— Значит так, товарищ майор — сломал я возникающее благолепие — ты сейчас иди. Возникнут вопросы — звони Варваре Степановне и вообще, держи вкурсе. А сейчас, ты отдай все ключи, от жилья генерала, что у тебя есть. И впредь, о своих, визитах будешь упреждать звонком. Понятно?

Женщины встрепенулись, и снова стали слегка агрессиными. А Семин, выложил из портфеля две связки ключей. Потом, немного помявшись, из кармана брюк вытащил, и положил на стол, затейливый тяжелый ключ. От сейфа, пояснила мне Машка.

С чем и отбыл, слегка потоптавшись и пытаясь что то сказать. Но был подвергнут со стороны Масловой полнейшему игнорированию, с чем и ушел.

Потом Машка, рассеянно посетовала на тупость некоторых. Которым теперь и помогать им с уборкой в квартире, после обыска. Раз выгнал его, то Варвара тебе скажет, что делать

Все оказалось не страшно. ГБшников интересовал прежде сейф в кабинете. Большой старинный железный шкаф, с надписью Milners на тяжелой двери. Женщины сказали, что на первый взгляд ничего не пропало. По крайней мере пара пачек денег, валялась на столе. А в шкафы в библиотеке и в три кладовые они полезли уже от безысходности. Так что я сложил в сейф коробочки с орденами, вернул в одну из кладовых швабры с ведрами. И помог Варваре вернуть на место одежду в гардеробе.

Причем, Варвара Степановна(называй меня Варя, Саш) со вздохом достала упакованный парадный мундир генерала, ботинки и фуражку. Завтра приедут за этим, Саша. Да и ордена нужно приготовить.

Потом меня покормили ужином. Весьма вкусным салатом с помидорами, и божествненным рагу с мясом, что Варвара спроворила пока я разбирался с уборкой. С чем я и отбыл.

Следующий день оказался загруженным. Я приехал на работу, где сидел и непрерывно говорил по телефону. В Вельск прибыл Радионов, и требовал инфрмации и вообще. Буслов улетел в Уфу, и звонил оттуда с информацией под запись. Гукасян требовала забрать у нее деньги, что я выписал. Суеты было столько, что я не пообедал, и даже не перекинулся с Лехой хотя бы парой слов. Он, впрочем, куда-то срыл из конторы еще в полдень. День закончился тем, что мне дозвонилась Маслова, и слегка истерично потребовала моего присутствия завтра на похоронах. Заверил, что в пол — двенадцатого я — в Бурденко. С чем и отбыл домой.

Семин, как к нему не относись, организовал все безукоризненно. В зале прощаний, у гроба с телом, застыли четверо солдат почетного караула. На подставках — ордена. Командующий Московским Военным Округом, и еще три генерала, десять минут постояли в карауле. Простится с Дмитрий Сергеевичем, пришло неожиданно много людей. И военных и гражданских. Я не отсвечивал, просто показался на глаза, и стоял в сторонке.

Через час гроб погрузили на БТР- 152, с прицепленным к нему лафетом и, по Садовому кольцу, поехали на Новодевичье. В сопровождении ПАЗика с отделением РПК.

У кладбища, гроб установили на лафет и под мерную поступь почетного караула, в сопровождении толпы военных и гражданских, направились в дальний конец некрополя.

После троекратного салюта из карабинов, могильный холмик завалили цветами и венками. Оказавшийся рядом Семин, пояснил, что все организации, с которыми работал Дмитрий Сергеевич, по традиции, присылают венок.

Машку и Варвару, всюду таскал с собой, к моему удивлению, командующий округом. Причем, как я видел и слышал, говорил он с ними очень по-доброму и хорошо.

Это не помешало Масловой, уходя с кладбища, отделится от генеральской толпы, подойти и сказать мне:

— Я хочу тебя видеть на поминках.

— Конечно, обязательно, — ответил я.