Барышня-служанка

Глава 30 В которой оживают чувства и краски

К обеду зима разошлась не на шутку, решила показать себя во всей красе, насладиться данной ей властью над миром. Ветер завывал в печной трубе разными голосами, навевая тоску. Из-за метели не было видно не то что леса, даже соседних домов. Стало ясно, что сегодня на улице делать нечего.

Я была даже рада этому. Не отвлекаясь на дела, мы с Володей могли провести весь день вместе. Упускать такую возможность я не собиралась. Отвлеклась лишь на приготовление обеда, но даже в это время муж был рядом. От помощи я отказалась. Никогда не любила, если на кухне кто-то что-то делал помимо меня. Зато с удовольствием слушала его рассказы о лошадях. Отчим-конюх сумел привить ему любовь к этим прекрасным благородным животным. Думаю, в первую очередь личным примером показал, как следует относиться к ним.

Даже Федя в кое-то веки не стал нам мешать. Съел пару блинов, которые мой муж порезал ему на кусочки, и улетел по каким-то важным вороньим делам. Отчитываться он не собирался, передо мной точно. Владимир, видимо, знал больше, но тоже не посчитал нужным поделиться со мной.

Хотя я рассчитывала на более романтичное продолжение дня, но и от предложения раскрашивать горшки тоже не отказалась. Какая разница, что делать, если вместе?

Экспериментировать решили в кладовой. Там оказалось достаточно места, когда муж переставил в угол грабли, метлу, лопату, несколько веников и ведро для мытья полов. Передвинул к окну небольшой деревянный стол, с которого оставалось только смахнуть пыль.

Я сняла занавеску. Лучше голая оконная рама, чем такая тряпочка, за которой света белого не видно. Без нее стало светлее, как будто даже просторнее. Теперь можно приступать к творчеству.

На столе разложила краски и кисти. Достала пузырек лавандового масла. Благо к нему имелась инструкция, иначе я могла бы извести половину драгоценной жидкости, прежде чем поняла, в каких пропорциях его использовать. Специальной деревянной ложечкой зачерпнула голубой краски. Высыпала на палитру, в специальное углубление. Тоже проделала с порошками белого и зеленого цвета.

– Володя, идем колдовать.

– Колдовать так колдовать, – согласился муж, тепло улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ. Снова поймала себя на мысли, как мне повезло с ним. – Только оденься потеплее или выйди из комнаты.

– Сейчас, подожди! Без меня не начинай!

Уходить я точно не собиралась. Сбегала за шалью, подаренной супругом, и вернулась обратно, чтобы не пропустить ни минуты. Хотела своими глазами увидеть, как Володя будет творить волшебство.

Он распахнул окно, впуская в комнату свежий морозный воздух. Снова, как тогда, на кухне, сделал жест рукой, будто подхватил невидимую нить. Тянул ее на себя, сматывая в клубок. Подкинул, словно проверяя вес, намотал еще немного.

Весь процесс занял не так много времени, а я уже успела замерзнуть. Закуталась в шаль, даже нос спрятала. Молчала, боясь неосторожным словом отвлечь мужа и помешать ему.

Наконец, он закончил. Закрыл окно, поманил меня к себе. Когда я подошла к столу, Владимир стал позади, вытянул руки, почти обнимая. Я прижалась спиной к его груди. Не мигая, смотрела на мужские ладони. Обхватив невидимый шар, они двигались, будто перетирали его. На мгновение показалось, будто я увидела серебристую пыль, что падала на палитру, смешивалась с краской.

– Твоя очередь, – шепнул Владимир.

Он его близости, низкого, бархатного голоса меня бросило в жар. Бог с ними, с красками! Я повернулась мужу, поднялась на носочки и поцеловала. Медленно, осторожно, едва касаясь губами, дразнила, испытывала его терпение, а, быть может, собственную выдержку.

Владимира хватило ненадолго. Он целовал меня не грубо, но жадно, словно ему все было мало, словно не мог насытиться. Прикосновения его рук не обжигали, как обычно. Магия зимы на его ладонях чувствовалась даже сквозь ткань платья, охлаждала разгоряченную кожу. Как хорошо! Так хорошо, что я готова была пойти до конца, не только душу, но и тело подарить любимому мужчине.

– Катя… – выдохнул Владимир и отстранился.

Не знаю, что он хотел сказать, вряд ли поняла что-то. Я вся сейчас была одним оголенным нервом. Мне не нужны были слова. Я хотела любить и быть любимой, чувствовать себя желанной, живой, женщиной.

– Прости, – добавил муж, отступая на шаг.

Он пошутил? Нет? Я перестала ладно его понимать. Отвернулась. Несколько раз моргнула. Не расплакалась бы, но и слез моих Чарторыйский тоже не должен видеть. Нет так нет. Я навязываться не стану. Только зачем так мучить? Поманил и оттолкнул. Я же не игрушка, которую можно бросить, когда она надоест.

– Катя…

– Ничего не говори. Лучше молчи, молчите, Владимир Дмитриевич. Я не способна сейчас мыслить здраво, да и вы вряд ли поведаете мне что-то новое.

Я села за стол, расправила платье. Набросила сверху кусок ткани, чтобы не испачкаться. Пипеткой набрала лавандовое масло, капнула на голубую, белую и зеленую краску. Деревянной лопаточкой смешала сухие и жидкие компоненты, следя за тем, чтобы сами цвета не перемешались. Обмакнула в белую краску кисточку и начала рисовать на крынке для молока.

Точка, черточка, еще и еще одна. Линии складывались в узоры. Крошечные снежинки украсили верхнюю часть сосуда. Еще несколько появились на горловине, будто падали сверху, на тулове – еловая веточка, припорошенная снегом. Здесь я использовала голубую краску, растушевывала ее, смешивая с белой.

Закончив, отставила крынку в сторону. Все чувства и желания воплотила в этом рисунке, выплеснула всю боль, отчаяние и надежду. Ощущала не покой, а опустошение, будто в прямом смысле слова вложила в работу всю душу и ничего не оставила себе.

Краскам требовалось время, чтобы высохнуть, немного впитаться. Сложно предсказать, как они поведут себя, а опыта работы с местными гончарными изделиями у меня еще не было. Позже я проверю и, если нужно, подправлю линии. Потом покрою глазурью. Сейчас следовало промыть кисточки, пока не слиплись ворсинки.

Я сложила их на палитру и вышла из кладовой. Спиной чувствовала взгляд Владимира, но так и не услышала от него ни слова. Первой разговор тоже не начинала. Наверно, у него были причины так себя вести. Так я утешала себя, но для себя решила, что с моими чувствами он тоже должен считаться, если, конечно, не лгал, когда признавался в любви.

На кухне тщательно промыла инструменты и разложила их сушиться. Оперлась руками о стол, опустила голову.

Проклята я, что ли? Неужели не заслужила хоть немного счастья? Может быть, те самые силы, которые подарили мне новое здоровое тело, решили, что этого довольно? И так получила слишком много?

Хлопнула входная дверь. Я, забыв про обиду, про данное самой себе обещание не разговаривать с мужем, пока он не объяснится первым, поспешила в гостиную. Не дойдя пары шагов, остановилась, выглянула из-за двери.

Владимир застегивал пальто. Шапку он не носил то ли из принципа, то ли не нуждался в ней. Учитывая, как легко обращался с ледяной магией, даже не поморщился, я могла поверить, что вовсе не чувствовал холод.

– Совсем умом тронулся или только белены объелся? – распекал моего мужа ворон. – Куда собрался на ночь глядя?

Я, затолкав совесть поглубже, спряталась за занавеской, чтобы лучше слышать. Замерла. Подслушивать, конечно, не хорошо, но что делать? Жизнь рушится, не до мелочей.

– Надо положить этому конец, – ответил Владимир. – Возьму билет на ночной поезд. Не будет, так найму извозчика.

– Ищи дураков ехать в такую метель. Посиди, подумай головой. Несколько часов судьбы не сыграют. Что ты теряешь?

– Любимую женщину и чувство собственного достоинства. Мелочи, не правда ли? – зло бросил муж.

– Ничего не изменится, – продолжал настаивать Федя. – Александр не отступится от своей затеи, ты не сможешь нарушить клятву. Смирись: барышня Нефедова никогда тебе не принадлежала. Ей уготована другая роль.

От услышанного, непонятного и от того еще более пугающего, разболелась голова. Виски пульсировали. Я нуждалась в свежем воздухе, но еще больше – в ответах на вопросы. Если я не получу их сейчас, то когда? Не желая медлить, не задумываясь о том, как буду выглядеть в глазах мужа, я отдернула занавеску, за которой пряталась, и сказала:

– Может, на Катерину Нефедову у кого-то и были планы, в которые ее не посвятили, но я не она.