Я поднялась ни свет ни заря. Энергия бурлила во мне. Желание как можно скорее взять в руки кисти, краски и начать расписывать посуду пересилило все остальные. Как же я соскучилась по этим запахам, отточенным до автоматизма движениям и возможности творить. Осталось только дождаться Владимира и можно было приступать.
Выйдя в коридор, прислушалась. Тишина что на улице, что в доме. За окном пасмурно, будто солнце забыло о своих ежедневных обязанностях и тоже нежилось в постели из облаков.
Я и сама могла последовать его примеру. Если бы мой вчерашний сон, в котором я видела Володю, оказался явью, то и вовсе не встала бы до полудня. Пока это были лишь мечты, хотя мы оба двигались в правильном направлении. Верно говорят: смелость города берет. Всего-то и нужно было набраться храбрости, рискнуть и поцеловать мужа первой. Мой ледяной айсберг начал таять, мой каменный форт почти пал. Остальное было вопросом времени.
Ждать я умела. Не обладая терпением, вряд ли смогла бы заниматься росписью. Пока, чтобы скоротать время, отправилась на кухню. Сегодня у меня по плану были блинчики. Мороки с ними много, съедались они быстро, но что ни сделаешь, чтобы порадовать дорогого человека?
Мысль о том, что Владимир может не любить блинчики так, как люблю их я, посетила меня слишком поздно. К тому времени я успела одеться и выйти на улицу.
Как можно их не любить? Невозможно! Так я утешала себя, пока шла за молоком. Мороз нещадно щипал за щеки. Тонкие перчатки почти не грели, а муфта не спасет меня, когда в руках окажется корзина с продуктами. Ничего, тем быстрее вернусь, тем более что идти нужно было недалеко.
Про Авдотью Никитичну я узнала случайно в одной из лавок, где покупала хлеб. Говорили, что она продает молочные продукты, которые привозит из деревни ее сестра. Лично мы с ней не были знакомы. Приходить без приглашения было не слишком удобно, но я решила попытать счастье. Выйдет ли, нет – хотя бы попробую.
Стоило только подойти к дому, как громкий собачий лай оповестил хозяев о моем появлении. Услышав его, я не спешила открывать калитку. Судя по голосу, за забором сидела овчарка, не меньше. Такая съест и не заметит.
Я выждала несколько минут. Поискала глазами колокольчик или дверной молоток, но ничего подходящего не нашла. Еще на шаг приблизилась к дому. Снова раздался громкий собачий лай. Услышав такой, я вряд ли смогла бы уснуть. Хозяева то ли привыкли, то ли так уставали, что никак не отреагировали на шум.
Нет, так нет, решила и повернула домой. За спиной вдруг скрипнула калитка. Кто-то, судя по голосу, ребенок, окликнул меня.
– Госпожа, вы за молоком? Тетя Глаша как раз свежее привезла. Заходите.
Я обернулась. Передо мной стояла девочка-подросток, замотанная в большой пуховый платок. Из-под него выглядывало старенькое серое платье. Рядом тут же появилась небольшая черная дворняжка с рыжими ушами в белых “носочках”.
– За молоком, – ответила, спохватившись, что слишком долго рассматривала девчушку. – Не укусит?
– Нет, у нее только голос громкий, – сказала девочка, наклонилась, чтобы погладить собаку, – а так Зимка добрая.
Все хозяева про своих питомцев так говорят, но лучше не рисковать. Потому я прошла во двор боком, не спуская глаз с дворняжки, что юлой вертелась у ног своей хозяйки.
За забором суетился парнишка: вносил в дом деревянные ведра с маслом и сыром и тут же возвращался на улицу. Я кивнула ему и вошла в прихожую вслед за девочкой.
– Фимка, – долетело нам вслед, – опять раздетая выскочила? Простынешь.
– Я крепкая, – отмахнулась девочка. Указала рукой на ряд крынок, стоявших на столе, прикрытых тканью, – свежее, утреннего надоя. Сколько вам?
– Фунтов семь хватит, – ответила, быстро переведя привычные мне литры в местные меры. – Я бы и сметаны у вас взяла, если есть.
– Есть, конечно, – оживилась маленькая хозяйка, – и сыр, и масло. Надобно?
Я оглядела грубо сколоченные лавки и стол, некрашенные полы, беленые известью стены – скромно, но чисто и аккуратно. Ни пыли, ни мусора нигде не было видно. Только холодно, будто и не топили здесь вовсе. Подумала и сказала “надо”. Взяла предложенные мне желтые кругляшки сливочного масла, четверть сырного круга, плошку сметаны, сложила в корзину. Расплатилась и пообещала впредь приходить только сюда.
Уже на пороге спохватилась и спросила о том, как они хранят здесь продукты.
– Сейчас, зимой, хорошо, ничего не успевает скиснуть. Летом в погребе и то недолго. Летом тяжелее…
– Если бы у вас были крынки, в которых молоко дольше сохраняло свежесть, было бы легче?
– Где ж такие найти? Может, у состоятельных господ и есть, а нам не по карману. Мамка взяла одну такую на базаре. С виду только красивая, а так с нее толку как с козла молока.
Я кивнула. Обнадеживать раньше времени не собиралась. Хотела лишь понять, насколько такой товар будет востребован, если ли смысл покупать горшки, раскрашивать их. Как потом продавать? Вот так, как Фима, пускать домой каждого незнакомца, не собиралась. Строить отдельную лавку тоже долго. Надо обо всем хорошенько подумать, но позже.
Вернувшись домой, я первым делом подбросила дрова в печь. Заглянула в поддувало. Золы там не оказалось. Видимо, Володя выгреб и вынес. Заодно и поленницу набил. Когда только успел? Я вроде бы недолго отсутствовала. Видимо, встал вслед за мной. Значит, надо поторопиться с завтраком.
Я сполоснула руки и занялась приготовлением пищи. Вылила в глубокую миску литр молока, добавила яйца, сахар, немного растительного масла. Взбила венчиком. Набрала несколько пригоршней муки и принялась просеивать через сито, чтобы тесто насытилось кислородом. Хорошенько перемешала, не оставив ни одного комочка. Разогрела сковороду, смазала кусочком сливочного масла. Даже если первый блин получится комом, ничего страшного. Сама съем.
Дело спорилось. Стопка румяных кружевных блинчиков росла как на дрожжах. Еще немного, и можно завтракать. Осталось только совсем немного: налить в одно блюдечко малинового варенья, в другое положить густую сметану и поставить чайник.
Закончив приготовления, я уже не могла усидеть на месте. Если Владимир не спустится сейчас, пойду за ним сама. Странно, что он до сих пор не появился, если уже встал. В доме по-прежнему царила тишина.
Я сняла передник, бросила его на спинку стула. Поднялась на второй этаж, остановилась перед комнатой мужа, прислушалась. Изнутри не долетало ни звука, будто там и вовсе никого не было. Горазд же ты спать, Владимир Дмитриевич, так и всю жизнь проспать можно.
Я постучала, потом еще раз и еще. Наконец, толкнула дверь. Внутри оказалось пусто. На столе лежало несколько книг. Из-под одной из них выглядывал лист бумаги, исписанный крупным мужским почерком. Постель была заправлена, словно супруг и вовсе не ложился. Ничего не понимаю.
– Володя, – позвала, надеясь, что он в купальне или где-то неподалеку. – Володя, вы здесь?
– Нет его, – каркнул ворон над ухом, – не видишь, что ли?
– Ушел, – констатировала я очевидное. – Куда он отправился так рано?
– Мне не доложился, – ответил Федя и принялся чистить перья. – И не “рано”, а “ поздно”.
– Что поздно? – переспросила, не понимая, к чему клонит эта вредная птица. – Для чего?
– Ушел поздно ночью, – поправил меня ворон.
– Куда?
– Мне откуда знать? Мало ли мест, куда на ночь глядя может отправиться молодой мужчина? Ушел, значит, захотел. Владимир не тот человек, который будет отчитываться перед кем бы то ни было.
Федя что-то продолжал говорить, убеждать меня. Я закрыла руками уши. Я не желала ничего слышать. Это какой-то дурной сон. Мой Володя не мой просто так уйти, ничего не сказав, не предупредив меня. Он знает, что я стану волноваться за него.
– Ну, будет тебе, – произнес ворон, толкнув меня головой в плечо. – Перестань. Только слез твоих мне не хватало. Ты пойми, я тебе не враг. Ты девка не глупая, сама видишь, что что-то гнетет его. Только не понимаешь, что мучает его долг. Он же слово тебе дал хранить, защищать. В чем там еще люди клянутся во время брачной церемонии?
– Любить, – всхлипнула я.
– Вот-вот, а разве это любовь? Он подле тебя же как зверь, посаженный на цепь. В глаза заглядывает, ластится, а все думает о свободе. Отпусти его, Катерина, не мучай.
– Как отпустить? Куда? Разве я его держу? Он же сам… Он к отцу пришел… просил… Я не хотела, он сам…
– Сам, не сам – какая теперь разница? Коли дорог хоть немного, коли желаешь ему счастья, отпусти.
– Отпустить? – переспросила жестокую птицу. – Как? Если только с корнями из сердца вырвать.
– С кровью, с мясом – заладили оба, – продолжил Федя. – И что мне прикажешь с вами такими делать?
– Почему с нами?
Ворон не успел мне ответить. Хлопнула входная дверь. Мы оба, не сговариваясь, поспешили вниз.