Барышня-служанка

Глава 26 В которой приходится балансировать

– Ты оказалась лгуньей, – попеняла подруге Лизавета с улыбкой. Отодвинула коробку с красками, присела на краешек стула. – Тяжелая. Что в ней?

Коробку я поставила сюда нарочно, чтобы ни у кого не возникло желания составить мне компанию. А тут привет из прошлого.

– Кисти, краски.

– Опять шутишь? Ты же не умеешь рисовать.

– Учиться буду, – не осталась в долгу. Надеюсь, Владимир об этом не знает. Не хочется и дальше его обманывать.

Лизавета усмехнулась. Вопреки моим ожиданиям она решила задержаться. Переставила коробку на скамеечку у окна, предназначенную для личных вещей, подозвала официанта и заказала горячий шоколад. Принесла же ее нелегкая.

– Ничем не хочешь со мной поделиться? Может быть, расскажешь, что в прошлый раз покупала отцу, как он воспринял подарок.

Приятельница поставила локти на стол, сцепила руки в замок. Немигающим, будто змеиным взглядом пыталась загипнотизировать меня.

В ее словах чувствовала подвох, потому не спешила с ответом. Скопировала ее позу и приготовилась к защите. Скандалить не собиралась. Надеялась лишь, что Лиза устанет и покинет меня раньше, чем придет мой муж. Должна же она понимать, что здесь ей не рады.

– Лиза, откровенность за откровенность. Ты делишься подробностями своего романа или интрижки, я рассказываю о себе.

Я действовала наугад. Ткнула пальцем в небо и, кажется, попала. Улыбка слетела с губ Лизаветы. Глаза заметались. Взгляд сделался жестким, когда она снова посмотрела на меня.

– Зря ты так, Катерина. Я помочь хотела. На балу ты так и не появилась. Я, как уж на сковороде, вертелась, выдумывала причины твоего отсутствия. Решила, что тебе помощь нужна.

– Не нужна, – отрезала я, чувствуя фальшь в голосе собеседницы. – Благодарю.

– Хорошо, – пожала та плечами. – Не хочешь, не говори. Семену Андреевичу при встрече передам от тебя весточку.

– Своих родителей тоже не забудь, – не удержалась я.

Лиза фыркнула, резко встала из-за стола. Даже какао не дождалась и, конечно, не простилась.

Я уже мысленно поблагодарила небеса за избавление, как новая неприятность не заставила себя ждать. Нет, я была рада появлению Владимира, но его стремительное приближение к нашему столику не осталось незамеченным. Лизавета тут же села, будто и не собиралась уходить. Сложила руки на коленях, как примерная ученица, всем своим видом изображая святую невинность. Учитывая ее внешность и явный актерский талант, у нее это неплохо получилось.

– Добрый день, – произнес Владимир.

Перенес от соседнего пустующего стола стул, поставил к нашему. Он еще не успел сесть, как Лиза протянула ему руку для поцелуя. Я еще не успела представить ее, так что своим поступком она нарушила все общепризнанные нормы, но ее, видимо, это не смущало. Глаза загорелись предвкушением чего-то интересного. Даже поза изменилась. Скромную ученицу сменила кокетка, уверенная в собственной привлекательности. Мужчинам такие нравились.

Чарторыйский едва прикоснулся губами к тыльной стороне ладони Лизаветы и тут же отпустил. Элементарная вежливость, не более, а я уже возненавидела девицу, которой мой муж целовал руки.

Ревность, как чувство, прежде была чужда мне. Я никогда не испытывала ее и не понимала, как можно ревновать. Что это как ни проявление собственной слабости и недоверия к партнеру? Так я всегда думала и думаю до сих, но… Нет, невозможно смотреть, как Лиза хлопает густыми крашеными ресницами, опускает взгляд, то и дело краснеет, стоит только Владимиру произнести хоть слово.

– Лизавета Григорьевна Акентьева, – представила ее, – Владимир Дмитриевич Черторыйский.

Володя, как настоящий рыцарь, встал и слегка поклонился. Эта белокурая змея снова подала ему руку. Мало ей, что ли, одного раза?

– Тот самый Чарторыйский? – переспросила Лиза. Голубые глаза, кажется, стали еще больше. – Какая неожиданная встреча. Не думала, что вы знакомы с моей подругой. Ах, Катя, Катя…

– Я…

– Сочувствую вашей потере, Владимир Дмитриевич, – перебила меня Акентьева. – Дом так важен для любого человека. Это не просто стены, это очаг. Как тяжело возвращаться со службы в съемную квартиру. Как должно быть вам одиноко и тоскливо долгими зимними вечерами.

Супруг не спешил отвечать. Подозвав официанта, попросил принести сбитень и только после произнес:

– Нарисованная вами, Лизавета Григорьевна, картина, и правда печальна. Благо боги были милостивы ко мне, и я ни в чем не нуждаюсь.

Он в три глотка выпил медовый напиток, стоило только официанту появиться, и добавил:

– Прошу меня простить, но некоторые дела не терпят отлагательств. Рад был знакомству.

Чарторыйский оставил несколько момент на столе, встал, в третий раз за какие-то полчаса приложился к рук Лизаветы. Медом она, что ли, намазана? Сбитня мало?

– Жаль, что вы так быстро покидаете нас, – проворковала Акентьева. – Вы такой интересный собеседник!

Я подняла глаза к нему, в данном случае к потолку. Лиза превзошла самое себя, так пыталась привлечь в себе внимание. Но, как бы она ни раздражала меня, другой вопрос волновал намного сильнее: как поведет себя муж?

О нашем браке знали единицы. Представляя Чарторыйского, я публично не назвала его мужем. Он сам как будто старался сохранить наши отношения втайне. Еще и недосказанность довлела над нами. Так что я ждала. Не двигалась, следила за каждым словом и жестом Владимира. Он тоже как будто ждал. Несколько мгновений показались мне вечностью, прежде чем супруг спросил:

– Вы идете или…

– Я закончила с делами, – ответила ему. Подхватила со скамеечки покупки, добавила, обращаясь к Лизе:

– Хорошего дня. Передавай от меня привет родителям.

Акентьева вымученно улыбнулась. Не теряя ни минуты, тут же встала. Думаю, она набралась бы наглости и взяла Володю под другой локоть, если бы он не перехватил из моих рук коробку с красками. Подмигнул мне и повел меня к выходу. Внизу в гардеробе он, конечно, был вынужден подать пальто и помочь одеться не только мне, но к тому времени я уже успокоилась. Нельзя так реагировать на каждую женщину, которая оказалась в непосредственной близости от моего мужа. На других – да, но Лиза славилась ветренным характером и меняла поклонников как перчатки. На почве этого странного соперничества они когда-то и сошлись с Катериной. После не стеснялись обсуждать кавалеров.

Акентьева и теперь нацелилась на Владимира не потому, что он был обаятельным и привлекательным мужчиной. Она почувствовала азарт и решила утереть мне нос. Я в такие игры не играла. Тем более не собиралась терпеть подле себя такую бомбу замедленного действия. Не желала рисковать.

– Репнины на днях давали прием, – продолжала говорить она, даже когда мы вышли на улицу. Мороз усилился. Ветер предвещал скорую метель. В такую погоду хотелось сидеть дома, пить горячий чай и читать книги. – Весь свет Соболянска был там. Тебя, Катя, очень не хватало. Юрий несколько раз спрашивал о тебе. Кажется, ты ему даже обещала несколько танцев. Я не стала расспрашивать его. Испугалась сказать что-то лишнее и расстроить ваши отношения.

О каком Юрии она говорила, я не могла понять, сколько ни старалась. Надеялась, что Владимир тоже не примет всерьез эту глупую болтовню. Не хватало еще, чтобы он начал меня ревновать не пойми к кому.

Наконец, нам удалось поймать экипаж. Владимир открыл дверцу, помог Лизе подняться. Я махнула ей рукой, давая понять, что не поеду вместе с ней. Пусть думает что хочет. Пусть распускает сплетни, строит теории, мучается домыслами. Я не для нее живу и подстраиваться под нее не собираюсь.

Возница подстегнул лошадь. Стоило ему отъехать, как его место занял другой извозчик, так долго ждать нам не пришлось.

Владимир поставил коробку на противоположное сиденье, устроился рядом со мной и приказал везти нас в Александрову слободу.

– Как вы находите Лизавету? – сама не знаю зачем спросила его. – Красивая девушка, не правда ли?

– Красивая, как стеклянная игрушка, и такая же пустая, простите за прямоту, – ответил муж. – Как только вы ее терпите?

– Именно что терплю, – улыбнулась в ответ. От сердца отлегло. – Глупый вопрос, извините.

– Не ревнуйте, Катя, не стоит.

– Я ревную? С чего вдруг такие мысли?

– Нет? – левая бровь Володи чуть приподнялась. – Значит, показалось.

– Показалось, – повторила, глядя в черные, как омут, глаза. В следующее мгновение мы уже самозабвенно целовались. Даже просить не пришлось.