Б.В.Г

Глава сорок девятая. Том Недомолвок

— …Мама, — тихо произнес Дар.

Рон оставила в покое беспорядок в каюте сына и села напротив. Чувствовала, что Дар хочет сказать что-то важное.

— Мама, как ты думаешь, откуда берутся стихи? — спросил он. Ожидая ответа, мальчик трепал уголок своего старого блокнота, над которым колдовал еще минуту назад.

— Не знаю, Дар… — Рон пожала плечами. — Они приходят — и все…

— Да… в ночи… — протянул Дар задумчиво. — Как черные ангелы. И не уходят, пока их не запишешь… Это чужие мысли, которые рвутся в наш мир, мама… Потому что я обычно сам не понимаю, что же такое написал…

— Ты написал что-то новое сегодня? — поинтересовалась Рон.

— Да… Ты почитай, — он вручил матери блокнот. — А мне надо идти.

— Ты куда?

— Поговорить с Нефью, а еще Михом и Раей, и с Клотом… может быть, и с Каялой тоже.

— Ты что-то задумал?

— Нет. Просто накопилось много вопросов…

С этими словами Дар накинул куртку (он редко когда ее застегивал — чаще ходил так… что видна линялая футболка с треугольным воротом) и вышел из каюты.

Он уже поднялся по лестнице на палубу и встретился с мокрым морским ветром, а Рон только начала читать… Но недавно написанные строки еще не остыли…

«Черные ангелы,» — неосознанно повторила про себя Рон…

…В этом зале было полно хрустального крошева. Целые россыпи. А вообще это был прекрасный зал. Самый большой зал, в самом чреве «Черного Аполлона». Зал танцев. Правда, сейчас он, забытый и одинокий, пустовал…

— Здесь играли музыку! — восхищенно вспоминал Мих, разводя руки и подпрыгивая через каждый шаг. — Здесь в танце кружились пары! Здесь хлопало шампанское!..

Рая молча шла с ним рядом. Ее занимали совсем другие мысли… Этот человеческий мальчик… кажется, он стал для нее слишком много значить. Будто бы был радиксом…

Рая знала, насколько различаются эти две расы. Насколько иные мысли, ценности, насколько иная логика… Это пропасть… И любовь для радиксов — не то что любовь для людей… Для радикса любовь одна — и навеки. И именно к тому, кто еще при рождении был ему предназначен… Честно говоря, Рая очень боялась полюбить Миха. Полюбить человека древней довоенной расы, которому позволено миллион раз ошибаться — гасить и разжигать любовь снова…

…На самом деле радиксов очень просто сломить. Любовь — искренняя, единственная — вот их «ахиллесова пята». Радиксы не боятся боли. Они не подвержены эмоциям, если того не хотят. Они не боятся смерти, которую именуют Сном… Им чужда тяга к богатству и вообще к чему-то материальному. Им незнаком стыд… Но если убить того, кого радикс любит… то это все… Оставшись один, радикс просто закроет глаза и умрет. Скорее всего, у него постепенно остановится сердце…

А что будет с радиксом, если его любовь, искренняя и единственная, не окажется взаимной? Этого никто не проверял. Этого еще никогда не было… Впрочем, и человек никогда не любил радикса…

— Рая… — Мих тронул ее за плечо. — Почему ты так… так холодно ко мне относишься… как чужая…

Она промолчала, лишь внимательно посмотрела Миху в глаза.

— Ты боишься, что я несерьезно, да? Что я просто глупый мальчишка, да еще и обычный человек? Что поэтому не стою доверия?

— Ты хорошо научился читать мысли, — заметила Рая.

— Я тебе докажу, что я такой же, как ты. Докажу, что я не чужой! — Мих вдруг всхлипнул, и с ресниц упали две крупные слезы. — Слушай!

— Это не мое, — поспешил уточнить Мих. — Я не умею творить, как Дар. Ко мне стихи не приходят. Просто я вспомнил то, что принадлежит твоему народу…

— Зимняя Веда… — прошептала Рая. — Это стихотворение из Тома Недомолвок. Считается, что Генри поместила в нем стихи, которым только потом должно прийти время. Каждый из них, как сказала она, это ключ… Мих! — Рая почти взмолилась. И в этом вскрике ничего не было от ровной холодности радиксов… — Как ты мог это помнить?!

— Я же Наблюдатель… — удивился он. — Просто именно это стихотворение показалось… будто оно про нас с тобой… я подумал, что если прочту его тебе, ты все поймешь…

— Это верно… я все понимаю… — Рая прислонилась лбом к плечу Миха, и он ласково погладил ее по щеке. — Мих, милый, ты сделал невозможное… Наблюдатель может помнить то, о чем думали люди до него. Но как можно вспоминать мысли тех, у кого совершенно иной разум?! Это непостижимо…

— Я такой же, как ты, — ласково сказал Мих. — Не по крови, но по духу… Какой-то мудрец сказал, что со временем мы становимся похожи на тех, кого любим… а они — на нас… Точно между двумя мирами налаживается мостик… Да, мостик. Как в том стихотворении…

— Мих… — Рая заплакала. И, обнимая ее вздрагивающие плечи, Мих нежно произнес:

— Вот и ты совсем стала похожа на обычного человека…

— …Нефью… Я хотела сказать тебе, что Мих помнит то, что принадлежит радиксам… — сказала Рая: то ли брату, то ли ледяному морю за бортом…

Слепой стоял на палубе, и морской ветер трепал капюшон, из под которого выбивались светлые волосы.

Нефью кивнул в ответ. Каяла, стоявшая рядом с ним и Клотом, одарила Миха тяжелым и очень внимательным взглядом.

— Мальчик, до Войны говорили, что, если случается сразу слишком много необычного, то грядут тяжелые времена, — медленно произнесла Каяла.

…Дар был рад, что нашел их всех вместе. Не хватало, пожалуй, только Скирра, и, как ни странно, это казалось важным. Впрочем, мохнатый человечек тут же откуда-то вынырнул, словно почувствовал, что его ждут.

— Я хотел поговорить с вами. С вами всеми, — сказал Дар. Шесть внимательных взглядов, включая лемурий взгляд Скирра, обратились к нему. — Я чувствую то же, что… Мих, помнишь, самое начало парада… Я тогда смутно ощущал чье-то внимание… А потом отец, когда мы встретились, сказал мне, что видел меня и слышал мой голос… Сейчас я чувствую то же самое. Он смотрит. И, мне кажется, он попытается вернуться…

— Наш Дар творит чудеса, не вспоминая чужую Веду! — усмехнулся Нефью. — А ведь именно Зимняя Веда говорит об этом. Что Бог Войны будет низвержен Высшим, но затем вернется. Правда, на этом она и обрывается… У Зимней Веды ОТКРЫТЫЙ КОНЕЦ, — Нефью особо выделил эти слова.

— Почему моего отца звали Богом Войны?! — перешел на повышенные тона Дар. — Он никогда не хотел…

— В каждом из нас идет война, — властно прервала его Каяла. — В каждой душе борются добро и зло, любовь и ненависть, страхи и сомнения. Когда душа достигает такой мощи, как душа Старшего Взрыва, по-вашему Бога, все ее внутренние сражения становятся реальностью в живых мирах. Его энергия начинает течь через людей.

— Он просто перерос свой мир, как ребенок перерастает одежду, — мягко продолжила Рая, но Дар, тем не менее, удивился, насколько у них с Каялой похожи голоса… — Думаю, сейчас он стал еще сильнее, чем раньше. И, если он вернется, то нас ждет катастрофа.

— Я остановлю его… — сказал Дар и тут же осекся, вспомнив предпоследнюю строчку своего утреннего стихотворения… — Может быть, я для того и родился, чтобы его остановить…

— Не думаю… — покачал головой Нефью, но больше ничего не добавил…

— …Я не умею видеть будущего. Но это вопрос времени — я научусь, — вдруг подал голос Клот, молчавший все это время. — Но я уже сейчас чувствую, что ты — символ начала, а не конца…

Ответом ему было общее молчание. Все смотрели на Клота, чье лицо хранило блаженное выражение, а взгляд, казалось, созерцал по меньшей мере Великую Пустоту, и не произнесли ни слова.

Никакой Наблюдатель, пусть даже и радикс, не может видеть будущего. Равно как и человеческий наблюдатель не может помнить Зимнюю Веду… И никакой Творец не… И никакой человек…

Нет… Время границ ушло. Теперь уже не просчитаешь, что возможно, а что нет…

Когда случается слишком много необычного… грядут тяжелые времена…