Глава тридцать вторая. Встречи

Оффтопик шестой. Вниз…


Маленькое мохнатое тельце, которое треплют волны… Видимо, не так давно, одна из них жестоко швырнула его о камень. Немного штормит — не следовало купаться в такую погоду. Особенно когда вся родня сидит по норкам на берегу… Но этот малыш был отчаянным. Наверно. Раз уж решился… Что ж, люди, будь это дети мои или Ройхо, всегда совершали сумасбродные поступки просто ради того, чтобы узнать, что это такое. Чтобы заглянуть за какую-то грань… Людей в клетку не посадишь. Не удержишь. Даже если в ней очень хорошо, лучше будет казаться по ту сторону решетки.

Как когда-то Ройхо, бесплотной тенью я плыл неподалеку и ждал, пока умрет мое дитя. Я никого никогда не спасал… «не вмешивайся» — учил Старший… и не убивал тоже…

…Я почти видел и чувствовал, как истончается невесомый канатик, привязывающий душу к телу. Я должен был успеть за миг до конца. И успел…

…Холод… зверский холод, а затем и боль накатили на меня, а я не мог даже закричать. Ничего не мог. А сознание было немилосердно и не торопилось отключаться. Благо, волны, вроде бы беспорядочно меня болтавшие, все же несли к берегу, где, недолго думая, опрокинули на песок…


Очаг грел, а тяжелые мысли гнал прочь… Ив, спокойный, как вояка, решивший отдохнуть и отоспаться впрок, лежал поперек двух старых матрасов, положив голову сестре на колени… как когда-то Влад…

Пришел миг — и Рон прошептала, глядя сквозь пляшущее пламя:


ты даришь мне свою любовь

и понимаешь мои строки,

и этим пламенем огонь

горел бы ярче, чем очаг…

ты даришь мне свою любовь

и ты не можешь быть жестоким,

но будешь драться за меня

с любым воякой на мечах…

ты даришь мне свою любовь,

при встрече не отводишь взгляда

и понимаешь без бесед

все то, что я хочу сказать.

так будь, возлюбленный и друг,

всю эту жизнь со мною рядом;

как было глупо (это ж надо!)

твоей любви не замечать!


— Никогда не понимал стихов, — не открывая глаз, пробурчал Ив. — По-моему, это сущая ерунда. Какие еще мечи?.. и вообще… чушь…

— Братик, их очень просто понимать, — улыбнулась Рон. — Не задумывайся над словами. Пусть они будут просто как музыка. А ты слушай и наблюдай, что чувствуешь… Давай еще раз…

Почему-то Ив ничего не ответил. Почему-то действительно решил прислушаться… И вдруг осознал, что все звучит совсем по-другому!.. и еще имеет цвет и тепло… как огонь…


Ты даришь мне свою любовь

И понимаешь мои строки.

И этим пламенем огонь

Горел бы ярче, чем очаг.


Ты даришь мне свою любовь

И ты не можешь быть жестоким,

Но будешь драться за меня

С любым воякой на мечах!


Ты даришь мне свою любовь,

При встрече не отводишь взгляда

И понимаешь без бесед

Все то, что я хочу сказать.


Так будь, возлюбленный и друг,

Всю эту жизнь со мною рядом!

Как было глупо (это ж надо!)

Твоей любви не замечать!


Он ничего не сказал на этот раз. Ухмыльнулся только. Но эта ухмылка брата значила для Рон больше, чем любые слова…

Да и для нее самой что-то изменилось. Возможно, раньше она тоже стихов не понимала. И вообще много чего не понимала. Даже того, как сильно любил ее Влад. Только когда он ушел… почему мы не ценим того, что у нас есть, до тех пор, пока не потеряем…


Когда-то она правила северными землями наравне с их вождем — Ахмаром. А тот не замечал, как потихоньку превращается в раба… Она смогла единым жестом двинуть северянские орды на срединные земли. Но воля этого древнего существа с внешностью юной девушки разбилась о волю Рон. Как северянская армия — об одинокий Храм…

И сейчас Каяла возвращалась сюда, в Место Краха Всех Надежд. Где надломился край неба и решилась судьба: людям остаться, а не радиксам на этой Земле! И если раньше, до той битвы, она была готова задушить Хранителя своими руками, то сейчас ничего не осталось от той злости. Наоборот — появилось некое чувство родства, которое и привело сюда Каялу. Из самого Убежища да за край карты.

Ее нога ни разу не ступала в Храмовый город, но Каяла знала, куда идти…

Подземелье встретило ее таким же беспокойным вихрем, как Таша и Дину когда-то. Оно, словно живое существо, возмущалось против появления чужака.

Лестница вела вниз, и по пути тьма рассеивалась отблесками огня на стенах. А там, внизу, уже чувствовали и ждали: кто-то идет.

Действительно: ждали. Мужчина и женщина выжидающе смотрели в ее сторону… Каяла сделала шаг и оказалась в оранжевом круге, куда достигал свет костра.


— Мир вам, — сказала она, положив руку на сердце.

— Мир, — ответила Рон, вспомнив, что так здоровался и прощался ее дедушка, как когда-то, наверное, все хиппи.

— Мир, — сказал Ив, просто за компанию с сестрой.

— Вот мы и встретились, Хранитель, — развела руками Каяла. — Ты победила в битве за Храм. Люди — в битве за право жить. Кто бы подумал, что теперь мы должны быть вместе…

— Почему? — спросила Рон.

— Потому что мир меняется. Он снова стоит на грани, как тогда, тринадцать лет назад. И в центре этого вихря — наши дети. Ваши Мих и Дар и мои Рая и Нефью. Мне давно уже не нужна никакая власть. Я просто хочу, чтоб у моих детей было все хорошо. И вы — тоже… Мы должны им помочь.

— Садись, поговорим… Каяла… — Рон сделала приглашающий жест. Ив кивнул…


…Это была странная беседа. Любая беседа становится странной, если говоришь с радиксами. Да разговорись марсиане с землянами, не странней бы получилось… У разных видов людей и мысли идут по-разному, поэтому дьявольски сложно бывает навести хоть хрупкий мостик между берегов непонимания…


— …Бога Войны больше не почитают, — говорила Каяла, — я думаю, он исчез. Боги тоже умирают иногда. — (Рон невольно вздрогнула при этих словах…) — Сейчас за нами наблюдает кто-то другой, и ему, этому другому, похоже, люб совсем иной мир. И ведет он его к тому, чтобы никто не спорил, кто должен теперь остаться: все останутся… И люди, и все виды радиксов, сколько их ни есть… Но всему в мире есть стена. И почему-то именно наши дети пошли ее ломать… — стеклянные глаза Каялы вдруг ожили, и голос резко изменился: — Вы видели, какой странный нынче парад?..

— Острова летят, как по чьей-то воле, — согласилась Рон.

— А он не совсем умер… — заметила Каяла, улыбнувшись почти по-человечьи хитро… — И даже не прочь бы вернуться… Или хотя бы дотронуться еще раз до любимого мира, а?.. Где остались твой сын и ты…


Что ни говори, а видеть растерянность в глазах бывшего, но недруга, было приятно…


— …Новый Бог перед Старшим Взрывом — что мальчик. Если он вернется, для мира вновь начнется Сон. Вновь — война. Вновь — закрытое небо.

— И что нам делать? — это спросил уже Ив, уставший молчать.

— Я не знаю, — ответила ему Каяла и обернулась к Рон. — Ты должна знать. И твой сын…


Вечер. И звезды в постъядерных ореолах… Дар впервые вышел на набережную один.

Отчего-то он знал, что в мире его отца очень тепло, а море синее, а не серое. А летом на пляже до самого вечера не утихает смех. Люди играют в волнах. Только не пушистые пучеглазики, а самые обычные люди…

Подумав о пушистиках, Дар невольно уронил взгляд на песок и увидел распростертое на нем маленькое тельце… Не успев ничего подумать, мальчишка сиганул с лестницы и, оставляя глубокие следы в холодном песке, побежал — спасать, если еще не поздно…


…За свою жизнь он насмотрелся на раненых. В том числе и на таких, к каким не знаешь, как прикоснуться… А этого пушистого малыша, похоже, равнодушные волны долго били о камни, пока не превратили в тряпичную куклу, где дай бог найти пару целых костей.

Тем не менее, человечек был жив…

Дар вспомнил, как недавно лежал без сил, смертельно уставший после трехдневной гонки. И как ощутил у себя на лбу чуткие пальцы Нефью, от которых шло тепло.

Он положил руку на лоб раненому и закрыл глаза…

Дар представил, как срастаются сломанные кости и затягиваются рваные раны, — и целительный жар и вправду потек сквозь кончики пальцев; в груди стало горячо и больно, будто опрокинулся чан с кипятком, а в животе — холодно, будто он весь пророс колючими льдинками… и он, этот холод, тоже казался горячим…

Чувство было мучительным, оно грозило выжечь дотла изнутри, но именно оно лечило и грело, как-то умудряясь пробраться из груди в руки и потом — пальцы.

…Через несколько минут Дар почувствовал, как сбило ритм его собственное сердце. Аритмия, как говорила мама. Это когда дай еще чуть нагрузку, побеги или поволнуйся, — и оно может остановиться…

Потом зашумело в голове, а к горлу подступила тошнота… И — Дар с ужасом осознал, что не знает, как убрать руку! Он сам уже превратился в живое тепло и забыл, как это делается. Как двигаться, как вскрикнуть хотя бы!.. Он даже не чувствовал больше этой своей руки!

Тогда, словно его мысли были услышаны, на плечо Дара легла чья-то ладонь. И уже чужое тепло успокоило забывшее ритм сердце и уняло шум. Тем временем вторая ладонь убрала его руку…

Дар открыл глаза и увидел Нефью, которых на коленях сидел рядом… Взгляд тот же пустой и слепой, совсем равнодушный к внешнему миру…


— Ты чуть не погубил себя, малыш, — сказал он. — Таким жаром можно горы двигать и огонь жечь без топлива… Чтобы вылечить этого бедолагу, хватило бы простого тепла.

— А что это за жар такой, Нефью? — спросил Дарий.

— Любовь… Только и всего… — ответил учитель с улыбкой. — Что еще может спалить человека изнутри?.. ненависть, пожалуй… она с любовью одной природы: спалит так же; но ею — только рушить…


…Пушистый человечек, целый и невредимый, сидел на песке и с любопытством разглядывал своих спасителей… будто и не его, разбитого, вынесли на берег волны… будто и не он в глаза смерти смотрел…


…И это на него я пролил кофе… и это с ним я собачился уже лет десять… и это о нем я столько гадостей говорил наедине с сослуживцами!.. позор на мою голову седую, что и говорить… До этого дня босса своего я совсем не знал.

Мартин (а его зовут Мартин) растолкал в стороны моих коллег и отправил их за дверь. А потом — небывалое дело — сел на пол со мной рядом и спросил:


— Влад, что стряслось у тебя такое?

— Сын звонил… — сказал я отрешенно…

— Давно не виделись с ним, да?

— Я раньше и не знал, что он у меня есть…

— А… понятно… — и вдруг хлопнул меня по плечу: — Так это ж здорово! Ты чего убиваешься, дурень?! У тебя сын есть! Это надо отметить!


И действительно пошли отмечать. Из сейфа, содержимое которого раньше оставалось для меня загадкой, Мартин вытащил миниатюрную бутылочку вина. Наверно, очень хорошее (простите, в сортах не разбираюсь). Вкус у него был конфетный, а цвет — сиреневый…

Через несколько минут я поведал Мартину, что вообще что-то на меня в эти две недели решили свалиться все неприятности сразу. И с женой-то поссорился, и книгу-то найти не могу…

«Какую книгу?» — «Галерею миров» — «А автор?» — «Не помню…» — «Вот забавно!.. У меня дочка написала тоже „Галерею миров“, лет десять назад, если не больше.» — «Мартин! Принеси! Бога ради, принеси!..»

Он даже отвечать ничего не стал — просто вынул из того же сейфа пачку прошитых листов формата А4. «Галерея миров». Такой же самиздат, какой когда-то достался мне. Сестра-близняшка моей книги… та же скверная бумага… тот же матричный принтер…

«Ты иди домой, Влад, у тебя день тяжелый был… Иди…»

Вечер… и я читал «Галерею»… и в моей душе волной вставал стометровый цунам… прекрасный и ужасный одновременно…

…Вспомнилась покойная соседка, сказавшая«…ты прям как с войны!..» Вспомнилась и черноглазая девочка с короткой стрижкой… И моя единственная выставка… А потом я начал вспоминать нечто совсем иное — и уже чужой мир сквозил через дыры памяти, уводя меня далеко, в вечную зимнюю ночь…

Загрузка...