Азимут между пламенем и порчей

Глава 2

15−3

Виду я не подал, разве что спросил излишне резко, даже не потрудившись изобразить радушие:

— Чем обязан, отчим?

Тот с какой-то очень уж неопределённой улыбочкой осмотрелся и сказал:

— Да вот пришёл услышать из первых уст о твоих приключениях. — И тут же смерил тяжёлым взглядом, поправился: — Точнее, о злоключениях!

Я беспечно фыркнул и плюхнулся на кровать.

— Скажете тоже — злоключениях! — Но сразу перестал валять дурака, приподнялся на одном локте и потребовал объяснений: — И потом: какое дело церкви до моих злоключений?

Отец Шалый прикрыл за собой дверь, подошёл к столу и кинул на него кожаный офицерский планшет, взял графин и наполнил водой стакан. Меленькими размеренными глотками осушил его, затем промокнул выступившую на залысине испарину и лишь после этого сказал:

— Церкви есть дело решительно до всего. Особенно до тех, от кого одни сплошные неприятности!

В голосе священника прорезалось раздражение и даже злость, но я и бровью не повёл.

— Мне уже доводилось слышать такое в свой адрес, — признал с показным смирением и тут же уколол собеседника требованием: — Документы на бочку!

Тот нисколько не переменился в лице, разве что я углядел некий намёк на брезгливую гримасу, а вот изобразить недоумение собеседник не посчитал нужным.

— Стали бы мы их изымать, чтобы так просто вернуть! — фыркнул Шалый, подошёл к окну и заложил руки за спину. — Это попросту нерационально.

— И как это понимать?

— От некоторых людей одни только сплошные неприятности, — повторил священник, глядя на площадь перед управой.

— Понял уже! — рыкнул я. — Дальше что?

— Дальше? — озадачился Шалый, обернулся и вновь уставился на меня. — Дальше я скажу прямо: у меня из-за тебя проблемы, Лучезар!

И пусть всякого в жизни повидал, но тут чуток не по себе стало. Ссориться с Шалым откровенно не хотелось.

Я поднялся с кровати, по примеру собеседника наполнил стакан водой и осушил его, после заявил:

— У меня, знаете ли, тоже проблемы! Один человек свёл с людьми, которые использовали втёмную.

— Ничего такого не предполагалось!

Я покачал головой.

— Но получилось! — Припечатал стакан к столешнице и потребовал объяснений: — Ну и что я на сей раз сделал не так? Речь же о сиротском приюте, правильно понимаю?

Отец Шалый отошёл от окна и плюхнулся в кресло, устроил костистые ладони с длинными узловатыми пальцами на подлокотниках и усмехнулся.

— Достаточно уже и того, что ты попросил меня об одолжении, а я тебе его оказал.

— Ближе к делу!

Шалый откинулся в кресле и произнёс совсем не то, что мне хотелось бы услышать:

— С сиротской общиной оказалось не всё чисто. Твоя Плакса рассказала кое о чём, что потребовало дополнительной проверки, а когда её слова подтвердились, было уже слишком поздно заметать следы.

Я не удержался и фыркнул.

— Ни в жисть не поверю, будто меня отправили в Ежовичи по воле случая!

Священник покачал плешивой головой.

— Так и было!

— Ну да! Ну да!

— Так говорят, и ни ты, ни я обратного доказать не сумеем. А вот чего никто оспорить не сможет, так это того факта, что ты разворошил осиное гнездо. И поскольку я попросил за тебя, крайним в столь прискорбном развитии событий выставляют именно меня. — Священник улыбнулся, но доброты и веселья в его улыбке не набралось бы и на грош. — А я крайним становиться не намерен!

— Хотите сделать козлом отпущения меня?

Шалый покачал головой.

— Самый простой вариант далеко не всегда самый лучший. Не вижу смысла ломать тебя через колено лишь за тем, чтобы просто остаться при своих.

— Да и не получится! — скривился я.

— Было бы желание, — недобро заявил священник и хлопнул ладонями по подлокотникам. — В общем, слушай! Судя по всему, в сиротской общине окопались то ли сектанты, то ли торговцы живым товаром, но прямых доказательств этого нет, а без оных действовать на землях дома Синей птицы мы не можем. Твой визит их и без того уже насторожил, а если дополнительно вскроется наша связь, они точно заметут все следы, так что и концов не сыщешь. Поэтому совершенно невозможно заявить в суде о том, что ты передал свою якобы сестрицу в церковный приют, ведь с улицы туда кого попало не берут.

Я обдумал услышанное и возразил:

— Моя связь с церковью и без того предельно очевидна. Метка трудника…

— Ещё ни о чём не говорит! — отмахнулся Шалый. — Таких трудников хоть пруд пруди!

Но я упрямо выпятил челюсть.

— Я смогу доказать, что поместил Плаксу в церковный приют и с помощью мыслеречи!

— Сможешь, — согласился с этим утверждением Шалый. — Моя задача как раз и заключается в том, чтобы этого не произошло.

— Каким образом?

— Труднику невместно вредить интересам церкви!

— Неубедительно! — отрезал я.

Священник поднялся из кресла и подался ко мне, вытянув длинную шею.

— Ты не сможешь ничего никому доказать, если окажешься арестован за бойню на Диком поле! Это несравненно более серьёзное преступление, тебя законопатят в каменный мешок, а завтрашнее судебное заседание перенесут на неопределённый срок. Может, и сумеешь отбиться, но время и деньги потеряешь!

По спине пробежали мурашки, и я признал:

— Вот это уже убедительней. — И тут же привёл контраргумент: — Но если я проиграю суд, дом Синей птицы повесит на меня убийство трёх охранников. То на то и выйдет!

— Именно, — подтвердил Шалый. — И если ты просто ударишься в бега, то лишишься залога и окажешься объявлен в розыск. Едва ли тебя станут всерьёз искать, да только рано или поздно и сам неприятности на свою голову сыщешь. Засветишься и вышлют в Южноморск.

Я поморщился. Терять пять тысяч целковых нисколько не хотелось, жить с нависшим над головой мечом — тоже. Будто мне проблем с родом Огненной длани мало!

Мысли заметались в голове перепуганными пичугами, я ухватил одну из них и предложил:

— А если Плаксу задним числом перевести в другой дом призрения?

Священник покачал головой.

— Слишком высок риск разоблачения. К тому же это ничего мне не даст, так какой смысл утруждаться, если несравненно проще отправить тебя за решётку?

У Шалого уже точно имелся какой-то план, я тяжко вздохнул и сказал:

— Слушаю!

Тот улыбнулся, заложил руки за спину и принялся вышагивать по комнате от одной стены к другой.

— Начать с того, что твои действия не могли не всполошить злоумышленников… — Священник выставил перед собой указательный палец, призывая меня к молчанию, и продолжил: — Думаю, они уже зачищают хвосты, а если мы имеем дело с сектантами, эти выродки непременно устроят напоследок кровавую бойню. Начнём собирать доказательства — упустим время! А речь идёт о детях!

«И ты снова окажешься крайним», — подумал я, но вслух ничего такого говорить не стал, не желая лишний раз раздражать собеседника. Правда, и промолчать не смог, буркнул:

— Это не мне говорить надо, а епископу!

Шалый отмахнулся.

— У епископа связаны руки! Владения дворянских домов неприкосновенны, да и не факт, что при таком подходе получится раздобыть хоть какие-то доказательства преступной деятельности! А не получится — и разразится грандиозный скандал с непредсказуемыми последствиями. Как пить дать, разбирательства дойдут до архиепископа или даже до наместника Царя небесного!

Я лишь пожал плечами.

— Риск — дело благородное! Так говорят, да?

Священник не удержался от брезгливой гримасы.

— Да не в риске дело! Даже если у нас и получится что-то нарыть, ни светский суд, ни суд церковный не примут добытые противозаконным образом доказательства, и дом Синей птицы выйдет сухим из воды. А они замараны во всём этом по уши!

— Точно?

— Точнее не бывает! — подтвердил Шалый. — Не возьмусь утверждать, будто они покровительствуют торговле детьми или человеческим жертвоприношениям, но однозначно причастны к насилию, истязаниям и даже убийствам воспитанников сиротской общины! Но самое главное — не прищучим дворян, и они начнут мутить воду, а политическая обстановка в Южноморске сейчас и без того далека от идеальной. Обстряпать всё нужно без шума и пыли.

Я нехотя вздохнул и спросил:

— Что именно — всё?

— Если дом Синей птицы перестанет существовать, то утратят силу и дарованные им привилегии, — заявил священник столь спокойно, словно речь шла об уничтожении какой-нибудь банды лиходеев.

На какое-то время я попросту утратил дар речи, затем недоверчиво уточнил:

— Вы собираетесь вырезать весь дом?

— Во-первых, не я, — покачал указательным пальцем отец Шалый. — Во-вторых, в подобном размахе нет ровным счётом никакой нужды. Достаточно устранить старших тайнознатцев, чтобы дом перестал быть домом и лишился большей части своих прав. В нашем случае — достаточно убить одного-единственного асессора.

— В вашем случае, — поправил я собеседника. — Вам надо, вам и карты в руки!

Священник меня словно не услышал.

— Но, конечно, лучше бы сразу избавиться и от наследника. Он лишь недавно прорвался в аспиранты, но всё же может стать проблемой, если затребует время для вступления в права наследования и подтверждения статуса асессора. Младший сын главы дома только пиковый аколит, опасности нашим планам он не представляет. — Шалый задумался и покачал головой. — С другой стороны, он ничем не лучше родичей, да и кровь — не вода. Эта троица должна умереть, судьбу же остальных домочадцев препоручим Царю небесному.

— Не собираюсь никого убивать! — отрезал я. — И уж тем более не собираюсь связываться с асессором!

— Со стареньким дряхлым асессором, который так помешался на силе родословной, что озаботился рождением наследников лишь в самых преклонных годах. Да и от родни он по той же причине избавился. Там весь дом…

— Два с половиной тайнознатца, — сказал я, припомнив высказывание брата Резкого.

— Именно! — улыбнулся Шалый. — И раз уж у нас нет никакой возможности добиться справедливости на земле, тебе придётся отправить этих грешников на суд Царя небесного.

— Придётся? Вот уж нет!

— Придётся-придётся, — уверил меня священник. — Да и чего ты артачишься? Пять тысяч целковых на кону стоит!

— Это мои деньги! Я ничего не потеряю, но ничего и не приобрету!

— Ну вот ты уже и торгуешься! — благодушно рассмеялся Шалый, но глаза его остались холодными, а взгляд острым. — Пойми, ты уже подговорил соучеников напасть сегодняшней ночью на дворянскую обитель, дабы избежать наказания за похищение ребёнка!

У меня поначалу едва челюсть от изумления не отвисла, а после накатило бешенство.

— Вы всерьёз собираетесь натравить аколита и пятёрку адептов на полноценного асессора⁈ Да это чистое самоубийство!

— На старого дряхлого асессора и парочку его недалёких отпрысков, которых куда больше возвышения интересуют юные сиротки, — поправил меня Шалый. — И не одного аколита и пятёрку адептов, а трёх аколитов и четырёх адептов, у каждого из которых за плечами такой боевой опыт, который никому из дома Синей птицы и не снился! И уж поверь, я слишком долго возился с твоими соучениками, чтобы просто взять и послать их на верную смерть! У вас есть все шансы справиться!

Я скрестил на груди руки и отрезал:

— Чем совать голову в петлю, проще податься в бега!

— В бега податься ты всегда успеешь, — заявил явно начавший терять терпение священник. Он подошёл к столу и достал из планшета стопку листов. — Почитай-ка, что нам удалось нарыть! После самому тех нелюдей прикончить руки зачешутся!

Ничего мне читать не хотелось, а руки чесались выставить Шалого за дверь, но с ним подобный номер точно бы не прошёл, так что присоединился к священнику. Взялся проглядывать листы — те оказались протоколами опроса немногочисленных воспитанников сиротской общины, которых удалось разыскать церковным дознавателям. Упоминалось там всякое. Попались и показания Плаксы — и пусть девчонка мало что видела и слышала, именно они произвели наиболее сильное впечатление. Остальным особой веры не было, а эта малолетняя простушка ещё по дороге в город что-то такое пищала. И вправду захотелось извести дом Синей птицы до последнего человека.

Насилие, растление, истязания, убийства. И всё это — на протяжении нескольких лет. И до всего этого никому не было никакого дела. А как самих задели за живое, так и засуетились, будто скипидаром одно место смазали!

От злости стало трудно дышать. Но хоть и возникло настоятельное желание поквитаться за босяков, идти на поводу у священника я не собирался. Нацепил на лицо маску Лучезара, кинул листки на стол и с невозмутимым видом заявил:

— Будет чрезвычайно прискорбно, если эти изуверы сумеют уйти от наказания. Но этот груз ляжет отнюдь не на мою душу!

Пустое! Отец Шалый был слишком хорошим картёжником, чтобы получилось его обмануть.

— Выправлю тебе церковную подорожную, — пообещал он, сочтя возможным повысить ставки. — Метка с духа рано или поздно слетит, а с подорожной всё Поднебесье объехать можно! И учти — если затея с домом Синей птицы провалится, меня в сторонку отодвинут, и тобой совсем другие люди займутся. Так не лучше ли соученикам подсобить, чтобы они уже точно дров не наломали?

До чёртиков не хотелось плясать под чужую дудку, вот я и буркнул:

— Нешто вам больше задействовать некого?

— Нет! — отрезал Шалый. — Мне ещё налёт на сиротскую общину устраивать!

Я вздохнул и сдался, правда, виду не подал и сказал:

— Подорожная — это хорошо, но мало.

Священник разом напрягся.

— Не люблю, когда пытаются залезть мне в карман!

— Не в карман, а в епископскую казну!

Отец Шалый покачал головой.

— Я действую на свой страх и риск и не получу из казны ни гроша даже в случае успеха! — отрезал он. — И хватит уже торговаться — не на базаре!

Но я набычился.

— Да и чёрт бы с деньгами! А как насчёт знаниями поделиться? Аркан какой подкинуть или подсказать, какие книжники трактатами о магии из-под полы торгуют?

Шалый так и скривился.

— Самодеятельность в тайном искусстве могут позволить себе лишь гении! — отрезал он, но тут же осёкся, наморщил лоб и спросил: — Головы на Диком поле ты ведь неспроста отрезал, так? В Черноводск намылился?

С ответом я торопиться не стал и для начала убрал стеклянные ёмкости в новенький кожаный саквояж.

— Допустим, — буркнул, рассовывая меж их стеклянными боками исподнее. — И что с того?

— Дам тебе рекомендательное письмо к одному своему знакомцу, он замолвит словечко перед школой Чернопламенных терний. Аспект для тебя не самый подходящий, но раз уж отказался принимать багряный аргумент, лучшего варианта в нашей глуши не сыскать.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок! — выдал я и спешно отступил на шаг назад. — Но-но! Это народная мудрость!

Священник недобро зыркнул и потребовал:

— За языком следи!

Я чуток расслабился и уточнил:

— Что за аспект у тайнознатцев дома Синей птицы?

— Ледяной, — подсказал Шалый и потребовал: — Собирайся!

— Не самые удобные противники для огневиков, — отметил я, начав складывать в стопку валявшиеся на столе листы.

— Верно и обратное, — отметил священник и посоветовал: — Всё с собой забирай, не стоит больше сюда возвращаться. Раз уж тебя установили, наверняка и наблюдение организовать не преминули.

Я озадаченно хмыкнул и спросил:

— А как быть с судебным заседанием?

Отец Шалый пожал плечами.

— Сделаете всё как надо, и оно просто не состоится. Ну а если судья заартачится… — Он вытащил из планшета и продемонстрировал мне документы о передаче Плаксы и Мелкой в церковный приют южноморской епархии. — Вот это снимет решительно все вопросы.

— Чужое брать нехорошо, — нахмурился я и уже с нескрываемой угрозой добавил: — И даже чревато…

Священник беспечно рассмеялся.

— Не забывай, кто избавил тебя от тюремной баланды, сын мой!

— Да уж не забуду, отчим!