Я проснулся несколько дней спустя, лёжа в кровати. Я бы и дольше спал, если бы не громкий храп у меня под ухом. Рядом со мной лежала Пенни, и беременность ни капли не уменьшила её ночной шум — вообще-то, даже наоборот. Я улыбнулся, и какое-то время понаблюдал за ней. Найти её рядом с собой было лучшим, что случилось со мной с момента её похищения.
Взяв пальцами выбившийся локон волос, я убрал его от её рта и носа. Я пытался сделать это, не потревожив её, но она всё равно открыла глаза. По мере роста своего живота она стала спать чутко.
Мы долго так лежали, просто глядя друг на друга в тусклом свете. Я мог бы годами так лежать, если бы не срочный зов Матушки Природы. Когда я вернулся из уборных, то обнаружил, что Пенни села, и ждёт меня.
— Я думала, что ты никогда не проснёшься, — сказала она, когда я залез в кровать рядом с ней.
Я подался вперёд, и вдохнул запах её волос. Что-то в запахе Пенелопы всегда меня очаровывало. Это был запах тепла, привязанности, и дома.
— Я думал, что больше никогда тебя не увижу, и какое-то время я думал, что ты была мертва, — ответил я.
— Кстати, об этом, Морт, — начала, но я жестом руки остановил её.
— Когда я увидел тебя вчера, я был под несколько большим стрессом, чем обычно. Не извиняйся, ты сделала то, что считала наилучшим, и в конце концов всё образовалось, — сказал я ей. — Это скорее я хочу попросить у тебя прощения. Я ужасно подвёл тебя, и с того дня, как я обнаружил, что с тобой случилось, я каждый день только и делал, что пытался бороться с этим знанием.
Она неуклюже склонилась ко мне (из-за живота это было сложно делать), и быстро поцеловала:
— Я знаю, что ты так считал, но это не правда. Никакой человек никогда не может быть готов ко всему.
— Хочешь поговорить об этом? О том, что случилось после того. Как тебя забрали… — спросил я. Я боялся истории, которую она могла поведать, из-за чувства вины, которую это могло у меня вызвать, но я всё равно должен был знать.
Пенни опустила взгляд на свои руки:
— Это было неприятно, но не случилось ничего, о чём тебе следовало бы беспокоиться. Переживу.
Что-то в чертах её лица проняло меня:
— Я всё равно буду беспокоиться. Они делали тебе больно?
— Король или нежить? — ответила она с горечью в голосе.
— Кто угодно.
— Пока мы были с шиггрэс, у нас не было ни возможности передохнуть, ни приватности, ни удобства, ни тепла, но больно они мне не делали, — медленно ответила она. — Они хотели нас в качестве заложников, но содержали как зверей.
У меня в голове промелькнула дюжина вопросов, но я попридержал язык, и ждал, внимательно глядя на неё. Пенни отвела взгляд, прежде чем снова заговорить:
— Кормили нас достаточно хорошо, но они забрали у Дориана его броню и одежду. Он был сильно побит и потрёпан под ней, у него были волдыри в местах, где она давила и натирала. Мне приходилось мыть его водой, которую они мне приносили, и наконец я сумела убедить одного из них дать нам одеяло, — сказала Пенни, и замолчала, опустив взгляд и позволив своим волосам закрыть её лицо.
Старые страхи, которые были у меня раньше, сменились новым — страхом не жестокого обращения, но утешения. Она так долго оставалась одна — я начал осознавать, как могла отразиться на ней изоляция… и как она могла не подпускать её к себе. Однако я мог озвучить эти страхи не больше, чем я мог намеренно сделать ей больно каким-то ещё образом, но зерно всё равно появилось. Я тоже испытывал искушение, хотя вынести мою ситуацию было гораздо проще.
— Ночью было холодно, особенно когда мы были в пещерах. Они кормили нас лишь мясом и водой. У нас не было огня, поэтому мы спали, прижавшись друг к другу. Иногда они приближались к нам, но Дориан не позволял им подходить ко мне ближе, хотя, если бы они желали, то легко бы могли убить нас обоих. Когда они наконец привели нас к Королю, это было облегчением. Его люди одели нас, дали нам обоим приватность и тёплые комнаты. Это было почти как снова гостить у Короля, — закончила она.
Я погладил её волосы:
— Полагаю, это — единственное, в чём я не могу винить Короля… со своими заложниками он обращался действительно хорошо, — наконец сказал я.
Пенни подняла на меня взгляд своих увлажнившихся глаз:
— Мордэкай… мне нужно поговорить с тобой… о Дориане.
Закрыв глаза, я собрал все имевшиеся у меня силы, прежде чем снова открыть их:
— Пенелопа, я люблю тебя. Что бы ни случилось, я никогда не буду чувствовать что-то другое, или винить тебя, — ответил я с честным взглядом и лживым сердцем. Я знал, что в глубине души это будет беспокоить меня, и могут уйти годы, прежде чем я полностью с этим смирюсь. Тем не менее, я знал, что не мог честно винить её.
— Эй! — громко сказала она, щёлкнув пальцами у меня перед лицом. — Никогда больше такое не думай. Ничего такого не произошло! Ты слушаешь меня, Морт?
Меня затопило что-то вроде облегчения:
— Я просто хотел, чтобы ты понимала, что я люблю тебя, не смотря ни на что.
Она подозрительно зыркнула на меня, а затем её лицо смягчилось:
— Ты не зря волнуешься. Они держали нас в клетке, как животных, и поддержку мы могли получить лишь друг от друга. Я испытывала искушение, Морт, сильное искушение, я не буду лгать. Мы спали вместе исключительно для тепла, но я не знаю, переживёт ли Дориан когда-нибудь свой стыд.
Я мгновенно понял её. Дориан был единственным человеком, которому я доверился бы в такой ситуации больше, чем кому-либо другому, но воздействие на его представление о самом себе могло быть слишком тяжёлым для него. Он пытался соответствовать невозможным идеалам, и даже после победы над искушением реальность его человеческой слабости могла подточить его чувство собственного достоинства.
— Я поговорю с ним, — ответил я.
— Нет! — встревоженно сказала она. — Он умрёт от стыда, если узнает, что я рассказала тебе об этом.
Я покачал головой:
— А если не поговорю, то он умрёт от вины. Я знаю Дориана. Он не сможет смириться с собой, пока не покается в каждом грехе, который на самом деле не совершал, и тебе, и мне, — сказал я ей. Затем на меня внезапно снизошло осознание: — Ох, чёрт! — воскликнул я. Ему также придётся покаяться перед Роуз. Я доверял её реакции, но в конечном итоге ситуация могла стать ужасно неудобной.
— Что? — спросила Пенни.
— Роуз, — просто сказал я.
Пенни пожала плечами:
— Я думаю, ты её недооцениваешь.
— Возможно, ты права, — согласился я. — Она — редкостно талантливая женщина.
Пенни проницательно уставилась на меня:
— Что-то случилось.
Я уставился на неё в ответ:
— Ничего. Даю тебе слово.
Её лицо расслабилось:
— Тогда почему ты так смотрел?
— Нас с Роуз одновременно постигла трагедия, поэтому я видел её с самой худшей стороны. Искушения были… но в основном я лишь стал больше уважать её характер. Ты — всё ещё моя единственная женщина, дорогая, — искренне сказал я.
У Пенни на лице сражались друг с другом эмоции, или, по крайней мере, так мне показалось. Наконец она наклонилась, и быстро поцеловала меня:
— Мне надо идти.
Сбитый с толку, я спросил:
— Что?
Моё замешательство заставило её засмеяться:
— Ничего серьёзного, я тебе верю… дело в моём мочевом пузыре. Мне кажется что он в эти дни размером с горошину. Честное слово, я и десяти минут не могу провести, не отправившись искать ночной горшок, или бежать в уборные.
Я тоже засмеялся. Брак был совсем не тем, что я ожидал год назад — он был другим, в некоторых отношениях — лучше, а в других — просто более странным.
Шли недели, и всё улеглось. Мы с Уолтэром по очереди играли Короля, и поддерживали жизнь в королевстве, хотя большую часть этой работы он взял на себя. Джеймс был достаточно любезен, чтобы оставаться рядом, и давать советы в политических вопросах. Его новообретённая близость к Королю стала источником некоторого числа новых слухов, но ни один из них ни к чему не привёл. Через несколько недель после «инцидента» во дворце Эдвард внезапно решил прояснить вопрос о своём преемнике.
Сайхан спрятал тело Короля, и я использовал найденные мной чары «стазиса», чтобы сохранить его тело до того момента, когда оно позже нам понадобится. Я был весьма благодарен ему за сметливость… иначе нам, возможно, пришлось бы найти какое-то тело, а потом устроить какой-то обезображивающий несчастный случай или пожар. В любом случае пошли бы слухи.
Было сделано объявление, и составлен документ, ясным языком постановляющий, что следующим королём должен был стать Джеймс Ланкастер. Это вызвало возмущение среди мелкого дворянства, но большая часть дворян была достаточно мудра, чтобы не враждовать с Королём Эдвардом… по крайней мере — пока он ещё был жив.
Месяц спустя он отказался от трона в пользу Джеймса, хотя Эдвард был достаточно добр, чтобы оставаться в столице, и помогать новому королю советом. Он также дал совершенно ясно понять, что он полностью намерен позаботиться о том, чтобы Джеймс удержал трон. Землевладельцы роптали, но только не в присутствии Короля — нынешнего или прошлого.
Лето угасло, и осень начала заявлять о себе. Листья ещё не пожелтели, но свежесть воздуха намекала на приближение зимних холодов. Настроение в Албамарле стало праздничным, когда люди начали предвкушать сбор последнего урожая, и конец работы очередного года.
Пенелопа созрела до полноты, в которую мне было трудно поверить, и я стал нервничать в ожидании. Я также боялся, что она упадёт, каждый раз, когда она вставала на ноги.
В один из моих «выходных» от роли ушедшего на покой Короля мы сидели в гостиной, и Пенни смотрела в огонь, когда внезапно встала с кресла.
— Мордэкай, — сказала она.
Я уже успел встать, и пересечь комнату. Повитуха сказала мне, что ей осталась где-то неделя, и с тех пор я не мог расслабиться.
— Давай помогу, — предложил я.
— Я не умираю, знаешь ли, — раздражённо сказала она, — я просто беременна.
— Я знаю, — наверное в двадцатый раз сказал я.
— Мне нужно показать тебе кое-что, — сказала она мне. — Мой срок скоро придёт, и мне нужно поговорить с тобой перед этим.
— Почему бы тебе не сесть, а я принесу тебе всё, что нужно? — предложил я.
Взгляд, которым она меня одарила, благодарным отнюдь не был:
— Я хочу показать тебе, что находится внутри камня, — объяснила она.
— О, — с поразительным остроумием сказал я. — Подожди… в каком камне?
Она покосилась на меня с выражением глубокого сочувствия, как кто-то мог бы смотреть на очень глупого, но любимого ребёнка:
— При всей твоей сообразительности, у тебя иногда память как у репы, Морт, — ответила она. — Камень Мойры… большой камень, — добавила она, поясняя.
Я не мог понять, почему она резко поменяла своё мнение:
— После того, как ты целые месяцы заставляла меня ждать, ты внезапно хочешь показать мне… сейчас? — спросил я.
Она кивнула.
— Бессмыслица какая-то. У тебя со дня на день отойдут воды. Я даже не знаю, не опасно ли тебе покидать дом. Вдруг что-то случится? — разумно сказал я ей. — Почему бы не подождать, пока не родится ребёнок? — предложил я.
Пенни засмеялась:
— Ребёнок не выпадет из меня сразу же после отхода вод, знаешь ли. Будет ещё много времени на то, чтобы вернуться домой, и позвать Сару, — сказала она. Сарой звали нашу повитуху, женщину с выдающимися уверенностью и опытом. Пенелопа одарила меня более серьёзным взглядом: — К тому же, есть очень хорошая причина, почему нам нужно идти сейчас… до того, как я рожу.
Час спустя мы достигли огромного камня. Как и всегда, он зловеще стоял у дороги рядом с восточной стороной дворца. Ничего не изменилось.
— Мне позвать Мойру, чтобы она открыла его для нас? — спросил я.
Пенни отрицательно покачала головой, и приблизилась к камню:
— Она сказала, чтобы я показала тебе вот это место, — произнесла она, положив руку на камень в точке, находившейся где-то в трёх футах над землёй. Там камень был выцветшим, имея слегка отличающийся от остальной своей части оттенок серого.
Я внимательно осмотрел это место, но ничего не нашёл. Ни следа магии, или чего-то ещё кроме грубого, серого камня.
— Тут ничего нет.
— Тебе надо произнести пароль, — сказала мне Пенни.
— И какой же он?
— Твоё имя… просто твоё имя, без фамилии, — ответила она. — Она сказала мне, что установила пароль тысячу лет назад, Морт, непосредственно перед битвой с Балинтором.
— Тогда как она могла выбрать моё и… о! — начал я, а потом вспомнил, что любимый ею человек носил то же имя, что и я. Подавшись ближе, я положил ладонь на нужное место, и произнёс: «Мордэкай».
На камне вокруг моей руки появились легко выгравированные руны. Они были тонкими, и видными лишь в моём магическом взоре, но их узор я узнал. Он был похож на тот, что бы в моём доме — узор, который охранял тайную комнату в библиотеке, скрывая её от магического взора. «Наверное, его принцип работы похож на невидимость Уолтэра, когда тот использует её лишь для избегания магического обнаружения», — подумал я.
Я отложил эту мысль на потом, и использовал свою ладонь, чтобы активировать руны. В камне, рядом с тем местом, где я стоял, появился скромных размеров дверной проём. Сама дверь была из цельного камня, но пока я смотрел, массивная гранитная дверь скользнула внутрь огромного монолита, оставив открытый проход. Пенелопа шагнула вперёд, и повела меня внутрь.
Когда я вошёл, мой разум сразу же начал исследовать внутреннюю часть камня, поскольку она стала видимой для моего магического взора, когда я миновал внешние чары. Коридор шёл вперёд почти десять ярдов, прежде чем окончиться маленькой комнатой, лишённой какой-либо мебели или украшений, если не считать странного объекта в её центре. Моё колдовское чутьё мало что могло сказать о нём кроме того, что у него была странная, похожая на яйцо форма — и то, что он ярко светился могучей магией.
Пока мы шли по узкому коридору, Пенни сказала:
— Мойра построила это место, чтобы хранить кое-что очень для неё ценное. Это было последней её работой, и самой великой, прежде чем она пожертвовала собой, чтобы победить Балинтора.
Чувство предвкушения нарастало, пока наконец мы не вышли в комнату, и я наконец смог посмотреть на содержавшуюся внутри штуку своими собственными глазами. В комнате было темно, если не считать свечения чар вокруг пьедестала в её центре. «Лэет», — тихо сказал я, создав мягкое свечение у себя над головой.
Теперь, когда мои обычные глаза могли видеть, стало ясно, что здесь находилось. На поднимавшемся каменном пьедестале стояла деревянная колыбель. Она была полностью заключена в могущественные чары стазисного поля. Руны были тщательно вычерчены вокруг всего пьедестала, запечатывая колыбель и её обитателя в кармане застывшего времени.
Я поражённо, в трепете, и с немалым количеством волнения уставился на Пенни:
— Это то, о чём я думаю?
Глаза Пенни наполнились слезами:
— Нет, Мордэкай — не «это», а она. Дочь Мойры.
Сказать, что я был шокирован — значит ничего не сказать. Более подходящим термином было бы «ошеломлён», если бы я мог говорить.
— Как…?
— Она откладывала схватку с Балинтором, пока не родила своего ребёнка. Поэтому она не помогла до этого Гарэсу сражаться с ним… она была беременна. Она построила это место, чтобы защитить своего ребёнка, и ждала… пока не смогла поместить его здесь, в безопасности… прежде чем попыталась победить тёмного бога, — пояснила она.
У меня в голове начало сходиться множество вещей. Тайная цель Мойры, её проявлявшееся время вот времени своеволие, а теперь, когда я подумал об этом… даже само её существование.
— Она создала свою копию не для защиты своего знания, а для защиты своего ребёнка, — сказал я вслух. — Но она так долго его скрывала… зачем говорить нам это сейчас, и почему тебе — первой? — говорил я, и в это время мои мысли неслись вскачь, а мой взгляд скользнул вниз, с печальных глаз Пенелопы на её тяжёлый живот.
— Её дочь — новорождённая, Морт. Ей нужна мать… и отец. Ты уже носишь то же имя, что было у её отца, — ответила Пенни, положив ладонь на свой выпятившийся живот: — Мы можем вырастить их как двойняшек, брата и сестру.
Я опустил взгляд на маленького младенца, частично скрытого за свечением чар. Мой взор затуманился, хотя я не был до конца уверен, почему. Подняв глаза, я обнаружил, что у меня мокрые щёки.
— Давай я уберу чары, — внезапно сказал я.
— Нет, Морт! — сказала Пенни, схватив меня за руку. — Глупый ты дурак, надо подождать, пока я не рожу!
Я был довольно дезориентирован:
— Почему? — спросил я, не думая.
Пенни положила мою ладонь себе на грудь:
— Чтобы я могла кормить её… младенцы бывают голодными.
Я так и оставил там свою ладонь. Это было хорошее место, и я нуждался в утешении. Однако я не мог не увидеть некую иронию в её ответе. Я полжизни провёл с мыслями о её грудях, но когда они впервые стали ответом на какой-то вопрос, я не смог принять их во внимание.
Пенни наконец убрала с себя мою руку:
— Тебе придётся снова вести себя прилично, когда дети подрастут.
«Дети», — подумал я, и комната покачнулась вокруг меня.
Эдвард умер на той же неделе. По официальной версии, он тихо умер во сне. Я планировал подождать ещё несколько месяцев… но у меня было такое ощущение, что у меня и так будет много забот. Один ребёнок — это уже страшно, но двое… близнецы — это будет грандиозным трудом. Я не был полностью уверен, справлюсь ли я, и лишь время покажет, какими детьми окажутся Мэ́ттью и Мойра.