Апокалипсис

Эпилог

Безжизненная серая, как пепел, земля. Ни единого звука, ни дуновения ветерка, тихо, будто в вакууме. Высохли реки, озера и моря. На дне бывшего водоема сгрудились полусгнившие бесформенные конструкции.

Армейский ботинок тяжело опустился, подняв небольшое облачко пыли, которая теперь была везде. Человек поправил шарф, натянутый на худое и грязное лицо почти до глаз. Изорванный плащ висел на щуплых плечах, голову покрывал капюшон.

След давно остывшего костра, рядом — оборудованное для ночлега место. Он уже здесь был. Он ходит по кругу. Сколько раз он проходил здесь? Сотню? Тысячу? Он знал, что будет дальше, — длинная автострада, занесенная серой пылью. Снова идти по ней. А вокруг — мертвый, однообразный, унылый пейзаж. Сухие деревья, покосившиеся, поломанные, покрытые засохшим черным мхом. Ржавые автомобили, почти вросшие в почву. Торчащие кости по краям дороги. И ненавистная тишина.

Человек прошел немного вперед и облокотился на кузов автомобиля — рука провалилась сквозь напрочь истлевший металл. Пришлось сделать еще одно трудно дающееся движение, чтобы найти точку опоры. Он стоял, прислонившись к машине, и глядел в пустую даль, туда, где теперь даже горизонт различался смутно. Все было практически одноцветным. Все исчезало, все рассыпа́лось, превращалось в серую пыль. Даже горы, не говоря уже о городах, от которых остались только неприглядные развалины. Раньше он боялся в них заходить, раньше там были люди. Теперь можно было этого не опасаться. Мир, каким он его знал, давно исчез, остались только воспоминания.

Сейчас он бы отдал все за то, чтобы ощутить запах свежескошенной травы. Он бы многое отдал за простое общение, хоть с собакой. Человек тяжело вздохнул, заставляя себя двигаться. Зачем? Для чего? Только он один знал это. День сменялся ночью, ночь — днем, до рвотной ненависти, безликой, однообразной, бессмысленной. Он прошел мимо вереницы сгоревших легковушек с черными трупами внутри. Его рук дело. Его. Он легонько провел пальцами по крыше машины, собирая черную пыль. Здесь те, кто пытались спастись. Он так и не ограничился Новым Римом. Ему было мало. Все были виноваты в том, что он остался без Виктора, без Лизы, а потом без Кати...

Теперь он один. Мечется по этой богом забытой и проклятой земле. Холодно и пусто. А самое страшное — тихо.

Сколько лет прошло? Сколько сотен лет? Он был изгоем, потом мессией, теперь богом. Все принадлежит ему. Он обладает всем этим ничем. Он проклят за дело. Бессмертие — глупая награда за то, что он совершил. Теперь он один во всем мире, бог, не умеющий созидать, а только разрушающий. Он разрушил все, кроме себя. Его тело не спешит умирать. Он медленно гниет заживо. Ничто не вечно, только боги.

Странное дело. Сколько еще продлятся его мучения? Но он продолжал идти в поисках того, что потерял. В поисках нового цветка жизни, который не смог сохранить. Вдруг кто-то еще остался в живых. Вдруг он не одинок. Не может же быть так, что он всех убил. Он должен искать, должен идти.

Забирая жизни, он забыл о том, что сила человека — в прощении. Он слишком поздно сделал правильный вывод. Нужно было просто простить людей. Но тогда он этого не смог.

Марс поправил на полусгнившем лице шарф, спрятал руки в карманы. Его путь будет долгим. Раньше люди считали, что ад где-то далеко. Теперь ад спустился на землю, и Марс по праву стал его хранителем. Но даже в аду кто-то обитает, и он должен его найти.