Адвокат Демонов

Глава 19

Тишина в тронном зале была такой густой, что я мог слышать, как капли воска медленно стекают с подсвечников, оставляя за собой тонкие следы на столе. Император, пройдя взад-вперед по тронному залу резко остановился, обернувшись на Остапа.

— Мой новый приказ, — продолжил он и замолчал, словно ожидая, что кто-то из нас, что-то возразит или сделает что-то необыкновенное, например, описается от нетерпения. И я, если честно, был уже на грани. К счастью на мне были подгузники, которые были готовы к любым неожиданностям.

Губы императора слегка подрагивание, а глаза сверкали, как у хищной птицы: орла или голубя. Он, очевидно, любил делать театральные паузы, и мне казалось, что эта затянувшаяся тишина могла бы продолжаться вечно.

— Вы слушаете, Остап? — спросил, наконец, он, когда пауза стала утомлять и его самого.

Остап, бледный, как детские пеленки, несколько раз кивнул, ощущая, как в груди у него возникает чувство паники. Если бы вдруг император сейчас на него дунул или, чего доброго, чихнул, он бы определено грохнусь в обморок, плашмя, как оловянный солдатик. Бух!

— Слушаю и запоминаю… — произнёс он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно, хотя внутри у него все явно дрожало от страха и напряжения. Из его открытого рта я увидел, как его зуб не попадал на зуб из-за мелкой дрожи и тремора.

Да мы все Вас слушаем! Давай уже без мексиканских пауз.

Я не понимал, зачем так долго тянуть, как будто бы вся жизнь зависела от его слов. Хотя, конечно, так оно и было. Наши малышковские жизни были полностью в его императорских руках.

— … ваше царско-императорское величество, — быстро добавил Остап дрожащим голосом.

Царско-императорское. Определись, в конце-то концов, кто ты царь или император или девчушка, которая меняет свои решения по шесть раз на день. Я был дико напряжён, и это напряжение вызывало во мне злость.

Конечно, я мысленно перегибал палку. Не подобает так разговаривать с императором. За такое, как мне говорили, обычно голову с плеч. А мне моя ещё пригодится. Хоть она и маленькая и пока что довольно бесполезная. Но очень уж ей кушать хочется, от стресса, знаете такое чувство, когда от голода аж под ложечкой щемит?

С другой стороны, я ничего из этого не говорил вслух, а лишь думал. К моему счастью я до сих пор не мог разговаривать, а император мысли мои читать не умел. Это я знал точно. Поскольку, если бы он умел, то уже бы моментально среагировал на мой внутренний монолог. А он тем временем как ни в чем ни бывало продолжал:

— Определить царевича Дмитрия и этого пухлого отродыша в детско-императорские покои номер три. Кормить, поить, следить. И докладывать мне, если кто-то из них произведет хотя бы один магический пук. Даю им шесть месяцев с сегодняшнего числа. Если они не изрыгнут из себя ни одной маломальской магии, тогда в действие вступает мой предыдущий указ.

Слова его звучали довольно угрожающе, отчего в воздухе повисло напряжение. Я даже не знал, как реагировать на всё это. Граф Толстопалов, стоявший неподалёку, ответил на это с некоторым облегчением:

— Вы очень добры и справедливы, ваше величество.

— Что есть, то есть, — произнёс император, причмокивая, как будто это было самое обыденное дело. Я смотрел на него с недоумением, не понимая, каким образом он мог быть так спокоен, отдавая подобный приказ.

— Разложите малышей по их покоям, Остап, — продолжал он, указывая на меня. — И прикажите слугам поскорее накрывать на стол, мне пора есть, а точнее пить Английский час. Петр Васильевич, вы же изволите составить мне компанию?

— С превеликим удовольствием, — ответил Петр Васильевич, прекрасно понимая, что вопрос императора был риторическим.

Остап же почувствовал, как в груди у него закололо от тревоги. Как ему разложить всех малышей по покоям? Он и сам-то еле-еле сдерживался, чтобы не упасть и не уснуть от накатившего на него стресса. А при мысли о том, что ему нужно будет обращаться с детьми, он почувствовал прилив ответственности, а с ним и волну нового стресса. Младенцы, они же такие же, как и он по уровню интеллекта, только ещё и беззащитные и слабенькие, их можно и убить чего доброго, просто случайно выронив из рук.

Остап обернулся к графу Петру Васильевичу Толстопалову, который, казалось, был готов уже уйти, но в этот миг их глаза встретились, и слуга увидел в них поддержку. Это было странное ощущение — знать, что кто-то ещё разделяет твои страхи и тревоги. Это придало Остапу сил. И он вышел из зала, полон решимости, чтобы отдать приказ о том, чтобы императору и его гостю накрыли стол с плюшками и баранками, так называемый «Five o'clock tea». А потом ему надлежало вернуться за малышами и отсортировать их по покоям.

Все эти сумбурные мысли я прочитал в голове Остапа. Негусто, но зато я могу читать мысли, что не могло не радовать.

И вскоре я попал в шикарную палату — спальню для будущего наследника императора. Здесь было всё, что только могло понадобиться такому миленькому и умненькому малышу, как я. Кроватка-люлька, обитая мягким атласом, весело покачивалась, обещая мне сладкие сны. Пеленальный столик, заставленный яркими полотенцами и милыми игрушками, ожидал своего часа, чтобы стать местом для моих забав.

Но самым замечательным был детский уголок — целая детская комната, наполненная игрушками, погремушками и даже небольшим бассейном с шариками. Каждый раз, когда я погружался в этот удивительный мир, искренняя радость переполняла меня. В прошлой жизни я давно не испытывал ничего подобного. Шарики, словно маленькие планеты, катались вокруг, а я, смеясь, пытался их поймать. Как ни странно, мне нравилось играть с ними больше всего. Они были яркими и шершавыми на ощупь, и я не мог удержаться от того, чтобы не сжимать их в своих ручках, пытаясь их раздавить, как делал раньше с глазами моих вражеских соперников на поле боя.

Дни полетели одинаковой чередой: я ел, спал, немного играл, а потом снова ел и спал. Это было простое, но в то же время утомительное существование. Я чувствовал, что в этих суровых буднях, хотя и не было ничего сложного, меня ужасно утомляло отсутствие разнообразия. Сколько можно спать и есть? Иногда мне казалось, что время застывает, и я останусь в этом состоянии навсегда. На веки вечные.

Несколько раз в день меня выводила на прогулку приставленная ко мне нянечка Маруся. Она была довольно симпатичной, с весёлыми глазами и доброй улыбкой, которая меня и согревала, и кормила и веселила и даже пела колыбельные. Просто идеальная женщина.

В прошлой жизни я бы, наверное, не ограничился с ней лишь прогулками по парку императорского двора. А пригласил бы её к себе на огонёк, предложил бы что-то вкусное ей на десерт. Хотя нянечка и так приходила ко мне на огонёк — ведь именно она включала мой ночник над кроваткой. Маруся всегда знала, как сделать так, чтобы я чувствовал себя защищённым, а ещё к тому же создавала мне уют. И я практически влюбился в неё.

В эти дни, полные однообразия, я следил не за картотекой судебных дел или там судебной практикой, а за тем, как мимо окна проплывают облака, и как солнце, играя с тенями, рисует на стенах забавные узоры. И вот, когда мне исполнилось четыре месяца, я вдруг задумался: а что умеют делать обычные дети в этом возрасте?

Переворачиваться со спинки на живот.

Поднимать голову и поднимать корпус.

Переворачиваться с живота на спину.

Эти ответы я получил через свой артефакт — оперфон, который я добыл от Семён Семеныча и оставил себе на добрую память.

А вот я в свои четыре месяца, научился вместо элементарных поворотов с живота на спину, вставать, придерживаясь за какую-нибудь опору. Но при этом я чувствовал себя скорее сорокалетним дедом, чем четырехмесячным малышом, который не может держать равновесие без опоры

Каждый раз, когда я вставал, у меня внутри разгоралась гордость, как будто я совершал нечто величественное. Я старался держаться за край кроватки или за ящики пеленального столик, и, уцепившись за него ручками, поднимал себя, с трудом балансируя на своих коротеньких ножках. Иногда мне казалось, что я могу достать до самой Луны, стоя на своих маленьких ногах, и это ощущение было просто чудесным.

Но когда я падал, а это происходило довольно часто-таки, разочарование накрывало меня, как тёплое одеяло, и я начинал агукать нецензурной бранью.

Маруся всегда спешила на помощь, поднимая меня на ручки и шептала что-то успокаивающее сюсюкающее. В эти моменты я чувствовал, что, несмотря на все трудности, я не одинок.

Так шли дни, наполненные простыми радостями: поспать, пососать молочко из бутылочки и покушать пюрешечки. Да-да, мне начали давать поистине королевский прикорм: пюре из кабачков, пюре из манной каши, пюре из стейка well done, и пюре из белого хлеба с красной икрой. Последнее мне особенно нравилось. Я ел его серебряной ложечкой так быстро, что Маруся не успевала мне открывать новую баночку.

За Егорку я не волновался. Я периодически видел его на прогулках, когда нянечка Маруся выводила меня на свежий воздух. Он всегда был где-то рядом, я слышал его ор, истерики и смех. А когда он попадался мне на глаза, я замечал, как он стал еще больше — щечки его налились, как спелые яблочки, а пальчики и вовсе превратились в толстые огурчики.

В такие моменты мне казалось, что волноваться за него можно было бы только если бы он был поросенком. В этом случае, такого большого и полного, его бы, наверное, решили зарезать первым из всего хлева, чтобы поскорее подать на стол. Мне было весело думать об этом, хотя, конечно, я не хотел, чтобы с ним произошло что-то плохое. Я просто любил наблюдать, как он играет с царевичем Дмитрий, как тот смеётся и ползает, а Егорка, с трудом поднимая свои округлившиеся ножки и пытается догнать младенца королевских кровей.

Но было и то, что меня пугало. С каждым днем мой мозг все больше превращался в кашу. Я не хотел ничего, кроме еды и сна. Иногда, когда я лежал в своей кроватке, я чувствовал, как мысли расплываются, как облака перед ветром, и не мог понять, что со мной происходит. Я смотрел на яркие игрушки, которые висели над моей головой, но они больше не вызывали у меня интереса. Все вокруг становилось серым и безжизненным, как будто кто-то забыл включить яркие краски в этом мире.

Но сегодня все резко изменилось. Я проснулся от звука, доносившегося из детского уголка. Это был звук, который я давно не слышал — щелчки и какой-то непонятный треск. Я приоткрыл глазки и увидел, как Маруся раскладывает яркие кубики на полу. С каждой минутой мой интерес рос. Я почувствовал, как сердце забилось быстрее.

Маруся, заметив, что я проснулся, подошла ко мне с улыбкой.

— Скоро будет весело, малыш! — произнесла она, и я почувствовал, как внутри меня что-то щелкнуло. Я с трудом поднял голову, стараясь рассмотреть, что же происходит.

Вдруг меня охватило желание. Я хотел, чтобы мои ручки могли дотянуться до этих кубиков. Я попытался приподняться, но, как обычно, мои усилия оказались тщетными. Я свалился обратно на подушку и снова вздохнул, разочарованный, но в этот момент в голове мелькнула мысль: А если попробовать встать?

Я прижал свои ручки к бортикам кроватки, собирая всю свою силу, и, наконец, с трудом поднялся на ноги. Мои ножки дрожали, но я не собирался сдаваться. Я чувствовал, как внутри меня разгорается огонёк — желание быть частью веселья, которое готовит Маруся.

И вот, я, наконец, сделал первый шаг. Он был неуверенным и шатким, но я ощутил, что это — мощь. Я покачивался, но до меня доносились радостные восклицания Маруси, и это придавало мне уверенности. Я сделал еще один шаг и еще один, и каждый раз, когда мои ножки касались матраса кроватки, я чувствовал, как радость заполняет меня.

Маруся видя, как я стараюсь с восторгом в голосе закричала:

— Вот так, молодец! Первые шаги в твоем возрасте — это просто магия какая-то!

Это было именно то, что мне было нужно. Я почувствовал, как внутри меня зарождается новая сила, и с каждым шагом я все больше забывал о том, что меня пугало. Это ощущение было лучше, чем гонять на моей «электричке» из прошлой жизни. И круче самого головокружительного секса. Вау! Первые шаги — это просто что-то с чем-то'

Сегодня, наконец, я нашел смысл, который потерял. Я не просто малыш, который ест и спит. Я — тот, кто больше не младенец дрожащий, а человек прямостоящий и право имеющий ходить! В этот момент я упал на попу и через пару мгновений отрубился в глубокий сон, возвращающий силы.

Это все, что со мной происходило за эти дни и месяцы, вплоть до сегодняшнего дня, когда все резко изменилось…

Днем я, как обычно, мирно посапываю в своей кроватке, уютно устроившись на мягком одеялке. Как вдруг, резкий и довольно неприятный голос заставляет меня вздрогнуть:

— Мирослав, вставай, мать твою!

Кто смеет упоминать мою матушку в суе? Ни один человек на такое не способен. Это может быть только…

Я открываю глаза. Ну правильно, призрак Мстислав! Кто ж ещё! На секунду моё сознание проясняется, но затем всё снова уходит в приятно-безразличную пелену.

Я смотрю сквозь полупрозрачного мальчика вытаращенными от удивления глазами. Он стоит прямо передо мной, его очертания слегка мерцают, как будто он не может определиться, хочет ли остаться здесь или улететь в далекое пространство из которого явился.

— Ты кто? Зачем пришел? — мысленно спрашиваю я призрака, всё ещё сонный, мгновенно забывая его имя и то, откуда я могу его знать. Как вдруг он мне отвечает, услышав мои мысли.

— Они пичкают тебя молоком-дураком! — зло произносит Мстислав, его голос резкий, как леденец, который застрял в горле.

— Что??? — икаю я, и разом просыпаюсь. — Каким ещё молочком-дурачком? И кто это они? Мои милые нянечки?

— Слуги императора, по приказу его супруги Екатерины. Она приказала опаливать тебя этим пойлом, чтобы заглушить твои магические способности. Меня, как я недавно выяснил, тоже поили адским ядом, от которого я умер.

— Как умер? А с кем я тогда разговариваю? — ахаю я, искренне удивляясь.

— С призраком. Что и требовалось доказать. Ты окончательно потерял способность думать. Ещё немного, и ты превратишься в овоща.

— В кабачочек? Ты принёс мне пюрешечку из кабачка? — спрашиваю я радостно, пуская слюнки от предвкушения амнямки.

В моей голове уже рисуется картинка: я сижу за столом, передо мной большая тарелка с аппетитным кабачковым пюре, и я с удовольствием его ем своей любимой ложечкой. О чем ещё можно мечтать?

— Принёс. Пюре с противоядием. Два месяца его искал по всем подпольным аптекам, — говорит Мстислав. В этот момент его прозрачные руки начинают двигаться так, будто он сам готовит еду.

— Пюре-пюре, давай пюре! — скандирую я, словно футбольную кричалку, в предвкушении победы любимой команды.

— Давай… ротик открывай! За маму! — отвечает он.

В тот момент, когда он произносит эту фразу, баночка с пюрешкой открывается будто сама собой. Ложка, висящая в воздухе, зачерпывает пюре и направляется ко мне.

Я широко открываю рот, готовясь к этому чудесному угощению. Пюре выглядит невероятно аппетитно, даже в свете тусклой лампы на потолке, которая всегда мерцает, будто ей скучно в этих огромных покоях.

Я чувствую, как что-то сладкое и тёплое, но вязкое заполняет мой рот, что-то похожее на хурму. И мгновенно понимаю, что это не обычная еда — это магическое зелье, которое проникает в меня и наполняет каждую клеточку чем-то невообразимым.

— Как вкусно! — восклицаю я, не скрывая своего восторга. — Ещё! Ещё! Ещё! Аи-ням-ням!

— Это очень сильное противоядие, — произносит Мстислав, его голос становится чуть мягче, и теперь звучит настороженно. — Я не уверен, что его можно есть сразу так много. Давай немного подождём… результата от первых ложек.

Я не обращаю внимания на его слова. Я хочу больше пюре! Каждая новая ложечка приносит мне радость сродню тому, как будто я погружаюсь в другое измерение, где всё ярче, вкуснее и интереснее. Я забываю о призраках, о слугах императора и даже о самом императоре с его неоднозначными приказами. В этот момент для меня существует только пюре, и я — маленький царевич, наследник трона, который наслаждается своим райским угощением.

— Ещё! — снова кричу я, поднимая ручки, призывая ложечку ввернуть в мой ротик ещё одну порцию.

Мстислав вздыхает, но я замечаю, как его лицо наполняется легкой улыбкой. Похоже, ему приятно видеть, как я радуюсь. Хоть он и пытается это скрыть даже от себя самого.

Я начинаю догадываться, что, возможно, призрак мне уже знаком. Я же недавно называл его имя. Как там его звали? Еще я начинаю осознавать, что он пришёл, чтобы помочь мне. Перед глазами появляется картинка нашей первой встречи. Удивительно, как я мог это забыть⁈ Похоже, на меня была наложена магия младенческого забвения!

Когда я снова открываю рот, чтобы принять новую порцию пюре, я чувствую, что внутри меня начинает происходить что-то существенно важное. Ко мне начинает возвращаться память, а вместе с ней и очень острое осознание, от которого я несколько раз громко икаю.

— Мирослав, стопе, — кричит мне призрак обеспокоено, — Не надо есть все пюре в один присест, повторяю, это очень опасно!

Но меня уже не остановить…