Золото. Назад в СССР 3

Глава 25

С такими мыслями я прошагал до темноты, ни разу вспомнив том, что одноглазый напал на него во сне.

Увидев у ручья небольшие заросли, выбивающиеся из под снега, я решил устроить здесь лагерь.

Скинув рюкзак, я обернулся чтобы оглядеть безмолвное пространство вокруг себя.

Волка нигде не было видно. Но я чувствовал его незримое присутствие, что он где-то рядом.

— Черт бы тебя побрал одноглазый. Как ты вообще выкарабкался с того света? — сказал я в сторону откуда пришел.

И тяжело сел на рюкзак. Последние несколько километров дались с большим трудом. Если повезет, то завтра к вечеру доберусь до зимовья.

Разгребая снег руками, я обнаружил, что кроме камыша в зарослях никакой другой растительности нет. Значит придется ночевать без костра.

Для начала я снова сварганил бивак, на этот раз у меня получилось хуже потому что стало холоднее и снег не особо слипался.

Пришлось делать что-то типа сеточки подкладки из «драгоценного» камыша в стенах, а потом уже выкапывать внутренний объем.

«Драгоценного» потому что его оказалось в округе слишком мало, а мне еще нужно было приготовить ужин из оставшейся четверти тушки куропатки.

Тем не менее я справился, снова заварил себе бульон. Сырые стебли камыша плохо горели, постоянно тухли и я потратил почти половину своего запаса спичек на приготовление еды.

В конце концов ход пошел черенок, выброшенный вчера Латкиным. Я настрогал стружки, а потом расщепил его на более мелкие части и сжег.

Жар черенка оказался достаточным для того, чтобы воспламенять сырой камыш и я даже успел вскипятить себе листовой грузинский чай, который забрал из остатков еды, украденной Латкиным.

В какой-то момент я подумывал о том, сжечь древко своей пики, но оставил эти мысли, понимая что это единственное оружие которое позволить держать волка на дистанции.

Я очень устал и потрясения дня заставили меня быстро уснуть.

Перед тем как заснуть я услышал за своей спиной снаружи какое-то приглушенное сопение — не 
то вздох, не то кашель.

Очень медленно, нехотя преодолевая
 крайнюю слабость и оцепенение, я повернулся на другой бок чтобы быть лицом к опасности. На большее мне не хватило сил. А потом я почти мгновенно уснул. Скудное питание и длинный переход дали о себе знать.

Проснулся я на рассвете все так же в биваке. За ночь ничего не произошло. Я осмотрел свои ноги и остался доволен. Больная почти зажила. Но обувь была сырая и промокшая насквозь. Я натянул хлюпающие ботинки. Для того чтобы их высушить нужен огонь и жир. Сушить нужно на ногах иначе кожа на них задубеет и превратиться в «дерево»

Когда я выбрался наружу, то опять послышались сопение и кашель, которое я слушал перед тем как заснуть.

Я стал пристально всматриваться в окружающий пейзаж и через секунду увидел в шагах тридцати от меня между двумя остроконечными камнями серую голову волка.

Теперь его уши не торчали кверху, как это обычно бывает у других волков или собак, а были опущены в стороны. Его единственный глаз как-то помутнел и мне казалось, что он им толком ничего не видит.

Видимо остатки запекшейся крови попали ему в легкие и не давали нормально дышать. А раны то и дело открывались снова и кровоточили.

Его огромная голова теперь голова бессильно понурилась и как бы раскачивалась маятником вверх и вниз. Было видно, что зверь умирал, но продолжал цепляться за жизнь.

Если бы я не знал, что лично всадил изгнанному вожаку нож по самую рукоять в бочину, то подумал бы что он заражен бешенством.

Я еще раз посмотрел по сторонам. Нет это не сон, все это реально, я вижу все это наяву. Не отворачиваясь от хищника, я присел и стал собирать вчерашнюю посуду, оставленную снаружи бивака.

Убить его этого волка? Смогу ли догнать? Мясо его не съедобно. Я решил что специально бегать за ним не будет, но если он подойдет, что я постараюсь его проткнуть пикой и уже не выпущу пока он не издохнет.

Надо идти дальше. Я собрал свой багаж взвалил на плечи и побрел дальше.

Теперь кроме бинокля у меня была карта. Я не сильно ошибся, когда представлял, где нахожусь. До зимовья одиннадцать километров о карте. К вечеру должен дойти.

Я зашагал. Движения мои были медленными. Тело все-таки болело от вчерашнего марш броска к месту смерти Латкина.

Иногда я останавливался и смотрел назад идет ли за мной волк. Он шел трусцой далеко позади на безопасном расстоянии. У-у-у зверюга, я молча смерил его взглядом. Он тоже остановился. Значит все-таки видит своим глазом.

Я испытывал странное ощущение от того, что мы были вдвоем на этих землях, ничуть не уступающих своей протяженностью какой-нибудь Франции, помещенных Богом на край географии.

Все самое интересное всегда происходит на краю географии.

Мне подумалось, что в жизнь каждого из нас преследует свой волк. У кого-то это болезнь, алкоголь, зависть других, алчность, гордыня, несчастная любовь.

Да и всякое другое. Ты пытаешься убить, убежать, избавиться от него, но он преследует тебя почти всю жизнь. Ноги вязли в снегу.

Лыжи бы мне сейчас очень не помешали, но где их взять. Я стал уставать. Приходилось отдыхать все чаще.

Я останавливался каждые пять минут и смотрел назад в сторону моего преследователя.

— На что ты рассчитываешь? Я снова всажу тебе нож в бочину и на это раз убью тебя, — я говорил громко будто волк мог понять человеческую речь, — уходи по добру, по здорову. Может если ты свернешь, то найдешь другую более легкую добычу. Я тебе не Латкин, я не дам тебе себя сожрать. Я знаешь кто?

Я назвал мое прозвище данное мне стариком Выкваном, означающее «человек притягивающий к себе золото».

Мысль о золоте придавал мне силы. От меня зависели люди, золотоискатели поэтому я никак не мог сдаться или проиграть. Волки санитары леса — вспомнилось мне фраза из школьного курса зоологии. Едят самых больных и слабых животных.

— Я сильный! И у меня прошла нога. Вот смотри!

Я поднял больную ногу и показал ему подошву ботинка.

Волк видя, что я стою лег высунул язык, пытаясь отдышаться. Ему тоже было трудно идти по глубокому снегу. В мои следы он не попадал.

Пару раз в метрах двадцати от меня взмывали куропатки. Будь у меня патроны, я бы наверняка попал бы и обеспечил себя завтраком ужином и обедом, что называется «ол-инклюзив», но я даже не останавливался, безразлично взирая на то, как еда улетает от меня.

Так я и двигался в сторону зимовья пока не нашел небольшой островок стланика, на клочке земли посреди ручья. Для того, чтобы добраться до него нужно было лезть в воду.

Осмотрев свои сырые ботинки я сел на снег и не смотря на то, что у меня был запас сухой одежды, сначала стянул с себя ботинки и носки, затем штаны. Потом снова обул ботинки.

Я промерз бы ледяной воде ручья в любом случае, а вот тащить мокрые штаны в рюкзаке мне стало бы не под силу.

Даже лишние сто-двести грамм, которые могли задержаться в виде влаги, создали бы для моего ослабленного переходом организма гигантскую сложность.

А вот стопы стоило поберечь, если бы я порезался или поцарапался о острые камни или коряги на дне, то я точно сегодня бы не дошел до цели.

Поначалу, когда я только вступил в ручей, меня колотило от холода так, что зуб на зуб не попадал. Я словно был охвачен лихорадкой. Крупная дрожь волнами ходила по телу, не давая ступить шагу.

Но понемногу я привык, как привыкают к холодной воде под душем, хоть чувствительность кожи на ногах снизилась и все тело покрылось пупырками гусиной кожи, мне удалось взять себя в руки.

Дрожь не прекращалась, но теперь она была мелкой, обняв себя руками и подняв плечи я с Латкинской ножовкой за поясом пошел по каменистому дну.

Мне удалось ни разу не споткнуться и я ловко взобрался на островок.

Спасибо погоде, в воздухе ни ветерка, ни дуновения, иначе, я совсем бы промерз до самых костей.

Когда я начал складывать заготовленное топливо для костра, то увидел как волк появился на белом пологом берегу у моих вещей.

Он то подбегал к рюкзаку, обнюхивал его то отбегал посматривая в мою сторону.

— Проваливай, мерзкая тварь. Если ты сейчас же не уберешься, я вернуть на берег и отпилю тебе башку вот этой вот пилой.

Я помахал в воздухе полотном, которое держал в руках.

Потом слепил снежок, замахнулся и запустил его в животное и криком:

— Там нет ничего интересного для тебя. Я тебя убью!

Я промазал, но сумел отогнать волка от вещей. Впрочем он довольно быстро потерял к ним интерес, потому что там не было ничего съестного, и он скорее подбегал понюхать.

Его странное поведение настораживало меня, но взвалив вязанку на плечи я отправился в обратный путь с островка.

Только бы не упасть, не ухнуть в воду. Это было бы очень не приятно.

Я поддерживал свое равновесие, осторожно ступая и нащупывая под ногами ровные или устойчивые участки на которые можно было опереться.

Пару раз меня сильно качнуло, но чудом удержался. На третий раз,чувствуя, что я завалюсь вперед со всеми своими дровами, я присел. Мне все же пришлось намочить верхнюю одежду.

Волк увидев мое приближение отбежал на безопасное для меня расстояние и залег между камнями. Я выбрался на берег в надежде быстро разжечь костер и согреться.

Но достав спички я из нагрудного кармана я понял что они полностью отсырели и совсем не годились для того чтобы разжигать костер.

Сначала меня охватила легкая паника, волка будто почувствовав это снова встал на свои четыре лапы.

Я показал ему дулю, сложенную из большого указательного и средних пальцев.

— Не дождешься.

Достав дрожащими руками запасную одежду, я вытер насухо всю поверхность тела и быстро переоделся. Сразу стало немного теплее.

Где там в недрах рюкзака у меня должна была лежать шерстяная шапка, которую я никак не мог найти, в которой был спрятаны резервные спички.

Я переживал не выпала ли она у меня, но через пару секунд выловил ее из рукава вязаного жакета.

— Вот они, родименькие не зря я вас прятал!

У меня в руках лежал коробок с десятью спичками, которые я заранее предусмотрительно отложил в маленькую жестяную коробочку из-под монпансье и обернул листом вощеной бумаги.

Через пол часа я заваривал кипяток и сушил вещи. Можно было сказать, что я был счастлив в том момент.

Мне показалось, что волк наблюдая за тем, как человеку удалось разжечь костер даже как-то приуныл и удалился так, что я его перестал видеть.

Он не ушел, но на этот раз моральное превосходство было на моей стороне.

— Не по зубам я тебе, не по зубам. Я не Латкин, — громко повторил я зверю. Мне даже показалось, что он ответил, что-то типа «как знать, мы это еще посмотрим», но это скорее всего был воображаемый ответ, который можно словить и от голода и от одиночества.

Чай оказался очень кстати. Я растворил большой кусок сахара в кружке. Тепло разливалось по телу, а потрескивающий сырыми дровами костер сильно дымил и привносил в текущий момент спокойствие.

Я почувствовал, что могу встать и идти дальше.

Не стал рассиживался, и согревшись, уже через час бодро зашагал в направлении зимовья.

К нему я пришел примерно через пять с половиной часов. Я увидел небольшой сруб в бинокль километра за три. Он стоял почти в центре большого плато на опушке тундровых зарослей с низкими растениями.

Издалека он казался кораблем в море снега. Я удивился, что его стены не занесло полностью снегом.

Я представил, что это большое судно, пришедшее мне на помощь.

Волк с момента, когда я развел костер и выпил чая с сахаром на последней стоянке больше не показывался.

Может быть даже он послушал меня и ушел. По крайней мере на душе было легко и я больше не ощущал что он преследует меня.

Хотя я очень сильно устал последние километры дались мне очень легко. Словно и не было того глубокого снега, в который то и дело проваливались мои ботинки, этих несколько суток тяжелейшего пути.

Будто вовсе и не бывало больной ноги, смерти Латкина, который оказался порядочной сволочью, но к которому я успел привязаться душой.

Теперь, как говорят в народе, передо мной забрезжила надежда. Зимовье ждало меня, оно звало и манило.

Всю дорогу к нему, точнее с того момента, как я увидел добротный деревянный сруб, я представлял себе, что найду внутри продукты, патроны и все необходимое для жизни.

Почему-то казалось, что внутри будет большая русская печка, обязательно с огромной овчиной, на которой можно будет спать и ею же укрываться.

Кадушка деревянная с водой, свечи стол лавки и книги. Хорошо, если еще есть баня, хоть по белому, хоть по черному.

Вот такое просто представление о загородном комфорте у советских геологов. Никаких джакузи и хамамов, тостеров, микроволновок и ванн.

Подходя поближе, я ненадолго останавливался, и наученный горьким опытом с Латкиным, вглядывался в бинокль, пытаясь разглядеть не живет ли кто в зимовье.

Но судя по внешним признакам там никого не было. По крайней мере входная дверь была занесена снегом и судя по снегопаду в последние двое суток в дом никто не заходил и из него не выходил.

Последний километр был взят почти галопом.

Я приближался и с каждым новым шагом силы прибавились, под конец я чуть ли не бежал делая большие шаги в снегу и, видимо, расходуя, неимоверные количества энергии.

Это было опрометчиво, потому что я мгновенно взмок, моя спина, шея и голова вспотели и парили в морозном воздухе, освещающимся заходящим солнцем

Но энергия из меня так и перла, я был полон жизни и сил.

Добравшись до места, я очистил ступени от снега, сбросил с плеч ношу на крыльце. Присел чтобы отдышаться.

Минут через пять, когда дыхание восстановилось, а тело еще не успело остыть я для начала обошел зимовье кругом, чтобы оценить его защищенность.

Как ни странно оно, как бы одиноко располагалось среди обширной заснеженной площади, хотя лично я разместил бы его у подножия ближайшей сопки, метрах в шести ста.

Не знаю, что подвигло хозяина поступить таким образом, может сопка слыла «нехорошим» местом, может где то рядом бил ключ — источник воды, но всем известно, что лучшее враг хорошего.

Я тихо пробурчал себе под нос:

— Видел я три жилища в этом краю: в первом лагере плохие люди захватили власть; во втором меня бросил больного на произвол судьбы другой плохой человек; третий хоть далеко от цивилизации, но променять его на четвертое я не желаю — от добра добра не ищут!

И стал разгребать руками снег перед дверью. Когда я уже практически закончил, то опять услышал то самое приглушенное сопение, похожее не 
то на глубокий вздох, не то тяжелый кашель, смешанный с тихим рычанием.

Я резко повернул голову в сторону откуда исходил звук. Между сугробов раскачивалась серая голова.

— Ах, ты ж паскуда! — крикнул я в оскалившуюся волчью пасть рывком открыл на себя дверь, подтянул рюкзак, оружие, протолкнул в дверной проем и быстрым шагом вошел в зимовье.

У меня из головы не выходила картина со скалящимся зверем. Он каким-то образом обошел меня стороной и вышел сюда по другой тропе.

Здесь внутри все было почти так, как я себе представлял в мечтах. Печь, окна, рубленый стол со свечами на нем.

Я огляделся и увидел деревянные полки с аккуратно сложенной посудой. На верхней полки стола коробка с патронами.

— Вот они! Есть! Только бы мой калибр!

Я мгновенно зарядил свою винтовку и быстрым шагом направился к выходу, мои тяжелые ботинки громогласно стучали в по полу.

— Ты сам выбрал свою смерть, тварина! Не надо было жрать Латкина!

Я выскочил на улицу и вскинул ружье в направлении животного.

И вовремя, потому что заслышав стук моих каучуковых подошв зверюга тоже приготовилась к смертельной схватке.

Он выскочил из своего укрытия за пару секунд до того, как я оказался снаружи и в два огромных прыжка сократил расстояние между мной и ним.

Не прекращая движения, третьим прыжком он взметнулся ввысь, нацелив свои зубы мне в глотку.

Я выстрелил пока он летел на меня, вытянутый как струна, с приоткрытой пастью, с оскалившимимся смертоносными клыками.