Латкин надеялся, что я не стану его привязывать в тот вечер. Но я не забыл про бритый подбородок и не стал отказываться от своего намерения соблюдать осторожность до тех пор, пока я не начну ему доверять на сто процентов и не выясню кто он такой на самом деле.
Я повторил процедуру с альпинистским канатом и на это раз.
После отхода ко сну, я не забыл, что собирался обыскать все сусеки и уголки снаружи, для того, чтобы обнаружить и забрать бритву Латкина.
Я вышел из балка, предусмотрительно взяв с собой винтовку. Когда я подошел к поленнице, то увидел, как из-за угла появился горящий красный уголек, напоминающий волчий глаз.
Сначала я не поверил. Мне хотелось думать, что увиденное померещилось. Я же был уверен в том, что волки не станут подходить к балку, зная, что в нем находятся люди.
Но если у волка тысячелетиями сохраняются инстинкты, то и у человека они никуда не делись.
Я буквально кожей почувствовал присутствие зверя. Сознание может не верить глазам, но видимо сигналы поступающие через слуха и обоняние, на каком-то тонком молекулярном уровне сообщают мозгу об опасности.
Мгновение и я на автомате скинул с плеча ружье и направил его в то место, где, как кричало мое шестое чувство, находился хищник.
Пока я это все осозновал, даже не обдумывал, а скорее чувствовал где-то глубоко в подсознании, красный огонек исчез, пропал погас.
Может мне показалось? Может не было никакого глаза? Почему один? Ведь должны светится две точки, два глаза.
Мне не очень хотелось верить в то, что это был зверь. Я с большей радостью принял бы такое предположения, что это всего лишь игра моего воображения, навеянная рассказами и воспоминаниями бабушки об охоте с аэросаней.
Я медленно стал двигаться вперед, выставив вперед и оружие, с готовностью выстрелить в любой момент. Но как только я дошел до угла, то мне показалось, что я увидел мелькнувшую тень. Будто зверь бесшумно отпрыгнул в сторону и скрылся в тени.
Я не могу сказать, что стояла кромешная темнота. Небо все еще было затянуто густыми тучами не пропускающими лунный свет, но все же силуэты окружающих предметов и камней вполне можно было разглядеть.
— Что за хрень, ядрена вошь? — вслух спросил я сам себя и почувствовал чей-то взгляд в спину.
Мне не очень хотелось верить в то, что это был зверь
Я сейчас же резко обернулся и увидел теперь пару отвратительных волчьих глаз за пригорком неподалеку, метрах в сорока. Однако, они тут же исчезли будто кто-то заставил их погаснуть.
Я видел их лишь долю секунды. Мне стало не по себе. Во-первых, потому что мое предположение относительно игры сознания оказалось несостоятельным, а во-вторых, я чувствовал, что этих зверюг не двое, а больше.
Возможно, эта та самая стая, которую мы видели днем. Это их территория. Странным было то, что они решились подойти к нам.
Где-то недалеко находились остальные.
Вдруг, краем глаза, где-то сбоку справа я приметил еще движение. Резко нацелившись туда, я попробовал поймать животное в прорезь прицела, но, как мне показалось, успел захватить только хвост.
Потому-то животное скрылось между двумя большими камнями.
Эти бестии были чертовски осторожны. Мне никогда ранее не приходилось слышать о таком поведении волчьей стаи, а тем более видеть.
Так теперь совсем не до бритвы спрятанной Латкиным где-то здесь снаружи. Я принял единственно верное решение — возвращаться обратно в балок.
Закрыв за собой, я запер ее изнутри на широкий и внушительный металлический засов. Казалось, что он может выдержать настик медведя.
Обернувшись к Латкину я увидел его спокойный взгляд с кровати.
— Ну, чё там? Все нормально снаружи?
Я не ответил и направился к кровати. Андрей проводил меня взглядом.
— Вообщем, не хватало нам с тобой проблем и геморроя, так еще и волки прибавились.
— Волки? Ты же сказал, что они не подходят к жилищу человека без особой надобности.
— Тут два варианта: или я сильно ошибался, или выходит, что такая надобность у них появилась.
— Какая такая надобность, что эти тварям здесь надо?
— Надобность — это голод. Других причин я не вижу. Они бы не стали рисковать и подходить так близко. Видать, волки тоже гурманы. Учуяли твой супер деликатес, кашу со шкварками и пришли на званый ужин.
Я попытался его немного успокоить.
— Близко? Как близко ты их видел? — он немного нервничал и пытался скрыть свое беспокойство. Я не стал его обманывать и успокаивать и сказал как есть:
— Одного видел почти, как тебя. В полутора метрах. Еще двоих подальше. Метрах в тридцати-сорока. Темно там. Толком не видно.
— Может, все таки это были не волки? Может быть это был медведь?
— Нет это волки, сто процентов. Если бы это был медведь, то я бы с тобой уже не разговаривал.
Он закивал. А я продолжил, вспомнив про Петровича и тушу.
— Медведь бы уже напал на таком расстоянии. Да и медведем нам пришлось бы туго. Его не всегда можно завалить с первого раза, даже, если стреляешь в упор.
— Знаю, знаю.
— Откуда?
— Дед рассказывал, что как-то выпустил в медведя весь магазин от ППШа
— И чем закончилось, завалил?
— Нет не смог. Его завалил мужик, который был с дедом, считай без оружия.
— Как это?
— Ну точнее большим ножом.
— Расскажи…
— Деда, двадцать лет уже как нет с нами, к сожалению. Но в общем и целом дело было так. Дед рассказывал, как воевал. После Сталинграда дед служил водителем. Ближе к концу войны в Белоруссии довелось ему возить неделю участкового по местным лесам. Сам знаешь, там леса дремучие, почти как в тайге.
Я прикрыл на секунду веки, одновременно слегка кивнув головой, в знак того, что знаю.
— И вот как-то наткнулись они на медведя. Медведь встал на дыбы и попер на деда, тот с испугу выпустил весь магазин из ппш, медведь только рассердился. Спас его тот самый участковый — местный охотник, он убил медведя ножом, пока тот пытался убить деда. Вот такая история, рассказана была давно, но вроде в главном я не наврал. Если я не ошибаюсь, ППШ стрелял патронами от ТТ.
— Может, дед промазал?
— Нет это врядли.
— Мне рассказывали байку про армию: мужик знакомый в учебке в городе Бузулук в Оренбургской области рассказывал, как стоявший на посту молодой солдатик, жутко бдительный и инструктированный до нельзя, стоя в карауле и не дождавшись ответа на «стой, кто идет?» выпустил со страха в другого солдата полный магазин, что-то около метров с десяти-пятнадцати. Не попал ни разу.
— Да нет, дед говорил, что попал, ни разу не промахнулся, но медведю хоть бы хны. А солдат не попал, может потому что не хотел попасть.
— Мне как-то не очень уютно после наших разговоров, — сказал Латкин, — что-то я представил, что ты снаружи, на тебя бросаются волки, а тут лежу, привязанный к кровати. Не хочется воображать себя ужином для кого-то может все же отвяжешь меня?
— Давай спать, — это означало, что я не собираюсь его отвязывать, — мы сегодня вымотались. Чувствую, что в ближайшие дни. Силы нам еще понадобятся.
— Не будешь отвязывать? Это вообще не по-человечески, — я не ответил на его вопрос. Хотя я привык к нему и начал привязываться, испытывая почти дружеские чувства, я не забыл, что он пытался покалечить меня.
— Что мы будем делать, если они решат напасть на балок? — не унимался Латкин.
— Думать, чем твои единственные штаны стирать.
Я подошел к единственному окну в помещении и посмотрел на окружающий пейзаж сквозь прутья решетки. На окне нашего вагончика была наварена решетка с шипами из арматуры против медведей, отчего оно издали напоминало дикобраза.
Странно, что такой решетки не было на двери, обычно они дублируются. Может валяется где-то рядом, надо будет позже обследовать окрестности.
Я внимательно вглядывался в ночную темень. Разглядывая долину вглубь насколько позволяло давно не мытое, и от того, мутное, стекло.
В окно никого не было видно. У меня немного отлегло от сердца. Несвойственное поведение волков, все еще вызывало тревогу, он так, как я больше не видел горящих в ночи угольков, то я подумал о том, что стая могла уйти.
— Нет, ну я серьезно? А что, если они всё же нападут?
— Если серьезно, то будем защищаться и отстреливаться. Но я ни разу не слышал, чтобы волки пытались пробраться в жилище человека. Так может медведь поступить, а волки слишком осторожны для этого, они боятся всего что связано с человеком, начиная с ружья, заканчивая огнём и дымом.
Я посмотрел на стопку дров у печки. В железной буржуйке, капитально установленной в нашем четырехместном «люксе» палатку по центру от входа потрескивали горящие поленья.
Раскаленные ярко желто-оранжевые угли светились в самом сердце очага и причудливо меняли оттенки, обдуваемые легкими веянием воздуха.
Горящие угли были в тот момент единственным источником света в помещении, одновременно скрывающие всю простоту обстановки и придающие этому месту какой-то необычный, особый уют.
Порядок. Дров достаточно! Хорошо, что я натаскал засветло, выходить еще раз наружу не было никакого желания.
Было тепло не только телу, но и душе.
Но я осознал, что если нам понадобятся еще дрова, а волчья стая продолжит бродить по-близости, то их добыча превратиться в тот еще атракцион. То же самое с походом за водой.
Латкин замолчал. Он обдумывал свое положение. А я лег положил ружье рядом и прикрыл глаза. Конечно, когда ты находишься вдалеке от человеческой цивилизации и жилья, у тебя одно ружье на двоих, мало патронов, то ты уязвим.
Но я надеялся на то, что наши с Семягиным расчеты на встречу с оленеводами оправдаются и поэтому не сильно переживал.
Главное в этом деле сохранять твердую волю и здравый рассудок. Нельзя давать страху и волнению управлять собой.
Когда-то в детстве, моему соседу из второго подъезда родители подарили самую настоящую восточно-европейскую овчарку. Это был сын пограничного пса и какой-то очень породистой суки, победительницы множества собачьих выставок.
Я иногда виделся с этим мальчишкой на улице, когда он прогуливал свою собаку.
Нам с ним было примерно лет по тринадцать-четырнадцать. Мы не были друзьями, но приятельствовали. Здоровались и перебрасывались при случае парой слов, как все пацаны в то время в СССР.
Пока Ральф, так звали пса Мишки, был маленьким щенком, пушистым и забавным толстяком, все его очень любили, и как водится, старались погладить и потискать.
Но стоило ему чуть вырасти, а к девятимесячному возрасту пес вымахал в здорового кабана, то Ральф стал проявлять характер.
Примерно в год он стал агрессивным псом, кидающимся на прохожих и других собак. Как только его не воспитывали, нанимали кинологов, кстати, пустая трата денег во все времена, надевали строгий ошейник.
Ничего не помогало. Он лаял и бросался на всех, кто к нему подходил кроме хозяев. С хозяевами он был просто душка.
Мише не нравилось, что пес не подпускал к себе его друзей и знакомых. Именно тогда он открыл мне один секрет обращения с подобными собаками. И после этого Ральф на меня больше не бросался.
Дело в том, что нельзя дать псу почувствовать, что человек боиться его. По словам Мишки, обоняние овчарки позволяет почувствовать выделение адреналина и кортизола. Видя такую злобную собаку, непосвященный человек начинает испытывать тревогу и страх.
Ральф это прекрасно чувствоал и это был тем спусковым крючком, который запускал агрессивное поведение.
По совету Мишки, я буквально усилием воли подавлял в себе тревогу, думая о чем-то постороннем, и, действительно, собака, вообще не обращала на меня никакого внимания, когда я подходил близко.
Не знаю, на сколько это теория с кортизолом и адреналином подтверждается в общении с другими злобными псами, но у меня она работала как часы.
Поэтому из опыта я знал, что с псовыми нельзя две вещи: показывать свой страх и смотреть в глаза.
Даже ребенку известно, что животным нельзя смотреть в глаза. Это относится скорее не ко всем животным, а только к хищникам.
Прямой, пристальный, долгий взгляд они могут воспринять, как некий вызов или угрозу для себя, а это чревато нападением.
Не факт конечно, что животное атакует, но такая вероятность очень возрастает. К не хищным животным, или домашним, это утверждение точно не относится
Именно поэтому «гляделки» с волком или собакой могут привести к печальным последствиям.
Все это я вспоминал лежа на своем топчане и прикрыв глаза. Мне даже показалось, что я на мгновение заснул, как это бывает, когда очень уставший человек смыкает за рулем глаза и тут же просыпается от «клевка» нос.
Но тут же проснулся и открыл глаза, услышав протяжный и басистый вой исходивший из-за двери балка.
«У-у-а-о-о-о-о-о-о-о-а-у-у», леденящая душу песня раздавалось совсем рядом. Я посмотрел на секундную стрелку на часах.
— Ты это слышал, Илюх?
Голос Латкина встревожено звучал в темноте.
— Развяжи меня, я тебя прошу! Развяжи.
Еще чуть-чуть и он начнет истерить.
— Тихо, помолчи! — грозно цыкнул я на своего соседа. И тот тут же замолк.
Вой все еще продолжался. Я вспомнил рассказ Мухтарова и считал в уме секунды.
Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть. Двадцать семь.Едрен-батон. По словам эвенка, так мог выть только очень крупный и сильный вожак.
Потом наступила тишина. Если попробовать соотнести расстояние, с которого доносилось волчье завывание, то можно было предположить, что оно исходило от зверя, находящегося в десяти-пятнадцати метрах от балка.
Я встал и снова принялся рассматриваться в окно. На этот раз я увидел приближающиеся пары горящих глаз. Они то появлялись, то исчезали, но очевидно было одно: они двигались в сторону нашего балка.
Сомнений никаких не осталось. Я начал считать пары глаз вслух. Шесть, семь, восемь.
Не очень-то приятное открытие. Вряд ли волки шли только с одной стороны. Сдается мне, что стая насчитывает особей пятнадцать-двадцать. Если не больше.
Я направился к нарам, к которым был привязан напуганный Латкин и отвязал его.
— Ты не помнишь сколько волков видел в бинокль сегодня днем, когда мы ходили за водой?
— Двадцать один.
— Уверен?
— Конечно, я имею дурную привычку считать все подряд.
— Дурную привычку считать? — переспросил я, — что это значит?
— Арифмомания. Некоторые это даже считают болезнью. Но болезнь — это такое состояние организма, которое выражается в нарушении нормальной деятельности. Иными словами мешает нормально жить. Мне мои подсчеты совсем не мешают жить. Почему ты спросил про количество волков?
— Как всегда есть плохая новость, и она состоит в том, что. на всех волков патронов не хватит.
— А хорошая?
— Хорошая в том, что патроны у нас все же еще есть, и мы находимся в помещение, где тепло. У нас есть еда и вода.
— А если дрова закончатся?
— Пока будем экономить…
Вдруг сверху с крыши послышался грохот,стук, это один из волков запрыгнул на балок.
Жестяные листы кровли ухали громом,, выгибаясь и возвращаясь в исходное положение под его тяжелыми лапами.
Латкин вскинул голову вверх, следя за теми местами, откуда доносился звук.
Я спокойно подошел снизу. Поднял винтовку, прицелился в потолок. Зверь наверху будто почувствовал и замер, перестал двигаться. Мы все замерли в ожидании. Я с Латкиным внизу и волк на крыше. Первым двинулся зверь. Я тут же выстрелил.
В следующее мгновение мы услышали звук падающего на поленья тела. Судя по услышанному животное упало на поленницу и повалило дрова. Балок заволокло небольшим облаком порохового дымы.
— Да! Да! Ты попал в него! На тебе зверюга! — вскочил со своего места мой сосед. Он испытывал азарт и возбуждение.
— Да подожди ты орать, — я бросился к окну. Волчьи глаза-угольки исчезли. Мне показалось, что я увидел как силуэты удаляются от балка в бешенном галопе. Но выходить наружу пока нельзя. Надо убедиться, что ушли все звери.
— Драпайте, драпайте! У твари! — услышал я из-за спины уже уверенный голос Латкина. Он стоял рядом.
— Ты их видишь?
— Конечно, семь голов, вон они, — он постучал согнутым указательным пальцем по стеклу, показывая на тени.
Он явно повеселел, направился к двери, и взявшись за засов обернулся ко мне с широкой улыбкой.
— Ну что пойдем? Глянем, кого мы сегодня грохнули?
— Латкин! Ты…