Золото. Назад в СССР 3

Глава 22

Мои зияющие дыры на коленях — прощайте! Я с радостью натяну вторые штаны поверх этих.

Посмотрев на наколенники, я весело рассмеялся:

— И вы, латы северного бомжа, тоже прощайте!

Честно говоря мне не нравились эти наколенники из одеяла, потому что они постоянно спадали мешали поддерживать темп.

Я решил подойти поближе, чтобы разобрать брошенное. Когда я приблизился, то увидел тот самый мешочек…

Уже полностью стемнело. Если бы кто-то посмотрел на меня со стороны, то он бы увидел в непроглядной тьме ночи лицо человека в пятне света, исходящего от слабого огня.

Я сидел, подобрав к себе согнутые в коленях ноги и рассматривал пляшущие вспышки на ярких раскаленных углях.

Прямо над углями на импровизированном шампуре из шомпола винтовки я приладил половину тушки добытой птицы.

Разогреваюсь над источником огня — углями из прогоревшего стланика, мясо восхитительно шипело, покрываясь мелкими, почти микроскопическими пузырьками.

А небольшое количество капающего на угли жир моментально сгорало, превращаясь в дым с роскошным запахом шашлыка, который подхватывался слабым ветром из безмолвной северной пустыни и уносился в сторону темнеющего берега.

Хотя мне казалось, что этот чудный аромат, близкий сердцу каждого нашего мужика, заполнял всю вселенную.

Я жарил мясо, сглатывал слюну и размышлял над тем, что произошло с Латкиным.

Скорее всего страх, усталость и отчаяние заставили его выбросить много ценных вещей, без которых ему будет сложно выжить в зимовье.

Он выбросил даже золото, ради которого, как я понимаю он и бежал от меня и оленеводов.

Странный парень. В какой-то момент, когда он рассказывал про свои злоключения в тюрьме и путь советского диссидента, я перестал его подозревать в том, что он является «Проводником».

Тем загадочным криминальным гением, держащим железной хваткой за глотку нелегальных добытчиков, конкурентов и головорезов.

Не тянул он как-то на эту роль. Он не выглядел злодеем. Но с другой стороны у меня все равно оставались сомнения.

Он мог воспользоваться чужой личностью, чтобы ввести меня в заблуждение и рассказать или выдумать историю жизни постороннего.

Пока я никак не мог это проверить. Ясно одно, что он сумел завоевать мое доверие, и в его сознании в формула «сегодня умри ты, а я завтра» вытеснила все человеческое.

Все это он впитал с баландой за колючей проволокой. Кто-то рассказывал, что иерархия мужского обществам в заключении неизменно принимает одну и ту же форму.

Среда делиться на три слоя. Высшую, среднюю и низшую касты.

Говорят, что как-то после войны всех крупных преступников-воров свезли на одну зону.

Казалось бы они обладая умом и способностью выживать могли бы договориться между собой и жить на равных, но нет.

Среда снова разделилась, как слоеный пирог на те самые три части.

Преступники покрупнее, физически более сильные и умные держатся наверху угнетая преступников поменьше, которые таскают им пищу, следят за тем, чтобы его авторитет среди заключенных был незыблем.

Вторые же неизменно держат низовой класс в повиновении и так же эксплуатируют.

И если тем, кто наверху приходится сталкиваться с какими-нибудь трудностями, то решать вопросы посылаются свои же собратья послабее, которыми, в случае чего, легко принесут в жертву.

Именно так работает эта грозная поговорка «умри ты сегодня, а я завтра». Латкин продемонстрировал ее во всей своей бесчеловечной реальности.

Увы, в этой зоновской формуле нет никакого переносного смысла, никакой условности.

Голод заставляет сильного отнимать и поедать порции своих менее «авторитетных» коллег, устраивать себе комфортные условия существования.

Если кто-то мешает этому или сопротивляется, то таких убирают.

Конечно убивают не собственноручно. За убийство отвечают вовсе не те кто наверху, матерые преступники. Эти только приговаривают к смерти. Убивают мелкие воры, под страхом собственной смерти. Их посылают на убийство, как на работу.

Латкин понял, что не сумеет меня подчинить себе и убить он, видимо, тоже не смог. Хотел ли? Я еще раз подумал об этом. И пришел к выводу, что если хотел бы, то не открыл бы дверь, когда волки набрасывались на балок.

Рядом лежал казенный холщовый мешок с золотом. Увесистый. Но не слишком большой. Мешочек мог поместиться на ладони взрослого мужчины.

Золото, которое свело с ума Латкина оказалось ворованным. Как я узнал? Очень просто.

Тот кто украл, даже мешок не сменил.

В нем были разные по размеру самородки из нашей летней партии с Гибаряном.

Дело в том, что обстоятельства сложились так, что мы так и не сумели переговорить с глазу на глаз, чтобы выяснить все подробности его пребывания с теми тремя уголовниками.

Я давно прекратил попытки вспомнить экспедицию в деталях, это время и события так и оставались в памяти за семью печатями.

Владельца мешка выдавали дата и фамилия моего друга на пришитой лычке, написанные шариковой ручкой.

Для того, чтобы узнать каким образом мешок с самородками попал к моему соседу мне нужно было переговорить с ним лично.

Ну что же, когда увижу, то спрошу. Бежать с украденным золотом, а потом бросить его. Не смешно. Таких историй в этих Северных золотоносных краях много.

Больше только историй про то, как люди бежали с украденным золотом, погибали, а потом их находили с металлом.

Местные говорят, что золото так наказывает, и что лучшее средство от наказания не трогать и не иметь с ним никаких дел.

Немного пораскинув мозгами, я решил, что не буду тащить с собой мешок. Это лишний вес, да и кто знает, как история в будущем обернется.

Вдруг, я нагоню Латкина и золото снова сведет его с ума.

Потому утром я решил устроить, что-то типа тайника, и сложить туда золото и вещи, которые я оставлю.

Сейчас, в темноте двигаться не имело никакого смысла, можно было навернуться. Только новых травм мне для полного счастья не хватало.

Мне захотелось подурачиться и я торжественно себе объявил:

— За проявленные мужество и стойкость духа в борьбе за выживание, за упорность и несгибаемость инженер-геолог Бурцев награждается порцией шашлыка из белой куропатки! Уверен, что и в дальнейшем, товарищ Бурцев сможет трудиться на благо Родины и всего человечества.

Мне очень нужно было сказать себе что-то приободряющее.

Не каждый человек понял бы такое отношение к себе. Но это непонятно до тех пор, пока не очутишься вдали от цивилизации, в абсолютной глуши, один, лишенный привычных вещей, удобств и общения с другими людьми.

Волей неволей заговоришь сам с собой, чтобы услышать человеческую речь и не сдвинуться с катушек.

Сегодняшняя добыча была наградой за мою мужскую силу и умение выживать.

Когда ты один на один с природой или смертью, и по настоящему жаждешь выжить, то кто-то должен поддержать тебя и признавать твои успехи и победы.

Если признавать некому, тогда это должен делать ты сам. Это не просто мантра.Это не тщеславие, а закон выживания.

Это закон, по которому живут все северные народы. Именно поэтому, они зачастую говорят о себе в третьем лице.

«Выкван меткий охотник, Выкван завалил медведя со ста метров прямо пулей в глаз».

Мой ужин был готов. Я взял кусок одеяла и снял шампур — шомпол с огня.

Мясо оказалось нежнейшим. Оно практически ничем не отличалось от курятины, только из-за того, что птица всю осень питалась ягодами от шашлыка исходил ягодный аромат.

Разумнее было снова сварить бульон, но я не удержался и не смог отказать себе в удовольствии поесть настоящего шашлыка.

Я смотрел на тлеющий огонь играющий среди угольков и ел.

Мое пиршество, начатое днем с бульоном продолжилось. Съев ровно половину, я оставил вторую половину шашлыка на завтра на утро.

Завтракать им буду. Ананасов с рябчиками нет, но есть кое-что получше.

После я тщательно вычистил «шампур». Вторую половину тушки я заботливо убрал и планировал съесть ее завтра.

Потом я заварил «чай», позволив себе добавить в него совсем немного сахара. Может быть десятую долю того, что у меня оставалось.

Потом я пересчитал спички и свои запасы.

Теперь я чувствовал себя уверенно и знал, что снова раздобуду еду если не завтра, то послезавтра.

Подкинув дров в костер, я устроился на ночлег. Возможно, в зимовье оставили патронов и рыболовных крючков, тогда можно будет поохотиться и порыбачить.

По моим расчетам я уже преодолел процентов сорок маршрута.

Думая о завтрашнем дне и лабазе, в котором мне предстояло спрятать вещи и золото, я незаметно для себя вырубился и уснул.

На утро солнечный свет, разбудивший меня, едва пробивался через толстые облака на северо-востоке. В этом месте было значительно теплее, чем ниже в долине, где стоял балок.

Проснувшись я понял, что еда подействовала на меня чудотворно, несмотря на не очень большой объем съеденного.

Во-первых, у меня пропало ощущение слабости и усталости.

А во-вторых, к своему великому восторгу я обнаружил, что наступать на больную ногу мне стала намного легче. Отек начал спадать.

На радостях я кинулся за своим вторым ботинком, но все же стопа пока еще не влезла в обувь.

Ладно, нужно беречь ногу. Не сегодня так завтра влезет.

Позавтракав, я отправился устраивать схрон. Собрав все вещи,которые я не смог бы тащить с собой, и уложив их вместе с мешком золота в одеяло, я обвязал это новый тюк бечевкой и спрятал его между двумя приметными валунами.

Чтобы в него не лазили мелкие грызуны и животные, мне показалось, что я видел вдалеке метрах в восьмидесяти лисицу с куропаткой в зубах, я завалил все это добро крупными камнями. Получился своеобразный холмик.

После я собрал свои пожитки и двинулся в путь дальше по следам оставленным Латкиным.

Я шел и смотрел на небо, похоже что снег все таки повалит ближе к вечеру.

Радости в этом мало.

Я шел и продолжал думать о еде, так же как я это делал вчера пристально всматриваясь в окружающий пейзаж камни и кустарники. Я искал взглядом куропаток. Мои метальные «пращи» были наготове.

Но пройдя километра три, я так и не увидел ни одной птицы, впрочем как и ни одного другого живого существа.

Привал я себе наметил еще через километр, но теперь мне хотелось пить. Жаль, что Латкин не выкинул мою флягу.

Поэтому я все же остановился и направился к ручью. У ручья на берегу образовались небольшие лужи покрыты очень тонким слоем прозрачного льда.

Меня надоумило заглядывать в каждую лужу и к моему удивлению в первой же луже я увидел небольшую рыбу. Это была ряпушка, совсем небольшая сантиметров пятнадцать в длину. Они редко когда вырастают длиннее двадцати сантиметров.

Во мне тут же взыграло желание поймать ее во чтобы то ни стало.

Сняв с плеча пику я осторожно поколол лед и вытащил осколки плавающие на поверхности так, чтобы не спугнуть ряпушку.

Лужа оказалось намного глубже, чем мне показалось на первый взгляд. Я встал на четвереньки и попробовал схватить схватить ее быстрым движением, запустив руку в воду по самое плечо. Но рыба мгновенно среагировала и ускользнула.

Я все еще ее видел попытался поймать снова, но у меня ничего не вышло.

Тогда я поднялся, занял устойчивое положение широко расставив ноги и костыли над лужей и стат пробовать проткнуть ее пикой, как это делают индийские или африканские охотники.

Я тыкал много раз стараясь попасть в эту ряпушку.

Но не тут-то было. Я поднял со дна осадок и взбаламутил прозрачную ранее воду, в которой теперь ни хрена не было видно.

Тогда мне пришлось ждать пока вся муть осядет и вода снова не станет прозрачной. Ведь я теперь совсем не видел рыбу. А сдаваться и уходить я совершенно не собирался.

Азарт настолько захватил меня, что я уже и позабыл о том, что испытывал жажду и хотел пить. Меня не заботило то, что пол моей куртки, штаны и обувь насквозь промокли от моих действий.

— Давай, давай проясняйся! — командовал замутненной воде будто от этого что-то могло измениться.

Когда грязь и взвешенные частицы осели и вода опять стала прозрачной, я начал целиться и бить пикой заново.

Все так же безрезультатно, лужа помутнела через минуту.

Я посмотрел на свою мокрую одежду и понял, что останусь здесь до тех пор пока не высушу ее. Когда я вернулся к своей котомке, что достать сухую одежду, то мой взгляд упал на кастрюлю.

Схватив посуду я направился обратно так и не переодевшись, но полный решимости поймать рыбу прямо в кастрюлю.

Я попробовал загнать ее внутрь в воде, но она легко выскальзывала. Тогда меня осенила идея. Я стал вычерпывать воду из лужи. Все дело в том, что там слишком много воды и простора.

Я начал вычерпывать воду. Конечно я уже потратил времени сил и энергии больше чем мне могла дать эта несчастная рыбешка.

Хотя на самом деле она оказалась не такой уж и несчастной. Потому что когда я добрался до дна и стал выгребать какое-то подобие ила, то она куда-то исчезла.

Мне показалось, что она зарылась в ил. Я так не сумел ее достать.

Если удача решила так пошутить надо мной, то она недооценила мою упертость. Я не намеревался отступать. Хрен с ним с графиком.

Я успокоился, переоделся в сухую одежду, хорошо, что теперь благодаря выброшенным Латкиным вещам у меня был полный комплект сменки.

Затем напевая под нос, какую-то старую мелодия, развесил мокрую одежду у разведенного костра.

А потом стал ходить, опираясь на костыли, и осматривать оставшиеся лужи. Я переходил от одной к другой в поисках таких же рыбок.

Есть! Вот они родимые! В самой дальней луже я заметил еще две плавающие ряпушки.

— Вы мои хорошие. Спасибо что дождались меня. Как вы сюда попали?

Я осмотрелся и увидел, что русло ручья немного менялось, возможно они попали в лужу при разливе, а возможно иначе.

Минут через десять я аккуратно, так чтобы не потревожить рыб, отколол лед, и осмотрел лужу она соединялась с ручьем большей небольшой перемычкой между камнями.

Возможно я не заметил, как рыбка в той, предыдущей луже через такую же перемычку слиняла в ручей.

Найдя подходящий плоский булыжник, я перекрыл проход вход в ручей, а потом стал спокойно вычерпывать воду из водоемчика.

Почти через час я черпал. Эта лужа оказалась чуть ли не втрое больше первой. К тому же там я спешил, и старался вычерпать как можно быстрее в порыве азарта. Промок, вспотел и устал.

Теперь я делал все обдуманно и не торопясь. Я совсем не замутил воду и не поднял осадка со дна. Мои рыбёхи вяло изгибались и не очень активно трепыхали спинными плавниками лежа на дне, до тех пор, пока я не схватил их.

Тогда обе начали биться и вырываться из рук, но я держал их так крепко будто сама судьба была у меня в руках.

Теперь, кроме деликатесного шашлыка у меня будет еще и уха. Судьба щедро оплачивала мне мое упорство и терпение.

В жизни очень часто так бывает. Но я не спешил радоваться.

Так же как и самая темная ночь заканчивается восходом, за восходами неизменно приходят закаты.

Посмотрев внимательно на сгущающиеся серые облака на небе, я представил, как из них проявляется, становиться объемным надвигаясь на меня, лицо Зимы.

Местного духа, который тут на Севере пребывал в мужском обличьи. Северный холод всегда ошеломлял пришлых людей не красотой или пышностью природы, а суровостью и своей силой.

Местные всегда всегда считали духов истинными владельцами этой Земли.

Небольшие племена и народы всегда боролись за существование поднося дань невидимым силам, хозяйствующим на этих огромных священных пространствах.

Люди платили духам небольшую дань, которую те собирали за безопасный проход по своим землям.

Это могла быть монета, игрушка, патрон и или каппли оленьего молока. Поэтому местные никогда не подбирали подобные находки.

Я всегда относился к людям этому этому ритуалу с уважением, скорее потому что не желал их обижать своим неверием. По местным понятиям отрицать силу духов природы нетактично.

Но при этом никогда не оставлял дани сам.

Опустив взгляд с неба на землю и неся рыбу в руках, я вернулся к месту где оставил свои вещи.

Я быстро собрал сухой мох, смолянистые ветки стланика и разжег костер.

Минут через десять воздух вокруг меня будто сгустился и побелел. Это пошел густой снег.

Сначала большие густые и влажные хлопья падали с неба, устилая все вокруг белым ковром. Потом снежинки повалили плотнее и гуще, пока наконец мох и стланик в костре не отсырели.

Огонь в костре неожиданно погас. Я иронично подумал, что сейчас настало самое время изменить свое отношение к дани, которую местные выплачивают духам природы.

Уважаемые читатели. У меня короткий августовский отпуск, меньше недели.

Следующая прода выйдет в среду 7го августа.

Спасибо за понимание.