Я уничтожил Америку

Глава 23

В понедельник грянул гром!

Вот прямо в самом натуральном смысле. Жахнуло со всей дури и прогремело по Первой программе и по Второй. Телевизионные каналы прервали свои трансляции для важных сообщений о задержании преступников мирового масштаба! Меховая картель оказалась задержана едва ли не в полном составе!

Это в семьдесят четвёртом задержали около пятисот человек. В семидесятом схватили двести. Но и этого было невероятно много. С экранов серьёзными лицами светили Шелепин и Семичастный, как самые важные участники задержания.

Именно они с помощью комсомольцев и народной дружины смогли расследовать и разоблачить расхитителей государственной собственности!

Не КГБ! Не МВД, а сами граждане Советского Союза!

Это было сродни разорвавшейся бомбы. Чтобы без участия силовиков… Чтобы сами…

Такого масштаба в Союзе ещё не было. И главное — об этом сообщили! То есть не замолчали, не сделали вид, что ничего такого не было. Нет! Выдали в полном объёме и со всей предоставленной мной информацией.

Акция десяти евреев, которые собрались угонять самолёт на ленинградском поле, просто померкла по сравнению с этой невероятной новостью. Я сам присвистнул, когда узнал о таком!

Это же надо было так быстро среагировать и всё организовать! Меньше, чем за неделю всё обкашляли, утвердили и сделали!

По сравнению с неповоротливой бюрократической махиной Шелепин со своими комсомольцами сработал невероятно быстро. Мгновенно!

Молодые ребята на заводе Лихачёва гордо выпячивали грудь, на котором рдел алой искоркой флаг и поблёскивал лысиной товарищ Ленин. Всё-таки это комсомольцы организовали! Комсомольцы сделали! Комсомольцы справились!

Что до евреев с самолётом… Да пошли они на хрен. Женщин там не было, а мужиков повязали, да и в кутузку до лучших времён. А конкретно до декабря, поскольку в ноябре Сессия Генеральной Ассамблеи ООН будет принимать специальную резолюцию по борьбе с угоном самолётов.

Да, на Западе будут пытаться раскручивать эту тему, но… Я улыбнулся про себя, когда прочитал маленькую сноску в «Комсомольской правде» об этой неудачной попытке захвата. Пусть раскручивают — информационное поле было занято более глобальной проблемой!

Меховая картель — это да! Это ж не какие-то там жалкие отщепенцы с чемоданами, набитыми трусами, носками и мечтами о «свободном мире». Это — система! Целая империя из тёплых пальто, норковых шапок и каракулевых воротников, прошитых насквозь коррупцией.

И ведь как ловко взяли! Не под покровом ночи, не тайными облавами, а — при всём честном народе! Чуть ли не прямом эфире Первой и Второй программы, под аплодисменты трудящихся!

Я представил, как где-то в высоком кабинете Шелепин, потирая руки, довольным взглядом окидывает сводки: «Всё схвачено, всё раскрыто, народ — с нами!» А Семичастный рядом скромно так улыбается, будто и не он лично курировал эту спецоперацию под прикрытием комсомольских рейдов.

Газеты уже на следующий день пестрели заголовками: «Молодёжь бдит!», «Воры вне закона!», «Народный контроль торжествует!» И главное — никто не мог сказать, что это «заказ» или «показательная порка». Нет, всё честно, всё по-советски: сами трудящиеся поднялись, сами разоблачили, сами победили!

Силовикам осталось только упечь заключённых за решётку и дальше раскрыть детали. Как я и ожидал — за это дело взялся лично Андропов, так как у цеховиков оказалась милицейская крыша. Кому, как не ему поднимать Щёлокова на вилы?

Я откинулся в кресле, удовлетворённо щёлкая языком. Вот она — настоящая пропаганда. Не занудные доклады о перевыполнении плана, а живая, горячая, почти детективная история, где зло наказано, а герои — не какие-то там мифические чекисты, а простые парни и девчата с завода!

Запад, конечно, завопит о «нарушениях прав человека» и «политических репрессиях». Но кому какое дело? Весь Союз сейчас обсуждает не каких-то там диссидентов, а настоящих преступников — тех, кто смел воровать у народа!

А значит — моя работа сделана на отлично. Семён Абрамович зашёл ко мне во вторник, вздыхая и поглядывая на меня глазами полными извечной еврейской скорби. Он зашёл не просто так, а с горячим чайником и бутербродами с маслом и колбасой. Вот прямо специально дожидался возвращения с работы.

— К вам таки можно, Пётр? — спросил он, заходя бочком-бочком.

— Конечно можно. Заходите в мой дом, мои двери открыты, буду песни вам петь и вином угощать, — пропел я, стараясь подражать Михаилу Кругу.

Вряд ли у меня получилось спеть это также душевно, но слабую улыбку на губах соседа вызвало.

— Не слышал такую песню ни разу. Не доводилось раньше.

— Да это певец один… из Твери, — улыбнулся я. — В честь чего такое угощение?

— В благодарность за ваше предупреждение. В самом деле, вышло всё так, как вы говорили. Взяли их на поле, а Марк Дышковец даже не появился… Вы как будто всё знали заранее, Петя…

— Да ну, заранее никому знать ничего не дано, — вздохнул я. — Можно анализировать, предугадывать, а чтобы знать… ну, это только из области фантастики. Как у Марка Твена «Янки при дворе короля Артура». Вот там попаданец во времени всё знал заранее и смог определить солнечное затмение, которое спасло ему жизнь.

— Попаданец? Во какое слово интересное. Попаданец… На попу похоже, — хихикнул Семён Абрамович.

— Ну да, в это самое место такие герои обычно и попадают. Присаживайтесь, Семён Абрамович, раз уж сесть не получилось, — улыбнулся я в ответ.

Семён Абрамович подошёл к двери, выглянул и плотнее закрыл. После вернулся к столу и склонился, прошептав доверительным тоном:

— Я по поводу ставки на футбол. Нужные люди взяли ваши деньги в оборот. Не волнуйтесь, они не обманут. Если сыграет ставка, то вернут всё выигранное, за исключением оговоренного процента за услуги.

— Пятнадцать процентов? Ну да, грабёж, конечно, но я и раньше на такое был согласен, — ответил я, не повышая голоса.

— Так вот про это я и хотел поговорить. Видите ли в чём дело… Вы сказали, что всё-таки собираетесь заграницу и… Я взял на себя смелость уговорить своих людей перевести часть ваших денег в валюту. Пока что в английские фунты, но… если будет нужно…

— Ого, я недооценивал ваши способности, Семён Абрамович. Всё нормально, фунты пригодятся, — кивнул я. — Только скажите — где и когда мне получить выигрыш?

— Да-да, конечно же скажу. Только… Это настолько маловероятно, что я поражаюсь вашей уверенности. Смотрю я на вас и всё никак не могу взять в толк — то ли вы в самом деле этот… попаданец, то ли редкостный и крайне везучий человек!

— Скорее всего второе, — улыбнулся я. — Но вы не беспокойтесь — я за свои деньги уверен. Вы же слышали про договорные матчи? Так вот, мне удалось узнать про результат финала. И на нём некоторые люди хотят сделать очень большие деньги. Так почему бы и бедному инженеру не стать чуть богаче?

— Бедному, — фыркнул Семён Абрамович. — Бедные инженеры не бегают по улицам с восемью автомобилями в авоське.

— Так получилось, Семён Абрамович, так получилось. Ну что, выпьем чаю, да обсудим газетные заголовки? — показал я на «Комсомолку».

— Да уж, есть что обсудить, — кивнул он в ответ.

Увы, чая нам попить не удалось, так как раздался стук в наружную дверь. Матрона Никитична открыла дверь и вскоре уже стучали ко мне в комнату.

Мы переглянулись с Семёном Абрамовичем. Тот пожал плечами, я кивнул в ответ. Пошёл открывать.

На пороге оказался следователь Митрошин. Он взглянул на меня:

— Добрый вечер, товарищ Жигулёв. Разрешите войти?

— Да-да, конечно, — кивнул я и посторонился, пропуская. — Мы тут по-соседски чаи распиваем, новости обсуждаем. Вон, про меховую картель разговариваем. Семён Абрамович, это следователь по делу о мошенниках-картёжниках Митрошин Степан Валерьевич.

— Добрый вечер, — протянул руку сосед, а после рукопожатия посмотрел на меня. — Я пойду, пожалуй, Петя. Вам же тут нужно о делах поговорить, а я чего уж…

— Да, потом поболтаем, — улыбнулся я и проводил соседа, чтобы закрыть за ним дверь.

Только на миг Семён Абрамович задержался и спросил:

— Всё нормально?

— У меня по-другому не бывает, — подмигнул я на прощание.

После этого вернулся к столу, подлил тёмно-янтарной жидкости в стакан и взглянул на следователя:

— Будете?

— А вот буду, — буркнул он и посмотрел на другой стакан. — Прогнал вашего соседа, а вы даже почаёвничать не успели.

— Потом ещё успеем наверстать, — сказал я и наполнил чистый стакан до верхней риски. — Бутерброды, не стесняйтесь…

— Да уж, стесняться не приходится, — хмыкнул следователь и цапнул один бутер с колбасой. — В последнее время я тут бывают настолько часто, что скоро меня бабушки внизу начнут за своего признавать.

Сжевал бутерброд в три захода. Потянулся за следующим. Если так быстро еда будет уходить в топку, то мне может ничего не достаться. Я тоже не стал миндальничать и потянул себе бутер.

— Так я к вам по какому делу… — прожевав, сказал следователь. — По поводу недавней аварии возле вашего дома. Вероятно, вы удивитесь, но как оказалось — за рулём сидел один из знакомых Ашота Кентарии!

Внимательные глаза следователя ловили отблески эмоций на моём лице, и я их выдал в полной мере. Округлил глаза, приоткрыл рот, захлопал ресничками. Думал ещё матюгнуться, но потом передумал. Вместо мата сказал:

— Да вы что? Неужели? Вот это да! И ведь он чуть в нас не врезался!

— Да, девушка тоже дала показания, — кивнул следователь. — Конечно, вряд ли это было случайностью, Пётр Анатольевич. Слишком уж много совпадений…

— Что? Вы хотите сказать, что этот человек… — я постарался ещё больше округлить глаза. — Меня…

— Может быть и нет. Может, в самом деле не справился с управлением. Но мы должны всё проверить и выяснить. Тем более, что сейчас после этого дела, — следователь кивнул на «Комсомолку», — от нас требуют доведения дел до конца. И я больше чем уверен, что эта авария произошла не просто так. Вас наверняка хотели устранить…

— Но… как же? — я вскочил и заходил по комнате, изображая отчаяние Гамлета, только без заламывания рук. — Это что же теперь получается — мне теперь и на улицу выходить нельзя?

— Можно. Вам — можно. Но всё-таки рекомендую оборачиваться и смотреть по сторонам. Особенно при переходе через проезжую часть. Главное — не давайте себя запугать. Мы набрали достаточно материала для дела и передали его в суд. Судя по всему, с этим делом тянуть не будут и вскоре вас могут вызвать в качестве свидетеля.

— Я же говорил, что не буду менять показания, — резко обернулся и посмотрел на следователя.

— И не надо! Стойте на своём до конца! Мы закроем этих крыс! Главное, чтобы вы не отступали, а то без ваших показаний дело может развалиться!

— Будьте уверены… стоп, к вам тоже приходили? — как будто из-за догадки шлёпнул себя ладонью по лбу.

— Приходили. Начальство тоже уговаривало закрыть это дело и перевести в разряд «висяков». Только вспомнил вас и отказался, — следователь вздохнул и потянулся ещё за одним бутербродом.

— И что? Увольнение?

— Не исключено. Но дело это до финала доведу, — следователь криво усмехнулся. — Значит, вы точно ничего не знаете про гражданина Сванидзе, который врезался в фонарный столб?

— Зуб даю, — щёлкнул я себя по зубу. — Вообще впервые его видел.

Следователь ещё раз смерил меня оценивающим взглядом. Задал несколько ничего не значащих вопросов. Он как будто попытался воспроизвести действия детектора лжи, но я уже стреляный воробей, и не перед такими профессионалами на допросе сиживать приходилось. Так что я на честном глазу всё рассказал.

Рассказ повернулся так, как мне было удобно. Лишние эмоции ни к чему, так что я просто сделал вид, что мне кусок в горло не лезет. Пришлось наблюдать, как следователь захомячил моё вечернее угощение. Довольно-таки вкусное угощение!

Мы ещё поболтали о том, что было с меховой мафией. Я чувствовал, что Митрошин закидывает вроде бы обычные вопросы, но слышал в них оценочное мнение. Отвечал так, чтобы ни к чему нельзя было придраться. Старательно следил за линией разговора, чтобы не попасться на следовательскую удочку.

— А вы ни с кем больше из пострадавших не обсуждали тех картёжников? — неожиданно спросил следователь. — Кто и сколько проиграл?

Я пожал плечами и изобразил удивление, мол, откуда мне знать такие вещи? Ведь это была забота тех, кто вел дела потерпевших.

— Я даже не знаю обманутых людей. Пересекаться не приходилось. Только слышал о таких…

И опять тот самый взгляд — испытующий, изучающий каждую морщинку на лице, каждый изгиб бровей. Я держался спокойно, ровно дышал, стараясь не выдавать волнения. Стрелки часов тикали, отражая течение времени. Время шло быстро, а разговор всё никак не прекращался.

В коридоре слышались голоса Игонатовых, Матроны Никитичны, Семёна Абрамовича. Соседи готовились к отходу ко сну. Умывались, чистили зубы, посещали туалет перед походом в кровать.

Мы же болтали со следователем…

Он явно пробовал на мне такие приёмы, как «эмпатическое слушание», когда повторял за мной фразы, словно бы пробовал их на вкус. Так же задавал вопросы, ответы на которые были уже известны. И делал это не раз, а как бы забыв про них. Было и сочувствие, чтобы влезть мне в душу.

Я старательно отвечал, для видимости нервничал, снова отвечал.

Каждые пять минут я незаметно поглядывал на часы, надеясь увидеть конец этому вечному кругу вопросов и ответов. Однако стрелки будто намеренно замедлили ход, издевательски подчеркивая важность каждой секунды.

Наконец, как назревшая грозовая туча, наступила пауза. Митрошин откинулся назад, расслабленно сложив руки на груди. Его глаза смотрели внимательно, почти лениво, будто собираясь вот-вот поймать решающий миг. Казалось, он хотел убедиться, что не упустил ни одной важной детали, ни одного подозрительного жеста или взгляда.

Я сидел неподвижно, внутренне сосредоточившись на своей роли законопослушного гражданина, попавшего в неприятную ситуацию по чистой случайности. Дыхание стало чуть глубже, плечи распрямились, лицо приняло спокойное выражение. Я понимал, что именно сейчас решается судьба нашей беседы.

— Что же, Пётр Анатольевич, не буду вас больше задерживать. Вам, наверное, завтра на работу?

— Да, в первую смену, — кивнул я. — Скоро буду ложиться…

— Тогда прощайте. Думаю, что суд будет совсем скоро, так что вас вызовут. Спасибо вам за то, что не боитесь помогать милиции очищать советские города от преступной гнили. Мне пора. Проводите?

— Конечно.

— Спасибо вам ещё за чай и бутерброды. Редко когда милиционеров угощают, — улыбнулся следователь. — Нас почему-то всё больше боятся.

— А чего вас бояться? Вы же всегда на страже обычных советских граждан, — улыбнулся я в ответ как можно более солнечно.

Мы вышли вместе в полутёмный подъезд. Под ногами скрипел песок, приглушённо звякнула дверная ручка. Уже стоя у выхода, Митрошин неожиданно остановился и обернулся ко мне:

— Знаете, Пётр Анатольевич, у меня к вам один последний вопрос напоследок…

Сердце резко сжалось. Я замер, глядя прямо в глаза следователю. Внутри напряглись нервы, дыхание застыло на мгновение.

— Скажите, вы принимали участие в драке возле Дворца культуры в прошлое воскресенье?

Ух ты! Вот оно что! Вопрос оказался совершенно невинным, но насколько важен ответ?

— Ну да, только я больше разнимал, — осторожно ответил я, делая вид, что рассказываю обыденность. — Там обычная потасовка была, дружинники вовремя подоспели.

Митрошин понимающе кивнул и направился к выходу. Шаги гулко отдавались эхом в пустоте подъезда. Вздохнув с облегчением, я вернулся обратно в квартиру. Ещё долго потом думал над словами следователя, пытаясь понять истинный смысл заданного вопроса.

Итак, наша встреча закончилась благополучно. Я остался на свободе, хотя сердце продолжало учащённо биться. Как бы хотелось думать, что всё позади, но интуиция подсказывала обратное: эта история ещё далеко не завершилась.