Я уничтожил Америку

Глава 10

Ну что же, вроде бы проблему с коллективом немного решил. По крайней мере, сверху на меня уже не будет оказываться сильного давления. С коллегами по цеху тоже можно найти общий язык.

Это только на первый взгляд люди разные и к каждому нужен свой подход. Но нет, поболтал с одним, кинул взгляд на другого, посмотрел на третьего…

Люди своими движениями, мимикой и поведением могут читаться легко, как книги.

Вот, например, Семёнов — вечно сутулится, глаза в пол, голос тихий. Казалось бы, забитый мужик, но нет. Заметишь, как пальцы у него в кулак сжимаются, когда начальник мимо проходит. Значит, злость копится, просто выхода нет. Если подойти по-дружески, дать понять, что ты не с Ледоимцевым, а как бы вовсе даже против — разговорится. А там и помощь может предложить, если что.

Геннадий Петрович — седой, грубый, орёт на всех, будто вечно недоволен. Но глянешь внимательнее — в глазах смешинка бегает. Это он так игру ведёт, проверяет, кто как реагирует. Кто огрызается — того уважает. Кто боится, того и загнобить может. Я пару раз ему колкость меткую кинул в ответ — так он теперь сигаретами делится, словно старый волк нового в стаю принял.

А Степан Михалыч… Тот вообще открытая книга. Вечно ноет, что всё плохо, зарплаты маленькие, начальство дураки. Но стоит только кому-то согласиться — сразу в позу встаёт: «А ты кто такой, чтоб начальство хаять? Или может тебя партия в чём-то не устраивает?» Значит, стукачок. С ним проще — киваешь, поддакиваешь, но ни о чём важном не говоришь.

И так со всеми. Приглядишься — и видно, кто за тебя, кто против, а кто просто ветер ловит. Главное — не спешить, не лезть напролом. Люди сами себя покажут.

В нашем цеху народа было много. Однако, я заметил, что если одни копошатся, суетятся и стараются всё успеть, то другие ходят и Ваньку валяют. Ни хрена не делают, только с бумажками носятся, как оглашенные.

Я сам в своё время подобную операцию проворачивал — когда лень было трудиться, то распечатывал считалочку про зайчика и носился с этим листком по этажам. Рекордом было три часа подобного бега.

А что?

Другие сотрудники видели, что я не просто так бегаю, а с важным документом. Значит, подписи собираю для утверждения и нечего подобного человека касаться — огрызнуться может или вовсе на три буквы послать.

Так что отлынивать от работы я умел, хотя и делал это в прошлом крайне редко. Но зато здесь… В моё поле зрения попало по меньшей мере десять человек, которые «бегали со считалочкой». Чаще всего их можно было увидеть в курилках, обсуждающих «невероятно важные вопросы».

— Кирилл, — спросил я у бородатого мужчины, с которым мы пересеклись в раздевалке. — А кто вон те трое, кто постоянно в курилку носятся?

— А это гордость завода — футболист, боксёр и волейболист. За ЗИЛ выступают, а тут… просто числятся. Ну и иногда приходят, чтобы поблондиться и показать, что они были на заводе.

— То есть, по факту не работают, а защищают честь завода? — посмотрел я вслед троице.

— Ну да. В работе они не в зуб ногой, но хоть по полю бегают, — прищурился Кирилл.

— А может, мы их тоже подпряжём к работе?

— Как ты их подпряжёшь?

— Сыграю на их сознательности, — усмехнулся я в ответ.

— Да ну, они палец о палец не ударят, если им за это не заплатят. Какое уж там заставить работать?

— А вот посмотрим, — улыбнулся я загадочно. — Они у меня территорию будут подметать!

— Да ты чего? Такое и ОНИ?

— Ну да, такое и они, — усмехнулся я в ответ.

— Я мог бы на это поспорить, но помню про спички, — хмыкнул Кирилл. — Не буду спорить. На хрен! Лучше посмотрю на это…

— Тогда после обеда? — подмигнул я в ответ.

— Ну, пусть после обеда, — пожал плечами Кирилл.

— А сможешь руководителя участка подтянуть к курилке? Придумай что-нибудь, вроде как инновационное предложение сформировалось и требуется его внимательный взгляд.

План у меня уже сформировался. Я позанимался непосредственными делами инженера Жигулёва. Сначала пришлось разгребать кипу чертежей — какие-то устаревшие схемы, пометки карандашом, кое-где следы машинного масла. Видно, предыдущий хозяин тела не особо церемонился с документацией. Пришлось систематизировать, отложить несрочное и выложить срочное.

Потом — обход цеха. Не для галочки, а чтобы понять, где реально тормозит процесс. Один станок гудел, как разъярённый шмель, явно требуя регулировки. Двое рабочих возились с подающим механизмом, матерились сквозь зубы.

— Чего тут? — спросил я, присаживаясь на корточки рядом.

— Да вал заедает, третий раз за смену клинит, — буркнул старший.

Глянул на сборку — криво установленная шайба, перетянутая гайка. Элементарно.

— Дайте ключ на семнадцать, — сказал я.

Рабочие переглянулись, но подали инструмент. Пять минут работы — и механизм завращался ровно, без скрежета.

— Вот как-то так, — проговорил я, отдавая ключ.

— Мы и сами уже догадались, — буркнул один из рабочих. — Тебе оставалось только чуть подправить.

— Да я и не спорю. У вас самих котелки варят. А хотите развлечься, мужики? — спросил я как бы между прочим.

— Развлечься? С коробками опять, что ли? — спросил второй. — Да уж наслышаны.

— Да нет, не с коробками. Хочу подшутить над парочкой особо зазнавшихся ребят. Так можете мне помочь в этом?

— Помочь в шутке? Что нужно делать? — тут же улыбнулись ребята.

Вот сразу видно дружный коллектив — хлебом не корми, дай только ближнему немного поднасрать! Впрочем, это нормальный коллектив. Вот как-то меня занесло в женскую бухгалтерию, так там…

Брррр! До сих пор как вспомню, так мороз по коже. В змеином клубке и то шипения было меньше!

— После обеда нужно взять мётлы и помести возле курилки. Через пять минут у вас отберут мётлы и будут мести наши спортсмены, — подмигнул я.

— Чего? — захлопали глазами мужчины. — Спортсмены будут мести?

— А чего тут такого? Они же тоже работают, — пожал я плечами.

— Ну ладно, но если не отберут, тогда…

— Тогда каждому по чекушке, — хмыкнул я. — Но если заберут, то уже с вас по доброму слову.

— По какому доброму слову? — тут же насторожился один из рабочих.

— Ну, мало ли, понадобится ваше мнение обо мне, а вы и скажете, что я хороший работник и вообще, могу даже руководить коллективом!

— Эвона куда хватил, да ты, брат, хитрован, оказывается…

— Договор? — протянул я руку. — На кону по чекушке на брата!

— Договор, — улыбнулись они. — Словом добрым если что оделим.

Мы скрепили договор рукопожатием.

Дальше подошло время обеда и мне удалось попробовать ту самую пищу, какой кормили в заводской столовой.

Черт побери, вот это да! Я-то думал, советские столовые — это про «никакого вкуса, зато полезно». Ан нет. Пахло на всю очередь — то ли супом, то ли жареной котлетой, то ли всем сразу.

Столовая завода имени Лихачёва встретила меня гулом голосов, звоном посуды и плотным запахом еды, въевшимся в стены за долгие годы. Просторное, светлое помещение с высокими потолками, и стенами выкрашенными в тускло-зелёный цвет.

За длинными прилавками раздачи маячили алюминиевые кастрюли и противни. Над ними, как крепостные стражи, стояли поварихи в белых, но уже не первой свежести халатах и колпаках. Одна подавала чистую посуду, другая ловко накладывала порции, третья — отсчитывала сдачу, звеня мелочью в металлическом ящике кассы.

Столы возвышались длинные, общие, с местами облупленным коричневым пластиком. Некоторые поцарапаны, некоторые слегка шатались, если на них опереться. Стулья железные, с деревянными сидениями, скрипящие при малейшем движении.

Большие окна пропускали тусклый свет. На подоконниках — герань в горшках, единственное напоминание о том, что здесь пытались создать уют.

Воздух — густой, пропитанный запахом жареного лука, тушёной капусты и хлеба. Где-то гремели подносы, кто-то громко смеялся, кто-то спорил о футболе. Жизнь кипела… «Спортсмены» тут были первыми. Они как будто ждали, пока откроют раздачу и уже сидели за столиками, когда основная масса только подходила.

Женщины за раздачей ловко орудовали половниками, накладывая щи такие густые, что ложка стояла.

— Следующий! — рявкнула одна из них, и я поспешил протянуть поднос.

— Давайте первое и… это, компот, — сказал я, кивая на алюминиевый бачок с тёмной жидкостью.

— Мясо возьмёшь? — строго спросила повариха.

— А что за мясо? — поинтересовался я.

— Говядина тушёная, с картошкой.

— Тогда давайте.

Она шлёпнула на тарелку внушительный кусок — не то чтобы огромный, но явно не из разряда «положите мне чуть-чуть». Горка желтоватой картошки в коричневой подливе, кусок хлеба… Всё просто, без изысков, но пахло так, что у меня слюнки потекли.

Сел за стол, попробовал. Ну да, солью не баловались, лавровый лист попался, но в целом — вполне съедобно, даже вкусно. Особенно после утренней возни со станками. А что до соли, так то и подсолить можно.

— Петя, к тебе можно? — ко мне подошла красивая румяная девушка в комбинезоне.

Комбинезон не скрывал неплохую фигуру, а кое-где даже подчёркивал обширные формы. На мой взгляд, она даже напрасно отстегнула лишнюю пуговицу на рубашке.

Судя по тому, как на моём лбу тут же выступил пот, а сердце застучало — тело среагировало на девушку так, как привыкло делать это раньше. Рефлексы у тела были, как у собаки Павлова на загоревшийся свет. Наверное, это и есть та самая Марина, с которой расстался в своё время Жигулёв.

— Да-да, конечно, присаживайся, — кивнул я. — Места много, всем хватит.

— Петь, а правда, что сегодня к тебе из милиции приезжали? — с места в карьер взяла девушка.

— Уже весь завод знает? — хмыкнул я, показывая на взгляды, падающие на меня.

— Ну да, такое же дело. Почётная грамота. Говорят, что ты в одиночку крупную банду контрабандистов задержал?

Во как… Слухи множатся и обрастают деталями.

Как в старом анекдоте, в котором Пушкин шёл с Наташей Ростовой по Невскому. Наташа оступилась, Пушкин её деликатно придержал за локоток, после чего поймал извозчика, и они уехали.

И вот первый человек сказал второму: «Вчера такое было! Идет Пушкин с Натали по Невскому, она чуть-чуть наступила каблучком в грязь, он ей: „Лапочка, как же так получилось?“ Сели в карету и уехали. Второй — третьему: „Вчера Пушкин шел со своей женой по Невскому, та провалилась в грязь по колено. Он ей крикнул в сердцах: 'Эх ты, корова!“ Сели в карету и уехали».

Третий — четвертому: «Вчера идет Пушкин и Наташа Ростова. Она упала мордой в грязь, он: „Что ж ты, дура, делаешь⁈“ Сели в карету и уехали». Четвертый — пятому: «Вчера Пушкин с женой шел, схватил ее, кинул в грязь, поднял, посадил в карету и уехали!»

…Пятидесятый — пятьдесят первому: «Вчера иду по Невскому, смотрю, Гоголь на заборе сидит и дрочит!»

Вот и сейчас слухи тоже примерно также распространились по заводу.

— Не совсем в одиночку и не совсем контрабандистов, — покачал я головой. — Были картёжники-шулера, вот их банду я и помог задержать.

— Да ты что? — ахнула Марина, старательно округлив глаза. — Надо же, никогда бы не подумала, что ты такой смелый…

— Марина, ты же хотела со мной сесть, — возле нашего стола остановился Ледоимцев. — Пошли, вон там место нашёл.

— Ой, Серёж, а места-то не было! — всплеснула руками Марина. — Вот я и села возле Пети. Ну да ладно, я уже тут место пригрела. А вот завтра обязательно вместе сядем, хорошо? Вон, тебя и ребята ждут.

Она кивнула на ребят из нашего цеха, которые старательно грели уши за столиками в трёх метрах от нас.

— Ну, смотри, как знаешь, — почти что зло пробурчал Ледоимцев. — Нашла с кем сидеть…

Он ушёл с прямой спиной. Передвигался так, как будто ему в задницу лом вставили по самые гланды.

— Злится чего-то, — проговорил я. — Может, на утренний розыгрыш?

— А я тоже о тех спичках слышала. Потом покажешь? — спросила Марина.

— Обязательно покажу, — подмигнул я в ответ. — А может быть и научу даже… Как-нибудь наедине… чтобы другие не узнали наших секретов.

Марина рассмеялась, на щеках возникли ямочки. Потом взглянула на меня с каким-то прищуром:

— Петь, а что с тобой случилось? Ты стал каким-то другим.

Другим? Меня так быстро разоблачили?

— Каким другим? Зеленоватым в крапинку? — хмыкнул я.

— Нет, каким-то более уверенным в себе. Раньше ты как-то всё больше смущался, прятал глаза, а теперь и смотришь открыто.

— Решил поменять свою жизнь, — пожал я плечами.

— Ну-ну, — протянула она, явно не веря. — Неужели после нашего разрыва? Вот так вот сразу решил поменяться?

— Да ладно тебе. Чего уж там. Все мы люди, все человеки. Я пострадал, помаялся, а потом решил, что парень я ещё молодой. Если уж не получилось у нас с тобой, то получится с другой. Жизнь же не останавливается! — засмеялся я, но мысленно занервничал.

Надо быть осторожнее — знакомые люди оказались куда наблюдательнее, чем я предполагал.

— Ну да, и девчонки говорили, что тебя с Наташкой видели, — надула губки Марина.

— Мы всего лишь коллеги.

— Коллеги… Знаешь, Петь, я чувствую вину за то… Ну, в общем, не так мы расстались. Могу я как-нибудь эту вину сгладить?

Во как! Стоило мне только получить Почётную грамоту и ко мне начали липнуть девушки? Причём подбивала клинья та, которая дала от ворот поворот? Судя по тому, что я успел услышать и понять — Марина решила бросить Петра ради более перспективной пары. Ради Ледоимцева. И вот почему он злился сейчас.

А когда Пете при директоре завода вручили грамоту, то Петя сразу же стал интересен! И по отношению к Пете можно испытывать вину и, самое главное, сидеть рядом с ним в столовой, чтобы попадать под волну обсуждения!

О, женщины, коварство ваше имя!

Впрочем, мне это было только на руку. Я посмотрел на ушки девушки. Обычно они скрывались под косынкой, а теперь косынка была на шее. У Марины на ушках поблёскивали золотые серёжки с вкраплениями алмазов. Не очень дешевое украшение, но и не очень дорогое. Модница могла себе такое позволить даже при СССР.

— Марин, а могу я у тебя попросить одну серёжку на время? — спросил я.

— Чего? — заморгала она.

— Серёжку на час. Потом я верну и считай, что я тебя простил окончательно и бесповоротно!

Понятно, что моя просьба звучала как что-то из ряда вон выходящее. Однако, для моего плана эта серёжка может ой как пригодиться.

— Я верну. Хочешь, партийный билет в залог оставлю, — ударил себя по карману спецовки.

— Не надо, Петь. Я верю, — с лёгким сомнением Марина вытянула из уха золотую блестяшку. — Но через час…

— Как штык! — кивнул я в ответ.

Дальше наша беседа пошла о разных пустяках. Я следил, чтобы «спортсмены» потянулись к выходу. А там их путь лежал прямо в курилку. Ведь «после сытного обеда по закону Архимеда, чтобы жиром не заплыть — нужно срочно покурить».

«Мои» работники уже успели к этому времени пообедать и теперь должны быть на позициях. Я попрощался с Мариной и поспешил следом за «спортсменами». Видел, как Кирилл двинул в сторону цеха.

Всё шло по плану. «Спортсмены» походкой конкистадоров двигались в сторону курилки, а там уже вовсю махали мётлами «подсадные утки». Я обогнал «спортсменов» и громко, чтобы меня слышали, обратился к ребятам:

— Ну что, не нашли? Эх, какая же оказия-то! А ведь серёжки дорогущие! Вот, мужики, гляньте ещё раз, вот такая должна быть!

Я показал слегка опешившим рабочим Маринкину серёжку. Луч солнца удобно упал на ладонь, на коже засверкали камушки.

— Ну… Это… — протянул один из рабочих.

— Чего, Жигулёв, серёжку потерял? — послышался голос одного из «спортсменов». — Чего же ты так?

— Да вот, хотел Маринке подарить, думал, что так верну её. Серёжки дорогие, ещё от мамы остались, да вот в кармане дырку не увидел и где-то тут потерял, — вздохнул я. — Ребятам обещал дорогой коньяк поставить, если найдут. Но вот всё никак…

— А где искали? — подхватился тот, который был футболистом.

— Да вот тут уже всё просеяли, — проговорил один из рабочих. — Вон там и вон там не смотрели ещё.

— Ну ладно, ребята, идите обедать, — вздохнул я. — Не судьба вам «Двин» попробовать. А ведь его Сталин Черчиллю ящиками дарил…

— Чего? «Двин»? Откуда у тебя такой коньяк? — спросил боксёр.

— Да это родственники с Армении привезли, — махнул я рукой. — Я даже готов его отдать, лишь бы найти серёжку.

Тем временем рабочие положили мётлы и двинулись в сторону столовой. Они шли, чуть посмеиваясь про себя. Я боялся, что не сдержатся и заржут. Но нет, держались.

— А может мы тебе поможем? Подмогнём коллеге, ребята? — предложил волейболист. — За такой коньяк чего метлой не помахать?

— А давай, после обеда, чтобы жирок растрясти… — согласился боксёр.

Футболист тоже не остался в стороне. Мы распределили участки, каждый взял по метле и начал подметать свой участок, наблюдая — не мелькнёт ли где блестящая серёжка.

Я увидел, что Кирилл ведёт руководителя участка Шаронова. Успел убрать прочь свою метлу и начал прохаживаться между подметающими. Шаронов хмуро взглянул на убирающихся и остановился, как вкопанный.

— Лучше, ребята, лучше! Ведь если не вы, то кто? — громко спросил я.

— Да мы и так стараемся! — огрызнулся боксёр.

Я тем временем поспешил к Кириллу и руководителю участка. В десятке метров от нас стояли мужики с такими широкими улыбками, что были видны металлические фиксы на коренных зубах.

— Товарищ Шаронов, добрый день! — протянул я руку.

— Жигулёв? А что тут происходит? — Шаронов кивнул на «спортсменов».

— Да вот, задействовал своих коллег на уборке территории. Заметил, что они временно оказались без срочной работы и решил таким образом организовать рабочий процесс. Ребята согласились помочь в деле уборки родного завода, — не моргнув глазом отбарабанил я.

— «Спортсмены» и решили поработать? Ну ничего себе, — покачал головой Шаронов. — Первый раз такое вижу. Их даже на субботник не вытащишь, а тут на тебе…

— Труд, он облагораживает, Иван Васильевич, — пожал я плечами. — Думаю, что под моим чутким руководством они не просто так будут занимать рабочие должности, а ещё и отработают каждую копейку!

— Ну и ну, — почесал затылок Шаронов. — Что-то ты сегодня второй раз меня удивляешь, Жигулёв. Прямо-таки приятно удивляешь. Надо будет это запомнить…

— Да чего запоминать-то? Это же долг каждого сознательного советского гражданина — помочь своему товарищу встать на путь трудовой дисциплины и не слезать с него до полной остановки, — широко улыбнулся я.

Ни о чём не подозревающие «спортсмены» продолжали мести свои участки, даже не догадываясь, как их только что использовали.